Штиль

      Пару недель подкидыш ходил от стенки к стенке в здоровенном фанерном ящике, грохоча погремушкой, сделанной из ракушек, насыпанных в пластиковый стакан с крышкой. Ящик Лас притащил от Большой Берты и поставил на колеса, чтобы таскать с собой по берегу к месту, где собирался закинуть удочку. Всех все устраивало до сегодняшнего дня, когда ребенок неожиданно перевалился через бортик и резво побежал к воде. Лас открыл рот окликнуть его и строго-настрого запретить лезть в прибой, но понял, что сделать этого не может. У ребенка не было имени.       Беглеца он схватил у самой воды, сунул под мышку и, водворяя на место, прочел нотацию. Младенец выказал крайнее недовольство. Плакал он редко, но зато громко, и норовил делать это, вцепившись обидчику в выступающие части тела.       — Ладно, ладно, — сдался Лас, выпутывая его руки из волос. — Я тебя понял. Завтра пойдем выбирать имя.       Подкидыш захлопнул рот, присел и высоко подпрыгнул, держась за бортик ящика. Лас истолковал это как согласие и отчасти восторг от открывшейся перспективы. Время было обеденное, а поплавки удочек в воде стояли мертво. Пришлось развязывать узел, взятый с собой из дома.       — Сам понимаешь, от имени в жизни многое зависит, — объяснял Лас ребенку, который завороженно следил за тем, как сверкающий нож разделывает на крышке ведра вареного краба. — Если у тебя великое имя, ты сотворишь великие дела. Ну, в крайнем случае, судьба будет к тебе добрее. А еще красивые имена нравятся девчонкам.       — Дай, — сказал младенец, сжимая и разжимая пальцы.       — Не так-то это просто, брат, — имя дать. — Лас протянул ему кусок крабового мяса. — Сам я ничего стоящего не придумаю, а к Конгеру с пустыми руками не пойдешь. Заработать надо на хорошее имя. А то назовут тебя Джоном или Сэмом. Нравится?       Ребенок оторвал острыми белыми зубами больше половины выданного куска, мыча что-то невнятное.       — Вот и я о том же. — Лас пополнил продуктовый запас в детских руках. — И поступим мы с тобой так: рыбу ты мне все равно уже распугал, поэтому сходим на риф и поищем там устриц. Старик до них сам не свой, если хотя бы с десяток найду, этого хватит. Посидишь в лодке, пока я ныряю?       Вместо ответа младенец зажал кусок зубами, вздернул подбородок и замотал головой.       — Бака!       — Собака, — машинально поправил его Лас. — Как разговаривает собака? Я показывал.       — Ав-ав.       — Кошка?       — Мяу.       — А что говорит чайка? Чайку-то ты видел?       Ребенок вынул изо рта недоеденный кусок и издал пронзительный вопль, переходящий в какой-то дьявольский визг, от которого заложило уши, пришлось прихлопнуть ему рот ладонью.       — Черт, один в один, — ради справедливости признал Лас, восстанавливая мизинцем чувствительность барабанной перепонки, пока ребенок заливисто хохотал.       Для визита к старому Конгеру Лас причесал младенца собственной расческой, перехватил ему волосы на лбу веревкой, а то, что некрасиво вылезало, просто отрезал ножом. Старая футболка, которую носил подкидыш, штанов не требовала — она была длинной и даже волочилась по земле. Лас подпоясал его старым ремешком и посадил на шею — руки были нужны свободными. С устрицами повезло, попались не обычные, а гигантские, размером с голову, три штуки, как с куста.       Конгер жил неподалеку от «Ропилемы» — местного бара, куда частенько наведывался за выпивкой, поэтому следовало поторопиться, чтобы успеть до того, как старик наберется.       — А то выйдет как с Мэгги, — пояснил Лас сидящему на закорках сонному ребенку. — Она притащила своего под вечер воскресенья, а Конгер уже был хорошенький. Деньги взял, книги полистал — и дал ему имя Мохаммед. Сказал, что это великий пророк и политик, и его на Земле почитало огромное количество людей. Мэг обрадовалась, а потом пришла ругаться, потому что девчонки в заведении просветили ее, будто из-за этого пророка куча войн случилась на старой Земле, а многие так вообще уверены, что его никогда не существовало. Но Конгер уперся рогом, сказал, что она темная баба, а имя дается однажды и навсегда, и денег не вернул, как Мэгги ни вопила. Так что нам с тобой надо успеть до того, как откроется «Ропилема».       Подкидыш положил голову на макушку Ласа: ранний подъем и мерное покачивание способствовали тому, что, когда они добрались до места, именинник крепко спал.       — А я ждал, что ты придешь. — Глаза Конгера блеснули удовольствием при виде устриц, но он не торопился вставать с крыльца — негласные мумбайские законы запрещали выказывать публично жажду наживы. — Негоже парню безымянному болтаться по земле, не по-людски.       — Чего хорошего, — поддержал разговор Лас, что тоже было местным правилом хорошего тона: дела делами, а человеческое участие никто не отменял. — Да и растет он быстро, скоро будет с девчонками знакомиться, а сказать нечего.       