Я не стану добычей ворона

Мейсон попытался открыть глаза, но веки показались ему неподъемными. Тела своего он не ощущал, словно оно растворилось в густом вязком тумане. Туман... размывает очертания, гасит звуки, опутывает серой непрозрачной пеленой. Убаюкивает. Уснуть и видеть сны...* Какие сны? Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят? Когда нет зрения, слуха, вкуса, обоняния, осязания... Осязание слабо напомнило о себе нежным прикосновением к пальцам правой руки. С невероятным усилием Мейсон приоткрыл глаза. Сквозь полуопущенные ресницы он видел расплывающееся в сумеречных тенях незнакомое помещение. Тут же обзор заслонило лицо Келли, одновременно, опечаленное, испуганное и растроганное. - Мейсон?! О, Мейсон! Он почувствовал, что кисть его слегка сжали тонкие пальчики. Значит, это Келли держала его за руку. - Ты как? "Никак", - Мейсон не успел произнести. Келли вскрикнула: - Ой! Не говори! Тебе нельзя, у тебя легкое прострелено. "А-а. Понятно, почему так тяжело дышать, словно через вату". - Ты можешь кивнуть? Мейсон кивнул утвердительно. - Тебе очень больно? Он повернул голову вправо, на этом силы иссякли. Келли сжимала его кисть двумя ладонями, словно опасалась, что она ускользнет. Милый жест, ужасно трогательный. - Правда? - недоверчиво спросила Келли. Мейсон прикрыл глаза, подтверждая. В самом деле, больно не было. "Это еще наркоз не прошел", - охотно подсказал внутренний голос. - Ты ужасно нас напугал, - Келли всхлипнула. - Не смей больше так делать! Из ее голоса исчезло отчуждение и ядовитое презрение, ставшее привычными за последний месяц. Тревога и нежность ласкали душу, залечивая - оказывается, все еще кровоточащие - раны. - Пожалуйста, никогда больше так не делай! - Келли прижала его пальцы к губам. "Никогда!" - в этом он мог бы торжественно поклясться, но язык не повиновался. Лицо Келли дрожало и расплывалось перед глазами. Веки налились свинцовой тяжестью. - Мейсон? Мейсон! - ее голос звучал, словно через толщу воды, все дальше, глуше... Его неумолимо затягивало в глубину омута. *** Холодная тяжесть волны сковала движения, сдавила грудь, не позволяя сделать вдох. Темнота... Беззвучие... Надо открыть глаза... Пошевелиться, вырваться из плена... Открыть глаза... Открыть! Перед Мейсоном простиралась безмятежная темная гладь, в ней отражалось затянутое серыми тучами небо. Из ртутной глубины выступало бледное лицо. Тонкая ткань, потемневшая, отяжелевшая от воды, клубилась вокруг. И в ее беспрестанном движении еще острее проявлялась неподвижность черт, сомкнутых век, застывших в страдальческой улыбке губ. Мейсон замер, не в силах оторвать взгляд от милого лица. Белый цветок гвоздики упал на мокрые кудри. Мейсон поднял взгляд и увидел Лайонела Локриджа в белой рубашке с поднятым воротом и черном атласном жилете с целым ворохом гвоздик в руках. Белые, розовые, желтые, алые, почти черные... Он кидал их, и цветы медленно падали, укрывая покойницу. - Красивые красивой, - четко произнес Лайонел, словно продекламировал со сцены. - Спи, дитя. Я думал, называть тебя невестой и брачную постель твою украсить. А не могилу. Мейсон не смел пошевелиться. - Трижды тридцать казней свались втройне на голову твою! - выкрикнул ему в лицо внезапно появившийся из темноты юноша. - Не надо! - прорыдал он, опускаясь на колени. - Погодите засыпать. Еще раз заключу ее в объятья. Милые, знакомые черты угадывались в его лице, мужественном и суровом. "Брат, - понял Мейсон, - которого спас Локридж. - Кто тот, чье горе так выразительно; чья скорбь взывает к блуждающим светилам, и они, остановясь, внимают с изумленьем? - услышал он собственный голос. - Иди ты к черту! - Плоха твоя молитва, - зачем он говорит это? Зачем? Разве не разделяет его скорбь? - Ее любил я, как сорок тысяч братьев любить не смогут! - Меньше, чем один любовник, - прозвучало за левым плечом. Мейсон стремительно обернулся, но никого не увидел. Чернела землей свежевырытая могила, череп без нижней челюсти пялился пустыми глазницами... - Прошу прощенья, сэр. Я был не прав. Но вы, как дворянин меня простите. Пусть знают все: я не желал вам зла. Ошибкой я пустил стрелу над домом и ранил брата. - Простить? Забыть про смерть и ужас, нависший над сестрой? А меж тем - хоть дело не поправить похвалами - свет не видал таких сестер! Месть! В руках брата сверкнула сталь клинка. Мейсон машинально сжал пальцы... на эфесе шпаги? Он не хотел смерти этого обезумевшего от горя мальчишки, только защищался. И пропустил удар. Клинок вошел в грудь, обжег невыносимой болью. - Ты умерщвлен, и нет тебе спасенья. Всей жизни у тебя на полчаса. Рапира эта отравлена. Яд растекался по венам горячей лавой. *** Легкое прикосновение прохладных пальцев усмиряло жар, возвращало к жизни. Так могла утешать мама. Гладить по волосам, убирать прилипшие к влажному от испарины лбу пряди. Мейсон понимал, что ее не может быть здесь, рядом с ним, но иллюзия казалась