Стану твоим дыханием

Парень в двух метрах замирает, не отрываясь от гипнотизирующего его взгляда, а сам Харон напряжён до предела: крепко — до боли — стиснутые кулаки и ходящие желваки на челюстях, сузившиеся от злости глаза. Он выдыхает сквозь сжатые зубы и делает стремительный бросок вперёд, тут же оказываясь возле своего наваждения, стоящего столбом от растерянности. Не раздумывая ни секунды, Харон хватает парня за руку и рывком выдёргивает из толпы. — Развлекаешься? — рычит он, позабыв о том, что хотел адекватного и спокойного разговора, хотел объяснить, может быть, даже объясниться… Но застилающая глаза ярость заставляет его сейчас тащить пока не особо сопротивляющегося парня за собой, стальным хватом сжимая его запястье. Он почти ничего не соображает, в голове полыхает ярко-алым «моё, не сметь», и больше ничего. — Что за?.. — слышит Харон, отчего его ярость становится почти неуправляемой. — Нажрался, как скотина, — Харон резко дёргает руку уже начинающего соображать парня и тянет его за собой, отходя в противоположную от людей сторону — подальше отсюда, от этого веселья, от этой курицы. — Оторваться захотелось? Я тебе оторвусь… Я тебе сейчас так оторвусь… — Руки убрал, — возмущённо орёт включившийся в происходящее визави Харона и пробует остаться на месте. Андрей пытается прийти в себя, понимая, что то, что сейчас происходит ни в какой реальности происходить не должно, пытается взять ситуацию в свои руки, пытается возмущаться, пытается найти в себе силы сквозь мутную расслабленность опьянения оказать достойное сопротивление. Но остановить Харона в ярости не удавалось ещё никому. Он выворачивает запястье парня, намеренно причиняя боль, и продолжает тянуть того за собой. Колонна отдаляется, музыка становится тише, крики и восторженные возгласы толпы всё дальше. Харон, заприметив спуск с набережной к морю, направляется туда. Там сейчас ни души, и ему никто не сможет помешать. — Руки, сука, — боль, видимо, слегка отрезвляет пленника Харона, и он начинает сопротивляться ещё активнее. — Я ж тебя урою. Руки свои убрал. Андрей тяжело дышит, намеренно подогревая своё недовольство, агрессия поднимается к горлу, готовая выплеснуться на противника. — Что ж ты курице той общипанной, которая прилюдно тебя лапала, не орал, чтоб она свои руки убрала? — цедит Харон, упрямо двигаясь к своей цели. — Тебя ебёт? — преувеличенно возмущённо огрызается Андрей. Да и с какой стати он должен отчитываться за свои поступки перед человеком, который вдруг решил, что имеет право что-то ему предъявлять. — Поговори мне ещё, — снова рычит Харон, ещё больше выворачивая кисть парня. — А то что? — безбашенно несётся в ответ, и Харон окончательно звереет. Приблизившись вплотную, он перехватывает сопротивляющегося, заламывая ему за спину его многострадальную руку. Прижимается со спины, второй рукой несильно, но чувствительно сжимая горло парня. И тут же от близости по телу пробегает жаркая волна, простреливающая разрядами по позвоночнику. Харон слегка наклоняется в сторону и, почти касаясь губами ушной раковины, угрожающе шепчет: — А то тебе придётся на собственной шкуре узнать, что именно. Готов? Уверен, что хочешь этого? — слова прорываются через тяжёлое дыхание, и вместе со свистом ветра звучат зловеще. — Шоу он мне здесь устроил, — подтягивает вверх заломленную руку. — С суками какими-то левыми обжимается. Андрея окатывает горячим потоком от прикосновений чужого тела, так близко, почти вплотную — нервные окончания замыкает импульсами удовольствия, прорывающимися через вынужденную скованность. — Да какое тебе дело вообще? — хрипя и задыхаясь то ли от боли, то ли от злости, то ли ещё от чего, не сдаётся упёртое «наваждение». — Хули тебе надо? — Душу твою, — на автомате отвечает Харон и немного попускает хват. — Выделывается ещё… Сюда иди, за мной, живо, — тащит парня ещё дальше от освещённой набережной. — И не зли меня. Или ты сам сейчас идёшь, или я тебя вырублю и волоком потащу. Харон направляется ближе к морю, постепенно они оказываются на пустынном берегу. Ноги вязнут в песке, ветер ещё больше усиливается. — Больной, блядь, — под натиском Харона парень идёт с ним, но тот понимает, что только потому, что пока не может сбежать. Почти осязаемо ощущает напряжение мышц в ожидании возможности вырваться. Но даже малейшей возможности