***
Перед началом нового учебного года всегда думаешь о том, что начнёшь хорошо учиться, но перед выпускным классом единственные мысли, которые тебя посещают, — как бы начать учиться вообще, прогуливая минимум раз в неделю, и не завалить экзамены.
Монпарнас не относился к учёбе серьёзно и не собирался даже начинать учиться, однако к экзаменам он собрал всю свою волю в кулак и исправил настрой на более продуктивный, хоть по его успехам уже каждый учитель плачет с шестого класса. О Грантере говорят, что он способный, но ленивый: если захочет, то сделает. Но только если захочет. К экзаменам его отношение было нейтральным, как бы: «Ещё два года до экзаменов, — говорил он, — поэтому можно и расслабиться». Курфейрак был хорошим учеником по всем предметам: делал домашнее задание, отвечал на уроках, а мог и подлизаться, что его тоже не раз спасало. Он был хорош в естественных науках и собирался углубленно сдавать некоторые из них. Однако в конце пятого класса он и думать не думал об экзаменах, ни разу не вспомнил про них даже утром первого сентября, в то время как остальные учащиеся от этих мыслей, всегда сопровождающихся паническими атаками, не могли избавиться даже во сне. Курфейрак не входил в число тех отличников или хорошистов, которые сидели и на каждом уроке писали все лекции и практические работы, а так же любимчиков всех учителей; те его, скорее, терпеть не могли, но подлизывается он красиво. Если бы не его успехи в учёбе, его бы давно исключили. Хоть это был и не выпускной класс, однако думать об экзаменах и готовиться к ним начинают за два года. И снова целый год им предстояло лицезреть своих одноклассников и преподавателей, способных разглядеть каждую ниточку на твоей одежде и отчитать за то, что она зелёная, а не синяя, как подобается. И эти девять месяцев с каждым годом тянутся всё медленнее и медленнее, а один урок длится как целый день. После первой недели учёбы начинаешь думать о том, что твоя задница просто прилипла к стулу на целый учебный год, который, кажется, будет длиться вечность, а первое сентября — просто день палящего солнца.***
Звонок будильника своими воплями умудряется разбудить весь дом: «12:00 дня!» Монпарнас и забыл давно о том чувстве, когда его вытаскивал из постели этот тупой звонок, слишком резкий для функции, которую он выполняет. Когда на будильнике стоит одна и та же мелодия долгое время, то он начинает бесить тебя всё больше и больше, и хочется просто выкинуть его в окно, но телефон жалко, поэтому приходится его быстро отключать, что уже выводит из сна. Хорошо, что учились в этом году во вторую смену. С самого пробуждения Пьер искал себе причину для раздражения. На этот раз его разбудили в рань (после лета вставать в полдень достаточно рановато) вместо того, чтобы он сам встал под вечер от головной боли. Когда будильник только пискнул, то Монпарнас быстро его отключил, а потом вернулся в своё удобное положение. Он попытался уснуть снова, но совесть и нежелание объяснять отцу, почему он не пошёл в колледж, всё же заставили его встать. У него не было желания беседовать с отцом или матерью в принципе, особенно в последние время: все их разговоры сводились к тому, что Пьер плохой сын и «За что нам такое наказание?!». Они не поладили с самого начала. Монпарнас не приходился родным ребёнком этим людям, они взяли его из приюта через некоторое время после того, как он туда попал. Предыдущие родители, родные мама и папа, со своими обязанностями справлялись плохо, а точнее не справлялись вообще: вся их энергия уходила на бесконечные истеричные ссоры друг с другом, иногда сопровождавшиеся драками. В такие моменты Пьер предпочитал забиться куда-нибудь в угол и желательно не дышать, чтобы не издавать хоть каких-либо звуков. Все свои заработанные деньги родители тратили на алкоголь, а дом постепенно превратился в что-то наподобие притона, где люди попросту не могут выживать. Органы опеки обратили на это внимание, и место жительства Пьера сменилось на детский дом. Лишь только попав туда, Монпарнас тут же дал своим новым сожителям знать, что он вовсе не принадлежит к тому типу детей, которых дома любили и глаз с них не спускали. Он был совсем не похож на среднестатистического новичка, из тех, что плачут из-за мелочей и рвутся обратно домой. Он был, наверное, более здешний, чем все они вместе взятые, и его уважали. Но Пьер недолго здесь оставался: вскоре его усыновили. Пьер давно перестал думать, что для счастья ему необходимы двое каких-то взрослых людей. Для одиннадцатилетнего ребенка такие мысли могут показаться уж слишком жестокими, но Монпарнас от них не отказывался. Он насторожился, когда пожилой мужчина в чёрной рясе обратил свое внимание именно на него, хотя рядом было полно детей и помладше. Обычно забирают маленьких — они весёлые, красивые, ещё не испорчены этим миром и сделают всё для того, чтобы их забрали. Монпарнас не такой: он уже взрослый, всегда молчит и смотрит исподлобья. Отца Клода — так звали священника — удивило это. Он никогда не видел в детских глазах столько злобы, и взял на себя долг исправить это. Детский дом сменился просто домом. Этот дом при желании можно было назвать родительским, но только язык ни разу не поворачивался этого сделать. Отец Клод стал для Пьера просто отцом, и поначалу всё шло просто замечательно. Монпарнас даже старался им понравиться, что для него было нехарактерно в принципе. В нём поселилась надежда на то, что эти люди смогут стать ему нормальной семьёй, о которой он на самом деле всегда мечтал, хоть и скрывал это за слоем показушной ненависти и брезгливости ко всему сущему. Однако чем дольше он жил здесь, тем выше с каждым днём становились требования новых родителей к нему: оказалось, они считали, что он обязан посещать церковную школу каждый день без выходных, соблюдать посты, знать молитвы и тому подобное, и именно должен и обязан. Сначала Пьер не придал этому большого значения, посмеялся и забыл. Но родители стали принуждать его к этому, а если Пьер отказывался, то получал должное по их мнению наказание. Новые родители, в отличие от прежних, решили всерьёз заняться его воспитанием, в особенности духовным. Это они считали главным, и хотели, чтобы сын, который у них наконец-то появился, пошёл по стопам отца. Монпарнас был категорически против и постоянно говорил им об этом. — Зачем мне это всё? — Так угодно Богу. Терпение Монпарнаса никогда не отличалось большими границами, поэтому когда за столом мать в очередной раз сказала, что он по традиции должен произнести молитву перед приёмом пищи, Монпарнас вдруг сорвался с цепи и высказал им всё, что думал обо всём этом. За словом в карман он не лез и на едкие замечания не скупился в любом разговоре, так что речь Пьера, мягко говоря, обескуражила родителей. И всё же они сделали попытку успокоить его и убедить в том, что он неправ, но доказать подобное кому-то вроде Монпарнаса почти невозможно. Он продолжал стоять на своём до конца, что приводило к постоянным домашним ссорам, и со временем между Пьером и родителями выросла огромная стена, перешагнуть которую было гораздо сложнее, чем построить. Второй звонок будильника вывел Монпарнаса из дрёмы и заставил начать собираться. Он перемещался по дому максимально тихо, чтобы остаться незамеченным и не нарваться на одну из этих утренних перепалок, которые ухудшали его настроение каждый день. Пьер считал, что никто не имеет права затыкать ему рот, даже родители. «Пусть принимают меня таким, какой я есть, — говорил себе он. — А если не нравится, пускай отдают обратно». Но отдавать его обратно никто и не собирался, напротив: отец Клод решил довести начатое до конца. В силу своего характера Монпарнас каждый раз сопротивлялся, что побуждало отца Клода применять силу постоянно, ведь он почему-то считал, что таким путём Пьер начнёт хоть что-то понимать. Однако так он только ещё сильнее разжигал в мальчике