Пламя

      Каждая хорошая история начинается со смерти. Эту простую истину я вывела для себя еще лет в пятнадцать, запоем глотая различные произведения. И, как выяснилось, была не так уж и не права… По крайней мере, моя история тоже началась со смерти, причем с дурацкой. Я быстро шла домой, где меня ждали нежно любимый кот и не менее любимая игра, и так увлеклась придумыванием плана поиска нового убежища, что совершенно не заметила тронувшийся трамвай. Наверное, мне сигналили, но музыка в наушниках заглушала все, а я просто шла вперед. Правда, недолго. Последнее, что я помню, — адская боль от столкновения с трамваем и отчаянная мысль: «Я не могу умереть сейчас!». Мне отчетливо послышался смешок.       Я пришла в себя в полнейшей темноте, с отчаянно бьющимся сердцем и четким осознанием того, что погибла. Эта мысль привела меня в такой ужас, что я тут же принялась ощупывать себя, пытаясь найти следы произошедшего. К моему удивлению, тело было целым… И не моим. Стоило этой мысли промелькнуть в голове, как меня накрыла боль. Безжалостная и беспощадная, она вгрызалась в мозг, вспыхивала где-то в затылке, чтобы потом раздробить виски… Она, боль, выжигала во мне знания о том, кто я есть, пыталась вытеснить, подавить мою личность. Кажется, я кричала, вцепившись пальцами в волосы, металась на кровати и даже билась головой о стену, чтобы хоть как-то отвлечься от того, что происходило внутри моей головы. А там шла война. Война не на жизнь, а на смерть. «Я - Молли Прюэтт!» — кровавыми вспышками билась в голове мысль; «Я - Александра Лесова!» — мысленно кричала я в ответ, отчаянно цепляясь за каждое воспоминание, за каждую свою мысль, которую пытались подавить. Эта борьба, казалось, длилась вечно, но в какой-то момент я поняла, что сопротивление становится слабее, а вместе с ним исчезает и боль. Почувствовав небывалый подъем сил от этого открытия, я истерически расхохоталась, бросая все свои внутренние силы на сопротивление, пожирание чужой личности. Я уже догадалась, что я просто вероломно захватила чье-то тело, и если этот кто-то сможет подавить меня, то… То я исчезну. Растворюсь. После своей смерти я просто не могла позволить этому произойти, а значит, память, умения, знания этой Молли должны быть поглощены мною. То, что это по сути убийство, — мелочи, по сравнению с возможностью жить. В конце концов, я долгое время играла за персонажа, совершившего диаблери, тоже поглотившего чужую суть, и виртуозно находила ему оправдания, так что угрызения совести вряд ли будут меня мучить. Сопротивление Молли пало. Мне достаточно было одного толчка, легкого усилия для того, чтобы слиться с ней окончательно. Ее память хлынула в меня мощным, сметающим потоком… Я — Мелисандра Александра Прюэтт и я ведьма. С этой мыслью я провалилась во тьму.

