Цена выживания

На третий день Томас, уставший блуждать в собственных мыслях, разводит бурную деятельность: обсуждает план, готовится ко встрече с «Правой рукой» — что угодно, лишь бы не думать о Ньюте, о голосе в голове и о своих снах. Томасу просто необходимо что-то делать, чем-то себя занять. Бренда старается находиться рядом, и это успокаивает Томаса, пока они не выходят наружу. Внешний мир негостеприимно встречает их направленными в грудь стволами, но в этот раз все настроены решительно и не собираются молча сносить очередную оплеуху от судьбы. Нужно только поймать момент, потому что бросаться на вооруженных людей сразу — слишком глупо. Очередная тюрьма снова собирает часть глэйдеров вместе, будто это их пожизненное кредо — сначала попадаться в мышеловку, потом упорно искать из неё выход, чтобы снова угодить в новую. Томаса совершенно не устраивает такой расклад. Теперь не устраивает. Встреча с Терезой селит сумятицу в душе и лишает спокойствия — слишком много всего между ними произошло, чтобы Томас мог просто сказать: «Привет, ну как ты?» Тереза расстроена, и выглядит это очень искренне, хотя Томас ещё не решил, можно ли ей верить. После их разговора он на удивление не испытывает злости, просто растерян и немного обижен. Сейчас его мысли больше заняты планом побега, а общение с Терезой никак ему не помогает, поэтому он просто пытается выкинуть мысли о девушке из головы и придумать план. Пока он думает, импульсивный Минхо берёт ситуацию в свои руки, и в итоге благодаря именно его порыву они меняются ролями со своими тюремщиками. За следующие полчаса Томас узнаёт, что ни черта не смыслит в допросах и что Минхо, оказывается, может выстрелить в безоружного человека. Сам Томас понимает, что не в состоянии нажать на курок. Это не горячка боя, когда инстинкты берут верх и голова просто отключается. Это — другое. А сейчас Томас вообще не уверен, что смог бы пристрелить кого-то, даже если бы от этого зависела его жизнь. С одной стороны, он косится на Минхо с уважением, а с другой — его пробирает до костей это наплевательское отношение к чужой жизни со стороны друга. «Ты не можешь спасти всех», — всплывают в голове недавние слова Бренды. Томас это понимает, но и к ненужным жертвам он пока не готов. Только вот ответы на вопросы получить всё равно нужно. Заговоривший под дулом пистолета пленник порождает новый рой вопросов, ответить на которые не может уже никто из троицы охранников. Зачем «Правой руке» красть иммунов? Это совершенно не вяжется с тем, что они узнали об организации от Галли несколько дней назад. Это вообще ни с чем не вяжется! Голова Томаса готова взорваться от непонимания, и встреча с руководством «Правой руки» — единственное, что может как-то прояснить ситуацию. Томас принимает решение за доли секунды, а вот на то, чтобы уговорить на новый план Минхо, приходится потратить в разы больше времени. Втроём с Брендой и одним из охранников они двигаются к фургону. Наверное, это не самое умное решение, но Томаса мутит от одной мысли, что придется два часа пробираться через город, наводнённый шизами. Спасибо, ему и тех туннелей после Жаровни на всю жизнь хватит. Поездка по городу проходит для Томаса как в тумане: его трясёт, когда они сбрасывают через капот женщину-шиза, решившую покататься вместе с ними; когда они нарываются на толпу в переулке и машина никак не может сдвинуться с места; когда Томасу приходится стрелять в этих чудовищ, лезущих внутрь через разбитое стекло. Машина вырывается из оцепления, Томас, тяжело дыша, падает на сидение, и окружающие звуки сливаются в далёкий неразборчивый шум, будто он находится на глубине под толщей воды. Томас неотрывно смотрит в глаза, давно потерявшие сходство с человеческими, и ощущает сковывающий тело ужас. Шиз неистово бьётся в кандалах, раздирая запястья и щиколотки до мяса. Кровь медленными тягучими каплями падает на пол, собираясь в тёмные, почти черные лужицы на сверкающем белизной кафеле. От его воя, кажется, звенит в ушах, хотя толстое стекло глушит звук. Томас вздрагивает, когда ладони Авы Пейдж мягко ложатся на его плечи. — Вы должны присутствовать, но я понимаю, как вам тяжело. Поэтому я сейчас здесь, с вами. Её голос вразрез словам сух и равнодушен. Доктор Пейдж чуть сжимает пальцы, но Томасу непреодолимо хочется дёрнуть плечом, чтобы разорвать этот неуместный