ненависть к себе. Самым страшным во всей этой ситуации было то, что Пьер даже не знал, кому высказаться, когда ему плохо настолько, что хочется выть и рвать волосы на голове. Он не мог нагружать других людей своими проблемами, это казалось ему унизительным. Ему становилось не по себе, когда Курфейрак, самый лучшей его друг, вечно весёлый, дающий тепло, способный что угодно обратить в шутку, делал при разговоре с ним серьёзное, обеспокоенное лицо и спрашивал, почему Монпарнас такой грустный и что случилось у него дома. Пьер знал, что не у него одного в классе такая проблема. Он видел, как ведёт себя Азельма — закрывается, когда кто-то рядом с ней делает резкое движение, как будто боится, что её изобьют. Однажды он незаметно для себя на перемене перед уроком физкультуры заглянул в женскую раздевалку, дверь которой была приоткрыта, и увидел спину Азельмы, всю покрытую синяками. Он ушёл оттуда и больше заглядывать внутрь не стал. Но у Азельмы была поддержка: её старшая сестра, подруга, даже Анжольрас. А у Монпарнаса никого, один Жильбер, на которого нельзя всё повесить. Размышляя о том, зачем он вообще появился на свете, Монпарнас, не завтракая, потому что на кухне были родители, оделся и направился в колледж. Он шёл совершенно спокойно, хоть и зная, что опаздывает. Свернув со своей улицы, он очутился в небольшом комплексе многоэтажных домов, где был свой большой двор и свой сад, огражденные чёрным высоким забором, где прутья переплетались друг с другом в витиеватые незадачливые узоры. Таких комплексов в городе достаточно много, но даже не весь средний класс общества мог позволить себе хотя бы однокомнатную квартиру в подобных апартаментах, особенно после так называемого переворота в правительстве. Проще говоря, в таких постройках могли жить только богатые. Проходя мимо этого комплекса, Монпарнас увидел Курфейрака, выбежавшего из одного из этих домов, и остановился, чтобы подождать друга. Жильбер нёсся с булкой во рту, на ходу одной рукой застёгивая рубашку, а другой приветственно помахивая Пьеру. Жильбер уже застегнул все пуговицы и стал замедляться из-за болей в сердце. Подойдя к Монпарнасу, он облокотился на него, всунул булку в его руку, поздоровался и стал приводить дыхание в норму. — Побежали! — Сказал Жильбер, отдышавшись, и тут же было стартовал. — Слышь, Меркурий, угомонись. — Монпарнас схватил его за руку и сунул булку обратно другу в рот. — Опоздаем на химию, ничего страшного, всё равно там учитель новый какой-то. — Учитель? — Удивился Жильбер, глянув на Пьера. Оба пошли прогулочным шагом. — Да. — Устало ответил Монпарнас. — Первого сентября же Анж говорил, что химичка уволилась, ведь наше трио её бесит и срывает ей уроки. Поэтому будет вести какой-то мужик. — Наверное, будет секси. — Жильбер растянулся в ухмылке и посмотрел в сторону. — Часто ты о мужиках говорить начал. — Так, я спорю на то, что он будет секси. — В смы... — На сок спорим, сказал. В первый же день и на первый же урок Курфейрак и Монпарнас, конечно же, опоздали. Опоздали они на десять минут, постучали в дверь и, как обычно, сказав фразу «Извините за опоздание», вошли в кабинет. — Около двери встаньте! — Послышался приказной тон. Оказалось, он принадлежал высокому, вполне сильному мужчине в очках и голубом костюме с оранжевой рубашкой. — видимо, их новому учителю. Внешне он был гораздо больше похож на учителя физкультуры. — Фамилии назовите. — Курфейрак и Монпарнас. — Как-то добродушно назвался Жильбер. Пьер же продолжал стоять с серьёзным лицом, которое обычно вызывала у преподавателей негативные эмоции. Учитель взял журнал в руки и подошёл к опоздавшим ученикам. Он посмотрел сначала на Монпарнаса, нехотя удостоившего его взглядом исподлобья, а затем обернулся на Жильбера, который из-за низкого роста вынужден был поднять голову и так смотреть на нового учителя. Сначала Курфейрак немного улыбался и с интересом рассматривал преподавателя, но потом его насторожило очень серьёзное и даже немного грозное лицо мужчины, который пристально смотрел ему в глаза и только иногда осматривал остальные части его лица. Химик смотрел на Жильбера достаточно долго и даже начал поглаживать его по плечу, но потом опомнился, отошёл от них и опёрся об учительский стол. — Раз вы опоздали, — начал он, — то идите к доске. Мон... — он быстро глянул в журнал, чтобы посмотреть, как правильно читается фамилия. — ...Монпарнас напишет кислоты, а... — он снова посмотрел в журнал, — ...Курфейрак... Жильбер... — его грозный, приказной тон сменился на более спокойный, даже ласковый, и он обратился к Курфейраку уже лично, — напиши соли к этим кислотам, котик. — После таких слов Жильбер заметно покраснел, глаза его стали шире и он даже слегка приоткрыл рот от удивления, а потом покосился в сторону. Мужчина улыбнулся на такую реакцию и стал его рассматривать. Но Курфейрак решил быстро всё забыть и отправился писать эти соли, пока химик продолжал изучать его тело. Класс был тоже немного шокирован и все насторожились, но выдавать этого никто не стал. Довольно длительное время простояв у доски, Монпарнас вскрикнул, что химию он не понимает и пошёл на свободную парту. На доске красовалась только соляная кислота. Химик оповестил Пьера о том, что ставит ему минимальный балл и сказал Жильберу выполнить всё задание. Тот расписал всё: кислота, рядом металл с кислотным остатком и через тире название данной соли. После такого химик сделал довольное лицо, потому что по такой простой теме ему до этого никто не ответил. Просто мёд на душу: мальчик, который понравился ему, да ещё и наверняка знающий его предмет — это грело его сердце. После этого он попросил Жильбера написать ещё много того, что касалось химии, попутно задавая ему вопросы. Иногда, пока Курфейрак что-либо писал на доске, преподаватель подходил к нему достаточно близко и поглаживал его спину, начиная от плеч и спускаясь чуть ниже поясницы. На каждое такое действие ученик вздрагивал, а губы его начинали трястись, но возмущаться он не стал. Хотя, в какой-то степени ему даже нравилось, но его пугало то, что этот человек видит его в первый раз, а уже проявляет такое большое внимание. Так продолжалось пол урока, а последние минуты преподаватель уделил на то, чтобы отвечать ученикам на вопросы по данной теме в стиле «Кому что непонятно». Жильбер сел вместе с Пьером на последнюю парту, куда на них глянул Грантер, двигающий бровями. Сегодня он по какой-то причине сидел на первой парте, да ещё и с Азельмой. Наверняка за эти десять минут до прихода Курфейрака и Монпарнаса он уже успел проявить своё красноречие, которое учитель не одобрил. — Кажется, ты ему понравился. — На лице Монпарнаса появилась наглая ухмылка. — Кому? Грантеру? — Жильбер прикинулся дурачком. Однако Пьер не спускал с него проницательного взгляда, так что пришлось отвечать по существу. — Бли-и-ин, за это есть статья вообще-то. Уж я-то знаю, у меня двадцать баллов по этой теме было. — Он начал улыбаться, бегая глазами по кабинету и делая при этом какие-то зажатые движения. Он стеснялся настолько, что у него даже уши покраснели, чего ранее не случалось. — Кстати, — вдруг посмотрел он на Монпарнаса, — ты мне сок проспорил. — Считаешь, что он секси? — Ну, по-моему, да. Ты посмотри, какая у него борода! — Да ему же сорок на вид. Тем более, он там тебя чуть ли не за задницу трогал! Это могу делать только я!.. Ну и Грантер, ладно, разрешаю ему. — Ты само великодушие. И ты так не делаешь. И вообще, мне кажется, сорокалетние мужики классные. — Ой, попадёт из-за тебя мужик под статью... Ой, попадё-ё-ёт. — Давай спросим, сколько ему лет? — Не надо! — Опешил Монпарнас, но Курфейрак настоял на своём. — Мсье! — Закричал он и вытянул руку, грозясь сейчас же вылететь со стула. — Да-да? — На серьёзном лице преподавателя появилась лёгкая улыбка, а бас немного смягчился, когда он увидел, кто обратился к нему. — А сколько Вам лет? — Всё