juvenile

      Воздух в легких сжимается, дышать совершенно нечем, очередной всхлип режет слух и горло, заставляя сжаться сильнее. Ничего не чувствуя вокруг, Чимин словно тонет, медленно опускаясь на самое дно и поддаваясь обволакивающей тревоге. Трясущиеся пальцы касаются подрагивающих плеч в попытке успокоить себя, дать почувствовать поддержку и тепло. Но этого мало, чертовски мало, ведь в квартире буквально звенит тишина, а полка в шкафу больше никогда не будет забита чужими вещами, и Пак снова разведет там бардак. Точно такой же, как в своей голове.       Он не может разобраться даже в собственных чувствах, что уж говорить об одежде. Даже если сложить все стопочками по полкам, аккуратно размещая, рано или поздно весь этот идеализированный порядок превратится в хаос, и чтобы найти в нем хоть что-нибудь, Паку придется перерыть каждую полку, вывернуть все наизнанку. Прямо как сейчас.       Вместо души — руины, вместо сердца — остывающие кусочки плоти. Вместо Чимина — разбитый и запутавшийся в своих мыслях и чувствах ребенок, которому хочется плакать и топать ножкой. Но никак не решать взрослые проблемы, которыми заваливает жизнь.       Без Чонгука одиноко, без него вообще никак. Хватило всего двух минут его отсутствия, чтобы понять, как сильно Чимин нуждается в нем. Но не хватило почти двух лет, чтобы осознать это раньше, чтобы перестать зацикливаться на других и дарить себя только ему. Одному единственному, всегда поддерживающему и любящему всем сердцем. И как бы парадоксально это не звучало, но по-настоящему ценить начинаешь, только когда теряешь навсегда. Когда последняя надежда ускользает сквозь пальцы, как вода, а сердце сжимается от боли, когда перед глазами мелькает каждый счастливый момент, проведенный вместе с любимым человеком, а с губ срывается очередной всхлип — вот тогда ты понимаешь, каким дураком был все это время.       Если бы была возможность, Чимин постарался бы все исправить. Он бы запретил Чонгуку вести себя так серьезно, совсем не по возрасту, он бы заткнул всех и каждого, кто хоть слово сказал бы в их сторону, он бы еще раз поссорился со своими родителями, лишь бы доказать им, что его собственный выбор — это вполне осознанное и самое важное в его жизни решение. Только так ли это на самом деле? Гук бы на это ответил, что нет. Что Пак никогда не пойдет против всех, что не сможет держать его, своего парня, за руку, когда все ополчатся на них. Что не сможет еще раз повторить все то, что сказал в день ссоры, в глаза родителям, закрывая своей грудью и не позволяя обидеть и взглядом.       Пожалуй, за все это время Пак поступал действительно по-мужски всего два раза. Первый раз случился по воле случая, из-за всплеска эмоций и ревности, но если бы не его глупое желание показать всем, кому теперь принадлежит Чонгук, то друзья до сих пор были бы в неведении. Второй же раз случился совсем недавно, когда родители приехали в гости, не предупредив. Чимин помнит все до таких мелочей, словно это было вчера. И грязные слова отца, и тихие, душераздирающие всхлипы матери, и тихий, надломленный голос Чонгука после всего случившегося. В тот вечер Гук впервые заговорил о том, что им не стоило начинать встречаться, ведь самое ужасное — это ссориться со своими родными. Но даже это не остановило Пака, который в тот момент лишь крепче сжал теплую ладонь своего любимого и заверил, что все будет хорошо.       В какой же момент эта счастливая история обернулась кошмаром? С каких пор в голове Чимина прочно засела мысль о том, что рядом с Чонгуком ему не будет спокойно, что их любовь может обернуться слезами и болью? Возможно, все это из-за глупых, бессмысленных слов коллег, возможно, все это из-за эмоциональной изношенности. Но Пак не трус, в самом-то деле! Когда он соглашался на тайные отношения, он хотел этого всем своим нутром, трепетал от каждого влюбленного и смущенного взгляда Чонгука, дарил ему свою заботу и свое тепло.       