Момент столкновения (Moment of Impact)

      – Легиллименс.              Удивление Гарри, еще не вполне отрешившегося ото сна, оказалось столь велико, что он даже не попытался закрыться. Он лишь приготовился к мысленной атаке, но ее не последовало. Вместо этого поверхности его разума коснулись призрачные руки, и в обрывках воспоминаний он узнал свое сонное видение. Луна верхом на фестрале, Сириус на Астрономической башне, Дамблдор, стоящий в воде у думосбора. Пепел. Золотое перо.              Внезапно призрачное присутствие пропало. Гарри обнаружил, что так и сидит на шезлонге, а вовсе не валяется на полу, дрожа всеми конечностями от сопротивления заклинанию. Странно, но ему даже немного не хватило этого ощущения.              – Прилягте еще ненадолго, – негромко велел Снейп. – Закройте глаза. Попытайтесь припомнить ваш сон в мельчайших подробностях.              Гарри закрыл глаза, убаюканный бархатным голосом профессора; сон, вытащенный Снейпом из его дремлющего разума, начинал терять всякий смысл.              – Ищите связи, – Снейп присел на соседний шезлонг, так что его голос теперь звучал вровень с ушами Гарри. – Повторяющиеся темы. Это важно. Дайте себе время подумать, вспомнить.              Пять минут спустя Гарри снова открыл глаза, и Снейп протянул ему небольшой блокнот и маггловский карандаш.              – Запишите их, – проинструктировал он. – Не углубляйтесь в раздумья, просто фиксируйте самое очевидное.              Гарри бросил на него удивленный взгляд, но молча исполнил сказанное. Ничего сложного тут не было.              – Теперь, – сказал Снейп, когда Гарри закончил свои записи, – сравним списки. Прочтите первый пункт.              Гарри только сейчас заметил то, что Снейп также держал в руках блокнот и карандаш. Этот урок – ведь происходящее явно являлось частью обучения – было настолько непохожим на предыдущие опыты окклюменции, что Гарри на миг задался вопросом, не находится ли перед ним Ремус Люпин, принявший образ Снейпа с помощью Оборотного зелья. Снейп вернулся к нейтральной манере разговора, но она была настолько предпочтительнее высмеиваний и унижений, что Гарри мудро принял правила игры.              – Полет, – прочел Гарри первый пункт своего списка. – Думаю, это является самым важным – я выделяю это гораздо больше остального.              – Хорошо. Я тоже его отметил. Метлы, фестралы и птицы, – Снейп поставил галочку в своем блокноте и проглядел свой список. – Ваш крестный отец, – его голос прозвучал так сжато, словно ему стоило большого труда не назвать Сириуса “шавкой” или “крестным псом”.              Гарри не поднял взгляда. В этот момент он не хотел видеть лица Снейпа, равно как и показывать свое. Он поставил галочку в своем списке.              – У меня также, – негромко подтвердил он, и ненадолго задумался. – Вода.              – У меня “океан”, – кивнул Снейп. – Пепел.              Гарри закрыл глаза. Перед его взором предстал Сириус, обращающийся в пепел, который затем развеялся сквозь его пальцы. Его очередь.              – Птицы, – сказал он. – Или, возможно, крылья – у фестрала они также были.              – Связано с полетом, – пробормотал Снейп. – Это важный момент, – он снова изучил свой список. – Одиночество – или изоляция.              – У меня “мир”, – сказал Гарри, задумчиво глядя на Снейпа. Возможно, состояние, описанное Гарри как мир, представлялось Снейпу именно одиночеством? – И больше тем нет, – продолжил он. – Я думаю, что остальное можно считать символами, ведь все они являются предметами, с которыми мне доводилось иметь дело в прошлом: камень, меч, золотой снитч…              – Думосбор, – добавил Снейп, не отрывая взгляда от своего списка. – Чулан. Это все символы, вопрос лишь в контексте, – он посмотрел на Гарри. – Мы обсудим их подробнее в другое время.              – Вы собираетесь объяснить мне, чем мы занимаемся? – через некоторое время подал голос Гарри, слегка расстроенный тем, что чулан под лестницей вновь всплыл на уроке окклюменции, пусть лишь в качестве адреса на конверте. Он надеялся, что его слова не прозвучали жалко.              Снейп резко вскинул голову.              – В свое время, – отчеканил он. – Если ваша безмозгл… – он прервался на полуслове, но Гарри и так понял, что собирался выпалить профессор. Снейп отвернулся к окну и надолго задержал взгляд на океане, после чего вновь обернулся к Гарри.              – Вы только что впервые видели морской сон. Зелье, которое вы недавно выпили, этому поспособствовало. Я нарочно выдернул вас из сна и применил легиллименцию, чтобы сонные образы четче запечатлелись в вашем воображении: думаю, вам известно, что в большинстве своем сны мимолетны и вскоре после пробуждения стираются из памяти, – Снейп сцепил пальцы и оперся на них подбородком. – Поэтому необходимо было застать вас врасплох; но смею предположить, что данный опыт не оказался неприятным.              – Ладно… – протянул Гарри. Поразмыслив, он продолжил: – Почему мне нужно было запомнить этот сон? Что делает его таким важным?              Снейп вознаградил Гарри пристальным взглядом, и Гарри понял, что задал правильный вопрос. Ему на самом деле было интересно: ведь на этот раз он чувствовал себя вполне расслабленным, несмотря на неожиданную легиллименцию и калейдоскоп образов, вызванных недавним сном.              – Принятое вами зелье являлось миорелаксантом с добавкой очень мягкого галлюциногена – причем не маггловского, а изобретенного лично мной. Принятое непосредственно вслед за сильной эмоцией (вызванной в данном случае обсуждением вашего шрама) и сопровождаемое в ближайшее время сном, оно вызывает определенного вида образы, которые после расшифровки можно использовать для возведения щитов окклюменции. Образы могут вызывать воспоминания, как положительные, так и отрицательные, но не поднимающие тревоги. Вы возразите, что некоторые из воспоминаний определенно тревожны, – Снейп приостановился, и Гарри кивнул, думая о Сириусе, превращающемся в пепел, что случилось и с профессором Квирреллом, когда Гарри пытался защитить Философский камень, – но разве они оставили в вашей душе чувство страха? Разве именно это воспоминание отпечаталось в вашей памяти сразу по пробуждении?              Гарри покачал головой. Он чуть не указал на то, что сильнее всего в его памяти отпечатались черные глаза Снейпа и шепот: “Легиллименс”. Но справедливости ради он отметил, что сейчас не чувствовал грусти или подавленности.              Снейп продолжал.              – Очень важным являлось количество галлюциногена: чуть больше, и употребивший его окажется во власти кошмаров, пробуждающих самые сокровенные страхи.              Утверждение вовсе не звучало угрозой, но Гарри отметил, что Снейп вполне имел право чуть переборщить при создании конкретно этого зелья. Рациональная часть его сознания подсказывала, что ему стоит рассердиться на то, что его опоили, даже не предупредив, – но он хотел узнать больше, а негодование, даже самое праведное, заставит Снейпа замолчать.              Размышляя о словах Снейпа по поводу самого сна, Гарри пришел к очередному вопросу:              – Почему морские сны являются особенными? – спросил он.              – Для начинающих окклюментов океан является превосходным учебным пособием. Он обеспечивает практически гипнотический фоновый шум и успокаивающе влияет на сознание. То же действие оказывает и океанический воздух. Окклюменция дается легко весьма немногим. Труднее всего обучаться, если ум находится в состоянии беспокойства. Морские сны бывают вызваны океаном – его звуком, запахом, ощущением соленого воздуха. Вы обнаружите, что большинство ваших снов в коттедже “Ракушка” будут морскими.       – Значит, вы меня снова опоите? – вопрос был искренним: Гарри не собирался оставаться в неведении.              Снейп приподнял бровь. Это успокоило Гарри: добрый Снейп его пугал, нейтральный – бросал в дрожь, зато саркастичный Снейп… с саркастичным Снейпом он чувствовал себя как дома. Профессор хмыкнул.              – Галлюциногеном? После этого вашего сна? Последний раз я сталкивался с таким обилием символов лишь на погребальной службе по моей бабушке-католичке.              – Сэр? Это значит “да” или “нет”?              Как и ранее в гостиной, уголок губ Снейпа дернулся, словно зельевар сдерживал улыбку.              – Это, мистер Поттер, значит “нет”.              – Тогда ладно, – он осмелился улыбнуться и бросил быстрый взгляд в свой блокнот. – Так что же все это означает? Немного напоминает вызов Патронуса: там тоже необходимы сильные эмоции.              – Верно замечено, – прокомментировал Снейп, сумев произнести это утверждение так, чтобы оно не походило на комплимент. – Заклинание Патронуса относится к магии разума. Как и заклинание Империуса.              – Я могу сопротивляться Империусу, – проговорил Гарри так тихо, словно говорил сам с собой. – И вызывать Патронуса. Так почему же в окклюменции я полный лопух?              – Как ни сложно для меня признавать, мистер Поттер, справедливо будет указать, что “полным лопухом” вы не были. Вы просто не хотели возводить в своем разуме барьеры. Вы не хотели прекращать видения. И, откровенно говоря, я сам не особенно горел желанием научить вас закрываться. Смертельное сочетание, чуть не стоившее жизни вам и вашим друзьям, – он не отрывал взгляда от Гарри в продолжение всей фразы и заметил, как тот сглотнул в знак протеста. – Обратите внимание, мистер Поттер, что я назвал это именно сочетанием. Я признаю, что виноваты оба.              