контакт. Он отвлекается на человека в зелёном костюме, который проворно вводит шизу в вену вещество. Женщина на койке на мгновение замирает, а затем выгибается нереальной дугой, и её вой переходит в визг, от которого все присутствующие хватаются за уши. Томас огромными от ужаса и омерзения глазами смотрит на то, как она бьётся в кандалах, изрыгая изо рта чёрную пену, пока не затихает. Тело ещё конвульсивно подёргивается, Томас, больше не в силах наблюдать за этим, отворачивается, чтобы встретиться взглядом со стоящей рядом Терезой. И от непоколебимой уверенности в необходимости всего происходящего, которую он видит в её глазах, пробирает больше, чем от того, что творится за стеклом. Томас сглатывает, осознавая наконец, что вокруг стоит тишина. Кажется, Бренда окликает уже не первый раз — её голос полон беспокойства. Томас кивает ей и смотрит на Лоуренса, который говорит, что их ждут снаружи и что нужно выйти. Но Томас не готов. Он вообще сейчас ни к чему не готов! Лоуренс выскальзывает из фургона первым, затем стучит им. С ходу устраивать наезды на толпу вооружённых людей — не самая лучшая идея, поэтому Томас выбирает правду. Это срабатывает, и им позволяют увидеться с нужными людьми. Томас вздрагивает, натыкаясь взглядом на обезображенное лицо Галли, и невольно отводит взгляд. Тучного человека, сидящего рядом, глэйдер представляет как главного. Почему-то Винс совершенно не вызывает доверия у Томаса. — Ты бы здесь не стоял, если бы сам хоть немного верил в успех ПОРОКа. Иначе зачем бежать из лаборатории в поисках мести? Ведь именно мести ты ищешь, да? Томас отрицает это, но изнутри поднимается какое-то чуждое чувство предвкушения. Чутьё подсказывает, что прорыв в лабораторию ПОРОКа по этому плану вполне может сработать. Винс не договаривает мысль до конца, но Томас понимает всё сам и кивает. Он готов помочь, ведь его там ждут с распростёртыми объятиями. И он сделает это! Откроет путь «Правой руке». Сейчас ему плевать, что это может стоить жизни. Он никуда так не мечтает попасть, как обратно в стены лаборатории. Попасть туда, чтобы уничтожить это место раз и навсегда. Чтобы ПОРОК больше не мог мучить и убивать его друзей. Пока обсуждают план, в голове навязчиво крутится мысль о том, что Винс не говорит всей правды, что он умалчивает какие-то мелкие, но очень важные детали... «Никто не говорит всей правды, Томас». Он дёргает головой, пытаясь не отвлекаться от изучения «глушилки». Перед уходом Бренда смотрит на него умоляющим взглядом и просит не умирать. Томас обещает вернуться просто потому, что она хочет это услышать и для неё это очень важно. Томас почти уверен, что обещание сдержать не получится. Но остановить его не может уже ничего. Лоуренс ведёт машину с особой осторожностью. Томас смотрит в окно на проносящиеся мимо дома, улицы, площади и не может поверить, что это тот же город, в котором они были всего несколько дней назад. Он совершенно его не узнаёт. Из пустынных подворотен и брошенных машин на шум проезжающей машины периодически выползают шизы разной степени потрёпанности, будто сидели там давно и ждали, когда можно будет наконец больше не прятаться. Пару раз им приходится отстреливаться от самых настырных и отчаянных. Патронов становится меньше. Томасу жутко не от того, что мир сошёл с ума, гораздо страшнее, что он так долго и успешно притворялся нормальным. Полотно автострады ложится под колёса, бодро отмеряя пройденные мили на пути к аэродрому, когда впереди возникает непредвиденное препятствие. Томас подбирается, вытаскивая пистолет и взводя курок. Он смотрит на хаотично передвигающиеся машины впереди и группу шизов, и ему кажется, что в этот раз они попали по полной программе и проскочить не удастся. Лоуренс так отчаянно давит на газ, что Томас почти не успевает испугаться. Он вцепляется в сидение побелевшими пальцами, только когда видит идущую сбоку на таран машину и понимает, что столкновения не избежать. Ударом его отбрасывает к противоположной стене, и он ощутимо прикладывается виском об стекло. Когда машина перестаёт крутиться и замирает у отбойника, Томас натыкается взглядом на одинокого шиза, и его пробирает до костей. На дороге стоит Ньют. Лоуренс кричит на него, но Томас решительно вылезает из машины. Он не знает, чего боится больше — безумия, которое плещется в его некогда лучшем друге или своего