Звезда смерти

Губы скользят по шее, тепло ползет вверх, оставляя на коже жаркий, хорошо ощутимый след, скользит по линии подбородка, щекочет губы. Грязно… Пошло… Не то чего бы хотелось на самом деле, но ощущения постепенно притупляются и грани реальности меркнут, растворяясь в очередном поцелуи, Дмитрий смотрит в глаза, будто прося немого согласия, и Влада сама, ведомая страхами одиночества касается его губ, обхватывая руками шею, прижимаясь обнажённой грудью к его груди. Похоть, вскормленная горем, — очень сильное чувство, способное толкать на безумство, и вновь руки сжимают упругую девичью грудь, наслаждаясь учащённым дыханием её владелицы. Он смотрит на неё не отводя взгляда, она же прикрыв глаза наслаждается моментом, понимая своей головой, что страхи и боль никуда не денутся, что это всего лишь чертовый миг, а после вновь наступит завтра… — Я буду рядом, — не нужные, совсем не уместные слова, как ушат с ледяной водой заставляют девушка отстраниться. И всё… Момент, такой необходимый ей миг свободы, проёбан окончательно, стёрт его не нужными, неуместными, а главное невозможными обещаниями, и в голове вновь начинает работать мозг. Она смеется, прикрыв ладонью рот, и в этом смехе заключена вся её печаль и тревога. — Не нужно было этого говорить, — охрипший голос был тихим, но властным, взяв с пола рубашку, Влада не обращая больше внимание на мужчину принялась поправлять растрепанные волосы, он же словно каменное изваяние продолжал сидеть на полу где ещё несколько минут назад, эта девушка дарила ему свою нежность, а сейчас стоя к нему спиной быстренько одевает льняную ткань на своё хрупкое тело. — Что я сделал не так? — впервые он чего-то не понимал, им будто воспользовались, поиграли, а теперь за ненадобностью швыряют, гонят прочь, и ощущение продажности никуда не уходило, неужели он и впрямь достигнувший поста воеводы, смог купиться на её ласки, а ведь дома его ждет красавица жена, но вместо этого, он словно щенок трется у ног этой незнакомки, желая всеми силами получить именно её. Почему? Потому что она показалась ему не такой как все? Значимой, таинственной… Облизнув пересохшие губы, мужчина встаёт обхватывая в кольцо рук её тело, её волосы пахли ветром, и пылью… Наверное она долгое время была в пути, зарывшись лицом в непослушные пряди её мягких волос, Дмитрий не находил в себе сил что бы отпустить. — Я ведь и впрямь могу для тебя многое сделать, что захочешь? — А мне ничего не нужно, я просила о ночи, не о разговорах, этого было бы вполне достаточно. Очень медленно Влада освободилась из его объятий. Повернулась к нему, даря улыбку с которой чаще всего прощаются люди, ещё раз взглянув на его подтянутое тело, переводя безразличный взгляд на веснушчатое лицо, девушка двинулась в сторону выхода. Уже держась за деревянную ручку, Влада заговорила. — Знаешь, любовь — это когда готов на что угодно ради любимого человека, всё остальное — не более, чем похоть. Ты же это понимаешь? — Влада, я… Но девушка уже скрылась в темноте коридора, так и не услышав, что он ей хотел сказать, зачем? Когда такой идеальный момент был испорчен ненужными фразами, покинув постоялый двор девушка взглянула на небо. Россыпи звёзд, среди которых нет-нет, да и промелькнёт падающая искорка, усыпали небосвод, хотелось протянуть руку дотронуться до их холодного мерцания, каждый смотрит на небо, но все видят то что им хочется.