***

      Домовой эльф появился в комнате с тихим хлопком, заставившим меня вздрогнуть. Переведя на него усталый взгляд, я вздохнула. Что я могу сказать по поводу домовых эльфов? Фильмы действительно не лгали, эльфы выглядели как помесь сиамского кота с горлумом, разве что немного симпатичнее, и занимались хозяйством в домах волшебников. На этом сходства заканчивались, а вопросы появлялись. Память Молли подсказывала мне, что домовые эльфы — эдакие паразиты, живущие за счет родовой магии. Абсолютно преданные своим хозяевам, трудолюбивые и исполнительные, идеальные слуги… Ставящие под сомнения мои воспоминания о каноне Гарри Поттера, которые я усиленно воскрешала в своей голове, стоило мне только окончательно осознать, чье тело я заняла. Точно помня о том, что Добби предал Малфоя ради того самого Поттера, я была готова к тому, что эльфы будут представлять из себя одну большую сложность, но теперь… Теперь я совершенно запуталась. Память Молли говорила мне, что эльф не станет свободным, если кинуть в него носком, да еще и чужим, и скорее умрет, чем навредит своему хозяину или скажет о нем что-то дурное. Но если это так, то что тогда было в фильме?.. Ничего не ясно. Пока что. — Юная госпожа, — вывел меня из задумчивости испуганный голос эльфийки, — госпожа просила передать, что она и господин ждут вас к завтраку. Пинти поможет юной госпоже собраться.       Я изогнула бровь, глядя на то, как несчастная домовушка выкручивает себе уши. Черт. Молли, эта совершеннейшая дура в вакууме, как я вовремя вспомнила, последние месяцы только и делала, что выгоняла эльфийку, да орала, отказываясь принимать помощь в качестве протеста. Самое смешное, что это было вызвано банальным упрямством девицы, которой запретили порочить семью общением с Предателем крови — Уизли. Но то, что эта дурная запугала всех эльфов в доме, это можно пережить, не самое страшное. Самое страшное заключается в том, что она успела разругаться со своими родителями, требуя не указывать ей, с кем общаться, и прекратить оскорблять ее драгоценного Уизлика. Более того, эта же девица в категоричной форме заявила, что не будет «якшаться со всякими темными магами», и уже как месяц не разговаривает ни со своим отцом, ни с тетушкой Лукрецией ("ОНА ЖЕ БЛЭК, А БЛЭКИ ЗАПЯТНАЛИ СВОИ ДУШИ ТЬМОЙ!" — орала эта юродивая), ни, собственно, с самими Блэками, даже с Вальбургой, которая приходится ей крестной. А мне ведь теперь это разгребать, причем желательно как можно быстрее… О, Мерлин и Моргана, придайте мне сил. — Подай зеленое платье под горло, — приказала я, поднимаясь с кровати и медленно направляясь туда, где, как подсказывала память, находилась ванная комната. Замерев у двери, добавила, не оборачиваясь: — После поможешь мне с прической.       Ванная Молли выглядела… Обычно. Не знаю, чего я ожидала после спальни, которая была настолько гриффиндорской, что мне хотелось выцарапать себе глаза, но явно не такой простоты и классики. На какое-то мгновение меня даже посетила мысль, что у бывшей меня все же были зачатки вкуса, но это бы было слишком откровенной ложью. Ванную комнату оформляла матушка, после того, как на зимних каникулах стихийный выброс Молли все здесь разрушил. «Вспомнив» это, мне захотелось поиграть в домового эльфа, то есть побиться головой о стену, костеря себя на все лады. Вот что не так было с этой Молли, а? У нее были семья, которая любила ее, даже несмотря на скверный характер, заботливая крестная, которая делала для нее все, что могла; перед ней были с детства открыты двери в высшее общество, куда грязнокровки, — да, я не Молли и буду называть вещи своими именами, — мечтают, но не могут попасть… А она была готова променять все это на нищего Предателя крови, ведь у них Большая и Великая Любовь. Я брезгливо поморщилась, когда меня накрыло воспоминанием о потных ладошках Уизлика и его же слюнявых поцелуях. Господи, да ни за что! Теперь это тело мое, и никакие рыжие его не коснутся.       