нежелания это безумие признать. Но он точно не может просто повернуться и уехать. Он должен попытаться сделать хоть что-то! Томас медленно приближается к Ньюту, ожидая чего угодно, но только не этого. Не сожаления в голосе друга и не полного осознания происходящего от него. Они разговаривают почти нормально, и у Томаса в груди селится надежда на то, что всё можно исправить: что он сейчас уговорит Ньюта сесть с ним в машину и они уедут вместе, а потом обязательно что-нибудь придумают. Это даже в голове звучит бредово, но надежда уже успевает укорениться в душе, и теперь вырывать её придется с мясом. Ньют обвиняет Томаса, брызжа слюной, и в его глазах горит такая ненависть, которую человек, казалось бы, не способен испытывать. Томас пытается абстрагироваться от его слов, но выходит плохо. Непонимание и обида жгут в груди. Уговоры будто срывают резьбу — Ньют гротескно скалится и бросается вперёд, сбивая Томаса с ног. Заряд, пущенный из машины, лишь чудом не попадает в них. Ньют выплевывает ему в лицо гневные слова, сидя сверху, они льются потоком и ранят почти так же больно, как пули. Томас, обмирая, с ужасом смотрит на Ньюта. Рука против воли тянется к пистолету, а пальцы мертвой хваткой вцепляются в него. Томас пытается тянуть время, хотя в глубине души уже знает, что это тупик и выход из него только один: бросить друга, потому что спасти его он не сможет. Томас не улавливает мгновенную перемену, после которой Ньют резко хватает Томаса за руку с пистолетом и приставляет дуло себе ко лбу. Он кричит, уговаривает, обвиняет Томаса, но тот не может выстрелить. Просто не состоянии. — Прошу, Томми, пожалуйста! Томас зажмуривается, потому что больше не способен смотреть в эти полные отчаяния и мольбы глаза. Сейчас он мечтает умереть сам. Как глупо было полагать, что он способен хоть что-то изменить... «Я помогу», — звучит в голове уверенный и спокойный голос. Чувствуя, как душа летит в черную бездну, Томас спускает курок. В каком-то тумане он добирается до машины, падает на заднее сидение, не замечая, как Лоуренс рвёт с места под визг покрышек. У Томаса перед глазами стоит Ньют. Лучший друг, которого он убил собственными руками. — Что я наделал? — вырывается вслух против воли. Томас с отвращением отбрасывает пистолет на сидение, словно тот — змея, способная его ужалить. «Так было нужно». — Заткнись! ЗАМОЛЧИ! — Томас срывается на крик, зажимая уши руками, будто это может помочь. Лоуренс и пилот спереди сочувственно молчат, никак не комментируя его поведение. Приходит уже привычная тошнота, но Томас ей даже почти рад. Он поднимает трясущиеся руки и закрывает ими лицо. Сквозь пальцы текут горькие слёзы. Ком встаёт в горле — не продохнуть, и Томасу приходится прикусить щёку, чтобы не зареветь в голос. Во рту стоит противный металлический привкус, от которого тошнит ещё больше. Ему кажется, что он слышит грохот, с которым рушится вокруг него мир. Машина подпрыгивает на паре кочек и въезжает в темноту ангара. Томаса вытаскивают из неё и запихивают в берг. Он послушно делает всё, что говорят, но на автомате и с абсолютной безразличностью ко всему. Сознание пребывает в каком-то заторможенном состоянии. — Думаешь, он справится? — женщина говорит очень тихо, стоя у входа и косясь на Томаса. Лоуренс подталкивает пилота к креслу, наклоняясь и отвечая ей так же тихо: — На переправе лошадей не меняют. Томас прекрасно слышит их. Каждое слово и интонацию, но ему плевать. Абсолютно. Он сворачивается калачиком на креслах в грузовом отсеке, закрывает глаза, ощущая, как мелко подрагивает берг, гудя разогревающимися двигателями, и мечтает проснуться с осознанием, что всё произошедшее оказалось просто кошмаром. Отчаянно хочет, чтобы Ньют подошёл, сел рядом и признался, что его тоже мучают кошмары, а Алби с улыбкой заявил бы: «Ну вы и слюнтяи». И чтобы Чак хлопнул его по плечу, припечатав своим «Да кланк всё это!». На глаза снова наворачиваются слёзы. Томас лежит, бесцельно скользя взглядом по пластиковой обшивке стены перед собой, и ненавидит мир, сначала подаривший ему друзей, а затем отобравший их особо изощренными способами. Постепенно усталость берёт своё, тело расслабляется, и он проваливается в глубокий сон. Лоуренс, проходя мимо, заботливо накрывает Томаса найденным в закромах пледом и возвращается к пилоту. — Ну как он? — Женщина деловито и