…
— Ты вот так просто уйдешь? — Спокойной ночи, Михайлова. — Спокойной ночи, Шастун. Я последний раз смотрю на свое отражение. Из зеркала на меня смотрит светловолосая девочка с голубыми, почти синими глазами. Я усмехаюсь — я вся какая-то ненастоящая с самого начала. Ненастоящая, начиная от волос и заканчивая глазами. Поправив свой рюкзак на плече, я выхожу из домика и направляюсь к месту общего сбора. Встав в очередь, я пару раз кидаю взгляд на автобус, пунктом назначения которого был Воронеж. Трудно не заметить среди подростков высокого парня, чьи руки увешаны браслетами. Этот парень что-то весело рассказывает своему другу и больше не смотрит в мою сторону — вчерашней ночи для него просто не было. — Фамилия имя? — сопровождающая задает вопросы безлико, словно робот. — Михайлова Аня. — Фамилия, имя, отчество родителя или опекуна, кто будет встречать в родном городе? Я бросаю еще один взгляд на воронежский автобус — Шаст и Макар спорят за место около окна, не замечая моего взгляда. Я смотрю перед собой и тяжело вздыхаю — что было в летнем лагере, должно остаться здесь. Михайлову я тоже оставляю здесь. — Бабушка. Соколова Галина Николаевна.Глава 8.2. 2008 год
8 июня 2018 г. в 17:00
Меня всегда удивляет, как Шаст и Макар умудряются доставать алкоголь, но сегодня его добрая половина, по-видимому, достается Антону, и он потягивает остатки пива из бутылки. Он задумчиво барабанит по коричневому стеклу, а, учитывая множественные кольца на его пальцах, звучит это как известная только Шастуну симфония. Симфония разбитого сердца.
Поникший вид Шастуна мне сегодня не нравится. Причина, конечно, была очевидной — Ленка Григорьева добилась своего, и сегодня днем ее из лагеря забрали родители. Не то, чтобы Ленке здесь скучно, там, в родной Москве ее ждет симпатичный студент физкультурного, а с Антоном она просто игралась.
Я считаю такой поступок Ленки глупым хотя бы потому, что завтра мы бы так и так уехали домой. Не обязательно разбивать сердце Антону — вон он как потух, уже половину вечера сверлит пустым взглядом костер, даже не отмахиваясь от дыма, летящего ему в лицо.
Я сижу одна среди парней. Среди парней, которые орут во все глотку песню «Ты не пришла, ну и хуй с тобой». Не знаю, что меня удивляет больше — внезапно прорезавшийся голос Антона или то, что он обнимает Дениса Киселева.
— Миш, самбу! — хлопает Антон в ладоши, сверля меня взглядом. Неожиданно меня раздражает этот приказной тон.
— Федя, дичь! — смеется сидящий рядом со мной Макар.
— Нет, — качаю я головой.
— Михайлова, ты че? — оскорбленно возмущается вдруг Шастун. Ну, надо же, какой он сегодня ранимый.
— Нихрена, иди в жопу, Шаст! Спокойной ночи, — поднимаюсь я со своего места и двигаюсь в сторону домика, желая оказаться в своей комнате.
— Макар, — протягивает Шастун за моей спиной. — Все, мы гулять, — самоуверенно заявляет Антон отчего-то во множественном числе. — Да, стой ты, — он внезапно возмутительно нагло обхватывает меня сзади, и я вскрикиваю. — Обиделась да, глупая? — он продолжает обнимать меня и трется щекой о мою щеку.
Апогеем моего ступора становится робкий поцелуй в щеку. Запах алкоголя окончательно затуманивает мои мысли, а Антон как-то растерянно сыплет извинениями. Среди бесконечного потока слов я даже, к своему удивлению, разбираю свое имя, примененное отчего-то в уменьшительно-ласкательной форме. Теперь понятно, зачем он Макара звал — имя мое хотел уточнить.
— Пойдем, — он тянет меня за собой в неизвестном направлении.
— Куда? — возмущаюсь я.
— К морю. Давай, показывай дорогу. Давай, давай, — подгоняет меня Шаст.
И я повинуюсь. Мало того, что повинуюсь, курирую его на протяжении всего пути, чтобы он вдруг нигде не разбил себе нос.
