* * *
Проходит ровно неделя, и Эмма решает, если прождёт ещё день, то умрёт. На самом деле умрёт, потому что так ужасно она себя ещё не чувствовала. Даже Лиллит стала её сторониться. Эмма плохо спит, а если засыпает, то ей снятся кошмары. Какой-то зеленый монстр склоняется над ней и прожигает ядовитым взглядом. Но страшней всего были звуки. Монотонный лязг металла и тихое завывание, а потом издевательский смех. От него Эмма каждый раз просыпается в поту. Её сковывает такой страх, что она уже боится закрывать глаза. Эмма почти не ест. Её тошнит от одного запаха. Пару раз она, зажав рот, выбегает из столовой. Лиллит даже полушутя, полусерьёзно спрашивает, не беременна ли она. Эмма отмахивается от неё. Глупость же полная. Но что-то с ней точно не так. Это замечает и сестра Астрид, заставляя сходить к доктору. Эмма не хочет, кроме Реджины, она вообще ничего не хочет, но сестра Астрид настаивает. Она угрожает пожаловаться матери-настоятельнице, и Эмма соглашается. Противный докторишка как болванчик кивает головой, когда проводит осмотр на кушетке. Он делает озабоченный вид, но Эмма ему не верит. У него холодные костлявые руки, и ей мерзко от его касаний. Под конец он говорит, что у Эммы сильное переутомление, она истощенна и нуждается в отдыхе, что означало — Эмме запретили посещать тренажерку. Сестра Астрид заверила его, что закроет на время любимую комнату Эммы, потому что знает своих послушниц. Так у Эммы отобрали последнее отвлечение. Перед уходом доктор просит зайти к нему через пару дней, он приготовит смесь из нужных лекарств, и Эмме станет лучше. От отображения в зеркале Эмме становится жутко от самой себя. Глаза красные и воспалённые, а под ними не просто тени, а настоящие тёмные мешки. Лицо опухшее, как и всё тело. Эмма ощущает себя, как надутый мешок. Кожа чешется и болит. Местами она расчесывает себя до крови. Всё время её то морозит, то бросает в жар. Перепады настроения сводят с ума. В один момент она хочет рыдать в подушку, а в другой разбить что-нибудь. Но самое невыносимое — это хаос в голове. Постоянные, мучительные мысли о Реджине и о их ночи. С утра до вечера она прокручивает незабываемые моменты, и чем чаще она это делает, тем больше уверяет себя, что могла сделать лучше. Она могла быть нежнее и более чуткой. Она должна была дать Джине больше времени. Это же Джина! Она утончённая, хрупкая, нежная, ранимая. Она совсем не такая как Лиллит или Триш. И любить её надо не так как Лиллит или Триш. Хотя, нет. Их она не любила, их Эмма брала, а Реджину она хотела любить. И теперь, воспроизведя в голове ту ночь, в Эмме всё сильнее укоренялась уверенность, что-то, как она всё сделала, мало походило на любовь. Наверное, поэтому Реджина так на неё разозлилась. Эмма разочаровала её, показала себя тупым озабоченным подростком. Она не сможет жить дальше, если Реджина не простит её. Просто не сможет. Утром сестра Астрид снова тащит Эмму с собой к доктору, потому что Эмма совсем забыла о нём и не пришла. Под зорким оком монахини ей вкалывают шприц с какой-то желтоватой жидкостью. Эмма морщится и хочет сопротивляться, но дряблые руки старика держат крепко. Потом сестра Астрид провожает её до комнаты и велит отдыхать. Эмма лежит на кровати совсем недолго, когда чувствует, что ей на самом деле становится лучше. Кожа больше не чешется и у неё, кажется, даже просыпается аппетит. Минута за минутой и Эмма физически ощущает прилив сил. Наполняемая энергией она подскакивает с постели и первым делом собирается принять душ. Кажется, она дня два этого не делала. Эмма принимает горячий душ, потому что всё ещё мёрзнет, хотя на улице стоит жара. Она согревается и даже идёт со всеми в столовую, потому что время обеда. Она не разговаривает с девочками, потому что голова занята планами. Во время еды Эмма решает, что сегодня же пойдёт к Реджине и извинится. Сделает всё что угодно, чтобы только вернуть Джину. Выглядит она всё ещё хреново, но переполненная эмоциями Эмма чувствует себя в тысячу раз лучше, чем ещё сегодня утром и покупает огромный букет цветов на все имеющиеся у неё деньги. Продавщица убеждает, что если использовать только пару видов, будет красивее, но Эмма так не хочет. Эмма хочет все. Потому что Джина любит все цветы, самые разные, а Эмма хочет, чтобы ей обязательно понравилось.Dark Future — Dos Brains