Почему все так изменилось, Пак не понимает. Никак не может найти причину, докопаться до истины. Даже если ответ лежит буквально на поверхности, Чимин его не видит. И было бы неплохо сейчас прижаться к Чонгуку, вдохнуть полной грудью его парфюм и почувствовать себя защищенным. Стать снова счастливым. — Хен, я телефон забыл, — звонко звучит голос Чонгука, когда дверь резко распахивается, рассекая воздух.       Содрогнувшись всем телом, Пак поднимает ошарашенный взгляд на парня и судорожно выпускает воздух из легких. Гук все такой же, по-домашнему теплый, слегка растрепанный, любимый и желанный. Стоит перед ним, как истукан, и смотрит своими оленьими глазами, не находя подходящих слов, чтобы описать ситуацию. А Пак в этот момент чувствует себя последним дураком, понимая, в каком он положении. Не прошло и пяти минут, а он уже расклеился без Чонгука. — Простыть вздумал? — усмехаясь, интересуется Гук, и тихим щелчком закрывает за собой дверь, неуверенно пройдя в квартиру. — У тебя и без этого проблемы с почками, поднимайся. И помоги найти мне телефон. — Скажи, на что ты рассчитывал? — грустно улыбаясь, Чимин не сводит с него измученного взгляда. — Думал, что я тут радуюсь твоему уходу и распиваю шампанское? Пришел лично убедиться, что мне и без тебя хорошо? Так вот, нет. Не счастлив я, блять, совершенно не счастлив. — Я вообще-то правда зашел за телефоном, — звучит отчасти виновато, но даже это не успокаивает Пака.       Его взгляд натыкается на сумку, чьи ручки с силой сжаты в чужих пальцах, и сердце сжимается от боли точно так же, будто в тисках сильных рук. Пак удивленно выдыхает, не понимая, как человек способен вынести такую адскую боль и не сдохнуть. — Тогда перестань вести себя так, словно ничего не произошло, — шипит на него Пак, впервые желая разозлиться и накричать. — Несколько минут назад ты просил не исчезать из твоей жизни, остаться тебе другом, а сейчас уже обвиняешь за то, что я умело играю и не давлю на тебя своим разбитым состоянием? — громко хмыкает Гук, с шумом роняя сумку и на пол и стягивая кроссовки у порога. — Ты очень глупый, хен. Никак определиться не можешь.       Младший спешным шагом проходит мимо него, видимо направившись в комнату, и Чимин не выдерживает. Всхлипывает надрывно, наклоняясь ниже, чтобы заглушить боль и прикрыть спадающими волосами покрасневшее от слез лицо. Сжимает пальцами собственные плечи почти до боли и через мгновение осознает, что Гук замер позади него, напряженно прислушиваясь к каждому его вздоху. — Я люблю тебя, — находит в себе силы Пак, едва слышно шепча слова, о которых готов кричать на весь мир. — Люблю. До безумия. До слез. Люблю. — Если бы любил, не стал бы отталкивать, — непроницаемым тоном произносит Гук совсем рядом, но в то же время очень далеко.       Его взгляд скользит по ссутуленной и округленной из-за болезненной позы спине парня, словно сканирует и проверяет. Он действительно не ожидал увидеть Пака в подвешенном состоянии, ведь старший сам сделал такой выбор. Он сам сказал, что ему будет лучше. И что же в итоге? Сидит на полу, подтирая сопли, и даже не задумывается о том, что из открытого на кухне окна дует, а ламинат до ужаса холодный. — Надеюсь, твое общество примет тебя, и ты найдешь свое счастье, — становится страшно из-за состояния старшего, и Гук боится хоть на мгновение закончить этот разговор. — Мне плевать, — шепчет как в бреду Пак, зарываясь пальцами в собственные волосы. — Плевать на них, слышишь? На всех! — Тогда какого, блять, хуя? — в тон Чимину отвечает Гук, тоже повышая голос, но через секунду сдержанно выдыхает, сжимая кулаки. — Как же сложно понимать тебя. — Мне страшно, — Чимин медленно приподнимается, оборачиваясь к Чонгуку и криво улыбаясь ему. — Я не хочу терять тебя, правда не хочу. Но я боюсь… Боюсь, что испорчу тебе жизнь.       