У моря я завороженная останавливаюсь. Здороваться, как я это делаю обычно, при Шастуне я не стала. Впрочем, Шаст бы этого даже не заметил, потому что он увлеченно что-то делает за моей спиной, сопровождая свои действия матерными словами.
Обернувшись на него, я обалдеваю — он раздевается.
— Держи, — вручает он мне свои бриджи и футболку и направляется к морю.
— Шаст, — предостерегающе зову его я, — я плавать не умею.
— Я тоже, — пожимает он плечами и слишком грациозно для обычно неловкого Шаста ныряет в воду.
Я прижимаю к своей груди его одежду, пока голова Антона, как поплавок, то и дело всплывает над гладью воды. По лицу Шаста видно, что он наслаждается процессом. Обычно неуклюжий на суше Шастун в воде необычайно изящен, его руки красиво рассекают идущие навстречу волны.
Я смущаюсь, когда понимаю, что меня застукали.
— Иди сюда, — кричит Антон, зазывая меня. Я качаю головой. — Почему? — удивляется Шаст.
— Я… я боюсь, — нехотя признаюсь я ему, делая шаг назад, когда волны, будто бы подвластные Шастуну, подбираются к моим ногам.
Антон качает головой. Он ложится на воду и, разрезая волны руками, двигается в мою сторону. Я переминаюсь с ноги на ногу, смотрю по сторонам и все еще по-прежнему прижимаю его одежду к своей груди.
— Вода, как парное молоко. Зря ты не хочешь зайти, — делится впечатлениями Шаст, появляясь передо мной в одних трусах.
В ответ я протягиваю ему бриджи. Не говорить же ему прямым текстом «Шаст, оденься, а то я первый раз вижу настолько раздетого парня».
— Михайлова, — удивительно, но он вспоминает мою фамилию без чужих подсказок, когда натягивает свои бриджи, — почему мы никогда не целовались? — мне кажется, что я в землю вросла, когда слышу этот вопрос. — Я же тебе нравлюсь.
Сейчас бы как-нибудь красочно возмутиться и красиво отшить его, как это делает обычно Григорьева, а не стоять и жадно глотать воздух, выпучив глаза, как рыба. Но мне близок последний вариант.
Я не могу сдвинуться с места, когда Антон оказывается так близко ко мне, как не был близок никто из парней. Когда он придвигается еще ближе, я неуклюже протягиваю ему его футболку, потому что других причин для такого интимного контакта я не вижу. Чувствуя, что еще немного и сгорю со стыда, я опускаю голову. Шаст берет свою футболку из моих рук и наклоняется ко мне, точнее, к моему лицу, точнее… Он меня целует.
Пока наши губы двигаются в известном только им танце, я не знаю, куда деть собственные руки. Самым верным решением оказывается отнять у Антона из рук его футболку и прижать ее обратно к своей груди.
— Не обязательно терзать мою футболку, можно меня обнять, — приходит мне на помощь Шастун, отстранившись.
— Ты высокий, — тушуюсь я под его взглядом, продолжая комкать его футболку в своих руках. Антон усмехается. — Очень заметно, да, что я ни разу не целовалась? — спрашиваю я, стараясь не смотреть ему в глаза. Боже, как же мне хочется сгореть сейчас со стыда.
— Для новичка вполне неплохо, — со знанием дела заверяет меня Шастун. — Надо, конечно, немного выровнять дыхание.
— Да, иди ты в жопу, Шастун, — посылаю я его уже второй раз за вечер и бью его же футболкой.
Мне хочется провалиться сквозь землю. Отлично, будет, что рассказать своим внукам — их бабушка свой первый поцелуй подарила пьяному придурку.
Антон оказывается в воде. Не скажу, что я за ним гналась, возможно, он хочет так думать. Улыбаясь во все тридцать два зубы, он, не отводя глаз, наблюдает за мной, будто возвращает свой долг за всю смену. Если бы он только знал, как ему идет эта пьяная улыбка.
— Иди ко мне, — зовет он меня к себе. — Я тебе даже разрешу меня отшлепать, — мой недовольный вид его явно веселит.
— Я не могу, — прячу я свой взгляд, отступая на шаг, когда волна исподтишка приближается к моей ноге.
— Ты боишься воды, — осеняет Шастуна. — Почему? — мне кажется, что первый раз за все время общения я слышу в его голосе неподдельный интерес.
