Truce

Поначалу, он не может понять, где находится, и как сюда вообще попал. На мгновение ему кажется, будто он умер. Он чувствует качку под собой, словно он плывет по волнам, а над головой — лазурный небосвод. Может, он снова в Калифорнии. Может, он в чьем-то бассейне, и все произошедшее — лишь сон. А может он взмывает в небо, как когда, будучи ребенком, лежал на больших качелях на заднем дворе и любовался бесконечной синевой. Может, это и есть смерть. Открывать глаза чертовски больно, и все же он смутно разглядывает металлический поручень рядом с собой, понимая, что настал его черёд лежать в тени на борту лодки. Он слабо прищуривается, видя такие родные очертания своего брата и друзей, что смотрят вдаль за горизонт. Он поступает так же, и без его ведома слезы наворачиваются на глаза по мере отдаления от островов Рук. Он должен быть рад тому, что все позади, что все, наконец, закончилось. Но в его груди всё-таки неприятно, болезненно колет. Он снова прощается. Навсегда на этот раз прощается с теми, кто остался позади. Прощается со своим храбрым старшим братом. Он пытается не думать о том, что пока он будет расти и стареть, Грант навечно останется прежним. Гранту не суждено более повзрослеть. Однако, прощается он не только с Грантом, а со всеми оставшимися призраками прошлого. Сколько людей погибло ради того, чтобы он оказался тут? Он крепко зажмуривается и пытается забыться. «Как я могу вернуться к прежней жизни?» — отчаянно думает он. — «Как я могу стать тем, кем был раньше?» Никому из них не приходилось убивать, чтобы выжить. Никому из них не пришлось пройти сквозь те тернии, которые преодолел Джейсон. И все же он неоднократно видел краем глаза их осуждающие взгляды, будто у них было право судить его и его поступки. Ему не нравились эти взгляды. Будто он — бешеная собака. А может он и был таковым? Сможет ли он вновь влиться в общество? Сможет ли следовать установленным правилам, а не закону джунглей? Может, ему стоило остаться на острове, как он и планировал поначалу, но видя, как горные хребты исчезают за блестящей поверхностью вод океана, он понимает, что не хочет возвращаться, даже если бы мог. — Просыпайся, мать твою, Джейсон. Ему не стоило бы удивляться тому факту, что и Ваас здесь, и все же ему вновь кажется, что это лишь сон. Голос Монтенегро спокоен, но слегка напряжен, а рука, что поглаживала волосы Джейсона, — удивительно нежная. — Знаешь, напугал ты меня в какой-то момент. Джейсон стонет, пытаясь подняться, но Ваас не позволяет ему. — Не двигайся, — приказывает пират, и Броди молча подчиняется. По голосу мужчины, должно быть, остальные поняли, что он очнулся, и его друзья обернулись к парочке. Лицо Райли просветлело, а Джейсону стало стыдно за свои мысли, что его брат мог судить его. Из трех братьев Райли был самым добрым и понимающим. Наверняка, Райли не сомневался, что Джейсон сможет вернуться к прежней жизни. Видя, что кучка подростков направились к ним, Ваас зыркнул на них так, что те остановились и отступили на шаг. Джейсон задумался, как пират вообще попал на борт, но судя по испуганным лицам друзей, нетрудно было догадаться. — Ты остался, — произнесенное не было вопросом, и Ваас перевел взгляд на него. — Разумеется. Для меня там ничего не осталось. Броди всматривался в черты лица мужчины. Если Джейсон чувствовал себя, как загнанная бешеная собака, тогда он не представлял, что чувствует Ваас. Если у Джейсона не осталось ничего нормального, тогда что осталось у пирата? — Твоя сестра… — начинает он, но не продолжает, видя, как Ваас переменился в лице. — Пусть она и была мне сестрой, но мы не были сраной семьей уже очень давно, — его глаза полны страдания, но слова звучат жестко. — Семья — один из разновидностей поводков, Джейсон, наркота — совсем другой, — продолжает Монтенегро, говоря тихо, он явно не хочет, чтобы остальные его слышали. — Я сорвался с привязи Цитры и попал прямиком в лапы Хойта. Знаю, что сестрица тешила себя