Дорога от цветочного магазина до белого особняка занимает двадцать минут. За это время в душе Эммы образовывается такой душевный подъем и уверенность, что теперь всё станет хорошо, что она даже не замечает, как оказывается на заветном крыльце перед приоткрытой дверью?.. Это кажется странным. Может, Джина уехала и забыла запереть, но машина перед гаражом. Джина дома. Может, она только что вернулась? Или выходила в сад? Джина любит работать в саду. Она точно обрадуется букету. С широкой воодушевлённой улыбкой и радостью на сердце Эмма переступает порог. Она останавливается на секунду и прислушивается. Дом встречает её тишиной, но потом Эмма слышит звуки из глубины дома и идёт. Она уже видит перед собой прощающую улыбку Реджины и раскрытые объятья. Они обнимутся и, быть может, даже поцелуются, и всё снова станет хорошо. По-другому просто не может быть. Джина ведь обещала, что никогда не бросит Эмму, потому что она любит её, а Эмма любит Джину. Звуки, источник которых Эмма не может распознать, становятся всё отчётливей, когда Эмма приближается к одной из комнат. Дверь на распашку. Реджина, наверное, там. Вдруг Эмма слышит какой-то скрип и отчётливый протяжный стон. Неужели Реджина поранилась? Эмма ускоряется и через секунду стоит на пороге. Ягодицы. Мощные, но бледные ягодицы, сокращающиеся в быстром темпе ягодицы — первое, что Эмма фиксирует в помещении. Затем ноги. Накаченные волосатые широко расставленные ноги. Эмма поднимает рассеянный взгляд выше на широкую, блестящую от пота спину, на которой мышцы ходят ходуном. А с накаченных плеч свисают две изящные ноги, такие же голые. И это огромное обезьяноподобное тело пыхтит. Двигается и пыхтит. А в такт его движениям до Эммы доносятся стоны. А ещё шлепки. Громкие и мокрые. Шлёп, шлёп, шлёп… Теперь понятно откуда шум. Эмма не дура. Она понимает, что эта обезьяна трахает кого-то на хозяйском столе. Она в ступоре, потому что не может себе представить, у кого на такое хватило смелости. Если Джина узнает… Ноги сами делают несколько шагов вдоль стены. И вот Эмма уже стоит в паре метров сбоку от развлекающейся парочки, и у неё отнимает дыхание. Сердце перестаёт биться. Кожа, будто покрывается тонким слоем льда. Волосы, тёмные, длинные, до ужаса знакомые волосы первыми бросаются в глаза и оставляют кровавый ожог в сознании. Потом губы. Пухлые приоткрытые губы, с которых не перестают слетать стоны. Глаза закрыты, но Эмме не нужно в них смотреть, чтобы знать кому они принадлежат. Эмма хмурится и яростно трясёт головой, потому что мозг отказывается принимать очевидное. Это не может быть Реджина. Это кто-то похожий. Знакомая Джины, которая воспользовалась пустой комнатой. Джина точно где-то наверху, или её вовсе нет дома. Глаза непроизвольно снова открываются, потому что Эмма должна убедиться. И именно в этот момент, будто специально для неё, громила сбрасывает стройные ноги со своих плеч и одним движением переворачивает хрупкое тело. Родное лицо мелькает перед глазами и отрицать больше невозможно. Это Реджина. Её любимая Джина, которую имеет какой-то мужик на столе её покойного мужа. За миг в ней всё меняется. Пожар вспыхивает в самом центре грудной клетки, и нестерпимо болезненным пламенем распространяется по всему телу. Сердце долбится как в набат. Дыхание учащается с каждой секундой. Перед глазами появляется какая-то пелена. Эмма смотрит будто какое-то кино. Грязную жёсткую порнушку. Ведь именно так всё и выглядит. Эта горилла одной рукой держит член, а другой нагибает Джину над столом и пристраивается сзади. Эмма таращится на дубину, тыкающуюся Джине в ягодицы. На секунду она ужасается, потому что уверена, что этот урод разорвёт Джину своей штукой. Господи, Лиллит была права, её страпон до смешного маленький по сравнению с… этим! Тем больнее было слышать длинный гортанный стон, вырывающийся из горла Реджины, когда огромная штука полностью в ней исчезает, а затем её стоны становятся отрывистыми. Кажется, даже