Штиль

      Это было совсем некстати. Эйб вспомнил о Ласло только тогда, когда фары фургона выхватили из темноты долговязую фигуру в желтой безрукавке. И ведь сам же назначил сегодняшний день, кто знал, что так обернется...       — Закрываемся, — бросил ему на бегу Джума час назад. — Велено свернуться мгновенно. Архивы уничтожить, оборудование и людей вывезти. На все дали шесть часов, сволочи.       — Что случилось? — Тогда Эйб еще имел надежду, что тревога в центре устаканится после некоторой доли беготни, но Джума помотал головой — долго объяснять, все серьезно.       Судя по тому, сколько выносили ящиков и коробок, закрывались насовсем. Эйб еще немного пошатался от стены к стене, пропуская то андроидов, нагруженных лабораторным оборудованием, то людей в белых халатах, тащивших какие-то подшивки бумаг и папки, а потом взял быка за рога.       — Не люблю быть навязчивым, — сказал он, заступив дорогу Джуме на обратном пути, — но я условия поставки выполнил. Хотелось бы рассчитаться. Мне товар тоже не даром достался.       — Денег нет. — Джума смутился, глядя на длинный нож на поясе Эйба. — Бухгалтерия первая свинтила и никого в известность не поставила. Я бы и рад, но мои склянки тебе без надобности, а других ценностей тут нет. Стены да пол.       Глаза Эйба жадно блеснули.       — Здание? — быстро спросил он. — Кому остается?       — Неясно.       Джума тоже окинул взглядом стены и зачем-то потрогал облупленную краску.       — Если будете искать арендаторов, я первый. — Эйб незаметно убрал руку с ножа, точно никогда ее туда и не клал. — Мне как-то свои убытки компенсировать надо, а стены тут крепкие, комнат много, вода рядом, конкуренции нет. Можно неплохой отель построить. Процент тебе, если продавишь мою тему. И бесплатное обслуживание, само собой.       Джума понимающе гоготнул — отелями назывались мумбайские бордели, это слово обманывало только новичков. Он хлопнул Эйба по плечу.       — Буду иметь в виду, — кивнул он. — А насчет твоего товара… Вернуть не могу, использовали весь объем в нашем зоопарке, но могу предложить зачет полуфабрикатами. Их все равно утилизировать придется, транспортировать себе дороже.       — И что я с ними буду делать?       — Продай кому-нибудь. Последняя партия в работе не была, свежак. Лучше, чем ничего. И меня, кстати, очень обяжешь, мне сейчас не до финансовых вопросов, откровенно говоря.       Эйб подумал. Если действительно уходят совсем и будут искать долгосрочных арендаторов…       — Ладно, — сказал он. — Загрузи мне в фургон ваш отход, подумаю, кому его сбыть. Но и ты меня не забудь, когда вопрос со зданием поднимется.       Джума с облегчением хлопнул по протянутой ему ладони и свистом подозвал к себе андроида, тащившего к лифту огромный аквариум.       Заглушив мотор, Эйб спрыгнул на дорогу — ничего другого не оставалось. Лас остался стоять на месте, щурясь в свете фар. Светлые волосы торчали соленым вихрастым ежом от бесконечного пребывания в воде. Для своих четырнадцати лет он выглядел довольно рослым и крепким, поплавай-ка по десять часов на открытой воде каждый день.       — Как жизнь, Ласло? — Эйб не торопился переходить сразу к делу, правила вежливости никто не отменял. — Как продвигается самое опасное шоу на Мумбаях?       — Не очень, — хмуро ответил Лас, покусывая корочку на губе. — Сайрены хищники, рыбой их не удивишь, мясо нужно, чтобы они захотели его зарабатывать. А на мясо нужны деньги.       Он многозначительно посмотрел на собеседника.       — Слушай, друг, — задушевно сказал Эйб, — тут такое дело… Не подумай, что я тебя обманываю, могу карманы вывернуть — эти викторианские ублюдки мне не заплатили. Видел, что творится у них там? Драпают в буквальном смысле слова, весь центр опустел меньше чем за час. Какие уж тут расчеты...       Лас повел бровью на фургон с задраенными бортами и промолчал. По мумбайским законам чужие катастрофы его не касались, если свою часть сделки он выполнил честно. Эйб это знал, но он не был бы успешным Эйбом в свои двадцать три, если бы не научился часть проблем перекладывать на других.       — Единственное, что удалось выцарапать, — взял на реализацию их отход. — Эйб достал сигареты и предложил Ласу, но тот помотал головой. — Если найду покупателя, деньги будут. Тогда и с тобой за рыбу рассчитаюсь.       — Когда?       — Понятия не имею. Надеюсь, через пару недель.       — Слишком долго. — Лас упрямо вздернул подбородок. — Не будет шоу — я контракт упущу. Через две недели надо уже что-то показывать спонсорам с той стороны.       У Эйба мелькнула гениальная идея. Он зажал сигарету в углу рта, обеими руками снял замок с фургона, откинул бортик вниз и кивком позвал своего кредитора к себе, предлагая заглянуть в кузов. Лас с готовностью подошел, бросил взгляд внутрь и недоуменно уставился на Эйба.       — Не тушуйся, выбирай любого, — великодушно подтвердил тот. — Держу пари, твоим селедкам это точно понравится. Такое лакомство дорогого стоит.       