с тем же энтузиазмом спрашивал Курфейрак. — А сколько дашь? — Монпарнас говорит "сорок". — Чуть посмеялся Жильбер, заставив Пьера тут же вскрикнуть «Да ты дурак!», от чего класс не удержался и послышались громкие смешки. — Сколько? — Возмутился учитель. По нему было видно, что он был очень обижен данным высказыванием. — Вообще-то мне всего лишь тридцать. Будет. Остальная часть урока для Курфейрака была очень беспокойной, но забавной для Грантера и Монпарнаса: Жильбер, лишь на секунду обращая свой взор на химика, тут же ловил взглядом его подмигивания и улыбку. В конце урока, когда все в классе между собой разговаривали, учитель расхаживал по кабинету, и очень часто проходил мимо места, где сидел понравившийся ему ученик; при этом он каждый раз останавливался и снова поглаживал его то по плечу, то по спине, шее. Когда урок наконец закончился, то все ушли из кабинета и отправились на историю к "любимому" классному руководителю. Учитель же подозвал к себе в лаборантскую Жильбера, якобы для того, чтобы поставить оценку в его дневник. Пускай и с неохотой, но тому пришлось повиноваться, однако он всё равно насторожился. Когда Курфейрак вошёл в данное помещение, его уже ожидал химик, полностью заслонивший собой дверь. Он представился ученику, который наивно достал из своего рюкзака дневник и отдал ему в руки, и тому стало ясно, что к нему можно обращаться даже не мсье Комбефер, а просто Антуан, однако Жильбер сохранял уважение к тем, кто старше него и к нему самому относится с уважением, и сказал ему, что называть его так он не собирается. Комбефера это удивило, но не обидело, наоборот, такое поведение его ещё больше заинтересовало. После этого последовали вопросы о том, как Жильбер учится, какие предметы ему больше нравятся, что он хочет сдавать углубленно и, собственно, кем он хочет быть. Комбефер узнал, что Курфейраку нравятся точные и естественные науки, куда входят химия и биология, но сдавать он хотел физику и информатику. Учитель настоял на том, чтобы это был его конкретный ученик, то есть такой, который занимался бы с ним химией и биологией и соответственно сдавал бы эти предметы. Жильбер очень долго отказывался и не понимал, чему он обязан проявлением такого внимания к себе; он уже хотел было покинуть помещение и как-то отодвинуть мужчину, но мсье Комбефер отпускать его не собирался, а только ещё сильнее приблизился к нему. Как только ученик увидел, что учитель направляется на него, то сразу же начал отходить назад, но мужчина всё равно продолжал идти на Курфейрака, оттесняя того к стене настолько, что тот даже стукнулся о неё головой и сразу же взялся ладонью за затылок, чуть скорчив лицо от боли. Антуан воспользовался моментом, нагнулся к Курфейраку и приложил ладонь к его щеке, слегка поглаживая, тихо спросил, больно ли ему, на что Жильбер ответил, что нет. Тогда Антуан выпрямился, приблизился ещё и стал гладить Жильбера второй рукой по талии, пока тот, находясь в шоковом состоянии, даже сказать ничего не мог, не то что предпринять. Пока химик всё это вытворял, то попутно уговаривал Курфейрака на занятия химией и биологией. Тут уже прозвенел спасительный звонок, и Комбефер был вынужден отпустить свою жертву на урок истории, сказав напоследок, чтобы тот пришёл после уроков в лаборантскую, на что Жильбер только криво улыбнулся и пробубнил себе под нос: «Ладно...»***
Словно ракета, вылетевшая на орбиту, Жильбер выскочил из кабинета химии. В его голове уже крутились мысли о том, что на эту территорию он больше не сунется. Не перестававшие дрожать руки выдавали его нервозное состояние, что сразу же заметили Монпарнас и Грантер, поджидавшие его у кабинета. Настоящая дружба — стоять и ждать друга около кабинета, хоть и прозвенел звонок, а следующий урок чёрт знает где. Когда Жильбер наконец-то вышел из лаборантской, он чуть ли не бежал, и на него сразу обрушился шквал вопросов о том, что от него хотел преподаватель. Курфейрак хотел что-то сказать, но не смог, и предпочёл как можно быстрее добраться до кабинета истории. Друзья, пожав плечами, последовали за ним. Войдя в свой излюбленный кабинет, в родные просторы, где каждая вещь на запах как дешёвый кофе, они увидели, что без них ничего не началось и решили не извиняться, а просто сели на свои места. Анжольрас пребывал сегодня в бодром настроении, на его лице даже не наблюдалось отвращения: наверное, он выспался. Он сидел на своём учительском кресле слегка покачиваясь и с улыбкой глядя на класс, а особенно на Грантера, который мог бы и прогулять первый день, но не сделал этого. Наверное, Этьен с ними просто побеседует о том, кто как провёл лето, кто чем занимался и совсем немного затронет тему учёбы, например, кто что хочет сдавать. Так и произошло, но пока Этьен не допьёт свой кофе, его ни в коем случае нельзя тревожить! Поэтому ученики пока что мирно разговаривали между собой, но тут историка прервали. — Мсье. — Как-то неуверенно обратился к нему Курфейрак, что было на него не похоже. — Что такое? — Этьен отставил чашку, скрепил пальцы и посмотрел на говорившего. — Можно с Вами лично поговорить?.. — Хм, ну поговори лично. Курфейрак встал со своего места и направился к учительскому столу. Он не продумал даже, что будет говорить, и от этого его ещё больше трясло. — Что у тебя случилось, малыш? — Посмотрел на него Анжольрас снизу вверх, когда тот уже прибыл к его столу. — Ну... — Ученик выдохнул и покраснел. — ... А что это за новый учитель по химии? — В смысле? Мсье Комбефер? — Учитель нахмурился. — Д-да... — А что не так с ним? — Ну... — Жильбер призадумался: а надо ли вообще рассказывать? Может, есть способ уладить эту ситуацию, но, раз он подошёл к Анжольрасу, который пил кофе, то уйти было уже невозможно. — Он ко мне лезет! — В смысле? — Анжольрас начинает думать, что это очередная шутка. Видимо, ученикам не очень понравился новый учитель. — Ну! Он ко мне лезет! — Из-за волнения Жильбер уже позабыл другие слова и стал пытаться объяснить при помощи одного, нервно тряся при этом кистью левой руки. — Что значит, что он к тебе лезет? — Классный руководитель был немного поражён тем хамством, с которым Курфейрак пытался "заклеймить" нового преподавателя. — Будь добр, контролируй свою речь. — Ну он ко мне пристаёт! Ну понимаете? — Несчастный даже выставил руки вперёд и сделал грустное лицо, на котором показалась истеричная улыбка. Пока он пытался всё это объяснить, его друзья, сидевшие за одной партой, которая к тому же была ещё и первой — прямо перед учителем — уже не выдерживали и громко, как злодеи в каких-нибудь мультиках, засмеялись на весь кабинет. — Замолчали! — Грозно крикнул Этьен, глядя на них. Оба тут же сконфузились и перестали издавать какие-либо звуки. Учитель снова обратился к Жильберу: — Что за истерики ты мне тут устраиваешь? И откуда такие мысли насчёт Комбефера? Как он к тебе пристает? Курфейрак замялся и попытался привести участившееся из-за повышенного сердцебиения дыхание в норму: он действительно сильно нервничал. Бензина в огонь подливали смешки, доносившиеся со стороны класса, на которые Жильбер не знал, как реагировать. — Я не могу Вам объяснить сейчас... — Не можешь объяснить? Тогда не выдумывай небылицы и иди на своё место. Я давно знаком с Комбефером и хорошо его знаю: он никогда не позволит себе, как ты выразился, приставать к детям. — Я не вру! — Вдруг громко закричал Курфейрак, как будто боялся, что ему заткнут рот. Анжольрас не на шутку встревожился и внимательно вгляделся в его перекошенное от вопля лицо. — Я правду говорю! — Хорошо. Подойдёшь ко мне после этого урока, — тихо ответил Этьен, глядя в журнал и не поворачиваясь в сторону Жильбера.***