Он не дал Гарри ни шанса переключиться на меланхолию и начать винить себя в смерти Сириуса.              – Окклюменция, мистер Поттер, тесно связана с символизмом. Во-первых, для барьера вам необходимо нечто внушительное. Некий образный защитный щит.              – Вода, – без раздумий бросил Гарри. Он помнил, как во сне вода представляла в искаженном виде и меч, и шрам. Океан отделил его от друзей. Он посмотрел на профессора. – Вода пойдет?              На лице Снейпа отразилось очень странное выражение, и тем не менее он кивнул.               – Вода используется довольно редко, однако для… некоторых она является очень сильным барьером.              – Что же более распространено? – полюбопытствовал Гарри.              – Каменные или кирпичные стены, металлические щиты, даже огонь. Но все это лишь инструменты для новичков, используемые для базовой защиты разума. Окклюменция становится куда более утонченным искусством, если вы хотите закрыться так, чтобы нападающий об этом и не узнал.              – Значит, с меня хватит и основы, – вывел Гарри. – Утонченность навряд ли можно назвать моей сильной стороной.              – Хм-м… едва ли мне удастся выдумать более утонченный способ прибытия в Хогвартс, чем на летающем маггловском автомобиле, – прокомментировал Снейп.              Гарри закатил глаза.              – Мы сейчас не об этом, – вздохнул он.              – Итак, ваш барьер, мистер Поттер? – спросил Снейп, вернув его к первоначальному обсуждению.              – Ах, да. Я бы попробовал воду.              Снейп кивнул в знак согласия.              – Еще один образ необходим для отвлечения внимания. Он должен символизировать приятное воспоминание, либо же действие, от которого вы неизменно получаете наслаждение. Закрываясь выбранным барьером, вы в то же время должны подбросить отвлекающий образ. Отвлечение необходимо больше для себя, чем для пытающегося ворваться в ваш разум легиллимента. Так вы сосредотачиваете свое внимание на чем-то обыденном, повседневном и приятном…              – Полет, естественно, – сказал Гарри. Он легко мог вообразить, как нарезает круги в воздухе над Черным озером на метле, фестрале, гиппогрифе… да хоть на драконе.              Снейп вновь кивком выразил одобрение.              – Наконец, вам понадобится способ исчезновения. Он должен скрывать – затенять – вашу личность. Представьте, что ваше сознание скрыто в глубоком колодце, либо позади ревущего водопада. В то время как ваш мозг отвлечен картиной парения на метле, вы продолжаете скрываться. Если я попытаюсь проникнуть в ваш разум в то время, как вы находитесь в этом состоянии, и ваш барьер окажется достаточно сильным, я увижу лишь ваши воздушные кульбиты. Соедините этот образ с реальным воспоминанием: усядьтесь на своего проклятого гиппогрифа или припомните какой-либо квиддичный матч. После этого исчезните с помощью дезиллюминационного заклинания… или мантии-невидимки.              Гарри покачал головой. Он скользил над поверхностью глубокого темного озера верхом на Клювокрыле.              – Пепел, – промолвил он, вообразив сперва Сириуса, а затем и себя самого обратившимся в пепел и развеявшимся над озером.              Очевидно, Снейп понял его, так как в ответ кивнул.              – Но почему мне необходимо исчезнуть? – поразмыслив, спросил Гарри. – в чем тогда смысл отвлекающего маневра?              Снейп на мгновение замешкался, после чего вник в суть вопроса.              – Исчезнуть должен не тот вы, который участвует в отвлечении, а настоящий вы. Если маневр работает, а барьер возведен, то вы пытаетесь исчезнуть из настоящего местоположения и скрыться за – или внутри – барьера. – Снейп поднялся. – Мы начнем практиковаться чуть позже. Приближается обеденный час, а после обеда мы займемся изготовлением зелья для шрамов. В 14:00 вы будете выполнять свои упражнения, а затем читать – или дремать – на веранде.              – Профессор Снейп, – позвал Гарри направившегося к кухне зельевара. – Не могли бы вы сказать, какой барьер используете при окклюменции вы? Или какое отвлечение?              Снейп на мгновение замер в дверном проеме, прежде чем обернулся к Гарри.              – Моим отвлечением также является полет, – осторожно ответил он. – Идемте, поможете с овощами.              Гарри последовал за ним, задаваясь вопросом, почему Снейп замедлил с ответом. Он попробовал вообразить Снейпа, наслаждающегося полетом на метле, и потерпел крах. Но профессор ведь сам сказал, что отвлечение должно быть именно приятным ощущением? Вдруг ему на ум пришла картина: Снейп в образе огромной летучей мыши из подземелий, скользящий в воздухе без посторонней поддержки, а за его спиной величественно развевается черная мантия – такой свободный, каким ему не доводилось чувствовать себя за всю жизнь.