Для того, чтобы избавиться от чувства гадливости, руки пришлось помыть три раза, а умыться и чистить зубы — два. Помогло слабо, на самом деле, но хоть в зеркале теперь отражалась не кривящаяся бледная злыдня, а вполне себе симпатичная девушка. Кстати, Молли действительно была симпатичной, я бы даже сказала, красивой, особенно если сравнивать с актрисой, игравшей ее в фильме. По ней, точнее уже по мне, было сразу видно, что перед вами аристократка: молочно-белая кожа, без единого изъяна, широко распахнутые карие, с золотыми прожилками, глаза, тонкий чуть вздернутый нос, пухлые сочные губы… Скулы тоже были бы острыми и аристократичными, если бы кто-то, не будем показывать пальцем, меньше ел. Надо срочно сесть на диету и совместить приятное с полезным. Это я про занятия боевой магией, а не про что-то другое, если что. Для чего-то другого надо сначала привести себя в порядок… И выйти замуж, как бы тяжко это ни звучало. Это Молли-дура-пока-еще-Прюэтт хотела жить в хлеву с любимым, а я, Александра... Мелисандра Прюэтт хочу и люблю хорошо жить, да и предательство крови, как и изгнание из семьи, не радует.       Опять погрузившись в нерадостные мысли о том, кто виноват и что делать, я вышла из ванной и отдала свое тело во власть Пинти, позволяя ей творить из меня леди. У меня все равно это не получилось бы так хорошо, опыта маловато, даже несмотря на память, доставшуюся мне в наследство. Именно погружение в эту память позволяло мне не скатиться в банальную истерику, со слезами и жалобами на судьбу. Нет, я была безусловно рада, что выжила, и даже возможно смогу колдовать, но все же там, в моем мире, у меня остались друзья, работа, да и технического прогресса мне будет не хватать. К тому же, я совершенно не уверена в том, что смогу колдовать. Кто знает, вдруг волшебные способности исчезли после того, как я заняла место Молли? Хотя я вроде как и ее суть сожрала, а значит, и магия должна была мне достаться, если исходить из логики диаблери… Черт. Нет, Мордред. Надо срочно проверить, остались ли способности и слушается ли меня старая палочка. Я нахмурилась, поджимая губы. Список дел растет просто в геометрической прогрессии, а ведь только утро. — Юной госпоже не нравится? Пинти плохой эльф. Пинти себя накажет, — запричитала эльфийка, расстроено опуская руки. — Не смей. Пинти хороший эльф, Пинти не за что себя наказывать, мне все нравится, — машинально ответила я, добавив в голос стальных ноток. Эльфийка замерла, подобострастно глядя на меня и явно ожидая дальнейших действий. Я же наконец заметила, что вообще-то меня уже собрали, причем выглядела я очень даже неплохо: темно-зеленое платье подчеркивало грудь, скрывало лишние сантиметры на талии и бедрах, а медные локоны, собранные в высокую прическу, визуально удлиняли шею. Нет, эльфы — это здорово. — Великолепно.       Я позволила себе улыбку, при виде которой домовушка только счастливо пискнула, исчезая. Глубоко вдохнув, я медленно покинула свою спальню, доверив памяти Молли вести меня в столовую. Если бы я сама начала думать о том, где свернуть, то точно бы заплутала, а так у меня был шанс благополучно добраться до своих новообретенных родственников. Кстати, насчет родственников… Я была потрясена тем, что на стенах висело так много портретов. Женщины и мужчины, молодые и старые, они смотрели на меня со своих картин, кто с осуждением, а кто и с улыбкой. Мне хотелось остановиться и поговорить с ними, узнать-вспомнить, кто эти люди и как они жили, но в то же время в глубине души мне было страшно, что они поймут, заметят, что я не настоящая Мелисандра Прюэтт, что я просто захватчица. Впрочем, большая часть мертвых родственников отворачивалась от меня, отчего в голове сами по себе всплывали воспоминания бывшей владелицы тела о том, как много они знают о ее конфликтах с родителями и сколько раз они пытались наставить ее на путь истинный. Мда, работы предстоит гораздо больше, чем я предполагала… Бросив виноватый взгляд на портрет величественной брюнетки, которая, как я уже знала была моей бабушкой, урожденной Розье, я наконец дошла до столовой. Резко захотелось развернуться и сбежать, но я буквально заставила себя расслабиться и выпрямить спину, заходя туда. — Доброе утро, матушка, отец, — голос предательски дрогнул, выдавая мое волнение. Взгляды, которыми одарили меня родственники, были несколько удивленными. — О, дочь моя, так ты теперь с нами разговариваешь? — с усмешкой поинтересовался статный мужчина с короткими медными волосами. Отец Молли. Мой отец. Черт. — Алекс, — прошипела женщина, сидящая по правую руку от лорда Прюэтта, и незаметно, как ей казалось, стукнула его мыском