уверенно ведёт берг. — Заснул. — Лоуренс плюхается на соседнее кресло. — Чем вообще думал Винс, когда доверял этому ребёнку самую сложную часть операции?! — Он далеко не ребёнок. — Лоуренс устало потирает глаза. Он понимает её возмущение и опасения, но сейчас это лишнее: процесс уже запущен, изменить они ничего не в силах. Если кто-то и сможет проникнуть в лабораторию — то именно Томас. — Хватит лясы точить. Делаем свою работу и точка. — Как знаешь... — неожиданно легко сдаётся она. Лоуренс устраивается в кресле поудобнее и закрывает глаза — ему искренне жаль парня, к сожалению, он слишком хорошо понимает, как Томасу сейчас фигово. После того как самому Лоуренсу пришлось убить сначала мать, а затем и любимую сестрёнку, поддавшихся Вспышке, он месяц не мог толком спать. Так что Томас, можно сказать, держится молодцом. Во всяком случае, парень спит, хоть и беспокойно ворочаясь, но спит. *** Запах бьет в нос ещё за три коридора. Противный запах лаборатории, который Томас не может разложить на составляющие, но узнаёт моментально, потому что его невозможно ни с чем спутать. Он готов поклясться, что это место пахнет болью, и не понимает, как Тереза может проводить здесь сутки напролёт. Осторожно высунувшись из-за угла, он проверяет, не идёт ли кто по коридору, и, убедившись, что всё чисто, быстро добегает до двери в медотсек, внутренне опасаясь, что украденная ключ-карта может не сработать. Но замок послушно щелкает и приглашающее мигает зелёным огоньком. Томас сразу ныряет внутрь, тихо прикрывая за собой дверь. Окидывает беглым взглядом небольшую комнату, заставленную медицинским оборудованием, выдыхает, видя, что кроме испытуемых людей в ней больше никого нет. Оба лежат на специальных столах в центре помещения. Томаса слегка потряхивает от задуманного, но он сжимает ампулу в кармане и решительно направляется к ним. Первый парень, такой же подросток, как и он, Томаса не интересует. Томас здесь не из-за него. Он огибает первый стол, приближаясь ко второму, и окидывает взглядом распростертого на нём человека. Он крупнее и старше первого, и Томас точно помнит, как его зовут. О-о-о! Он помнит имена всех, кто издевался над ним и его друзьями здесь, в ПОРОКе! И Томас запоминает их не просто так. Грудь парня часто вздымается под белой футболкой, но глаза закрыты. Томас оттягивает ворот, разглядывая то место, куда его ужалил гривер. Выглядит вроде неплохо, во всяком случае, по сравнению с предыдущими испытуемыми. Сколько людей ПОРОК уже пустил в расход в попытках натренировать монстров и выработать подходящую сыворотку, знает только Ава Пейдж. Для него это неважно. Томас хочет смерти всего двадцати. И один из них сейчас как раз лежит прямо перед ним. Томас вытаскивает из кармана ампулу, ту самую, припасённую с Чистки, и отходит к изголовью стола, где стоит небольшая тумба, на которой уже лежит подготовленная сыворотка. В одном из ящиков удаётся найти и шприц, и иглу. Томас медленно и неумело набирает в него содержимое своей ампулы и только с третьего раза извлекает из поршня сыворотку. Руки слегка подрагивают, но если Томас и медлит, перед тем как ввести в неё яд, то не дольше пары секунд. — Эй... Парень... — слабым сиплым голосом окликает сзади первый испытуемый, из-за чего Томас вздрагивает и чуть не роняет всё на пол. — Помоги! Он кидает на подростка быстрый взгляд через плечо и сразу же отворачивается. Его вроде бы зовут Бен, и они, скорее всего, даже встретятся когда-то в лабиринте. Если он, конечно, переживет очередной эксперимент. В любом случае это неважно — парень всё-равно не будет ничего помнить. Томас проверяет сыворотку на свет, убеждаясь, что цвет и прозрачность не поменялись, вставляет обратно в поршень и кладёт на то же место. На соседнем столе вяло дёргает крепления подросток, шипя сквозь зубы, и, не бросая бесплодные попытки, снова обращается к нему: — Помоги мне, пожалуйста! Томас молча собирает все использованные предметы, заметая следы своего присутствия, и прячет их во внутренний карман толстовки, намереваясь выкинуть это где-нибудь в другом месте, и быстро направляется к выходу. Желание дождаться, когда второй парень придет в себя, чтобы торжествующе посмотреть в его глаза, очень велико, но если Томаса застукают здесь, то весь его тщательно проработанный план будет сорван. — Ты же Томас, да? — Вопрос настигает