стол сдвинулся с места. Реджина прижимается лбом к деревянной поверхности. Эмма не видит её лица. Оно спрятано за волосами. Но она слышит звуки, стоны, которые та так отзывчиво издаёт. Огромные, кажущиеся неестественными, ручищи крепко держат её за ягодицы. Маленькое хрупкое тело буквально насаживают на огромный член. А Джина… Джина позволяет это. Нет. Хуже. Она поощряет это своими стонами, своей выгибающейся спиной, руками, которые отчаянно ищут за что бы уцепиться. А громила всё долбится и долбится в неё. А Эмма стоит и смотрит, и смотрит, и понимает… Понимает, что она здесь не нужна. Из горла рвётся истерический смех. Потому что… Она никогда не была лучшей. Она не нужна Реджине. Реджина её отвергла. У неё никогда не будет такого члена, или таких мышц, или таких здоровых рук, которые оставляют на мягких ягодицах алые отметины, хлопая по ним. На что Реджине совсем плевать, потому что ей нравится. Она же тащится под этим мужиком! Жизнь Эммы началась со знакомства с Реджиной. Эмма сложила для себя мирок из каждой их встречи, каждого ласкового слова, каждой улыбки и нежного касания. Каждый момент мозаикой складывался в нечто прекрасное. День за днём хрустальных кусочков становилось всё больше и больше. Они крепли от нарастающей веры в любовь. Они искрились и сияли яркими красками. Дарили счастье и веру в будущее. Позволили расправить крылья и взлететь. Эмму трясёт. Всё тело колотит и в одно мгновение её волшебный удивительный мир взрывается и разлетается вдребезги. Эмма видит осколки, исчезающие в никуда. Любящие улыбки искривляются, превращаясь в уродливые гримасы, тёплые мягкие касания оборачиваются в ледяные жестокие удары, ласковые слова кричат в ушах насмешками и унижениями. Краски тухнут, свет гаснет. Эмма погружается во тьму, где нет больше радости и смеха, где нет больше тепла и нежности, где нет любви. Там только одиночество и боль. Боль, раздирающая невыносимая. Будто внутри в неё всадили горящее клеймо. Там, где сердце, которое больше не бьется. Оно сгорает в агонии. Грудную клетку сдавливает настолько сильно, что Эмма хочет вырвать из себя проклятое доверчивое сердце. Она хочет избавиться от этой боли. Букет с шумом падает на пол, потому что Эмма хватает себя за футболку и тянет. Она не замечает, что движение на столе прекратилось, что мужик и Реджина одновременно оборачиваются и видят её, с выпученными покрасневшими и опухшими глазами, бледную, почти серую, рвущую на себе футболку. — Эмма… Хриплый выдох родного голоса стреляет в упор, в грудь. Там где боль. И сердце разрывается в клочья. И воздух замирает вокруг. Застыла каждая пылинка. Картины несутся перед глазами. Калейдоскоп мнимого счастья. Он вертится и вертится. Безумный смерч засасывает в неизбежность. Гнилая правда просачивается в мозг и жжет, сжигает всё хорошее, что было и что могло бы быть. И из пепла рождается ненависть. Необузданная, ослепляющая, неконтролируемая ненависть. Эмму сотрясает. Её трясёт, как на электрическом стуле. Нечто страшное и не поддающееся контролю поднимается внутри. Из самых глубин, как дьявол из преисподней, вырывается удушающая ярость. Эмма делает шаг назад. Сжимает кулаки и зубы и отступает дальше. Там ваза. Большая керамическая. Эмма не видит и падает. И ваза тоже. Грохот. Неудача. Ещё один позор. Она ничтожество. Никто. Она ненужная. Ей здесь не место. Эмма поднимается. Осколки врезаются в ладони. Боли нет, но алый цвет на бледной коже срабатывает как спусковой механизм. Она хватает огромный обломок бывшей вазы, вскакивает на ноги и швыряет… в шкаф с витриной. Ещё больше осколков разлетаются в стороны. Но это помогает опять начать дышать. Воздух, а вместе с ним и мир вокруг снова оживает. — Эмма!.. — снова родной голос, но громче, шокированней. Эмма оборачивается. И снова кровь. Не её. Реджины. Алая струйка стекает с губ на подбородок и ниже. На голубом материале растекаются яркие пятна. Реджина больше не голая. На ней рубашка. Слишком большая. Его. Эмма поднимает взгляд в чёрные глаза, как у демона. Нет, нет. Это не демон. Это Реджина. Её Джина, и она ранена. Из-за Эммы. Из-за стекла. Эмма хочет шагнуть к