История, а точнее беседа с классом вместо истории закончилась. Все довольно быстро собрали свои вещи, вышли, и Анжольрас закрыл кабинет изнутри. Курфейрак сел на первую парту перед учительским столом и стал дожидаться опроса, сдирая заусенцы с пальцев, что было вызвано уже нервным стрессом. Анжольрас сел напротив него, взял в руку кружку с недопитым и уже остывшим кофе. — Ну давай всё по порядку. — Начал историк, сделав маленький глоток. Его голос уже не казался таким строгим, ведь он уже обдумал эту ситуацию. — Он трогал тебя, приставал? — Да... — На лице Жильбера не было ни капли его привычной весёлости и задора. — За плечи, спину, даже... ну... — Он говорил тихо и смотрел на свои руки. — ...ну за бёдра. — Хм... — Этьену почему-то показалось, что Курфейрак это выдумывает. Ведь такие серьёзные вещи Курфейрак никогда не говорил. — А ещё! После урока, ну-у-у, он приблизился ко мне, ну... как бы сказать?.. Очень близко. Понимаете? — Жильбер нервно снял кольцо со среднего пальца и начал покручивать его между пальцами. — Ну-у-у, — Анжольрас, увидев это, сразу же встал из своего кресла, присел за парту вместе с учеником и слегка приобнял его, чтобы успокоить. — Не переживай, я поговорю с ним. — Вряд ли он сознается в содеянном. — Курфейрак перестал теребить кольцо и просто положил его, однако это не было показателем того, что он успокоился. — Ну, он мой давний друг, и к тому же лучший. Думаю, мне он признается. — Учитель всё ещё успокаивал ученика и начал поглаживать по плечу, слегка постукивая ладонью. — Может, ты не так всё понял, и твоё воображение разыгралось, а? — Ну... может быть, не знаю. — Ученик надел кольцо. Пока Этьен беседовал со своим учеником, уже успел прозвенеть звонок. Верные друзья Грантер и Монпарнас, как обычно, ненавидя друг друга, стояли и ждали жертву ментального изнасилования, который и представить себе не мог, где будет урок экономики. Как только он вышел из кабинета истории, на него, как обычно, набросились друзья, сообщившие ему, что урок будет в кабинете химии. Курфейрак тут же вспомнил первый урок и понял, что экономика в жизни ему не пригодится.Тем временем:
У двух классов была экономика в одном кабинете. Таким классам, как a и b, часто ставят совмещённые уроки, но на экономике они сидят всегда вместе с того самого момента, как у них начался этот предмет. Дверь была закрыта, а ключей у Боссюэ как всегда не было. По каким-то непонятным причинам новый учитель химии закрывал свой кабинет на всю перемену, и не важно, находится он в нём или нет. К слову, Комбефер остался единственным учителем химии и биологии в колледже, поэтому предназначенный для этих предметов кабинет поручили ему в первый же год работы.А учителю экономики оставалось только вместе с учениками стоять и ждать звонка, потому что только тогда Комбефер откроет свой кабинет. Не прошло и двух минут, как Боссюэ уже устал ждать и решил смотаться в буфет купить кофе. Экономист впустил своих детей в кабинет и зашёл самый последний, поставив на учительский стол пластиковый стакан с кофе. На запах из лаборантской тут же, как ищейка, вылетел химик с бешеными глазами и стал рыскать в поисках источника. — Это что? — Комбефер подошёл к своему столу и указал на стакан. — Это кофе, не видишь что ли? У тебя же очки. — Ответил Боссюэ. — Нет, не вижу: кофе и темнокожие люди в моём поле зрения сливаются. — Кабинет наполнился смехом учеников и Боссюэ. Комбефер тоже посмеялся над своей шуткой и продолжил: — Я на каникулах драил этот кабинет сам без чьей-либо помощи, я даже ремонт сделал. Поэтому будь так добр, либо допивай сейчас, либо выливай. — Он выпучил глаза на экономиста и сжал губы в тонкую полоску, у него даже немного вспотели очки. В это время в кабинет вошли Курфейрак, Грантер и Монпарнас. Химик обернулся посмотреть, кто пришёл, и, снова увидев своего ненаглядного, который сейчас смущённо отводил от него взгляд, растянулся в улыбке, но тут же игриво развернулся к Боссюэ. — Можешь сам выпить. — Пожал плечами тот. Комбефер сел на кресло за этим самым столом, закинул ногу на ногу и стал попивать кофе, наблюдая за тем, как его одногруппник педагогического университета в Версале пытался досчитаться учеников, и иногда косясь на Курфейрака. Экономика как предмет мало кому нравилась, однако учитель был нетребователен. У Боссюэ почему-то были свои любимчики, которые всегда сидели ближе всех. Оба класса уже привыкли к этому, поэтому оставляют две первые парты пустыми, чтобы там сидели экономисты. Неизвестно почему, но в этот его список любимчиков входила троица, состоящая из Монпарнаса, Курфейрака и Грантера. Они втроем сели на первую парту с краю. — Вы хотя бы помните, что изучает экономика? — Боссюэ собрал всю свою серьёзность в кулак и попытался выглядеть, как нормальный учитель. — Экономика — это экономика. — Сказал Монпарнас, подпирая голову рукой. — Нет. — Толкнул его в плечо Грантер. — Это дичь какая-то, я её не понимаю. — В этот момент класс снова засмеялся. — Если кто-то мне ответит так же, то я поставлю восемь баллов. — Сказал Боссюэ, пытаясь поддерживать строгий тон. — Правильно-правильно! — Донёсся откуда-то с задних парт голос Комбефера, во всю распивавшего бодрящий напиток. — Я советую вообще ноль поставить, чтобы даже закрыть нечем было. — Ученики и на этот раз посмеялись, думая, что химик шутит, однако Монпарнасу было вообще не смешно: ведь ему за химию учитель вообще поставил ноль баллов... Да ещё и пять расколотых сердечек с надписью: «Не понимает химию, я очень расстроился в первый же день работы. :с» Единственный, кто поднял руку, был Жоли. Боссюэ обратил на это внимание и сделал жест рукой, как бы давая ученику понять, чтобы тот встал и ответил. — Ога изучаед эгономичезгие одножения, гадегории производздва, разбределения, обмена и подребдения мадериальных благ. Она организовада гаг бы по дерридориальному и производздвенному признагам в рамгах предбриядий, одразлей, горбораций, кодорые являюдся многонациональными и влияюд на жизнь людей и здран. — Жоли иногда запинался, чтобы вспомнить слова. Боссюэ уже хотел похвалить ответившего за то, что он так подробно рассказал, чего учитель, собственно, не ожидал, но краем глаза заметил, что кто-то встал с места — это был Курфейрак. Все обратили на него внимание, особенно химик, который лицезрел его с самого начала и сейчас внимательно наблюдавший за ним. Жильбер встал с саркастичной насмешкой на губах, медленно поворачивая голову из стороны в сторону, и вдруг начал хлопать ладонями друг о друга, постепенно наращивая ритм, а в конце и вовсе бурно аплодируя, что не могли не повторить остальные ученики. Кто-то даже кричал Жоли «Молодец!» или «Наш герой!», свистел, вопил «На бис!». Боссюэ даже не пытался их успокоить, даже аплодировал вместе с ними. Экономист был не то что добрый, он был очень весёлый и всегда мог поддержать вакханалию, которую устраивали ученики. Если вы проходите мимо какого-нибудь кабинета и слышите из него крики и громкие разговоры — значит, в этом кабинете Боссюэ ведёт у кого-то экономику. У него очень легко пересдать, хотя низкие баллы он ставит довольно редко и всегда идёт ученикам навстречу. Он даже разрешал пропускать свои уроки, но не всем: запрещал он это делать только своим любимчикам. Работает он учителем столько же, сколько и Анжольрас, однако своего кабинета и своего класса у него всё ещё нет, так как он не умеет контролировать детей, однако знания он им дать может и это хорошо. Вообще Боссюэ очень сильно отличался от всех остальных учителей. Во время урока экономики Комбефер начал ходить по классу и смотреть за каждым учеником, чтобы никто не мусорил в его кабинете, проверял, у всех ли форменная сменная обувь, не рисуют ли на партах или стульях. Но, как и на химии, чаще всего он проходил мимо Жильбера, причём останавливался, просто смотрел на него или гладил, от чего ученик начинал дёргаться, но со временем привык, и это было странно. Таких преподавателей, не похожих на остальных, с приходом Антуана стало двое. Комбефер был открытым геем и не стеснялся этого. Об этом факте его биографии ученики узнали только через несколько недель