его уже у самой двери, заставляя замереть на секунду. — Я не Томас, и я не могу тебе помочь. Он выходит из медотсека не оглядываясь, испытывая смешанные чувства. Когда Лоуренс будит Томаса, тот долго не может сориентироваться и понять, где он находится. Но в итоге сон, настолько реалистичный и осязаемый, уходит, отпускает его, распадаясь на составляющие, и подергивается налётом тумана в сознании. На Томаса вновь обрушивается оглушающая реальность. Ни одно действие перед высадкой не откладывается в памяти. Он настолько растерян, что невольно ищет поддержки у ближайшего человека, но Лоуренс ни разу не улыбается, разговаривая с ним, и Томас окончательно замыкается в себе. Они зависают над заснеженной поляной, он десантируется в пушистый сугроб, смягчающий падение, после чего берг взвывает двигателями, моментально пропадая в низких тёмных облаках. Томас не спешит вставать, вместо этого зачерпывает снег ладонями и растирает лицо, пытаясь взбодриться. Бесполезно. Лучше ему не становится. «Ньют мёртв, мёртв, мёртв...» — звучит набатом в раскалывающейся голове. Томас встаёт, поправляет рюкзак, прячет замёрзшие руки в карманы и шагает в указанном направлении. В голове крутится неправильная мысль о том, что, выполнив свою часть плана, он сможет хотя бы отомстить за смерть друга. Томас ужасается, пытаясь подавить её, но тщетно. И в итоге он смиряется. Во всяком случае, это желание даёт ему силы шагать вперёд, а не лежать, безучастно пялясь в серые облака. Такие же бесцветные, как вся его грёбаная жизнь. Когда давящая тишина становится невыносимой, Томас наконец решается на разговор. «Кто ты?» — падает мысленный вопрос в темноту сознания, где скрывается невидимый собеседник. Почему-то Томас уверен, что он тут, будто может ощущать его присутствие как нечто материальное. «Я — всё то, что ты контролировать не в силах», — моментально отзывается голос, словно только и ждал этого вопроса. Томас чертыхается и сплёвывает, уже жалея, что поддался идиотизму ситуации и начал общаться сам с собой. Впрочем, какая теперь разница. «Что тебе от меня нужно?» «Ты ошибаешься, Томас. Мне от тебя ничего не нужно». Собеседник молчит почти минуту, прежде чем заговорить снова: «Это тебе нужно кое-что от меня. Тебе нужна помощь». «И в чём же?» «В стремлении отомстить». «Ты не прав. Я просто хочу спасти друзей и больше ничего». «Разве?» Томасу мерещится, что в мысленном голосе отчётливо слышен сарказм. — Я не хочу мести, СЛЫШИШЬ?! — кричит он в голос, вспугивая птиц, и продолжает упорно шагать по лесу, утопая по колено в снегу. «Я помогу тебе. Ведь я всегда помогал тебе, Томас». Томас сглатывает горечь и молчит. У него пропадает всякое желание отвечать и тем более спорить. Комплекс ПОРОКа, чужеродный в окружении скал, снега и шумящего вдалеке океана, гостеприимно распахивает двери. Томас смотрит на них, и на ум приходит внезапное сравнение с пастью дракона. Он уверен, что аналогия, выданная нетронутой памятью, весьма подходящая и очень красноречивая. Но пути назад нет. Томас поправляет лямку рюкзака и шагает внутрь. Дженсон встречает его лично и здоровается с подчеркнутой вежливостью, от которой Томаса передергивает. Он думает, что окровавленный халат смотрелся бы на Крысуне менее зловеще, чем этот идеально чистый и отглаженный белый костюм. Для рукопожатия приходится пересилить себя. Томас загоняет внутрь бурлящую ненависть к человеку, шагающему впереди. Ещё не время. Он должен выполнить поставленную задачу, иначе всё будет напрасно. Установить «глушилку» удаётся сразу же, это оказывается до смешного элементарно — в уборную Дженсон самоуверенно и весьма опрометчиво отпускает Томаса одного. Затем они совершенно спокойно идут дальше. Дженсон представляет своих коллег, а у Томаса в ушах всё ещё звучит щелчок входной двери. Он ощущает себя зверем, загнанным в ловушку, и ему приходится ещё раз мысленно напомнить себе, зачем он здесь. Крысун растягивает губы в кривоватой улыбке, заявляя, что для окончания эксперимента требуется его мозг. Томас с трудом сглатывает, внезапно осознавая, что уже давно это знал, просто информация пряталась в недрах его памяти. Крысун с помощниками продолжают что-то лепетать, будто уговаривая его на операцию, и Томас не выдерживает, срывается, выкрикивая им в лицо обвинения в сборе иммуннов, но Дженсон спокойно отвечает, что пойдет до