Слова старшего отрезвляют, как смачная пощечина по беззащитному лицу. Непонимающе глядя в покрасневшие глаза Пака, Чонгук судорожно перебирает в голове все возможные ситуации, в которых любовь Чимина могла бы навредить ему. И кроме последнего дня (лучше сказать — месяца) он не может толком ничего вспомнить. Все было хорошо, даже слишком, пока Чим не начал отдаляться. Тогда-то все и пошло по пизде. — Девять лет, Чонгук, — тем временем продолжает Чим, плавно поднимаясь с пола.       Все мышцы затекли, и теперь неприятно ноют, но Пак не обращает внимание на дрожь в собственном теле и встает почти напротив Чона, чтобы видеть его глаза. Чтобы чувствовать его рядом. — Ты младше меня на девять лет, — Чимин впервые использует такую формулировку, делая акцент именно на возрасте Гука, а не на своем, как обычно. — И это я должен быть тем, кто находит правильные решения и делает уверенные выборы. Увы, они не всегда приятны. Как сейчас. Если ты думаешь, что в нашем расставании виновата моя зависимость от чужого мнения, то это лишь отчасти. — О, ты наконец созрел для разговоров? — цепляет его Чонгук, поджимая губы.       Если честно, ему уже плевать. Плевать на все, что сейчас произнесут эти чертовски привлекательные губы, потому что Гук уже из последних сил сдерживает себя, чтобы не прижать такого сломленного Чимина и не пообещать ему, что больше подобного не повторится. Что больше никто из них не будет страдать.       Но Чонгук прекрасно видит решимость в глазах старшего, поэтому стоит, как вкопанный, не смея даже дышать в его сторону. Колется, конечно, обидными словами, но это ради собственного душевного спокойствия. Лучше пока держать Пака на расстоянии, чтобы не причинить себе еще больше боли. — Да, я дурак! — раздраженно выдыхает Пак, зло сверкая глазами. — Сколько можно уже об этом? Мне стыдно за свои поступки, за то, что причинил тебе боль. Но я думал, что так будет лучше. Хотел убедиться, что ты рядом со мной по собственной воле. — Даже знать не хочу, о чем ты сейчас, — уже предчувствуя дальнейшие слова Пака, Чон вытягивает руку, едва касаясь указательным пальцем чужих губ. — Нет, не смей. Не говори ничего. Продолжай добивать меня своим молчанием.       Чимин уверенно перехватывает чужую руку, сжимая запястье пальцами, и слабо дергает, заставляя Гука шагнуть ближе, но не вплотную. — Ты просил позвонить, когда вернется твой Чимин. Так вот, я здесь, — хмыкает Пак, понимая, как глупо это звучит. — И мне еще никогда в жизни не было так страшно и больно. Ты словно вырвал часть моей души и забрал ее с собой, спрятав в гребаной сумке. Я не понимаю, когда ты стал настолько дорог мне, но теперь осознаю, что не смогу потерять тебя. Не смогу отпустить. — Это эгоистично, — стараясь унять дрожь в теле, Чонгук не сводит со старшего хмурого взгляда, пряча за ним боль и отчаяние. — Все люди отчасти эгоисты, и ты ничем не лучше. Так что позволь мне объясниться, пока я еще в состоянии говорить, — Чимин грустно улыбается, мягко поглаживая большим пальцем ладонь Чонгука. — Я понимаю, что все это может прозвучать оправданием, но мне просто важно, чтобы ты понял. — Что понял, хен? — перебивает его Гук, не желая выслушивать тот бред, что собирается сказать Пак. — Ты бросил меня из-за глупостей, которые выдумал себе сам. — Да, блять, это глупости. Но это мои глупости, понимаешь? — он смотрит в глаза Гука так, словно желает найти в них поддержку. — Мне правда было страшно за тебя. Я не хотел, чтобы ты потратил свою молодость на такого, как я: несобранного, глупого и совсем не взрослого. Черт, Чон, ты из-за меня совсем перестал проводить время с друзьями, даже