туфли по ноге. Я издала тихий смешок, занимая свое место за столом и с интересом рассматривая из-под полуопущенных ресниц теперь уже своих родителей. Они были очень красивой парой, правда. Невысокая и изящная леди Габриэль, с ее светлыми волосами и тонкими чертами лица, и высокий, плотно сложенный Александр Прюэтт. Они походили на пару, сошедшую со старинных гравюр про принцесс и их рыцарей. И я была похожа на них. На мать, конечно, больше, но вот цвет волос, как и глаз, я явно взяла от отца. — Доброе утро, Мелис… Молли, — осторожно произнесла мать, слегка морщась, называя ту кличку, которую так обожала прошлая я. Я поморщилась вместе с ней. — Как спалось? — Благодарю, прекрасно. А Вам, мама? — от волнения сжав ткань своего платья, я глубоко вдохнула. Сейчас будет смертельный номер, насчет которого я все еще сомневаюсь, но… Но меня воротит от той собачей клички, которой меня все называют по просьбе прошлой меня, — И мама, молю Вас, зовите меня как раньше. В этот раз голос не дрожал, мне даже удалось выдавить из себя легкую улыбку. Впрочем, вряд ли кто-то оценил этот подвиг, так как лорд Прюэтт едва не подавился своей овсянкой, а леди Прюэтт замерла, глядя на меня. Длился этот ступор всего пару мгновений, за которые я успела мысленно составить завещание, решив, что меня убьют прям сразу. Или же у них тут проводят экзорцизмы?.. Я нахмурилась, думая об этом, чего не могли не заметить леди и лорд Прюэтт. — Ха, если бы я знал, что разговор с Мюриэль и Вальбургой так на тебя повлияет, то давно бы уже пригласил их к нам жить, — с добродушным смешком сказал лорд, на что я только улыбнулась, медленно обмирая внутри. Диалог с тетушкой Мюриэль и Вальбургой может все испортить. Память подкидывает мне воспоминание, в котором этот разговор закончился истерикой с криками о том, что они запятнали свои души, а я не хочу идти по их стопам. Не дай Мерлин отец спросит у них, как им удалось образумить меня, и все, финита ля комеди, вряд ли они простят убийцу их дочери, пусть и невольную. Рвущийся наружу нервный смех я спрятала за глотком чая, который только что разлил по чашкам эльф. Что мне им сказать? Мой взгляд лихорадочно метался по комнате, пока не наткнулся на старый портрет, висящий в углу. Идея сформировалась в голове почти мгновенно и я, опустив чашку, посмотрела на лорда. Пора уже начинать называть его отцом даже мысленно, а то сойду с ума и проколюсь… — О, нет, дело не в тетушках. Они, конечно, говорили здравые вещи, к тому же всегда убедительно, но у бабушки Урсулы получилось объяснить мне, в чем я не права, гораздо лучше. Я не понимала, что такое долг перед Родом, да и не хотела понимать, пока она не объяснила мне, что ждет меня и вас, если я все же... Все же решу связать свою жизнь с Предателем крови, — сказать все это мне удалось с должной долей смирения и раскаяния, даже ни разу не запнувшись и не скривившись. Благодарить за это стоит меня и мою память. Память за подсказанные слова бабушки Урсулы, меня — за умение нести любую чушь с абсолютно непроницаемым лицом. — Я не хочу этого, отец… Простите меня. На лицах родственников так отчетливо написано удивление, что я чудом сдерживаюсь, чтобы не усмехнуться. Вместо этого опускаю бесстыжие глазки на чашку с чаем, изучая плавающие на поверхности чаинки. Если этот спич выгорит, то я лично вызубрю все, что положено знать благородной ведьме из древнего рода, в том числе и ритуалы. Хотя выучить в любом случае надо, так как память Молли на этот счет молчит, как партизан. Нет, она знала, что ее родственники проводят какие-то ритуалы, даже сама участвовала в них в детстве, но потом… Почему-то это кажется таким неважным, думать об этом почти тяжело. И мне это совершенно не нравится. — Я надеюсь, Мелисандра, что это все ты говоришь серьезно, а не для того, чтобы усыпить нашу бдительность, — голос мужчины серьезен и холоден, и я с непривычной для меня охотой отрываюсь от размышлений о ритуалах и вскидываюсь, чтобы возразить. Отец поднимает руку. — Молчи, Мелисандра. Мы тебя услышали, но твой домашний арест все равно продлится до конца августа. Я попрошу Вальбургу позаниматься с тобой, и если она решит, что ты действительно осознала свой долг перед Родом, я верну тебе твои украшения и разблокирую счет. Я ошалело хлопаю глазами. Вальбурга — это страшно.