конца, и Томас сдувается. Какой смысл спорить? Его называют мостом между создателями и существующей группой, а он абсолютно ничего не помнит и годен лишь на то, чтобы быть подопытной крысой. «Крысой, которую скоро ради эксперимента порежут на кусочки», — мерзко добавляет внутренний голосок. «У них ничего не получится. Лекарства нет». «Без тебя знаю», — отмахивает Томас от некстати влезающего в голову собеседника. Томас делает вид, что неохотно соглашается на операцию, продолжая задуманную игру. Он же якобы доброволец. Его часть плана выполнена, остаётся только ждать, стараясь не поддаваться панике и надеяться на «Правую руку». Если что-то пойдёт не так — Томас прозаично умрёт на операционном столе. Единственное, чем он может себе сейчас помочь, — это тянуть время, чем он успешно и занимается почти полчаса. Но бесконечно ему сидеть в комнате отдыха, конечно же, не дают. Приходится сдаться и следовать за Дженсоном к своим мучителям. При виде лаборатории, медицинской каталки и людей в халатах у Томаса резко потеют руки. Запах спирта и лекарств ударяет в нос, лишая и смелости, и решимости разом. Томас сдавленно пищит, что передумал, но Крысун наконец показывает своё истинное лицо, отдавая приказ доктору: — Любой ценой вскройте ему череп. Томас ощущает укол в руку, от которого по телу прокатывается жар, напрочь лишая его возможности двигаться и говорить. Игры закончились, и в этот раз он, кажется, проиграл. Даже с учётом прорыва «Правых» они вряд ли успеют добраться до него вовремя. Молчаливая паника захлестывает и накрывает с головой. Томас всеми силами пытается вернуть контроль над своим телом, но он не волшебник — лекарства сильнее его желаний. Остаётся лишь молча наблюдать, как его везут в операционную, как суетятся вокруг врачи и помощники, да молча сгорать от ненависти к Дженсону. «Это всё неправда, не может быть правдой», — выдаёт последнюю мысль гаснущее сознание, и Томас проваливается в абсолютную черноту. Они сидят в каком-то подвале, прямо на полу, расстелив побитые молью, пыльные покрывала. Неровный свет от свечей пляшет на лицах и отбрасывает причудливые тени на стены. У Томаса в руках потрясающая свежая булка, пахнущая тестом, яблоками и почему-то родительским домом, хотя он сейчас не смог бы даже маминого лица вспомнить, не говоря уже о том, какие пироги она пекла. Тереза молча чавкает рядом, сверкая на него довольными глазищами из-под упавшей чёлки. — Где ты вообще эту древность откопал, — спрашивает Минхо, отодвигая подальше от себя одну из свечей. Воск капает на палец, и парень шипит. — Да порылся в одной из старых кладовок, — мямлит в ответ Ньют с набитым ртом. — Там, знаешь, сколько подобного барахла! Я на полчаса завис и чуть не опоздал к отбою. — Будто это тебя когда-то останавливало, — посмеивается из тёмного угла Галли. — Не-а, не останавливало. Но было лень кантоваться целую ночь здесь на полу вместо моей уютной кровати. Томас облизывает пальцы и довольно поглаживает живот, косясь на Терезу. Подруга выглядит умиротворённой. Чак дотягивается до пакета, выуживая оттуда булку. — О, последняя. Хочешь? — галантно предлагает её Терезе. Та отрицательно мотает головой, и Чак улыбается: — Значит моя будет. Томасу настолько уютно и хорошо, что он даже не хочет думать о возвращении в комнату. Ньют откидывается на спину, закидывая руки за голову. — Я там в меню глянул, завтра вечером у них пудинг на десерт, так что будет ещё один рейд. — Попасться не боишься? — спрашивает Тереза. — Не-а, — самоуверенно отвечает парень. — Вот он, — Ньют машет рукой в сторону Минхо, — отлично бегает от охраны. И пока они занимаются «пробежкой», я с Чаком успеваю полкухни вынести. — Если бы он ещё не жрал в процессе, то вы успевали бы больше. Кажется, Чака надо тоже приобщить к «тренировкам», — ржёт Минхо, дружески тыкая мальчика под рёбра. — Да иди ты! У меня много других достоинств, — отбивается тот, невольно скатываясь с подстилки. — И ваще, какого хрена я всегда бегаю, а вы шаритесь?! — Ладно, не гони, завтра ты с Чаком пойдёшь, — улыбается Ньют, в отличие от мальчика, ловко уворачиваясь от Минхо. Томас смотрит на эту дружескую перепалку и внутри разливается тепло. Пожалуй, этот момент стоит всех сокровищ мира. — Томас, Томас... Он тянется за голосом, резко вспоминая все предшествующие события и удивляясь, что вообще ещё способен