Харон предоставлять не собирается. — Чего тебе надо, придурок? Чего ты ко мне вообще привязался? — Я привязался? — Харона снова штормит от ярости. — Я к тебе привязался? Это я-то? Привязался… ты посмотри. Я бы тебя привязал бы… к ноге, на цепь, чтоб не рыпнулся у меня никуда. Я бы тебя… Харон слегка оступается, зацепившись за небольшой валун. Его захват слабеет, и парню удаётся вывернуться. Он резко разворачивается лицом к противнику, вломив Харону ступнёй по травмированной ноге. Задохнувшись от пронзившей боли, Харон еле удерживается на ногах. Ветер треплет волосы, забрасывая их на лицо, прибой ревёт, почти заглушая все звуки. Но Харон может поручиться, что сейчас очень отчётливо слышит гулкий стук сердца стоящего и глядящего прямо в его глаза парня. И осознание происходящего наваливается неотвратимой тяжестью. Поговорить хотел, значит? Адекватно и как взрослые люди? Поговорили, блядь… — Так что бы ты меня? — слышит Харон. — Что? Или ты смелый только когда своё превосходство чувствуешь, почти придушив? А сейчас слабо сказать? — Давай поговорим, — выдыхает Харон, поднимая перед собой руки ладонями вперёд и стараясь успокоиться. — Просто. Спокойно. Поговорим. — Поговорим? Серьёзно, блядь? Поговорим? Это ты называешь «поговорим»? Нихуя себе у тебя разговорчики, — резонно орёт в ответ парень. — Нихуя себе методы… — Просто поговорим, — Харон не отводит взгляда от пронзительных глаз напротив. И что в них творится, не может объяснить даже он. — Ты же сам меня хочешь. Ну смысл сопротивляться? Ты сам этого хочешь. Я же чувствую… Андрей, уже готовый обрушить на своего противника ещё одну гневную тираду, вдруг замолкает — то, что сейчас он услышал, в точности повторяет мысли, мучающие его вот уже на протяжении нескольких дней. И он… вот он… наваждение чёртово… личный демон… искушение по индивидуальному проекту. «Чтобы избавиться от искушения, надо поддаться ему», — звучит где-то в подсознании. И Андрей, понимая, что проиграл эту битву, с мучительным стоном подаётся вперёд: — Как же ты меня заебал, — почти выплёвывает сквозь зубы и прижимается к холодным с привкусом морского бриза губам своего демона. Водоворот ощущений тянет его тут же на самое дно, потому что ответ приходит сразу, не давая ни шанса на раздумья. Ему отвечают с такой готовностью и так страстно, жёстко и уверенно, словно готовились к этому, тренировались, ждали этого мгновения. Этот поцелуй обрубает шаткую канатную дорогу, что связывала Андрея с прошлым, потому что этот поцелуй не похож ни на что, что было когда-то с кем-то… да и было ли что-то когда-то? Андрей слышит как бы со стороны свои стоны, видит, как прижимается его тело к другому, как изгибается под чужими ладонями, уже проникшими под рубашку, уже выглаживающими узоры по ставшей такой чувствительной коже. Андрей забывает где он, кто он, теряется в этих ощущениях, плавится от того неизведанного, что въедается в него намертво — не вырвешь. Тело живёт собственной жизнью, в голове туман то ли от возбуждения, то ли от ещё не выветрившегося алкоголя. Андрея затягивает всё глубже… ещё глубже… и когда на его плечи ложатся сильные руки и давят, заставляя опуститься на колени, у него не мелькает ни единой мысли о сопротивлении. Логика, чувство собственного достоинства и самоидентификации в глубоком пьяном отрубе, а сам Андрей безвольная марионетка в руках опытного кукловода. Что он делает? Что он, блядь, делает? А перед лицом, поцелуем в самые губы, воплощённая в реальность та самая фантазия, от которой совсем недавно его скрутило и выбросило в бесконечность. И бессознательное движение языка по сухой коже, и приоткрывшийся рот, куда тут же проникает ждущий этого момента враг. И чужой вкус на языке… глубже… ещё… спазмы в горле… слишком глубоко… судорожное сокращение стенок, рефлекторное сглатывание, и Андрей слышит над собой, там, вверху, глухой стон. Харона накрывает практически моментально. С самого начала, когда только горячие сухие губы сомкнулись на головке его члена, закоротило все нейроны. И сейчас, толкаясь в жаркую влажность рта захлёбывающегося слюной и давящегося парня, Харон чувствует неотвратимость раскалённой лавы оргазма. Его утягивает куда-то в глубину ревущего и бушующего моря. Топит, вышвыривает в запредел. Не успев даже отстраниться, да и не желая этого, он дрожащими пальцами