Лас шумно сглотнул, продолжая молчать. Эйб сам запрыгнул в фургон и вернулся к борту, держа под мышкой сонного и голого младенца. Перехватив его за ноги, Эйб встряхнул ребенка вниз головой и показал Ласу. Младенец от этого кульбита отчаянно заорал, извернулся в воздухе и вцепился Эйбу в ляжку руками и зубами.       — Засранец, — поморщился Эйб, потирая ногу одной рукой, другой держа орущее тело на некотором расстоянии от себя, но по-прежнему вниз головой. — Как бы он твоих хищников сам не съел, зубы о-го-го. Килограммов двенадцать весит с костями. Без костей восемь, наверное, будет.       Он жестом показал, что готов бросить его Ласу в руки, тот машинально подставил ладони. Оказавшись вверх головой, младенец моментально замолк, уставившись на чужое лицо, попавшее в поле зрения. Никаких двенадцати килограммов в ребенке не было, скорее, и десяти не набралось бы, но Лас не стал спорить, позволил маленьким пальцам ухватить себя за нестриженые лохмы на шее.       — Ну так как, в расчете? — спросил Эйб, спрыгивая вниз и закрывая фургон.       Лас несколько секунд молчал, а потом кивнул.       — Откуда они?       — Кто же знает.       — А остальных куда?       — Подумаю. — Эйб открыл кабину и уселся на водительское сиденье. — Или ты всех купить хочешь? Оптом? Тебе продам со скидкой всю партию, если деньги найдешь. Еще девять штук по двенадцать килограмм, это центнер мяса. Девятьсот кредитов. Но больше недели ждать не смогу, сам понимаешь, расходы уже пойдут на кормежку.       — Через неделю я столько не заработаю.       Эйб свесился вниз, ободряюще похлопал Ласа по плечу и даже потрепал младенца по щеке. Сделал он все это искренне, действительно был рад, что ситуация разрешилась без конфликта.       — Ну, на нет и суда нет. На шоу пригласишь? Приду!       Лас не ответил, старательно прикрывая свое неожиданное приобретение полами безрукавки. Эйб воспользовался этим, чтобы захлопнуть дверь машины и закончить неприятный разговор, от которого, впрочем, легко отделался. Одним долгом меньше.       Впереди была еще куча дел.       Ночное мумбайское светило проложило на воде серебристую длинную дорожку, и по этой дорожке лодка легко и уверенно скользила в сторону острова. Туда, где горел костер, освещая яркие палатки, и откуда в полной тишине долетал гитарный перебор. Лас греб беззвучно, не потому что хотел остаться незамеченным, а чтобы не разбудить ребенка. Он пристроил его на носу лодки, сунув в детский кулак кусок хлеба. В ночном свете младенец с такой белой для солнечных и просмоленных морем Мумбаев кожей казался призраком.       — Эйб сволочь, — сказал Лас, прекрасно зная, что ребенок его не поймет, даже если услышит. — А я идиот. Самому жрать нечего, шоу не клеится, тебя еще чем-то кормить надо…       Никто ему не ответил. Ребенок спал сном праведника. Рука, полная хлебных крошек, была наполовину разжата. Он не проснулся даже тогда, когда лодка тихо задела дном песчаную отмель. Лас перебрался на нос и в раздумьях остановился: нести на руках с собой или оставить здесь на время? Какой вариант даст больше шансов, что младенец не разорется?       — Бахталэ, Ласло, — сказал знакомый голос в паре шагов от него. — Зачем пожаловал на ночь глядя?       Усатый старик в подвернутых штанах натягивал через голову красную рубашку прямо на мокрое тело. Рядом с ним в песок воткнулся длинный клинок с изогнутой рукоятью.       — Бог в помощь, Стево, — ответил Лас шепотом. — Удача, что я тебя встретил. Поговорить бы.       Тот, кого назвали Стево, подошел ближе, увидел ребенка и с любопытством наклонился над ним. Лас ожидал вопросов, но их не было. Стево достал коробок спичек, зажег сразу несколько штук и опустил импровизированный факел вниз, очистил ладонь младенца от хлеба, чтобы рассмотреть линии руки. Лас молча ждал. Наконец Стево дунул на спички и развернулся к Ласу.       — Твой чаворо?       — Подкидыш. Случайно достался, а со мной пропадет. Знаю, что вы иногда берете детей на воспитание, вот, подумал, может, и сейчас кто-нибудь нужен? Он тихий. Ест мало.       — Нет, пшал, не думай. Не можно.       Лас растерялся.       — Он что, больной?       Стево присел на край лодки и потер лицо руками, сделал он это так, словно подбирал слова на плохо знакомом языке.       — Не больной. Здоровый. Но только сюда его больше не приводи.       — Почему? — приготовившись к худшему, переспросил Ласло.       — Ему тут не место.       Стево поднялся, еще раз бросив взгляд на ребенка. Ласло заметил, что младенец проснулся и молча следит за их движениями. Стево наклонился к голове ребенка, что-то прошептал, коснулся губами его лба, после чего, не оглядываясь, ушел в сторону костров.       Ласло брался за весло с опаской. Разбудили, напугали, есть вроде как тоже пора — сейчас опять заорет. Но тот молчал, глядя по сторонам непроглядно-черными глазами. Лодка мерно покачивалась, и когда они добрались до дома, ребенок уже снова крепко спал.