Шанс

18 лет назад…

Тишина на кухне стояла невообразимая. Эд уже успел облить помоями всех своих подчинённых, по его словам, ну просто отборнейших идиотов, и теперь молча жевал. У Кэрол он обычно ничего не спрашивал. Да и смысл интересоваться тем, как прошёл её день, если все они похожи один на другой? Хотя сегодня, после её обморока, мог бы и спросить ради приличия. Сама Кэрол молчала. Она знала, что Эд, когда поест и получит чашку чая со сладким пирогом, станет гораздо более расположенным к тому, чтобы благодушно воспринять её новость. Эта новость рвалась наружу и Кэрол приходилось торопливо отворачиваться, чтобы скрыть расползающуюся по лицу улыбку и в очередной, уже, наверное, сотый раз за день, коснуться ладонью живота. Ещё совсем ничего не видно, ещё никто ничего не знает, но внутри неё происходит настоящее таинство — зарождение новой жизни! — Я сегодня была у врача, — наконец чуть подрагивающим от волнения голосом выдохнула она, поставив перед ним блюдце с куском пирога. — Ничего серьёзного? — безразлично спросил Эд, тут же взявшись за десерт и даже не посмотрев в её сторону. — Ну, как сказать… — Прямо говори, терпеть не могу все эти ваши женские ужимки. — Я не больна. — Отлично. Он, очевидно, думал, что закрыл тему, но Кэрол, собравшись с духом, громко заявила: — Поздравляю, ты станешь папой! — Что? Вот тут уже Эду пришлось отложить недоеденный кусок пирога и вскинуть растерянные глаза на Кэрол. Она стояла перед ним, вытянув руки по швам, как ученица, которая вроде бы и выучила ответ, но почему-то сомневается, что учитель одобрит её исполнение. — Я беременна. — Я думал, ты бесплодная, — буркнул он. Отпил кофе из чашки и снова принялся за пирог. Кэрол в недоумении посмотрела на него ещё пару минут, но, поскольку он больше не говорил ни слова, отвернулась к раковине, начав мыть посуду. Как Эд вышел из кухни, она не заметила. На глаза невольно навернулись слёзы. Конечно, она не ожидала, что они сразу же начнут придумывать малышу имена и планировать, как станут жить уже втроем, что делали другие счастливые влюбленные пары. Но хоть как-то отреагировать на эту новость Эд мог! Неужели ему совсем все равно? Весь вечер он занимался своими делами, смотрел телевизор, пил пиво, как обычно. И только когда вошел в спальню к расчёсывающейся перед зеркалом Кэрол, уже переодевшейся в ночную рубашку, сообщил деловым тоном: — Я сделал пару звонков, послезавтра сходишь в больницу, я тебе там все записал, и все решат. — Что решат? — испуганно уточнила Кэрол, понимая, что ответ ей не понравится. — Уберут это все из тебя, — помахал рукой в воздухе Эд, почему-то не назвав вещи своими именами. — Эд, ты что… ты имеешь в виду аборт? — охнула она, прижав обе руки к животу, который вдруг мучительно заныл. Неужели её малышке, а она почему-то была совершенно уверена, что это девочка, приходится сейчас слышать подобные слова от родного отца? И даже если бы Кэрол сказали, что ребенок на таком сроке вряд ли способен что-то слышать и уж тем более понимать, она все равно бы верила своим чувствам. А она чувствовала, что её ребёнок все понимает. Каким-то волшебным образом он ощущает её любовь. И безразличие отца тоже. — Если тебе нравится это так называть — на здоровье, — пожал плечами Эд. А Кэрол, впервые за все время их отношений, громко и решительно сказала: — Нет. Ни за что! Я не сделаю аборт, слышишь, Эд? — Но ребёнок нам не нужен, — утомленно заявил он, словно разговаривая с тем самым неразумным ребёнком, а не со взрослой женщиной, своей женой, которая хотела детей больше жизни. — Говори за себя, Эд! Тебе, может быть, ребёнок и не нужен! А мне он нужен. И ты это прекрасно знал! Ты знал это, когда женился на мне, ты знал это все эти годы. И ты это принимал! Но даже если ты это не примешь теперь, для меня это ничего не изменит. Мой ребёнок будет жить! Я его рожу. Даже если мне придётся уйти от тебя! Выкрикивая эти слова в безразличное, разве что слегка раздраженное лицо мужа, Кэрол прекрасно понимала, что ей будет тяжело, если она уйдет от Эда. У неё не было даже собственного дома: отец после смерти оставил столько долгов, что распродать пришлось все. Ей придется искать жильё и работу, ей придётся экономить каждую копейку. Конечно, Эд будет вынужден платить алименты, но первое время все равно будет сложно. Но Кэрол была вполне готова к этим сложностям. Ради ребёнка, чьё сердце бьется у неё в животе, она была готова на все. — Ладно, — вдруг произнес Эд. — Ладно. Твой ребёнок — ты его хотела, так что сама решай, что с ним теперь будет. Но только меня в эти свои беременные дела и потом в дела своего младенца не вмешивай! Мне это неинтересно. Я против, и если что, потом не жалуйся, понятно? — Я не собираюсь жаловаться. Ребёнок — это счастье, — заявила Кэрол, уверенная в своих словах на все сто процентов. — Ну и отлично. Запомни эти слова на будущее. И да, меня не волнует твоё самочувствие при беременности. Все должно быть по-прежнему. Я не собираюсь страдать из-за твоей прихоти иметь в доме постоянно хнычущую и гадящую игрушку. — Не беспокойся, ты ущемлен не будешь. Он решил проверить её обещание сразу и, едва Кэрол легла в постель, навалился на неё сверху. Этой ночью Эд был гораздо активней и жёстче обычного, так, словно он надеялся, что его сильные и резкие движения как-то повредят ребёнку. А Кэрол с трудом сдерживала слёзы и думала: может быть, действительно стоит уйти? Но в глубине души она почему-то верила, что Эд такой только потому, что мужчины в принципе не могут чувствовать что-то к своим детям, пока они ещё не родились. А вот когда родится малыш… конечно, Эд его полюбит. Это ведь будет его дочка или сын. О том, что далеко не все родители любят своих детей, Кэрол, скрутившаяся в клубок и слезно жалеющая саму себя и свою крошку, почему-то так и не вспомнила.