после начала учебного года. Вся его одежда пестрила разными цветами и была обтягивающей и яркой: он мог надеть ярко-розовые джинсы с бледно-зелёной рубашкой, заправленной в них, и какие-нибудь аксессуары вроде браслетов, цепочек, колец. Он создавал образ взрослого, сильного и сурового мужчины, — правда, когда он улыбался, его лицо становилось очень добрым и милым и меняло впечатление. Высокий и широкоплечий, рыжий и с голубыми глазами, он носил бороду, очки и серёжку в ухе; волосы его были средней длины и всегда как-то уложены. Но о людях по внешнему виду судить нехорошо. Однажды чудесным рабочим днём Комбефер пришёл на первый урок со своим любимым 4b классом. Проходило всё как всегда по сценарию: Комбефер спрашивал домашнее задание, которое мало кто учил, Курфейрак, конечно же, был спрошен последним, отвечал правильно и получал ещё много дополнительных вопросов, а далее объяснение новой темы. — Мсье Комбефер! — Выкрикнул кто-то из класса, подняв руку и тем самым вмешиваясь в диалог преподавателя с Жильбером. — Обычно прежде, чем выкрикивать, поднимают руку. — Грозно сделал замечание химик с некоторым раздражением в голосе, но потом выдохнул и спросил уже спокойно: — Что ты хотел? — А я Вас на прошлых выходных видел на площади. Это был гей-парад. Вы что, из этих что ли?— Жюлиан говорил таким тоном, будто бы пытался унизить учителя. Он думал, что класс это поддержит и начнёт смеяться, но вместо этого ученики зашептались друг с другом, обсуждая то ли учителя-гея, то ли то, что данная личность лезет сейчас не в своё дело. Комбефер неодобрительно посмотрел на него, приподнял брови, слегка наклонив голову в сторону, отложил учебник и скрестил руки на груди. — Да, я из "этих", как ты выразился. — Ответил биолог, после чего насмешка с лица ученика пропала, а класс перестал шептаться. — А что, хочешь встречаться со мной? Я слишком стар для тебя, малыш, и ты не в моём вкусе. — Решил поддразнить его Антуан. — В Вашем вкусе Жильбер Курфейрак. — Послышался голос Грантера, сидевшего в блатной и открытой позе вместе с Жильбером, который опустил взгляд и покраснел. Комбефер медленно повернулся к Реми с серьёзным и проницательным взглядом, после чего самый остроумный съёжился. Пока Жильбер не видел, Антуан, слегка улыбнувшись, подмигнул Грантеру, из-за чего тот даже приоткрыл рот. Дальше Комбефер начал высказывать свою точку зрения о том, почему гомосексуализм — норма: он брал аргументы из каких-то моральных ценностей, науки и даже своего предмета — биологии. После этого ученики всего колледжа знали учителя химии как Гей-Люссака, который в своём кабинете повесил большой флаг ЛГБТ. На следующий день после этого инцидента и каминг-аута Курфейрак решил прийти в колледж в радужном свитере и в таких же носках, которые были видны из-под подворотов на узких чёрных джинсах. Первым же уроком была химия или биология — тут уже сам учитель решает, всё таки он ведёт эти два предмета. Когда Жавер наконец соизволил подать звонок на урок, причём как всегда не без опоздания, послышался щелчок от двери в кабинет, — знак того, что Комбефер открыл дверь, — и Жильбер лёгкой походкой, как модель по подиуму, направился к той парте, за которой он обычно сидит на уроках Антуана. Но Курфейрак не ожидал, что учитель обратит внимание на то, как ученик решил преподать и показать себя. Когда Жильбер открыл дверь, Антуан перевёл свой взгляд с экрана ноутбука, где он усердно что-то печатал, на вошедшего. Сначала преподаватель удивился внешнему виду ученика, но потом начал улыбаться, что Курфейрак заметил уже сидя на стуле. Жильбер стремительно покраснел, потому что не хотел, чтобы учитель увидел это его дефилирование. Кстати, в таком виде его каким-то образом пропустил Жавер, являющийся ярым сторонником стандартной школьной формы; учителя не сказали ему ни слова о том, что он пришёл в неподобающей для учебного заведения одежде. Больше всего в плане дисциплины и формы Жильбер боялся своего классного руководителя, поэтому немного нервничал перед обществознанием. Когда он всё-таки вошёл в свой "любимый" кабинет, то Анжольрас очень сильно удивился тому, как он выглядит. Обычно, когда в его классе кто-то что-то натворит, Этьен устраивает целый концерт или тираду по поводу произошедшего, кислотным дождём проливающуюся на головы виновников. Урок начался в абсолютной тишине, которую прервал Анжольрас, отставив кружку и подозвав к себе Курфейрака, с тем чтобы поговорить с ним по поводу внешнего вида. Тут волнение Жильбера сильно подскочило и продолжало расти с каждым шагом, совершаемым по направлению к учительскому столу. Он подошёл, уже приготовившись выслушивать причитания и испытывать унижение перед всем классом, как вдруг историк улыбнулся и сказал: — Молодец! — Что? — Переспросил Жильбер с недоумением, в котором находился не только он, но и весь класс, который только было приготовился к тому, что сейчас этого радужного будут отчитывать. — Я говорю мо-ло-дец. Как ты относишься к нетрадиционной ориентации? — Ну, — Курфейрак посмотрел на Монпарнаса и Грантера, которые вообще не понимали, что сейчас происходит, — нормально отношусь. — Вот я и говорю, что ты молодец, ведь все люди равны, и слои населения, которые сейчас испытывают наибольшее угнетение, нуждаются в поддержке. Я правильно говорю? — Ну д-да. — Ответишь, в каком году была принята первая конституция Франции, и я поставлю тебе двадцать баллов по истории и обществознанию. — В сентябре тысяча семьсот девяносто первого года? — Мо-ло-дец. — Историк незамедлительно поставил оценку, которую и обещал. После этого Анжольрас отправил Курфейрака на место и начал опрос всего класса, к которому опросу был готов... никто: кто-то пытался отвечать, кто-то так, честно отвечал, что не учил или просто говорил, что выходить он не будет, не называя причины. И мсье Анжольрас всем поставил неудовлетворительные оценки.***
4-B: пастбище Этьена.
Vénus Julien: Ну пиздец Montparnasse Pierre: Я ебааал Montparnasse Pierre: Историк Курфу 20 балов поставид Grantaire Rémy: Внатуре Grantaire Rémy: Может тоже прийти завтра на зачёт по праву с какими-нибудь отсылками к лгбт на одежде????? Courfeyrac Gilbert: Да я так блять пересрал когда он подозвал меня Joly Musichetta: А ЧЁ БЫЛО? Perceval Jean: Он когда тебе сказал "молодец", то я просто вообще в кислотный остаток ФЕРРума выпал. Пересланное сообщение: Courfeyrac Gilbert: Да я так блять пересрал когда он подозвал меня Courfeyrac Gilbert: Пожалуйста не надо шутить про химию Montparnasse Pierre: АХАХАХХАХАХАХАХХАХАХАХХАХА Grantaire Rémy: Да короч, Жильбер приперся в лгбт свитере, ну не по форме Пересланное сообщение: Joly Musichetta: А ЧЁ БЫЛО? Grantaire Rémy: И крч на обществе Анж его к себе подозвал и мы все думали что щас начнётся пиздец на весь урок и он нас изза него на перемене задержит Grantaire Rémy: Но потом препод его похвалил мол Курф дохуя толерантный Joly Musichetta: Нихера Joly Musichetta: А почему, когда я пришла в розовой рубашке с нашивкой лгбт на сиське, то он меня поругал? :с Vénus Julien: Наверно потому что она была на сисбке Vénus Julien: А это ВУЛЬГАРНО Farsi Avelyn: Действительно препод ебу дал Courfeyrac Gilbert: Я конечно охуел от произошедшего, но у меня не за что 20 баллов в журнале и мне норм Vénus Julien: Ты даже ответил не по теме Rin Olivia: У нас даже общество было, а не история Courfeyrac Gilbert: Ну я просто могу ебана отхлебана Rin Olivia: Хд Montparnasse Pierre: Да блять внатуое кончнный блять у меня десять четвнрок сука а исправить вобще ни как блять Vénus Julien: Согласен только у меня их девятб Grantaire Rémy: Помоему Этьен прекрасный учитель Bausele Théo: Потому что ты получил 17? Grantaire Rémy: )))) Farsi Avelyn: Тебе Жильбер просто кричал пока ты тупил Montparnasse Pierre: Хуевый учитель Grantaire Rémy: Сам ты хуёвыйMontparnasse Pierre исключил Grantaire Rémy из беседы «4-B: пастбище Этьена.»
