Июль, 2008г.
Я стою посреди толпы таких же неуклюжих подростков, изучая потенциальных друзей. Улыбка на моем лице намекает на то, что сбылась мечта идиотки. Конечно, в этом заслуга моей бабушки, которая выбила для меня квоту в этот летний лагерь. Бабуля самый дорогой человек в моей жизни, потому что никого другого рядом со мной никогда не было. Как бы она ни пыталась меня заверить, что мои родители вернутся из своего путешествия, я давно знаю всю правду — они прекрасно живут за границей, у них давным-давно растет прекрасная дочь, которую они любят. Деньги они бабушке отправляют только из чувства долга. Ах да, их любимицу зовут Яна — у моих родителей отличное чувство юмора, как будто того, что в отличие от меня, ее они любят, не было достаточно. Бабушка уверена, что я с кем-нибудь подружусь. Может, ей вселяет уверенность то, что мой подростковый максимализм ограничивается дорогим окрашиванием волос и желанием носить линзы вместо постоянных капризов по поводу новой одежды и покупки современных гаджетов. Я долго выискиваю в толпе приятное для себя лицо, понимая, что моя симпатия вряд ли может оказаться взаимной. Приторно миловидная студентка называет поочередно незнакомые фамилии тех детей, кто попал под ее опеку. Я не скажу, что она мне не нравится — в конце концов, она не виновата, что педагогические институты отправляют своих студентов вожатыми в летние лагери в качестве практики. Сама студентка очень низкого роста, поэтому иногда теряется, когда к ней подходит очередной ее подопечный ребенок, который на две головы выше нее. К слову, о детях, попавших в отряд к студентке. С миниатюрной девушкой равняется один из таких парней, который глядит на нее сверху вниз. Я сразу обращаю на него внимание — ну, знаете ли, трудно не обратить внимание на двухметрового парня, чьи руки увешаны браслетами. У него какая-то забавная фамилия, которую я прослушала из-за того, что ко мне протискивается странная девочка. — Григорьеву не называли? — интересуется она у меня. — Нет, — качаю я головой, наблюдая, как к высокому парню подтягивается, очевидно, его приятель, которого студентка называет Ильей Макаровым. — Михайлова, — молоденькая вожатая словно на зло проглатывает мое имя, и мне остается только надеяться, что в ее отряд попала именно я. Хотя учитывая коэффициент моего везения — зовет она определенно меня. Каким-то чудесным образом я оказываюсь между высоким парнем и его другом. Илья повторно представляется мне. Отлично, из всех возможных знакомств первым я завожу знакомство именно с парнями — мама бы мной гордилась. — А это Антон Шастун, — Илья выглядывает из-за меня и знакомит меня со своим приятелем. — Для друзей он Шаст. Еще мы называем его Длинная Палка, иногда Шпала. — Исчерпывающая информация, — бурчу я, замечая, что Антона я нисколько не интересую. — О, отлично, как я тебя вычислила, да? — странная девочка из толпы останавливается около меня. — Как знала, что мы будем в одной комнате жить, — я напрягаюсь, понимая, что упустила какую-то важную информацию. — Я Лена Григорьева, — девчонка смотрит на Илью, а затем переводит взгляд на Антона. Вот Григорьева Шастуна заинтересовала. Нет, я бы, конечно, поклялась своей головой, что дело в ее уж очень открытой майке, в вырезе которой выглядывает бюст приличных размеров, но не стоит сразу плохо о людях судить. Может, Шаст разглядел в ней хорошего человека. — Антон, — галантно представляется Шпала Ленке. — Отлично, будешь Тошиком, — машет рукой Григорьева. В какой-то момент мне даже кажется, что я больше занимаю ее внимание, чем Шаст. — Тошик, — прыскает Илья по правую руку от меня. — Хуешик, — обиженно бормочет Шастун. Так и начинается наша увлекательная история дружбы. Не скажу, что мне не нравится наш дружный квартет, но мне он все-таки не нравится. Шаст постоянно