мыслью, что именно он лишил меня рассудка, возможно так и есть. Джейсон неотрывно смотрит на Вааса, слишком пораженный, чтобы вставить хоть слово, и переводит взгляд туда, где за горизонтом исчезли острова Рук. — Не стану говорить, что, увидев тебя, мой мир перевернулся, ладно? Наебывать не стану. Я лишь увидел белого засранца со стояком на экзотику. Джейсон старается не смеяться, но не вышло, и у пирата появляется тень улыбки на губах. Затем его лицо вмиг посерьезнело, и он положил руку на грудь парня. — Сначала я думал, какого хрена не грохнул тебя. А после часть меня надеялась, что ты узнаешь правду, что в этот раз хоть кто-то увидит, кто есть Цитра на самом деле, — его глаза затуманились. — Кем она была. — Поправляет он самого себя. — Надеялся, что хоть кто-то прикончит меня, Хойта, её. Покончит, наконец, со всем этим дерьмом. Оба молчат некоторое время, Ваас выводит незамысловатые узоры на сгибе локтя Джейсона. — Что теперь? — бормочет Броди почти смущенно, а пират улыбается, глазами не отрываясь от своих пальцев на руке парня. — Фиг знает. А что ты хочешь? Джейсон не знает, как ответить. Он уже так и собрался ответить ему, но Ваас переплел их пальцы вместе, а у Броди возникло сосущее чувство в районе желудка, отчего он громко сглотнул. Столько всего произошло между ними, однако, слишком много препятствий на пути. — Я больше не слышу его, — шепчет Джейсон, а мужчина непонимающе смотрит на него. — Гранта, — поясняет он, на что пират нахмурился и переводит взгляд на сцепленные пальцы. — Раньше я постоянно его слышал. А сейчас его больше нет. Он кашлянул и взял ладонь Монтенегро в обе свои. — Я дважды потерял его, — говорит он, не замечая, как работорговец усилил хватку. — Я предал его тогда, в бункере, и он навсегда покинул меня. Ваас молчит несколько мгновений, глаза мечутся между их руками. — Может, — начинает пират, прокашливаясь от волнения, — может, ты и не предавал его, но… Ну знаешь. Может быть, ты нашел что-то иное, за что можешь держаться? Кого-то другого? Джейсон обдумывает его слова, взвешивая их, и Ваас переводит взгляд на его лицо, взволнованный тем, что парень ослабил хватку. — Знаешь, была у меня идея, что я смогу освободить твою душу. Смогу спасти тебя от себя самого, спасти от загребущих ручонок Цитры, но… — бормочет пират, а на его лице — убийственная честность, — но может, вся правда в том, что я хотел, чтобы ты освободил и меня. — Рисунок? — спрашивает Джейсон, а губы мужчины кривятся в усмешке. Он смущен и надеется, что парень не заметил этого. — Я нарисовал нас двоих, как гребанных спасителей, белый засранец. Броди вспоминает ангар. Кажется, будто вечность прошла с тех пор, как он обнаружил рисунок себя и Вааса, слитых воедино подобно искаженному изображению спасителя. Ты — это я, а я — это ты. Эти слова шептались, даже когда свежий слой краски покрыл нижний слой. И от этой мысли ему становится легче в некотором смысле. Джейсон-спаситель с раскинутыми руками подле кривого креста стоит на страже покоя своего брата там, на острове. Возможно, он и не оставляет его позади. Ваас видит перемены на его лице, его собственные черты разглаживаются, когда парень крепче сжимает его ладонь. Джейсон осознает, что его часть останется там навсегда, ибо понимает, что оставляет еще кое-что. Не только рисунок, не только пролитую им кровь. Часть его души похоронена там вместе с братом. То, кем он был прежде, осталось там. Он никого не бросил. Джейсон смотрит на Монтенегро, мужчина легко улыбается, и парень делает то же самое. Кусочек джунглей также останется с ним, ибо дело не только в нем самом, не в Райли и не в Гранте. Эта история также затрагивает Вааса. Они оба прошли по пути джунглей, возможно, даже прошли его вместе. Запечатлевшись друг на друге, кем бы они ни были, и кем бы они ни стали, они всегда находят друг друга в непроглядной тьме жизни. Вместе с боем прокладывают себе путь к свету. Может, это и было ответом с самого начала для них обоих.