думать и чувствовать, учитывая, что ему планировали вскрыть череп, чтобы покрошить в капусту его мозг. — Я верю в тебя, — приятный женский голос кажется до боли знакомым, и он будто указывает путь, но тьма вокруг всё ещё держит цепко. «Томас! Очнись! СЕЙЧАС ЖЕ!» — другой голос ударяет словно пощечина, заставляя резко распахнуть глаза и сесть на кровати. Томас жмурится от яркого света, пережидая накатившую слабость, когда замечает конверт на столе. Он вскрывает его с некоторым трепетом, быстро пробегает глазами и выдыхает. Решение принимает мгновенно. Даже если это всё очередная переменная, шанс спасти иммунных (и, возможно, некоторых друзей) он упускать не намерен. «Может, даже удастся в процессе выместить злость, разбив морды кому-нибудь из ПОРОКа», — шутливо подбадривает себя Томас. Бегло изучив карту, он срывается и мчится по коридорам, внутренне сжимаясь от осознания, что придется вернуться в Лабиринт. В место, которое до сих пор вспоминается с оторопью. Звуки отдалённых взрывов заставляют Томаса выжимать из себя все силы. Путь наружу занимает несколько минут, и по дороге он, к удивлению, никого не встречает. Томас выбирается из люка, пробегает ещё немного и, замечая провал в стене с охраной, припадает к мёрзлой земле, чтобы осмотреться. Это-то его и подводит. Первое, что ощущает Томас, когда его перехватывают чьи-то руки поперёк тела, зажимают рот и оттаскивают за укрытие, — это ужас, но при виде рожи Дженсона он моментально трансформируется в злость. Крысун что-то говорит, но Томас его не слушает, он безотрывно сверлит взглядом нож в его руке, подбираясь для решающего броска. Страха больше нет, только гулко колотится сердце в груди, гоняя переполненную адреналином кровь. Томас пинает Дженсона, его подручного, с отчаянием вырывается из захвата и отскакивает в сторону, хватая упавший нож. Сейчас он откровенно блефует, что пустит этот нож в ход, но, надеясь прорваться к пролому, он заставляет Крысуна вспомнить все свои «достижения» и поверить в то, что он на это способен. Томас горько усмехается, внезапно осознавая всю иронию: во имя спасения человечества из него сделали... убийцу. В какой момент у него перещёлкивает что-то в голове, Томас осознать не успевает, ему остаётся лишь ошарашенно пялиться на рукоятку ножа, торчащую из горла оседающего на землю помощника Дженсона. «БЕГИ», — вырывает голос из ступора, заставляя сорваться с места. Томас добегает до пролома первым и с омерзением глядит на перекошенную физиономию Крысуна, наконец понимая, что тот заражён, а значит, вся эта спешка со вскрытием мозга Томаса была шита белыми нитками. Дженсон отступает — он ещё не конченый, чтобы бросаться на двух вооруженных людей. Томас, переведя дух, выясняет у них текущую ситуацию и уходит в пролом. В его планы совершенно не входит дать Винсу подорвать вместе с ПОРОКОм ни себя, ни толпу невиновных иммуннов. Они находятся в Лабиринте, и сейчас только он не только знает об этом, но и может их оттуда вывести. Томас добирается до основной ударной группы, находит Винса и Галли. Томас было пытается отговорить главного от опрометчивых действий, но, когда видит в его взгляде отражение своего безумия, бросает бесплодные попытки. Галли на удивление сразу принимает сторону Томаса, и он ему благодарен, потому что сейчас совершенно не ощущает в себе сил вытянуть это в одиночку. Томас и Галли вместе добираются до комнаты, где заперлись друзья Томаса. Они поочередно сжимают его в объятиях, и при взгляде на без преувеличения родные лица у Томаса будто сваливается с души неподъемный камень. Дальше всё сливается в какую-то безумную круговерть: бег по бесконечным коридорам комплекса, спуск в ненавистный лабиринт, бег по самому лабиринту до Глэйда, сборы перепуганной толпы иммунных в какое-то подобие строя, попытка вывести их к плосперу до обрушения комплекса, борьба с гриверами... И всё это под звуки содрогающегося от взрывов комплекса с неустанно маячащим на задворках сознания таймером, который противно щёлкает, отмеряя неотвратимо утекающие минуты и секунды. Томас запрещает себе думать о шансах и смотреть на окровавленные тела, которые они оставляют под завалами за каждым поворотом. А вот игнорировать запах гораздо сложнее — он намертво забивается в ноздри, и Томасу кажется, что это никогда не закончится. Его перебивает только кислый, гнилостный