— Пару месяцев назад я чуть ли не утонула, — признаюсь я. — Подружка потянула меня за собой, заверив, что если что подстрахует. Она поплыла, а мои пальцы соскользнули с ее плеча. Я пошла ко дну. Совсем рядом стояла ее мама, которая тоже не умела плавать, она пыталась подать мне руку, но не могла. На берегу стоял ее папа, который счел, что мы дурачимся. Я то уходила в воду, то всплывала, как поплавок, не находя в себе силы даже для крика, — Антон выходит из воды и подходит ко мне. — Меня вытолкнул случайный мальчишка. Так забавно — взрослые люди все принимали за шутку, а ребенок спас меня.
— Доверься мне, — Шастун пытается взять меня за руку.
— Нет, — кричу я, не позволяя ему этого сделать.
— Ты, правда, считаешь, что я позволю тебе утонуть?
— Скажу тебе больше, я считаю, что ты меня утопишь.
— Прекращай, Михайлова. Хорошо, сделаем так, — кивает он, делая вид, что отходит от меня, но в следующую минуту Антон подхватывает меня на руки, и у меня не остается другого выбора, как обвить ногами его талию. — Доверься мне, — просит Шаст, которого, по-видимому, обездвиживает мой испуг. — Я не дам тебе утонуть, — произносит он по словам.
Я прижимаюсь к нему и закрываю глаза. Я понимаю, что мои крепкие объятия перекрывают Шасту доступ кислорода в легкие, но это единственный мой гарант, что со мной ничего не случится. Его неожиданно крепкие руки поддерживают меня за ягодицы. Когда он делает первый шаг в сторону воды, я утыкаюсь носом в его шею.
— Михайлова, ты меня сейчас удушишь, и тогда мы утонем вдвоем.
— Я, правда, стараюсь расслабиться, — жалко пищу я.
Антон делает еще несколько шагов, и я вздрагиваю — ноги касается мягкая волна. Я открываю глаза и понимаю, что сейчас все, что мне хочется — это тупо орать.
— Михайлова, посмотри на меня, — видимо, мое желание отражается на моем лице. — Смотри на меня. СМОТРИ НА МЕНЯ, — я послушно разворачиваюсь на его лицо. — Поцелуй меня.
— Серьезно? — возмущаюсь я. — Прямо сейчас?
— Целуй меня, — повторяет свою просьбу Антон.
— Чтобы ты понимал, это как бы не по моим понятиям первой целовать…
— Целуй.
Я обвиваю его шею руками и льну к его губам. Они оказываются такими податливыми, что я даже возможно выдыхаю от удивления. Антон делает еще несколько шагов, и я чувствую, что вода уже находится на уровне моей груди.
— Ты же понимаешь, что как бы твой рост и мой рост совершенно разные понятия? — я отстраняюсь от Антона, продолжая вертеть головой, чтобы оценить масштабы водной катастрофы.
— Михайлова, у нас тут вообще-то был немного важный процесс, — напоминает Шастун.
Я смущаюсь— сегодня сбылась моя мечта, и я поцеловалась с Антоном. Вместо того чтобы наслаждаться процессом, я ору как потерпевшая, кручу башкой, сидя на его руках и пялюсь на море, которое лицезрела всю смену.
Я целую его первая. Опять. Его руки сжимают мои ягодицы, и иногда пальцы скользят под ткань моих коротких шорт. Когда он осторожно закусывает мою нижнюю губу, я вытягиваюсь в его руках и запускаю пальцы в его волосы. Боже, да он же охуеть как классно целуется, да простит меня бабушка за то, что я матерюсь. Чувствуя себя последней извращенкой, я позволяю нашим языкам встретиться, и чуть ли не двигаю коней от того, насколько классные эти ощущения.
Какое-то странное и незнакомое тепло разливается по всему телу, пока мы целуем друг друга. Все такое новое. Все так в диковинку. И даже, когда Антон вдруг покачнулся, я не пугаюсь. Он удержит. Он не позволит мне утонуть.
Шаст тяжело дышит — и дело даже не в том, что сегодня весь вечер он курил как паровоз. Я смотрела любовные мелодрамы, и я знаю, как наши тела могут отреагировать на такие поцелуи. Почувствовав, что я расслабилась, Антон держит меня уже одной рукой, другая скользит под мою футболку, поднимается выше и накрывает мою грудь. Я охаю, почувствовав очередной разряд, пробежавший по телу.
