Туманность Андромеды

Потом Андромеде рассказали, что Нимфадора, когда появилась в Хогвартсе, выглядела подавленной и растерянной и, похоже, толком не понимала, что происходит. Пришла она туда одной из последних, вместе со старой миссис Лонгботтом. Искала мужа, спрашивала у всех, кто встречался ей на пути: «Вы не видели Ремуса? Где Ремус?» А когда началась битва, она наконец нашла его — Ремус дрался с Долоховым. Дора видела, как он погиб. С воплем ярости и отчаяния она кинулась в бой — с ее палочки летели убивающие и режущие заклятия, Долохова она не достала, но несколько человек полегли от руки Нимфадоры Люпин, пока ее не остановила Авада, посланная Беллатрикс Лестрейндж. Ее родной теткой, с которой она, впрочем, встречалась всего три раза в жизни — и всегда в бою. Саму Беллу потом убила Молли Уизли. Долохов тоже не ушел от смерти — его сразил профессор Флитвик. После битвы тела Ремуса и Нимфадоры в Большом зале положили рядом — и всем, кто их видел, казалось, что они и в смерти тянут друг к другу руки. * * * Андромеда не плакала ни на похоронах погибших в битве за Хогвартс, ни после. С тех пор, как ей сообщили о смерти дочери и зятя, она не проронила ни одной слезинки — не могла. Казалось, слез больше не осталось, и в сердце — словно выжженная дотла пустыня. Улыбаться она тоже разучилась, и говорила только по необходимости. Иногда ей казалось, что она и сама умерла, что из нее вынули душу, а похоронить забыли. И теперь она, как инфери — или, скорее, как голем, оживленная магией глиняная кукла, — делает лишь то, для чего она нужна. Она нужна для того, чтобы вырастить Тэдди. Она кормила его — маггловскими молочными смесями, о которых ей рассказала Гермиона Грейнджер, купала, стирала пеленки, гуляла с ним в саду, укладывала спать. Потому что так надо. Точно так же она и ела, и пила — надо было есть и пить, чтобы жить, чтобы было кому заботиться о Тэдди. Она не думала о том, что так ее надолго не хватит — вообще не думала о будущем. Почти каждый день приходил Гарри Поттер, ставший по желанию Люпина крестным Тэдди — рассказывал о Нимфадоре, о Ремусе, о том, какими героями они были. Андромеда равнодушно слушала его, поила чаем, угощала печеньем, купленным в магазине — она больше не пекла сладостей, потому что Тэдди их пока нельзя, а ей незачем. Однако в канун дня, когда Тэдди исполнялся месяц, она решила, что пирог испечь нужно — завтра придет и крестный, и семья Уизли, и Гермиона Грейнджер… Если приходят гости, их надо принять достойно. Андромеда уже собиралась взяться за приготовление теста, когда услышала плач Тэдди — и быстрыми шагами прошла в спальню. — Тэдди, малыш, — ровным голосом сказала она, — что случилось? Пеленки сухие. Кушать рано. Вот, возьми… — она протянула мальчику погремушку. Тот перестал плакать и схватил игрушку пальчиками, волосы, только что темно-каштановые, окрасились в ярко-малиновый цвет, глазки распахнулись — и Андромеда застыла, словно пораженная молнией. На нее смотрели глаза Доры — живой Доры — смотрели пристально и серьезно (1). Не сводя с бабушки больших карих глаз, Тэдди протянул ручку, уголки его губ приподнялись, будто в улыбке — еще бессознательной, и Андромеда, ошеломленная, потрясенная до глубины души, прошептала: — Тэдди… И зарыдала, чувствуя, как с каждой пролитой слезой тяжесть, сдавившая грудь, словно бы тает, и она снова может дышать в полную силу. Прижав малыша к себе, целуя крошечные ручки, щечки, носик, Андромеда плакала, плакала горько, но эта горечь была как лекарство, возвращающее сердце к жизни. Свежий ветерок врывался в приоткрытое окно, из сада доносился шелест листьев, запах цветов и недавно прошедшего дождя. Солнечный луч упал на фотографии, висящие на стене — на одной был Тэд в лимонно-желтой мантии целителя, на другой Дора и Ремус в день свадьбы. Все трое улыбались. — Тэдди, маленький мой… — сказала Андромеда, поднимая с пола погремушку, уроненную Тэдди, который, вытаращив глаза и приоткрыв ротик, смотрел на плачущую бабушку. — Ну что ж… будем жить, малыш. Может быть, ты станешь счастливее нас…