запах гриверского жира, в котором Томас успевает «искупаться», кажется, по самую макушку, спасая себя и Терезу. До плоспера доходит человек двести. МЕНЬШЕ ПОЛОВИНЫ. Но предаваться унынию некогда — эти две сотни нужно ещё успеть вывести наружу. Томаса трясёт от злости на ПОРОК и на Винса, устроившего из спасательной операции кромешный ад. Минхо что-то толкует ему, когда из одного из коридоров появляется Крысун собственной персоной в сопровождении шести наемников. Его вид и кривая улыбка, больше похожая на оскал, не оставляют сомнений: сотрудник ПОРОКа окончательно поехал крышей. В руке у Дженсона сверкает уже знакомый нож. Томас разворачивается к ним, подхватывает с пола гнутый обрывок толстого кабеля, и в груди перехватывает от радостного предвкушения. Томас бросается навстречу, а дальше глаза застилает кровавая пелена. Он дерется так, как никогда в жизни — с невероятной яростью, получая удовольствие от происходящего. На боль, взрывающуюся в теле от ответных ударов, он почти не обращает внимание. В какой-то момент Томас берёт верх и оказывается сидящим сверху на Крысуне — пальцы железной хваткой сжимают его горло. Дженсон уже не бьется, только хрипит, вывалив язык. Томас давит, наваливаясь всем телом, пока не ощущает, как ломается под пальцами кадык, но и тогда у него нет сил разомкнуть руки. Томасу отвешивают подзатыльник, зовут по имени. — ...Мертв! — кричит Минхо. — Он мертв! Томас смотрит на распростёртое тело, с трудом осознавая, что только что голыми руками убил человека. Минхо рывком поднимает Томаса на ноги, и они все вместе бегут к плосперу. Взрывы гремят совсем близко, глаза слезятся от стоящей в воздухе пыли, а пол ходит ходуном, норовя уронить беглецов, навсегда похоронив их в ненавистной лаборатории. Томас слишком поздно замечает кусок потолка, летящий вниз, только успевает попрощаться с жизнью, когда в последний момент откуда-то сбоку выскакивает Тереза и толкает его в сторону. Томас в ужасе смотрит на окровавленную девушку, придавленную бетонной плитой, и всё вокруг сливается в приглушённый неразборчивый шум, кроме последних слов Терезы. Томаса тащат прочь, и они с Минхо ныряют в плоспер буквально в последнюю секунду. Они все вместе выходят из покосившегося сарая, который Бренда тут же поджигает. Томас смотрит на простирающиеся внизу зеленые кущи, на высящиеся вдалеке скалистые горы, на уходящий за горизонт океан и не верит, что всё закончилось. Просто не может поверить. В душе лишь опустошение и острая боль от очередной потери. Он смотрит Минхо в глаза и клянется себе никогда не говорить ему о последней просьбе Ньюта. Главное, что теперь они в безопасности. Это всё, что нужно ему знать, а остальной мир пусть сам теперь разбирается со Вспышкой как хочет. Спустя несколько часов Томас, переодевшись и избавившись от запаха крови, сбежав ото всех, сидит на краю обрыва, любуясь закатом, пока к нему не присоединяется Бренда. Несколько минут проходит в молчании. Они смотрят, как догорает день, как вода и небо из оранжевых становятся розовыми, потом пурпурными и темно-синими. — Что сейчас творится у тебя в голове? — спрашивает Бренда. — Ничего. Абсолютно. Устал я думать. — Томас говорит это совершенно серьезно и улыбается, пряча страх. Он правда старается ни о чём не думать, потому что любая мысль о произошедшим с ним за последние полгода причиняет лишь боль. Оставшись один, он ещё долго смотрит на постепенно появляющиеся в небе звёзды, вдыхая полной грудью воздух, переполненный ароматами цветов, земли и соли, и задаётся вопросом, прекратится ли эта боль когда-нибудь. Говорят, что время лечит... Но реально ли вылечить мёртвого? Потому что именно таким он себя сейчас и ощущает. «Ты справишься, ведь я помогу тебе. Я всегда помогал тебе в этом, Томас». Он поднимается с земли, отряхивает штаны и, поборов искушение, начинает спускаться в долину, пестрящую огнями костров. В данный момент Томас абсолютно уверен в одном — помочь ему пережить потери могут только друзья. Он надеется, что однажды внутренний собеседник уйдёт, растворится в сознании навсегда. Потому, что будет больше не нужен. Только тогда Томас позволит себе пройти весь лабиринт памяти, заглядывая в самые захудалые уголки в надежде, что эти воспоминания помогут ему наконец собрать себя в единое целое. Томас отчаянно верит в это. Сейчас этого вполне достаточно.