Joly Musichetta: Ору.Courfeyrac Gilbert добавил собеседника Grantaire Rémy в беседу <«4-B: пастбище Этьена.»
Grantaire Rémy: ... Vénus Julien: Кстати почему у тебя фамилия поцана из паралелли Пересланное сообщение: Joly Musichetta: Ору. Courfeyrac Gilbert: Кстати да Joly Musichetta: Проспорила. Хд Bausele Théo: БЛЯЯЯЯЯЯ А ПУСКАЙ ТОГДА КУРФ ПОСТАВИТ ФАМИЛИЮ ГЕЙЛЮСАКА Joly Musichetta: БЛЯ ОРУ. Perceval Jean: Жильбер Комбефер? Grantaire Rémy: ХХХДПЖЖВДАДАДЖДДДДДДДД Montparnasse Pierre: 0щт8нг089гн9нт080нтрппвашдыввыаы Bausele Théo: ААХАХАХАХАХХАХА ДААА Courfeyrac Gilbert: Да вы охуели? Grantaire Rémy: А МОЖНО Я ПОГУЛЯЮ НА ВАШЕЙ СВАДЬБЕ? Joly Musichetta: Я ТОЖЕ ХОЧУ. Vénus Julien: Короче надо их свести Courfeyrac Gilbert: Нет, не надо. Vénus Julien: Аж засмущался. :3 Courfeyrac Gilbert: Ц Courfeyrac Gilbert: Заебали Courfeyrac Gilbert: Лучше скажите че задали***
Полтора месяца спустя:
Вскоре пролился свет: Комбефер признался своему лучшему другу, а именно Анжольрасу, что любит и испытывает сильнейшую симпатию к его ученику Жильберу Курфейраку, и поделать ничего с этим не может. Комбефер даже чуть не плакал из-за этого, а Анжольрас только качал головой и говорил ему: «Ты мой друг, другой бы осудил тебя, но я в это дело лезть не буду. Но если ты сделаешь с ним то, чего пока не должен по закону, то... сам понимаешь, какие будут последствия, и знаешь номер этой статьи.» Как-то так прошёл их первый разговор на эту тему. Этьен насторожился из-за этой "любви", потому что не верил в то, что его друг полюбит ребёнка, который младше их обоих почти в два раза, причём за такой короткий срок; однако у Комбефера часто менялось настроение, он впадал в депрессию, приступы агрессии у него внезапно сменялись на беспричинное веселье. Анжольрас, как и говорил, не вмешивался и делал вид, что такого разговора не было и будто он не знает о чувствах своего друга, однако из-за того, что Комбеферу некому было выговориться, не с кем посоветоваться и просто поговорить, он был настолько сильно подавлен, что все вышеупомянутые его перемены в настроении участились и это стало мешать работе — он мог просто не прийти, никому ничего не сказав, или прийти, но не вести уроки. Тогда Анжольрас всё-таки понял, что Комбефер действительно влюбился, как бы странно это ни звучало, и что он очень сильно подавлен и ему сейчас нужна поддержка, потому что Этьен таким своего друга никогда не видел и такое поведение Антуана действительно напугало и взволновало историка. И с тех пор Анжольрас каждый день выслушивал что-то о Курфейраке, ведь Комбефер говорил о нём очень часто и постоянно интересовался у Этьена, что Жильберу нравится, как он ведёт себя на уроках истории, так ли он себя ведёт со всеми, как с химиком, и много всего другого.***
Недели идут, и уже прошло два месяца, наступила зима, темнеет рано и становится холодно. Единственное, что оставалось неизменным — учёба, которая разве что становилась сложнее, но только не для Жильбера. У него не бывает плохих оценок, а если и бывает, то он тут же их исправляет. В течение этих двух месяцев учитель химии пытался сойтись с Курфейраком всё ближе и ближе, насколько это было возможно. Каждый свой урок он одаривал ученика своим вниманием во всех смыслах: уговаривал Жильбера, чтобы тот выбрал химию и биологию на экзамен в следующем году, пока не поздно, таскал его по олимпиадам, конференциям по этим же предметам и, на удивление, Курфейрак соглашался. Жильбер уже не так сильно боялся его, но всё же относится ко всему этому настороженно, потому что если учитель провожает своего ученика до самого подъезда — это ненормально. Комбефер и сам признал, что, да, его приставания в начале были наглыми и грубыми, поэтому решил вести себя более романтично, но даже так Жильбер отстранялся от него. Но его верным друзьям Пьеру и Реми нравилось наблюдать за ними. На время перемены Комбефер всегда, закрывая кабинет, выходил и стоял около него, потому что знал, что Курфейрак вместе со своими друзьями будет проходить мимо, чтобы попасть в буфет или столовую, спуститься на первый этаж или же у его класса будет урок либо в кабинете химии, либо в соседнем. Когда Антуан пребывал в нормальном настроении, то мог подойти к Жильберу, что-то спросить, поговорить или вежливо поприставать. Но когда учитель был подавлен, он просто стоял и смотрел на ученика, пока тот обнимался с друзьями, разговаривал с ними, улыбался или смеялся; в такие моменты Комбефер воображал себе, как Курфейрак всё это делает, разговаривая с ним, обнимается или даже целует его. Но потом Антуан вспоминал, что он учитель, а Жильбер ученик, и вся эта взаимная любовь маловероятна или невозможна вовсе. Так же он вспоминал, как Курфейрак отстраняется от него, и ему становилось тяжело в груди: сердце сжималось и дышать было трудно, а в душе как будто разверзлась пустота, но на лице его всё так же была улыбка, которую он держал с трудом. В минуты, когда он слишком сильно загонялся, эмоции могли нахлынуть, словно цунами, в котором можно утонуть. Антуан сразу скрывался в своём кабинете и не открывал его даже после звонка на урок, а мог и вовсе сидеть взаперти до следующей перемены. И обо всех этих переживаниях Комбефер рассказывал только Анжольрасу. Иногда он даже плакал, и Этьен всячески его утешал и всегда находил слова поддержки. Историку было его даже жалко: такую любовь он видел только в классической литературе, а теперь на его глазах происходит целый любовный трагизм.***
Курфейрак, как законопослушный гражданин и прилежный ученик, отсидел последний восьмой урок, с которого уже давно ушли Грантер и Монпарнас. Он проходил на четвёртом этаже; здание уже давно опустело, и двери в некоторые кабинеты были напрочь закрыты, а в каких-то до сих пор шли уроки. Спускаясь по лестнице, Курфейрак смотрел в окна, расположенные слева от неё, и не видел абсолютно ничего, настолько темно было на улице. Хотя, если присмотреться, то можно было увидеть, как снег покрывает землю и отражает от себя лунный свет, мерцающий в бледно-голубом сиянии. Жильбер спускался быстро и явно спешил домой, ибо ни в коем случае не хотел пересекаться с химиком, потому что знал, что если это произойдет, то он задержится здесь надолго, а домой хотелось очень сильно. Ему, конечно, нравился такой тип мужчин и по внешности, и по напористому характеру, его даже что-то зацепило в этом учителе ещё с самого начала, когда он только зашёл в кабинет, и так не отпускает до сих пор. Но его всё же одновременно что-то в нём пугало Курфейрака, да и всех остальных, у кого Антуан вёл уроки тоже. Других путей, чтобы спуститься со второго на первый этаж, кроме как прямо около кабинета химии, не было. Идя напрямик и глядя в пол, слегка наклонивший голову Жильбер шёл к этой лестнице. Спустившись на второй этаж, он прошёл через весь коридор, соединявший рекреации, как вдруг заметил, что химик вышел из своего кабинета и тоже увидел Курфейрака. Жильбер тут же сделал вид, будто бы и не увидел учителя, который встал около своего кабинета поджидать его. Людей в коридоре не было, потому что Курфейрак хороший ученик, который первый рассказал стихотворение на древнегреческом, что задавал им Жан Прувер, и Жильбера отпустили домой. Курфейрак уже почти достиг своей цели, как вдруг врезался в кого-то. Он наивно предположил, что это был какой-то другой учитель, и хотел было извиниться, но, подняв голову, увидел знакомое лицо в очках и с рыжей бородой. — А чего это ты не на уроке, а? — Взял его за плечи Комбефер. — А? Ну... — Курфейрак почему-то не испугался, а наоборот, смотрел химику прямо в глаза. Правда, его щёки немного порозовели, но он даже не напрягся. — Просто отпустили. Вот. Да. — Такие слова, как "вот" и "да" в конце его фраз и