тренировки забросил. А каково мне, ты подумал? Видеть, как ты отказываешься от своей жизни, как ты проводишь все вечера со мной, прячась от всего мира в четырех стенах, — невыносимо. Мне почти тридцать, и я не думаю, что я интереснее твоих сверстников. Да, я понимаю, что ты любишь меня, но нельзя отдаваться этим чувствам настолько самоотверженно. Ты должен сохранить свое «я», должен прожить свою молодость так, как это делают люди твоего возраста. Я невольно начал чувствовать себя педофилом, совратившим ребенка и влюбившим его в себя. И это напугало меня настолько, что я не знал, как себя вести. Даже на работе чаще пропадал, лишь бы ты не зависал дома, а развеялся! Черт, это так сложно — любить человека, который из кожи вон лезет, чтобы угодить во всем. Потому что, придурок ты недоделанный, я — не центр вселенной, и люблю тебя со всеми твоими странностями и детскими наклонностями, которые ты никак не спрячешь.       С каждым словом старшего Чонгук становился все мрачнее, пока под конец окончательно не скис. Да, именно этого он и не хотел слышать, ведь сделать виноватым Пака куда удобнее, чем признать и свою вину. Хоть и косвенную, но все же существенную. Если бы Гук принял вскользь брошенные слова старшего о том, что нельзя быть унылым дерьмом в его-то возрасте, всерьез, то ничего этого бы и не было. Не было бы сомнений Чимина в правильности их отношений, не было бы желания избегать его, Гука, чтобы дать время отдохнуть и себе, и ему. — Хочешь сказать, что слова окружающих тебя не волнуют? — гнет свою линию Гук, мягко выдергивая руку из хватки старшего. — Если бы меня действительно заботило то, что говорят другие — я бы не позволил тебе трахнуть меня в том клубе, — криво усмехаясь, Пак смотрит прямо в темные глаза. — Но признаю, обратить внимание на твое странное поведение заставили мои коллеги, которые как-то обсуждали пару с такой же разницей в возрасте, как и у нас. Они говорили, что такие отношения могут нехорошо сказаться на том, кто младше, ведь, по сути, именно он будет подстраиваться, стремиться повзрослеть раньше времени. Я боялся, что именно так и произойдет с тобой, ведь ты сузил круг своего общения до одного меня. Разве это правильно, Чон? Из-за этого у меня развилось ощущение, что я — великовозрастный извращенец, привязавший к себе ребенка и заставляющий его насильно менять себя. — И ты не подумал, что это может быть мое собственное желание? — прищуривается Чон, складывая руки на груди и упрямо глядя на Пака. — За эти дни я столько возможных вариантов обдумал, что невольно вымотал себя. И устал, как черт, пока пытался подступиться к тебе и правильно объяснить ситуацию. К сожалению, все сложилось так, как сложилось. Мы не поняли друг друга, я сказал тебе в порыве совсем не то, что должен был, а ты до последнего строил из себя уверенного взрослого. Я ждал, что ты сорвешься, что накричишь и ударишь, что поведешь себя, как ребенок. Но, увы, ты снова поступил так, как должен был поступить я, и это окончательно выбило меня из колеи. — Я не ребенок, Чимин, — устало выдыхает Гук, нервно ероша свои волосы. — И поступаю так не потому, что хочу выглядеть взрослым. Хотя да, поначалу именно эту цель я и преследовал. Но позже понял, что ты примешь меня любым, даже если я буду все еще писаться в постель. — На этих словах Пак сдержанно прыскает в ладошку, боясь испортить серьезный момент, а Чонгук невольно расслабляется, чувствуя облегчение. — Я отказался от всего не потому, что зациклился на тебе. Просто какое-то время я чувствовал себя одиноко и искал тепла, которое получал только от тебя. У меня был странный период, когда мне ничего не хотелось, лишь ощущать твои прикосновения и знать, что ты рядом. Но вскоре, когда это прошло, ты вдруг стал избегать меня и чаще пропадать на работе и с коллегами