— Михайлова, — тихо шепчет Антон, и я не узнаю его хриплый голос. Я отстраняюсь от него, — нам бы на сушу вернуться, — умоляет он.
— Да, согласна.
Убедившись, что глубина нормальная не только для него, но и для меня, Шастун опускает меня, но по-прежнему продолжает держать за руку.
— Охренеть! — новое неизвестное чувство с головой накрывает меня. — Я что реально стою в воде? — кричу я, поворачиваясь на Шаста. — Только не отпускай меня, — прошу его я.
— Не отпущу, — обещает он.
Я разворачиваюсь на него и улыбаюсь, глядя на его потрепанные волосы. Он так красиво улыбается, что внутри меня все прыгает от одной мысли, что сегодняшняя улыбка предназначается мне. Я ему так благодарна за то, что он помог преодолеть мне этот страх. За то, что рядом. И я жалею только об одном — о том, что мы не сделали это вместе раньше.
— Антон, если бы у тебя была возможность изменить свою жизнь, какой бы была твоя точка возврата?
— Меня все устраивает, — пожимает он плечами. — Omni tempore, Михайлова.
— Что? — удивляюсь я.
— Это значит «Все временно». Все в нашей жизни временно, нет смысла что-то удерживать в руках, потому что все, как вода, ускользает сквозь пальцы.
Я отворачиваюсь и киваю в пустоту, сжимая его руку. В том же неловком молчании мы добираемся до берега.
Когда мы возвращаемся обратно на территорию лагеря, я быстро бросаю, что мне нужно переодеться. На самом деле я надеюсь, что Шаст вернется к парням, а я смогу, наконец, привести себя в порядок и выспаться перед завтрашней поездкой, но неожиданно обнаруживаю, что Шастун плетется за мной.
— Ты не пойдешь к ребятам? — удивляюсь я, поворачивая к своему домику.
— Ушли вместе. Вернемся вместе, — слова Шаста звучат как выдержка из сериала «Бригада», но я пожимаю плечами и оставляю Антона за дверью своей комнаты.
Чистое нижнее белье обнаруживается сразу, чего нельзя сказать о футболке и шортах. Последнюю стирку я проигнорировала и планировала ехать завтра в сегодняшней одежде, которая после нашей с Шастом прогулки, оказалась мокрой. Я тщетно роюсь в своей спортивной сумке, пытаясь найти хоть что-нибудь более-менее чистое, когда дверь моей комнаты неожиданно хлопает.
— Ты долго, — обиженно выдает Шастун.
Его голый торс освещает луна, заглянувшая в окно моей комнаты, а футболка по-прежнему запахнута за пояс его бридж. Была в его подобном внешнем виде какая-то своя эстетика, до этого момента мне незнакомая.
Я стыдливо прикрываюсь… класс, прикрываюсь я наволочкой, которую мне бабушка дала с собой. Цветастой такой, с изображенной на ней кроликами.
— Милые кролики, — шутит Антон.
Я прекрасно знаю, что он успевает рассмотреть мой бежевый кружевной лифчик и трусы, подобранные в тон ему — комплект, который я купила на накопленные карманные деньги.
— Антон, мне надо одеться, — смущенно бормочу я, испытывая единственное желание — провалиться сквозь землю.
— Не надо, — качает он головой, сделав шаг вперед. Я стою на месте — мои ноги будто вросли в пол от страха.
— Антон, — говорю я, когда он останавливается напротив, а его взгляд опущен на мои губы, — ты же понимаешь, что если я в первый раз целовалась, то, само собой разумеется, что у меня ничего с парнем не было, — я несу такую глупость, лишь бы он сделал вид, что все происходящее — шутка. — Я… боже мой, — я смущаюсь и прикрываю теперь лицо наволочкой. — Я понятия не имею, что нужно делать.
— Не бойся, — шепчет Антон, и этот шепот сводит меня с ума. — Будем учиться вместе.
Он накрывает мои губы своими губами. Все как в сладком тумане — мы целуемся и руками изучаем тела друг друга. Перемещаемся на кровать, по-прежнему не разрывая контакта губ. Избавляемся от лишней одежды. С каждой минутой мое смущение сменяется желанием — я хочу Антона. Я понятия не имею, что значит это слово, но понимаю, что я испытываю это желание.