небольшие паузы между ними, всегда были у Курфейрака признаком большого смущения. — Не хочешь попить со мной кофе в таком случае? Я его сам сегодня варил, он очень вкусный. — Учитель прикоснулся тыльной стороной руки к щеке ученика и медленно провёл пальцами от губ до виска. Антуан тепло улыбался, и Жильбер невольно отреагировал на его улыбку, приподняв уголки губ в ответ. — Я... Ну... — Улыбка тут же исчезла с лица Курфейрака, и он ещё сильнее засмущался. — А мне нельзя... кофе-то. Вот. — Очень жаль. Почему? — Доходя до виска он снова возвращался к губам и снова гладил в том же направлении. — С-сердце... болит... — Почему-то Жильбер не мог связать слова. — Ну, мне пора. Эта новость была пополнением в копилке знаний Антуана о Жильбере: у Курфейрака большие проблемы с сердечно-сосудистой системой. И тут Комбефер пожалел, что учился на хирурга, а не на кардиолога, как и хотел, будучи абитуриентом. По окончании семестра начались зимние каникулы, длящиеся месяц, которые Курфейрак провёл в больнице по вышеупомянутой причине. Узнав об этом, Комбефер сразу же решил навестить его и приходил чуть ли не каждый день, принося ему какие-то вкусности или фрукты, салаты и супы, которые он сам приготовит. Когда Курфейрака выписали из больницы и началась учёба, то он не продержался и недели и снова загремел туда же, но уже с другой проблемой — аппендицит. Это всё еще была зима — только закончился январь. Комбефер узнал об этом в первый же день, как только Жильбера положили в больницу, и после работы сразу же поехал к нему. Врачи сообщили ему, что Жильбер на операции, и Антуану пришлось ждать, пока того привезут из операционной. Он даже сам переложил мальчика с каталки на больничную койку, и так и сидел с ним, чтобы дождаться, пока тот уснёт. В кардиологии было теплее, чем в хирургии, поэтому вечером того же дня Комбефер ломал голову над тем, чтобы связать Жильберу шарф, но так и не смог этого сделать, даже когда вспомнил, как это делается, поэтому утром следующего дня он отпросился с работы, купил данный предмет одежды и фрукты и повёз всё это в больницу. Когда Антуан навещал Жильбера в кардиологии, то тот был весьма шокирован: его снова начал пугать этот мужчина. Но когда Комбефер начал приходить абсолютно каждый день, то ему становилось очень приятно и на душе было как-то теплее. Его навещали редко: родители вечно в отъезде, друзья не всегда могли приехать, потому что больница находилась далеко, но они звонили друг другу или переписывались в мессенджерах. Ближе к выписке Комбеферу уже не приходилось самому всё спрашивать: Курфейрак сам рассказывал ему, что он делал, когда тот ушёл вчера, как проводил день, что планирует делать сегодня, что давали на завтрак и всегда говорил, как сильно хотел домой, несмотря на то, что в больнице очень даже весело. А Антуану было приятно всё это слушать и смотреть на него, сидя рядом на койке, как тот лежит смотрит прямо на своего учителя, иногда смущённо отводя взгляд, и рассказывая ему всё это с улыбкой на лице и блеском в глазах. Зайдя в палату в тот день, Антуан увидел Жильбера, который уже проснулся, хоть и было достаточно рано. Над Курфейраком склонился какой-то мужчина в халате, наверное, медицинский работник, поставил ему капельницу и покинул палату. Комбефер сел на край кровати и начал расспрашивать его, как он себя чувствует, на что Жильбер, явно обрадовавшись его приходу, начал рассказывать как всё было, а потом жаловаться на то, как сильно у него болят швы. Слушая всё это, Антуан гладил лоб Курфейрака, поправляя его волосы. Затем Жильбер спросил, почему учитель так рано пришёл, ведь это был будний день и он должен был быть на работе, но так и не дождался внятного ответа. Антуан рассказал ему, что приходил прошлым днём и сидел с ним часа два, пока тот не уснул, и Жильберу стало ещё приятнее от такой новости. Также Комбефер не забыл про шарф, который он достал из пакета и намотал прямо на шею Курфейрака после того, как тот начал жаловаться, что замёрз. — Вы же учились на хирурга, мсье Комбефер. Вот было бы здорово, если бы Вы работали в этой больнице и были бы моим лечащим врачом. — Эти слова сильно отпечатались в памяти Комбефера, и он вспоминал их всегда, особенно когда было грустно, и от подобных воспоминаний его настроение улучшалось. Немаловажно было то, как Жильбер это говорил: лёжа на больничной койке, улыбаясь, уставшими глазами глядя на Антуана, с растрёпанными кудрявыми волосами и обмотанный фиолетовым вязанным шарфом. В левой руке капельница, а правая, лежавшая на его животе, была накрыта широкой и тёплой ладонью Комбефера. И в течение всей недели пребывания Жильбера в больнице Комбефер приходил к нему каждый день, принося с собой лекции и домашние задания по своим предметам и не только. С химиком приходили даже Пьер и Реми, которые соскучились по нему так же сильно, как и Антуан. Втроём они сидели на краю этой несчастной койки, причём Монпарнас и Грантер смотрели на то, как Комбефер и Курфейрак тепло и мило разговаривают друг с другом и всё никак не наговорятся. И тогда первые двое начали подозревать о том, что между их другом и мсье Комбефером что-то есть, но пришли к мнению, что Курфейрак сам будет выбирать, с кем он должен встречаться. Хоть по какому-то вопросу эти двое смогли достичь согласия. В глубине души Грантер и Монпарнас надеялись, что Курфейрак ещё не сошёл с ума и у него и своя голова на плечах имеется. Но подчас эта самая голова выкидывала такие идеи, до которых обычный человек ни в жизнь не додумается, поэтому ребятам оставалось только предполагать, что Жильбер поступит умно. Вскоре Курфейрака выписали из больницы. Тогда снова началась учебная жизнь, по которой он не так уж и сильно скучал, зато в глубине души очень сильно скучал по Комбеферу, но сам ещё не зная этого. Каждый раз, когда к нему подходил Антуан, Жильбер уже не отстранялся, а наоборот улыбался ему, а иногда и сам подходил к учителю, чтобы поздороваться. А потом наступила весна, и уже нужно было заполнять всякие бланки и бумажки на тему, какие предметы ученик будет сдавать на следующий год. Анжольрас тогда очень сильно удивился и не мог не сообщить своему коллеге и лучшему другу о том, что Курфейрак указал, что будет сдавать химию и биологию, на что Комбефер тоже сильно удивился и даже немного смутился. После принятия окончательного решения о том, что ученик будет сдавать, он должен записаться на курсы по данным предметам: либо на бесплатные групповые, либо индивидуальные платные. Так как Жильберу посчастливилось родиться в богатой семье, то он вполне мог себе позволить посещение каждый будний день после школы индивидуальных курсов по химии и биологии. Смысл этих индивидуальных курсов состоял в том, что преподаватель в качестве репетитора приходит к ученику домой и начинает обучение. Начались эти курсы примерно за месяц до конца учебного года. Курфейрак, уже закончив учебный день, ждал своего репетитора, у которого ещё была работа. Когда Комбефер пришёл домой к Курфейраку, то был очень приятно удивлён тем, что матерью мальчика оказалась его давняя подруга. После такого поворота событий Антуану было позволено приходить теперь к ним домой, когда ему заблагорассудится. Можно было, конечно, подумать, что Антуан приходил затем, чтобы приставать к Жильберу, но на самом деле он действительно занимался с ним химией и биологией. Однажды Беранжера и Антуан, её муж, решили провести выходные со своим сыном за городом в Сент-Уэне, где у них был свой дом. Мать так же решила взять с собой и другого Антуана, а именно Комбефера, который с радостью согласился на данное предложение, ведь это был идеальный шанс узнать Жильбера поближе. В течении двух дней они действительно сблизились: Комбефер