Он как бы между прочим поставил ведро рядом с Конгером. Тот кивнул, затушил сигарету о ступень лестницы и жестом позвал Ласа за собой. Дверь была невысокой, ребенка пришлось снять с шеи. Лас постарался сделать это так, чтобы не разбудить, но тот открыл глаза, как только его коснулись. Лас на всякий случай зажал ему рот ладонью, но подкидыш орать не стал, просто недовольно крутил шеей, сидя на руках и глазея по сторонам снова ставшими черными в полумраке хибары глазами.       Шкаф у Конгера был невысоким самодельным стеллажом, кривоватым, но добротным, и книг там было не менее полусотни. А может быть, и больше, но все старые и рваные, притащенные со свалки. Пока он рылся на полках, Лас с любопытством рассматривал постер, украшавший стену: совсем молоденькая девчонка в синем капюшоне держала на руках маленького ребенка, а тот читал книгу. В поселке часто вешали на стены красочные календари с женщинами, но они были недвусмысленной направленности, эта же выглядела очень юной, ребенка держала на расстоянии от себя в неудобном положении. «Тоже, небось, подкинули, — мелькнула мысль у Ласа. — Его под мышку лучше сунуть, головой вперед, ногами назад, чтобы не лягался. А если его вырвет, то не испачкает ни себя, ни тебя. Ничего, еще научишься».       Он спохватился, что разговаривает с картинкой. Конгер тем временем выкладывал на стол книги, одну за другой, раскрывал страницы и придвигал их к краю стола, где стоял Лас. По традиции тот, кто оплачивал имя, сам выбирал книгу, из которой добывалось нужное. Если читать не умел, то выбирал просто по красоте обложки и по личной склонности либо просил помощи у хозяина дома. Лас читать умел, но ребенок не давал ему всмотреться в страницы, хватал и тянул их к себе, желая попробовать на зуб. Лас снова взглянул на постер, догадался, что это инструкция, и поступил так же, как девчонка, — отодвинул книгу от себя в вытянутой руке. Детская рука была короче и пальцы до листов не доставали.       Конгер тем временем достал нож, поставил на стол недопитую со вчерашнего дня бутылку, уселся и вскрыл устричную раковину. Торопить клиентов было неприлично.       — Давненько я у нас таких больших не видел, — похвалил он добычу. — Да еще и однобокие! В некоторых ресторанах за них неплохо платят. Если вспомнишь место…       Он неожиданно замолчал. Лас удивленно обернулся. Из мантии устрицы следом за лезвием ножа вывалилось что-то похожее на икру, но крупнее и темного цвета, в полупрозрачной, молочного вида жиже. Конгер подхватил из ведра вторую, поспешно вскрыл ее, потом третью — все три устрицы оказались жемчужницами. Жемчуг был крупным, черным, идеально круглым и матово поблескивал, высыхая от влаги. Лас шагнул к столу, Конгер тоже поднялся, продолжая держать в руке нож.       По неписаным законам, устрицы, как и их содержимое, уже принадлежали Конгеру, но любой из мумбайцев легко пренебрег бы такой условностью, будучи молодым и здоровым против старика на деревяшке. Младенец притих.       — Повезло тебе, дед, — сдержанно произнес Лас, пересаживая ребенка с одной руки на другую. — Год проживешь безбедно.       Их взгляды встретились, Конгер открыл рот, потом его закрыл, потом сгреб жемчуг со стола дрожащей рукой и поделил на две части.       — Твоя половина, — сказал он странным голосом, подвигая три штуки из шести к краю, где Лас посадил ребенка. — По-честному.       — Не надо. — Лас отвел детскую ладонь, потянувшуюся было за красивыми шариками. — Нам бы имя.       Глаза Конгера подозрительно блестели, пока он прятал жемчуг в карман. После этого он налил себе полстакана виски и залпом выпил. Спиртное немного укрепило его дух. Каким-то новым взглядом посмотрев на Ласа, он внимательно рассмотрел и ребенка, решительно прошагал к ранее предложенным книгам и сложил их в стопку.       — Имя… — бормотал он, трогая корешки оставшихся на стеллаже книг пальцами. — Есть одно такое имя, никому на Мумбаях его не давал и не собирался, непростое очень уж. Думал, не придется, но привел случай, привел…       Он вытащил книгу и показал Ласу название.       — Улисс.       — А он кто? — насторожился тот, помня историю с Мохаммедом. — Пророк?       — Царь, — понизив голос, ответил Конгер. — Не какой-нибудь, а с богами на равных. Всяких других царей-королей в истории много было, все они перед богами на коленях ползали, а этот — нет. Мореход был отличный, воин, богач, но главное — умный. Ни волшебников не боялся, ни чудовищ, в аду был, а все-таки домой вернулся. Про него много книг написано, не все и понять можно. С таким именем твой малец далеко пойдет.       — Улисс, — повторил Лас, словно пробуя имя на вкус и звучание. — Хорошее имя. Нам подходит. Эй, Улли! Что скажешь, брат? Согласен?       Он поднял ладонь вертикально, и теперь уже Улисс радостно хлопнул по ней своей рукой — ладушки.       В дверях Конгер удержал Ласа за локоть.       — Знаю, что у тебя имя есть, — сказал он. — Но я тебе второе дам, пусть будет. На удачу. Его тоже на Мумбаях не найдешь, у всех по одному, а ты будешь Ласло-Константин.       — Что оно значит? — осторожно спросил Лас.       Конгер пошамкал губами и торжественно провозгласил:       — Кремень.