ней, но взгляд натыкается на мужика рядом. Эмма узнаёт его. Это шофёр. Тот, кто держал руку у Джины на талии, когда сажал в машину. Они уже тогда были вместе! Реджина лгала ей. Всё это время лгала, а Эмма верила! Дура, какая же она доверчивая тупица. Знала же, что такая как Джина никогда не полюбит такую как Эмма. Реджина отказалась от неё. — Эй, девочка, — резкий мужской голос, как нож режет по слуху. Эмма раздувает ноздри, сжимает кулаки и надвигается. В ней бушует нечто первобытное, дикое. Оно рвётся наружу, и, Эмма хочет выпустить этого зверя, натравить на этого мудака. Но движение Реджины — она прижимается к голому мужскому плечу, и её обнимают в ответ — как еще один выстрел на поражение сотрясает сознание Эмма. Это конец. Это больше не её Джина. Она никогда не была её. — Эмма… — на этот раз пугливо и с опаской. С таким же видом Реджина смотрит на неё, как будто Эмма псих, сорвавшийся с катушек. А может это она и есть? Реджина делает к ней шаг. Эмма выставляет перед собой руки. — Нет, нет… — она яростно трясёт головой. — Нет… — она не хочет слышать снова лживые слова. Она не хочет, не хочет. Зверь внутри всё больше беснуется. Это точно дьявол в ней, и за собой он тащит весь свой ад, потому что Эмма чувствует его жар. Она сгорает. Она смотрит на свои руки, и, кажется, что кожа плавится, становится чёрной, и как смола стекает вниз. Позади препятствие. Стена. Эмма пятится по ней вбок, пока наконец видит дверь. Она бежит. Лёгкие пылают и будто испускают огонь. Эмма даже видит оранжевые языки, которые вырываются у неё изо рта. Она проклята. Демон завладел ею. Входная дверь. Эмма уже на улице. Она не успевает вдохнуть. Она врезается во что-то. Нет, в кого-то. Их двое. Миссис Миллс. Это она. Её лицо вдруг превращается в змеиное. Ядовитая кобра высовывает свой раздвоенный язык. Эмма в ужасе отскакивает и слышит смех. Рядом со змеёй мужик с палкой и мерзкой ухмылкой на тонких губах. Это кинжал в его руке? Он будет нападать. Но Эмма быстрее. Она кидается на мужика и отшвыривает его, как куклу. Змея визжит, а Эмма хочет больше. Больше разрушений, больше страданий, больше ярости. Потому что ярость притупляет боль. Эмма не хочет её чувствовать. Она оборачивается и взглядом натыкается на розы. Красивые, алые, как кровь. Кровь Реджины. Реджина любит розы, но Реджина не любит её! Два шага и в ладони впиваются острые шипы. Рывок, еще рывок и огромный куст в её руках. Она кидает его под ноги и топчет, топчет и хохочет. Громко, издевательски. Как одержимая она выдирает один куст за другим. Лепестки истерзанных бутонов ковром покрывают благородную землю. Эмме всё мало. Лицо покрыто потом, руки дрожат и кровоточат. Взгляд Эммы останавливается на машине за ограждением. Машина Реджины. Она любит свою машину. Но Реджина не любит Эмму. Эмма перескакивает через низкий забор и с разбегу вбивает ступню в дверцу. Потом снова и снова, затем начинает кулаками молотить по окнам. Вмятины на металле и паутины трещин на стёклах, как бальзам на душу, и подмывает бить ещё сильнее. Эмма уже не чувствует ни рук ни ног. Она вообще ничего не чувствует. Не слышит и не видит. И это хорошо. Поэтому она продолжает и не слышит сирен, не замечает прибытие машин. Она только начинает осознавать, что кто-то её хватает. Грубо и сильно. Но Эмма ощущает силу демона внутри себя. Им её не победить. Никому её не остановить. Эмма рычит и вырывается. Молотит руками вокруг себя. И враги исчезают, но снова появляются и снова нападают. Они безликие с острыми ногтями. Но Эмму им не запугать. Она сильнее. С какой-то игривой лёгкостью она раскидывает безжалостных монстров и победоносно хохочет. Как вдруг на неё наваливаются сразу несколько и опрокидывают на землю. Эмма рычит первобытным рыком, хочет придать себе сил, но в этот раз их слишком много. Они давят сверху, обездвиживают полностью и что-то острое втыкается в руку. Эмма не может дышать. Пламя больше не вырывается из груди. Дикий зверь внутри жалобно скулит и сдаётся. Тело сотрясает озноб. Пожара больше нет. Теперь лёд сковывает лёгкие. Сердце замедляется. Всё затихает. Становится так спокойно, и Эмма погружается во мглу.