в кафе. И чувство одиночества вновь вернулось. Я просто скучал по тебе, хен, вот и все. — Давай проясним, — предлагает Чим, наконец разгребая хаос в своей голове. И опять благодаря помощи Чонгука. — Я, дебила кусок, выдумал себе, что порчу тебе жизнь, так как заставляю взрослеть раньше времени, а ты в это время чувствовал себя плохо, но ничего мне не сказал, усугубив всю ситуацию? М-да, мы действительно стоим друг друга. — Но ты ведь не просто так начал накручивать себя, — подмечает Чонгук, складывая руки на груди. — Я все еще не понимаю, почему мнение чужих тебе людей так волнует тебя? — Это не совсем так, — Чимин неуверенно делает шаг, приближаясь к младшему, и смотрит отчаянно, словно боится, что Гук может оттолкнуть и уйти навсегда. — Меня не беспокоят чужие слова, но в один момент все как-то навалилось. И проблемы на учебе, и работа, и ссора с родителями, и твои слова про расставание, а потом еще и твое заточение в четырех стенах моей квартиры. Я настолько запутался, что не знал, за что цепляться и как тебе объяснить причину, по которой хотел расстаться. — Хотел? — цепляется Гук, как за спасительный круг. — А сейчас? Ты все еще хочешь?       Одного взгляда хватает, чтобы понять. Чимин вымученно улыбается, приподнимая лишь уголки губ, и делает еще один шаг. Не прижимается, не обнимает, просто тычется носом куда-то в плечо младшего, ощущая его так близко, что в груди разливается тепло, заставляя сердце гулко стучать от трепета. — Не смогу без тебя, — наконец выдыхает он, прикрывая глаза. Не хочется видеть, как младший сейчас оттолкнет его и покинет квартиру навсегда. — Думал, что смогу справиться, смогу забыть тебя. Но как только осознал, что все закончилось, я испугался. Как никогда в жизни. Мне без тебя очень плохо, Чонгук, я не хочу терять нашу любовь.       После его тихих слов повисает тишина, и Пак весь напрягается, пока Чонгук даже не дышит. Видимо, думает, как мягче послать своего парня со всеми его тараканами в голове и поскорее сбежать отсюда, захватив с собой сумку. — Ты точно придурок, — беззлобно и облегченно выдыхает Чонгук, заключая старшего в свои объятия и зарываясь кончиком носа в его волосы. — Ненавижу, слышишь? Ненавижу за то, что так сильно люблю. — Прости, пожалуйста, — надрывно бормочет Пак, сотрясаясь от нового всхлипа, до последнего сдерживая слезы. — Но я правда переживал за тебя и твою будущую жизнь. — Просто запомни уже, что я не трачу свое время на то, что не считаю важным для себя. Я действительно настолько завишу от тебя и твоей любви, что не представляю без тебя и дня своей жизни. И, черт, я сам способен решить, что для меня будет лучше. Поэтому больше не смей думать, что отравляешь мне жизнь. Ты даже не представляешь, как сильно ты помогаешь мне, как мне необходима твоя поддержка. Благодаря тебе я взрослею, да, но это ведь хорошо. Мне почти девятнадцать, я уже должен быть самостоятельным. — Хорошо, я постараюсь это понять. Только и ты должен знать, что этот процесс взросления не подразумевает собой решение проблем в одиночку. Ты ведь всегда можешь положиться на меня, попросить помощи или хотя бы просто выговориться, а не переживать все трудности самостоятельно. Да, у меня тоже есть свои проблемы, но я способен уделить время любимому человеку. Иначе толка в отношениях нет.       Крепко обнимая Чонгука в ответ, Пак даже не старается заглянуть в его глаза, чтобы оценить, насколько младший сейчас его понимает. Он и так чувствует, что Чон рано или поздно дойдет до осознания того, что он теперь не один, что рядом есть Пак, готовый подставить свое плечо. — Возможно, я тоже придурок, — спустя время сокрушенно признает Гук, слабо улыбаясь и вдыхая аромат шампуня с волос старшего. — Но я не пошутил, когда сказал, что ты опаздываешь на работу. — Вот черт, — тут же спохватывается Пак, выворачиваясь из теплых объятий и убегая куда-то в комнату.       