Сначала больно. Я прекрасно понимаю, что по моим щекам текут слезы, но, стиснув зубы на нижней губе Антона, терплю. Я полностью растворяюсь в человеке, который кажется кем-то другим, а не Антоном Шастуном, который постоянно подкалывает меня. Растворившись, я не замечаю, как боль сменилась… удовольствием? Пару раз, о, боже мой, я себе даже позволяю простонать его имя.
— О, господи, — выдыхает Шастун, когда обессиленный приземляется мне на грудь. — Это было охуенно, — он поднимается, упираясь ладонями в жесткий матрас, и осторожно касается моих губ. — Михайлова, ты как? — его нервный смешок, на который ему еле хватает дыхания, вызывает у меня улыбку.
— Все хорошо, — низ живота все еще ноет. Боль была незнакома до сегодняшнего дня. Понимая, что он ждет от меня что-то еще, я провожу рукой по его волосам, прилипшим к виску. — Не скажу, что мне есть, с чем сравнить, но это было… приятно. Сначала, конечно, больно, но потом приятно, да. Точно.
— Ты у меня такая умничка, — неожиданно произносит он и закрепляет поцелуй на моей макушке.
Мое дыхание сперло. Его так не перехватывало даже пару минут назад. Я вдруг понимаю, что ради этих слов, я готова вытерпеть тысячу таких ночей с ноющей болью, лишь бы Шаст сказал мне их еще раз.
— Мне бы душ принять, — я прикрываю рукой грудь и смущенно улыбаюсь.
— Да, конечно, — спохватывается Антон, отсаживаясь на край кровати, прикрываясь покрывалом. — Извини, — смеется он, возвращая покрывало мне, и хватает свои бриджи.
— Да ладно, сочтемся, — пожимаю я плечами, и мы оба смеемся.
Если честно, то по дороге из душевой, единственной на четыре комнаты в нашем домике, я думаю о том, что вернусь, скорее всего, в пустую комнату. К моему удивлению, Антон сидит на порожках и курит — уже второй раз за день я надеюсь на его побег, а он все не сбегает.
— Михайлова, что вообще сейчас произошло? — усмехается он, когда замечает меня. Я прислоняюсь к дверному косяку, любуясь его профилем.
— Люди это называют сексом, наверное, — я придерживаю полотенце на своей груди и разворачиваюсь на посветлевшее небо, которое растянулось над гладью моря.
— Это было приятно, да?
Он задирает голову и смотрит в мои глаза. В Шастуне неожиданно проснулся ребенок, причем, кстати, не вовремя. Этот детский восторг в его глазах невозможно ни с чем перепутать.
— Приятно, — соглашаюсь я.
Я позволяю себе подойти к нему сзади — благо, что сидящий он мне по живот, и поцеловать его в макушку. Понимая, что сопротивления нет, я обвиваю его шею и утыкаюсь подбородком в его волосы.
Задумчивый Антон гладит мои руки, затем разворачивается и целует меня в живот, точнее, целует он больше полотенце… Но таким милым и невинным был этот поцелуй. Его ладонь гладит мое бедро, опускаясь ниже.
— Что это? — удивляется Шастун, большим пальцем касаясь шрама на бедре моей правой ноги.
— Когда была маленькая, упала на осколок от пивной бутылки, — я накрываю его ладонь своей рукой. — Отвратительный шрам, — я брезгливо искажаю лицо. — Я его стараюсь тоналкой замазать, чтобы его хоть более-менее не было заметно.
— Глупая, — как-то ласково и нежно произносит Шастун. — Этот шрам такая ерунда. Ты очень красивая и даже не думай заморачиваться на такой ерунде.
Он смотрит мне в глаза. Смотрит и не видит никаких изменений.
— Что не так? — спрашиваю я в надежде, давая ему шанс угадать мои перемены.
— У тебя очень красивые глаза. Они такие синие.
Я качаю головой, выдав свое разочарование за смущение. Синими они уже не были — одноразовые цветные линзы обретают покой на дне мусорного бака.
Антон выпрямляется, и его губы оказываются на моих губах. В следующее мгновение он уже подхватывает меня на руки, а мои ноги обвивают его талию — он несет меня обратно в комнату.
Примечания:
А вообще я очень люблю неожиданные повороты, потому что знаю, что земля круглая. Изначально это было отдельное лагерное АУ, но решила объединить две свои супер-идеи (во всяком случае мне на тот момент так казалось).
Надеюсь, что вам нравится)