лезет из кожи вон, лишь бы понравиться Ленке, в то время как мое существование он предпочитает игнорировать. Доходит до того, что он может обсуждать Григорьеву с Макаром в моем присутствии. Илья отдергивает его постоянно, и Антон смотрит на меня таким взглядом, что я чувствую себя виноватой абсолютно во всем. Я прекрасно понимаю, что Антон к концу второй недели все еще не знает, как меня зовут. Да, и фамилию он бы вряд ли мою знал, если бы наша вожатая Ирина Владимировна постоянно не произносила ее на перекличке. Ленка как назло пресекает все попытки лишний раз произнести мое имя вслух, истошно крича на всю территорию мою фамилию, которая неведомыми путями к концу все той же второй недели трансформируется в мое новое имя — теперь все меня зовут Мишкой. Мне непонятно, каким образом блондинка с длинными волосами и голубыми, пусть и не от природы, глазами тянет на Мишку. Если только этот Мишка, конечно, не трансвестит, но и Макар, и Шпала (а именно так я его называю в ответ на его «Мишка») поддакивают Григорьевой. Радует одно — спустя пару дней Григорьева становится Гришкой. — Гриш, Миш, — тянут Шаст и Макар каждый раз, когда видят, как мы ковыляем на зарядку от своего домика. — Миш, а у тебя сегодня опять романтичная прогулка под луной у моря с дядь Петей? — Шастуну доставляет колоссальное удовольствие подкалывать меня по поводу и без. Правда, в этом случае желание доставать не подкреплено симпатией, как это обычно бывает. — Педофилом дядей Петей, — поправляет Макар, и оба подростка смеются надо мной. Я закатываю глаза. Придурки. Еще в первый день после отбоя я выбралась из нашей с Григорьевой комнаты, горя желанием посидеть на берегу моря. В свои пятнадцать лет я еще ни разу не была нигде, кроме родного Алексина, и это моя первая вылазка. Скажу честно, уже первая моя попытка проваливается, и у забора меня ловит суровый охранник дядя Петя. — А если ты утонешь? — мужчина тщетно пытается оттащить меня от забора, пока я еле сдерживаю слезы. — Как я могу утонуть, если я не буду заходить в воду, — упираюсь я, скрывая дрожащий голос за возмущением. — А че тогда к морю прешься? — у дядь Пети такой смешной говор, что я вдруг начинаю хохотать (или это от истерики?). — Чего смеешься, пьяная что ли? — Вообще-то я не пью, — хватка нашего охранника ослабевает. — И не курю. — Знаешь, сколько я таких здесь видел, — качает головой дядя Петя. — И все они не пьют и не курят. Можно подумать, что курящие и пьющие с какой-то другой планеты к нам прилетают, чтобы подпортить репутацию нашей Земли. Я улыбаюсь — наш охранник не такой уж и бука, как мне кажется поначалу да и чувство юмора у него хорошее. Пока он провожает меня до нашего домика, где располагаются помимо нашей с Ленкой комнаты еще три, он выпытывает, из какого я города, кто меня такую упрямую воспитывает и где приобрести такие штуки, которые вставляются в глаз, чтобы лучше видеть. Видимо, то, что я покорно отвечаю на все вопросы, располагает его ко мне, и теперь каждую ночь, если мне не спится, я могу перелезать через забор и сидеть на берегу моря, любуясь его неспокойными волнами. Конечно, парни, да и Ленка тоже, видят в моей дружбе с охранником извращенный подтекст. Сегодняшним вечером мы как обычно сидим около костра. Ленка греется в объятиях Шаста, который светится от счастья. На моих плечах накинута ветровка Макара. Илья, слава богу, не строит никаких планов на наше совместное будущее — то ли понимает, что я залипаю на его приятеля, то ли я все-таки страшна, как атомная бомба. — А мы с Шастом обязательно в университетский КВН попадем, — почти кричит Макар, заставляя меня подпрыгнуть на месте. — А что? У Шпалы есть приятель Димка Позов, он может нас по знакомству пропихнуть в родном универе. — Это было слишком предсказуемо, — качает головой Лена, прижимаясь