***

Хан стоял около степного дворца окруженный доверенными лицами, когда к нему в ноги буквально швырнули двоих купцов, они трясясь и заикаясь пытались объяснить откуда держат путь и куда, толмачь переводил каждое слово, но Бату казалось вообще не слушает перевода, всё его внимание было привлечено к молодому русу облачённого в дорогой кафтан украшенный семью дорогими петлицами с кистями, на мизинце правой руки красовалось кольцо с топазом, впалые щеки покрыл густой гневный румянец, хан прервал толмача, сократив расстояние между пленными он сжал подбородок юнца, заставляя поднять голову. — Ты из Киевских земель? — парень не понял ни слова сказанное степным принцем, и Бату-хан повернувшись к толмачу кивнул тому что бы перевёл. — Да-да, — на одном дыхание выпалил юнец, чуть ли не лишившись чувств от пристального взгляда монгола, отступив, хан что-то размышлял больше не глядя в сторону пленных. — Я подарю тебе жизнь, дам возможность покинуть мой лагерь, но взамен, мне нужны чертежи города, расположения гарнизона. Не большая плата за возможность продолжить жить. Когда ему перевели слова хана, юнец побледнел, его худощавые руки задрожали выдавая все его эмоции на лицо, заставляя хана улыбнуться уголками губ, чувствуя чужой страх перед смертью и предательством одновременно, он знал на перед, что выберет этот человек. — Но, как же это? Как я могу, — парнишка ёрзал у ног военачальника боясь даже взглянуть в сторону другого пленного, но когда их взгляды встретились то мужчина лишь грозно глядел на него. — Не смей, Ванька, не смей! Хан и без перевода знал, что говорит этот рус, махнув рукой, двое ордынцев схватили мужика, что был намного крупнее парня по имени Иван, и связав его по руках, насильно открыли тому рот, третий ордынец ловко выудил клинок из сапога приближаясь к дергающемуся в путах пленному. — Сначала мы отрежем ему уши, — Острое лезвие коснулась живой плоти и крик мужчины разнесся по всей округи, заставляя Ивана трястись всем телом как осиновый лист на ветру, тошнота подступала к горлу и когда лезвие вновь коснулась ушной раковины, он не выдержал, с хрипом согнувшись, его вырвало на пожухшую траву, где вблизи от него самого лежало два окровавленных уха, тошнота вновь стала подступать, но отдышавшись, юнец переборол рвотные позывы. — Затем выжжем глаза, — воин без каких либо слов положил всё тот же клинок в одну из жаровень, что стояли по обе стороны от степного дворца, и терпеливо стал дожидаться когда металл накалиться до нужной температуры. Когда метал нагрелся, он вернулся к пленному, и не дожидаясь каких либо приказов, приложил раскаленный клинок к левому глазу мужика, кровь хлынула из под лезвия, заставляя пленного биться в конвульсиях и крик его был подобен самой смерти, пальцы ордынца как и его одежда были уже давно перепачканы чужой кровью. Кровью их врага, он словно наслаждаясь своим действием сильнее нажал на раны, и пленный не выдержав порога боли отключился, обмякая в руках сильных воинов. — И последнее, мы вырежем его язык, и он больше никогда не увидит, не расскажет и не услышит о тебе. О твоей нам помощи, никто, никогда не скажет, если не согласишься, с тобой проделают тоже самое. И юнец согласился, подхваченный уже другими ордынцами его повели к шатру, где уже лежало несколько чистых пергаментов и перо с чернилами, вскоре сам хан сможет лучше знать крепость, что не сможет устоять от его натиска. А звезды над головой продолжали светить, освещая его путь, путь что запишут в истории. Позади раздались шаги и легкое похлопывание в ладоши. — Через жестокость рождается величие. Гуюк поравнялся с братом, и тоже взглянул на звёзды. — Следуй за своими мечтами и, возможно, однажды ты достигнешь одной десятой части моего величия! Бату даже не взглянул на родственника, но прекрасно зная, что сейчас, от его колких слов уголки его губ расплылись в ехидной улыбки. — Мне нужно покинуть ставку, — не обращая внимание, на слова брата, а скорее игнорируя их, Гуюк продолжил. — На пару дней, быть может больше. — Хочешь встретиться с ней? — Ты всё знаешь и не останавливаешь меня, почему? — Это было бы жестоко с моей стороны, останавливать того, кому и так причинил слишком много боли, нравится эта девка, я не против... — Брось, Бату, ты вновь играешь, или и впрямь твоя щедрость не знает границ? Но, впрочем... Я знал, что рано или поздно, тебе станет известно, что Влада жива. — Передай ей мои приветствия, и не задерживайся, Гуюк. Бату развернулся, и только в своём шатре укрытый от чужих глаз, он смог позволить истинным чувствам овладеть собой.