впивается в шею парня и, плотно прижав его лицо к своему паху, кончает. Нирвана настолько осязаема, что Харону кажется, будто с этим свистом ветра в ушах, он пролетает через все галактики Вселенной, рассыпаясь на миллиарды молекул, каждая из которых взрывается нереальным удовольствием. Это такой экстаз, который просто невозможно передать словами. — Бля-а-а-а-а, — хрипло воет Харон в ночное небо. Хочется как можно дольше ощущать расслабленный посткайф, но Харон, не давая опомниться стоящему на коленях в песке парню, опускается рядом с ним и сразу же засасывает его в поцелуй. Обхватив одной рукой за поясницу, пальцами второй гладит по затылку и шее сзади. И целует, целует глубоко, ощущая свой же вкус и жадно вылизывая внутри рот своего наваждения. После секундной заминки тот начинает отвечать, и рука Харона перемещается с шеи на плечи. Спускается по расхристанной груди, выглаживает ключицы, грудные мышцы. Сжимает и растирает между пальцев соски, скользит ниже. Парень стонет, выгибаясь от каждого прикосновения, и Харон снова плавится от ощущений гладкой кожи под пальцами, от податливости этого послушного тела. Пальцы вцепляются в край полурасстёгнутой рубахи. Рывок. Треск вырываемых с мясом из ткани пуговиц. Горячая ладонь уже оглаживает мышцы пресса, настойчиво опускаясь ниже. Забирается за пояс джинсов, дергая на себя. Парень что-то стонет в рот Харона, но тот только усиливает натиск. Расстёгивает ширинку, сжимает в ладони ствол и ведёт кулаком вниз, оголяя головку. — Ах-х-х-м-м-м, — вырывается из горла парня, и Харон прижимается вплотную, не переставая терзать поцелуем. Рука движется быстрее, ритмичнее. Харон, невзирая на недавний оргазм, чувствует, что снова хочет. Постоянно хочет ещё. Физиология пока не готова соответствовать желаниям, но в голове пульсирует диким возбуждением категоричное «хочу». Наконец, Харон прерывает поцелуй в губы и быстро, хаотично целует везде, куда дотягивается. Одна рука крепко сжимает ягодицы, вторая движется по стволу чуть ли не каменного стояка парня. Харон уже совершенно по-животному вылизывает шею и плечи дрожащего и стонущего в его объятиях тела. — Мой хороший, мой жаркий, мой чувствительный, — подушечка большого пальца проходится потирающим движением по уздечке. — Охеренный мой, — ладонь Харона ощущает максимальное напряжение члена и внутреннее дрожание по ходу уретры. — Да-а-а, мой сладкий, давай. Мо-о-ой, мой мальчик… С хрипло-протяжным «Тво-о-о-ой», сотрясаясь всем телом, парень изливается Харону в руку. Харон, слизав сперму с ладони, обнимает его обеими руками и прижимает к себе, пытаясь продышаться. Закрывает глаза и чувствует, как его мальчик кладёт свою голову ему на плечо. Харона накрывает каким-то доселе неведомым ему чувством. В горле душит комок, перекрывающий кислород и вообще хоть какую-то способность дышать. И Харон практически не дышит, только изо всех сил прижимает к себе драгоценное тело. Хочется, чтобы это не заканчивалось никогда. Хочется стоять так целую вечность, даже не шевелясь. Хочется… Но любая вечность рано или поздно заканчивается… За секунду что-то меняется. Харон чувствует, как ещё недавно целиком и полностью принадлежавшее ему и льнущее к нему тело напрягается. Он наклоняется, поглаживая спину парня меж лопаток: — Хорошо тебе было? Андрей словно просыпается от глубокого сна… сознание возвращается… отрезвление обрушивается на него разрядом шаровой молнии, а вместе с ним приходит понимание того, что только что случилось: — Бля-я-я, — он резко отшатывается от прижимающегося к нему демона, пару мгновений смотрит ему в глаза, внутри сжимается от ужаса катастрофы, что только что сломала ему жизнь. Андрей толкает в грудь обнимающего его парня, поднимается на ноги… шатаясь, делает пару шагов и снова падает на песок, обхватив голову руками: — Пиздец, какой пиздец, — слова глухо отхаркиваются из горла. Что он сделал? Что он, блядь, сделал? Отсосал парню. Пиздец, какой же пиздец. Кто он теперь? Голову сжимает стальным обручем, в висках ломит, тело горит, словно он попал в самый эпицентр пожара. Андрей, пошатываясь, поднимается; смотрит невидящим взглядом вдаль… делает шаг вперёд, ещё один… прямо перед ним набрасываются на берег высокие волны… ещё шаг… быстрее… срывается в бег… и вот уже море обнимает его колени, раскрывая перед ним свои объятия.