такой реальной... Он чувствовал ее нежную руку, слабый аромат духов... Нет, не сирень... Что же? Что-то свежее, утреннее... как морской бриз... Такие духи любила София. Мейсон не интересовался названием, но запах помнил. Как и прикосновение ее руки к своему разгоряченному лбу. Она не была ему матерью, но, когда он болел, лежал с высокой температурой, не в силах оторвать голову от подушки, сидела рядом, гладила по волосам. Как и тогда, в детстве, он позволил себе притвориться перед самим собой, будто не узнает ее, и не отстранился от ласки, которую видел так редко и отвергал так решительно. - Не уходи, - шепнул Мейсон. Рука замерла, застыла, и он внутренне сжался. - Что ты, мой дорогой, не уйду. Мягкие губы коснулись лба. Холодные... Или он такой горячий? От жара ломило все тело, болела голова, было трудно дышать. Тонкие, гибкие пальцы переплелись с его безвольными, занемевшими от неподвижности. - Что ты здесь делаешь?! - раздался придушенный голос. София вздрогнула всем телом. Он сжал ее руку, стремясь удержать, не дать выскользнуть. - Иден! Дочка... - Что тебе здесь понадобилось? - Я пришла, потому что узнала... Я не могла не прийти! - Тебе прекрасно удавалось не приходить, - произнесла Иден с горечью. - Не стоит это менять. Уходи! - Я не могу, - не так уж крепко он ее держал, - я нужна... - Никому ты здесь не нужна! А Мейсону меньше, чем кому-либо. Он тебе никто! - Это не правда! - Уходи! Похоже, Иден распахнула дверь. - Тебе здесь не место. - Я не уйду. - в голосе Софии звучала спокойная решимость. - Ты можешь выгнать меня. Вызвать охрану, устроить скандал... Но ты ведь не хочешь этого? Последовала долгая пауза. - Надеюсь, когда я вернусь, тебя здесь не будет, - Иден оставила последнее слово за собой. Дверь за ней захлопнулась. Мейсон почувствовал, что тонкие пальцы Софии выскальзывают, но удерживать не было сил. - Не уходи, - шепот сорвался на стон. - Нет, нет! - София погладила его руку. Скрипнула кровать, когда она присела на краешек. - Я буду с тобой. - Тебя не было... пятнадцать лет, - напомнил он педантично. Нежная рука гладила его волосы, и не хотелось думать о том, что София давно мертва, а значит, все это сон. *** Открыв глаза, Мейсон увидел Круза, стоявшего над ним с самым суровым и непроницаемым выражением лица. Он походил на вождя ацтеков, прикидывающего, кого именно отправить на личную встречу с богами. - Очнулся? Ты как вообще? - в голосе, однако, суровости не было, проскальзывало даже что-то, отдаленно напоминающее участие. - Нормально, - Мейсон хотел было пожать плечами, но, вспомнив предыдущий опыт, предпочел воздержаться. "Пока обезболивающее действует - хорошо, но его дают с перерывами и дозу сокращают", - этого он произносит не стал, однако Круз, который с подобными ранениями сталкивался, и сам понял. - Сочувствую, - взгляд его заметно потеплел. - Так вот, - он, как всегда, рванул с места в карьер, - Флинт мертв. На кассете я оставил только его признание, но мы бы и так обошлись. Нашли запись с голосом Вероники. Он убил ее, вернулся в кинотеатр, незаметно вышел к телефону, позвонил тебе, потом сел на свое место и рассыпал перед Перкинсами поп-корн. Все просто. Дело закрывают - его передали какому-то Бассету, - Круз нахмурился и вопросительно взглянул на Мейсона. - Самородок из Вентуры, - он чуть улыбнулся. - Петерсон его все-таки переманил. Не оставляет надежды воспитать преемника. Окружному прокурору до конца срока оставалось всего ничего, переизбрание в его планы не входило. Мейсон, как и все в офисе, знал, что Петерсону предлагают должность в Министерстве Юстиции, и он фактически уже дал согласие, а за оставшееся время пытается обеспечить достойную смену. Впрочем, Крузу эти внутриведомственные тонкости были без надобности. - Нужны твои показания, - Круз достал лист бумаги, ручку и примостился на край кровати. - Продиктуешь? Мейсон оценил предоставленную возможность - официальной станет та версия, которая устраивает его. Он продиктовал давно сложившийся в голове текст, старательно обходя все скользкие моменты. Круз прочитал записанное, вопросительно взглянул. Мейсон согласно кивнул и откинулся на подушку, чувствуя себя выжатым, как лимон. Говорить, да еще так долго, все еще было тяжело. Легкие горели огнем, словно после бега, голова кружилась. Он взял ручку, с неудовольствием отметив дрожащие пальцы, расписался, как смог. - Я одного не понял, - Круз убрал документ. - Зачем понадобилось прятать от меня папку с делом? Мейсон усмехнулся: - Ты очень громко... искал ее... И меня... А Флинта... пригласили уточнить показания... он слышал... - И поверил, что ты меня подставил! - У тебя слишком... хорошая репутация... Он бы не поверил... в сговор. - Ясно. Выздоравливай, - Круз похлопал его по плечу и покинул палату. Мейсон прикрыл глаза. Его снова начало лихорадить. _____________________________ * Здесь и далее в бреду Мейсона обыгрывается текст "Гамлета" Шекспира.