к Антону. Я с ней солидарна — эти двое выступают на каждом празднике со своими глупыми сценками, в которых изображают мужа и жену. — Миш, а ты? — Ленка зовет меня. Илюха тоже смотрит на меня. — Я бы хотела музыкой заниматься, — пожимаю я плечами и мгновенно закрываю свой рот. Закрываю, потому что Шаст почти сразу смеется. — Я пою, — зачем-то глупо добавляю я, понимая, что Антона это веселит. — Ну, в дУше-то мы все поем, — конечно, кто бы сомневался, что Шастун упустит случай продемонстрировать свое охуенное чувство юмора. — Спой что-нибудь, — Григорьева скидывает со своего плеча руку Антона, и тот строит обиженную мину. И (о боже, это так неожиданно) обиженно смотрит на меня. — Что? — не понимаю я, отвлекшись на его обиженную физиономию. — Ну, что ты там обычно поешь, — Ленка по-своему толкует мой вопрос. — У меня мама очень Меладзе любит, — я осекаюсь, понимая, что привычно называю бабушкой «мамой». — «Самба белого мотылька», слышали? — я молюсь, чтобы кто-нибудь сказал, что песня отстойная и отказался ее слушать. — О, клип классный. Там вроде кого-то убили, — я закатываю глаза, когда слышу ассоциацию Шастуна. — Э, ты, — он кричит другим ребятам из нашего отряда, который сидят на соседних лавочках, — ты с гитарой, да, — а Шастун вообще не засоряет свою память именами людей, вот и сейчас растерянный Денис топает к нам, испуганно оборачиваясь назад. — Сальсу черной бабочки знаешь? *- я цокаю языком — Шастун, правда, считает, что его юмор такой искрометный? — Самба белого мотылька? — неожиданно разгадывает ребус Шпалы Денис. — Разумеется. — Сыграй, — отдает приказ Антон. — А… — он поворачивается на меня, и мне хочется провалиться, потому что я понимаю, что Шаст первый раз в жизни решает обратиться ко мне по имени, но вот незадача — он его не знает, — Михайлова нам споет, — я делаю вид, что не замечаю, как Ленка шепчет этому придурку мою фамилию. Денис отлично играет на гитаре, настолько отлично, что я вдруг расслабляюсь и начинаю петь: — Ты так любила яркие цветы, что по ним как бабочка порхала… С тех пор, как все узнали, что я пою, к нашей компании прибивается Денис и еще несколько ребят из творческого комитета, которые пребывают в бешеном восторге, когда узнают, что я еще и пишу стихи. У Шастуна теперь новый прикол — остроумные шутки на тему моих отношений с Денисом. Денис на тупые подколы Антона не обращает внимания, что советует и мне. Он постоянно играет на гитаре, а я пою песни, развлекая всех — в принципе занимаюсь привычным делом. Днем я сообщаю Денису список песен, которые нравятся моей бабушке, а уже вечером он знает наизусть их аккорды. Я понимаю, что песни подбираю сопливые — была ли это «Дайте ходу пароходу», «Я тебя никогда не забуду» Юноны и Авося или «Я могу тебя очень ждать» на стихи Асадова. В такие моменты я, так или иначе, смотрю на Антона, который чаще всего прижимает к своей груди Григорьеву, погруженный в свои мысли. В каждой песне я как дурочка обращаюсь к тому человеку, который все еще не помнит моего имени. Один раз, находясь в хорошем настроении, я спрашиваю у Дениса, знает ли он песню Ежовой «Пятнадцать лет», хотя мне кажется, что нет таких песен, аккорды которых Киселев не мог бы не достать. Этим же вечером я под звонкий смех Григорьевой и свист Макарова пою песню о том, как «в пятнадцать лет первый раз дала». Но «Самба белого мотылька» я пою каждый вечер — мне кажется, что все ребята у костра в этой песне находят себя. И даже Антон Шастун подпевает ее слова губами, которых мне так хочется коснуться.Глава 8.1. 2008 год
8 июня 2018 г. в 17:00
Примечания:
* Сначала хотела выдать этот выворот песни от Шаста за его категоричное нежелание запоминать все то, что говорит девушка, но потом решила, что Шастун таким образом будет разминаться за несколько лет до "Импровизации".