везде ходил за Курфейраком, постоянно о чём-то его спрашивал, а тот сразу же, не задумываясь, отвечал. У них было очень много тем для разговора, которые они не могли обойти стороной. Курфейрак и Комбефер завтракали вместе, обедали вместе, ужинали вместе, утром вместе выгуливали собак, а вечером оставались одни дома, пока родители Жильбера вспоминали молодость походами на свидание. За вечер они могли посмотреть чуть ли не половину какого-нибудь из любимых сериалов Жильбера, хоть Антуан и не сильно понимал, о чём там идёт речь, но всё равно продолжал смотреть. Комбефер решил научить Курфейрака варить кофе, что у того получалось из рук вон плохо. При своих родителях Жильбер был такой послушный и покладистый, выполнял все их просьбы, за столом соблюдал этикет, как в богатой семье с аристократическими замашками, но при Комбефере он вдруг становился более открытым и раскрепощённым, и почему-то такое двоякое поведение Антуану нравилось, а Курфейрак стал ему ещё больше симпатизировать. В ночь с воскресенья на понедельник Курфейрак пробрался в комнату химика и разбудил его. На вопрос Антуана «Что случилось?» Жильбер сказал, что зовёт его гулять сейчас, прямо ночью, и тот согласился. Они провели вместе всю ночь: гуляли по парку и площади, сидели и разговаривали на берегу Сены. Когда они ходили по ночному городу, Антуану казалось, что они уже встречаются, но со стороны это как-то странно смотрелось: мальчик четырнадцати лет гуляет с тридцатилетним мужчиной ночью. Однако людей всё равно не было: ночь в конце концов. Парк, лавочки, повсюду горят огни, из-за чего звёзд не видно на небе: обстановка самая что ни на есть романтическая. В какую-то долю секунды Курфейраку виделось реальным то, что он может взять Комбефера за руку. Он уже было хотел это сделать, но вовремя одёрнул себя, что не укрылось от пытливого взора химика. Он почувствовал чьё-то прикосновение к своей ладони и глянул на ученика. Тот, залившись румянцем, чего хоть и не видно было в темноте, отвернулся. Тогда Антуан сам взял его за руку. Так они гуляли, пока горизонте не показалась светлая полоска, постепенно осветлившая небо, окрашивая его в розоватый цвет, и не наплыли серые облака. Пошёл небольшой дождь и тогда "влюблённым" пришлось со всех ног бежать домой, потому что скоро должны были проснуться родители Жильбера, перед которыми стояла цель отвезти его на учебу, а Антуана на работу. Когда родители добрались до территории колледжа, а сами отправились на работу, то Комбефер и Курфейрак решили, что один день и учёбы, и работы можно пропустить, и пошли гулять теперь уже по Парижу, который, как известно, — город влюблённых. Они просто ходили по городу, заглядывая в разные магазины, забегая в кафе и тратя деньги друг друга. Были они и на Елисейских полях у Эйфелевой башни. После таких прогулок Антуан уже не предполагал, а знал совершенно точно, что любит Жильбера, что тот ему нравится, он привязан к нему и хочет, чтобы всё было взаимно. Но почему-то в течение нескольких дней после такого осознания он нагонял на себя мысли, что если признается, то Курфейрак отстранится от него, как и было в самом начале, и уже не будет близок с ним никогда. И снова настроение Комбефера сменялось, на что конечно же отреагировал Анжольрас, опять начавший его утешать. На Комбефера было смотреть больно, так что Этьен подумал и всё-таки посоветовал другу признаться в своих чувствах, чтобы его страдания были либо оправданы, либо Антуану ответят взаимностью. Так и было. На следующий день у Курфейрака должны были быть курсы, но на этот раз учитель не мог прийти к нему домой, поэтому Жильбер сам остался в колледже. После уроков троица разошлась: Грантер пошёл на курсы истории, хоть и не понимал её вовсе или не признавал каких-то конкретных свершений, Монпарнас отправился на литературу, а Курфейрак — на химию и биологию. Он зашёл в лаборантскую и сел рядом с Антуаном и достал необходимые тетради, после чего началось занятие. В течение всего времени Комбефер сидел с серьёзным и взволнованным лицом и ни разу не улыбнулся, как это обычно бывало. Жильбера это встревожило и он решил спросить, всё ли хорошо с Антуаном. — Почему ты спрашиваешь? — Глянул на него преподаватель, поправляя очки. — Вы так всё объясняете непонятно, будто бы думаете о чём-то другом... — Курфейрак тоже посмотрел на него и невольно нахмурился. — Ну... — Расскажите? — После занятия. Они продолжили повторение и углубление в такую скучную тему, как пищеварительная система человека. Вскоре всё это закончилось, Курфейрак начал понуро сгребать все свои вещи в рюкзак и совсем забыл о том, о чём интересовался у Комбефера. Он уже хотел выйти из лаборантской, но около его головы появилась рука, державшая дверь — рука учителя. Жильбер развернулся к нему и встал спиной к двери, подняв голову, чтобы взглянуть на Антуана, который в это время одной рукой держал дверь, а другой начал гладить ученика по щеке, пальцами зарываясь в его кудрявые волосы. Курфейрак ухватился за предплечье той руки, которая держала дверь, и Комбеферу пришлось приспустить её. Химик долго так стоял над учеником и молчал, но потом не стал церемониться и признался Курфейраку, что уже давно влюблён в него, наверное даже с первой встречи. Курфейрак широко распахнул глаза, приподнял брови и приоткрыл рот от удивления, а его щёки густо покраснели. Он хотел что-то сказать, но у него не получалось вытянуть из себя хоть слово. Тогда Комбефер начал ластиться, наклонился к нему и медленно приблизился к лицу мальчика, глядя на его губы. Курфейрак подался вперёд, отвечая на прикосновения мужчины, они уже почти соприкоснулись губами, ощущая дыхание друг друга, а Жильбер почувствовал на своей коже покалывание от бороды Антуана. Но потом он вдруг опомнился, оттолкнул Комбефера, открыл дверь и выбежал из лаборантской. Антуан почувствовал, как от такого поступка что-то внутри него оборвалось, а сердце разбилось вдребезги. Но Анжольрасу он это решил не рассказывать: в тот вечер Комбефер не говорил ни слова, когда пришёл с работы. На следующий день он всё же надеялся, что всё будет хорошо, но Курфейрак ни разу не подошёл к нему и не заговорил. Но на курсы он всё же пошёл, потому что не пойти было нельзя — за них были отданы большие деньги. Во время занятия Комбефер был подавлен, но не показывал этого, скрываясь за напускной серьёзностью, которая не сильно помогала и всё равно выдавала настоящее его состояние. — Мсье. — Прервал его Курфейрак, пока учитель объяснял новую тему. — Что такое? Жильбер приблизился к учителю, снял с него очки и приложил дрожащую ладонь к его щеке, поглаживая колкую бороду Антуана. Тут засмущался уже Комбефер, и его состояние сменилось на более спокойное. Курфейрак наклонился ещё ближе к его лицу, так что пришлось привстать со стула и перегнуться через стол, и, взявшись обеими руками за лицо Комбефера и наклонив голову в сторону, без замедления поцеловал его. Во время поцелуя Комбефер закрыл глаза, его сердцебиение участилось, а на душе стало теплее. Курфейрак прервал поцелуй, чтобы ответить, что тоже любит его, после чего не сдержался и продолжил целовать его снова. Тогда Антуана охватило чувство удовлетворения: он получил то, о чём так желал — взаимность. Он крепко обнял Жильбера, прижав к себе, так что тому пришлось пересесть к Антуану на колено. Курфейрак почувствовал, как крепкие и сильные мужские руки обхватывают его тело, а кожу уже так знакомо и приятно царапает борода учителя. Он жадно слушал дыхание и ускоренное сердцебиение Комбефера, которое и у него самого тоже учащалось. Сейчас, как никогда, Курфейрак понимал, что доверяет себя этому человеку и хочет быть только с ним.***
Беседа нахуй
Dionysos: Я ТОЧНО ПОГУЛЯЮ НА ВАШЕЙ СВАДЬБЕ