Чонгук провожает его взглядом, невольно улыбаясь, и прислоняется плечом к стене, собираясь дождаться Чимина, чтобы проводить его на работу. Однако ни через две минуты, ни через пять Чим так и не появляется, отчего Гук закатывает глаза, собираясь поторопить парня. — Слушай, — Пак словно чувствует его и осторожно выглядывает из комнаты все еще в домашней одежде. — А какие у тебя на сегодня планы? — Ну, конкретно сейчас — выпроводить тебя на работу, потом, возможно, поспать, ибо ночью плохо спалось из-за переживаний. А ближе к вечеру приготовить тебе что-нибудь вкусное, — пожимает плечами растерянный таким вопросом Гук. — Значит, опять штаны просиживать будешь, — усмехается Пак, отчего Чонгук закатывает глаза.       Через мгновение старший вновь скрывается в комнате, а любопытство Чонгука резко возрастает. Улыбка, проскользнувшая на лице Пака вызывает подозрения, и Гук спешит их развеять или подтвердить. — А что такое? — он заглядывает в комнату, тут же натыкаясь взглядом на Чимина, что без всякой спешки набирает чей-то номер и прикладывает телефон к уху, тут же жестом руки прося младшего помолчать.       Чимин отворачивается к окну, разглядывая улицу и спешащих по своим делам людей, а Гук не сводит с него взгляд, пытаясь понять, что задумал старший. — Здравствуйте, — раздается голос Пака, когда ему отвечают на звонок. — Я сегодня не смогу выйти на работу по семейным обстоятельствам, хочу взять два выходных дня за собственный счет.       От услышанного Чонгук буквально теряется, давясь воздухом, и делает неуверенный шаг в сторону стоящего к нему спиной Пака. Когда до него доходит суть чужого разговора, он в считанные секунды преодолевает расстояние до старшего и обвивает его руками, обнимая и прижимая к себе. Пак не сдерживает улыбку, чувствуя чужое тепло спиной, и заканчивает разговор, сбрасывая вызов. — Зачем? — коротко спрашивает Гук, целуя старшего в затылок. — Нам срочно нужен отдых, иначе я свихнусь. Тем более, мы столько дней нормально не разговаривали, нужно наверстать упущенное, — извернувшись в родных объятиях, Пак поднимает взгляд на Чонгука и обвивает его шею руками, слегка улыбаясь. — Готов излить мне душу и принять утешительные объятия? — Готов завалить тебя в постель и наказать за все то, что ты заставил меня пережить, — едва слышно рычит Гук, не сводя взгляда с Чимина.       То, что сейчас сделал Пак — уму непостижимо. Он так сильно переживает за свою работу, что обычно боится даже проспать, что уже говорить про отдых и выходные за свой счет. А сейчас стоит, как ни в чем не бывало, и улыбается слишком счастливо, ослепляя своей улыбкой. Чонгук на секунду думает, что точно свихнется. — Оу, — мягкая улыбка тут же сменяется ухмылкой, но взгляд остается все таким же нежным. — Обещаю, что позволю сделать со мной абсолютно все, что пожелает твоя душа. Но сначала мы спокойно поговорим, хорошо? Я не смогу успокоиться, пока не пойму, что с тобой происходит. Нам нужно разобраться во всем до конца, пока опять не поссорились. — Лучше пообещай мне кое-что другое, — выдыхает Гук, прижимаясь лбом ко лбу любимого и прикрывая глаза. Чимин безмолвно кивает, давая понять, что готов выслушать его просьбу. — Не отдаляйся от меня больше. Мне было страшно и больно. — А ты не скрывай ничего, — в ответ выдыхает Пак, цепляясь пальцами за его плечи.       Младший лишь коротко кивает, показывая, что принимает условия, и приоткрывает веки, глядя на Чимина из-под ресниц. Пак не выдерживает этого переполненного любовью взгляда и коротким движением касается любимых губ, срывая с них рваный выдох.       Пожалуй, сейчас лучше отложить разговоры на вечер и насладиться душевным теплом друг друга, ведь этого так не хватало им обоим.