Стану твоим дыханием

Весь вечер Харон не находит себе места. Два его сообщения так и остались без ответа. Подкравшаяся душная ночь не оставляет выбора: либо сон с транквилизатором, либо сомнительный досуг. Клубные вылазки сейчас для Харона костью в горле — воротит даже от мысли. Чего он там не видел? Всё как всегда — однообразно, скучно, предсказуемо. Играть вслепую, пытаясь подцепить кого-то в Сети — тоже не вариант. Не факт, что встреча вообще состоится, даже если случится нечто невообразимое, и достойный претендент найдётся. Да и не хочется почему-то этих одноразовых встреч, не хочется и всё тут. Точка. Решив остаться дома, Харон лениво серфит в инете. Новости мира, короткие ржачные видосы, биржевые новости, порнхаб, курсы валют и динамические графики, тематический порно-контент… Как-то всё мимо и не цепляет. Поработать? Но пальцы на тачпаде листают страницы дальше. Музыка… Вот, релаксовые и медитативные звуки природы. Шум леса, дождя, пение птиц, прибой… Да, прибой — хорошо, то, что нужно. Харон принимает транквилизатор и, негромко включив тридцатиминутный ролик, растягивается на кровати, прикрыв глаза. И сразу же сознание переносит его на берег моря в шторм. На тот самый берег, в тот самый шторм, когда… Невыносимо. Харон выключает ноут. Проверяет телефон на наличие новых сообщений. Ничего. Устроить смс-террор? Глупо. И бесперспективно. А у него вообще есть хоть какие-то перспективы? Нервный смешок. Зря транк сожрал, сейчас бы в клуб поехал. Пусть и тошно, зато физиология не впроголодь. А душа… Да нет никакой души. Харон зло усмехается. Понапридумают сказок — души ещё какие-то. Хрень собачья. А то, что сейчас ноет внутри, в районе солнечного сплетения, скручиваясь тоской и неизвестностью, это просто уязвлённое самолюбие. Привык, что всё легко и просто всегда доставалось, а тут вдруг раз — и непросто. Вот и корячит во все стороны. Харон поднимается и, тяжело ступая, бредёт на кухню. Закуривает, включив вытяжку и опираясь на подоконник у открытого окна. Смотрит сверху на ночной двор, выглядящий сейчас каким-то сюрным и даже слегка инопланетным в бледном свете луны. Разбитые лампочки фонарей не способствуют лучшей видимости. А раскачивающийся на ветру одинокий, древний «колокол» — единственный с уцелевшей лампочкой в самом конце двора  — только добавляет атмосферности. Скоро осень. Так быстро проходит время. И сейчас, в самый разгар лета, если хорошо прислушаться, уже можно почувствовать горько-дымное дыхание хабалки в фальшивом золоте. Она прячется в пока ещё одиночных пожелтевших листьях среди буйной зелени деревьев. Скрывается в скрипе старого фонаря. Таится в изломанных ветках отцветшей сирени и ухмыляется прозрачным воздухом ночной прохлады. Не успеешь оглянуться, как укроет своим тленом и зальёт бесконечными слезами. А следом и зима ледяной смертью. Безысходность. Бесполезность. Бессмысленность. Харон чувствует, как вздыбливаются волоски на руках и промораживает ознобом по затылку. Странные мысли. Если не сказать хуже. Нужно брать себя в руки, не циклиться. Расслабиться, выдохнуть. Как говорят шаманы? Всё идёт своим чередом и случается не раньше, чем вовремя. Значит, ещё не время. Всё ещё будет. И будет так, как надо. Харон через силу улыбается и идёт спать. Как там в умных пословицах? Утро вечера мудренее? Вот и посмотрим. Неожиданно быстро засыпает и спит до самого утра без сновидений. А утром отправляет очередное сообщение Андрею, известив того о своих планах: «Я сегодня весь день дома. Жду тебя. Думаю о тебе. Приезжай?» Харон не будет зависать в неопределённости. Погода у моря нестабильна. Иногда нужно и в шторм выйти. Лучше так, чем безызвестность. Харон отгоняет мысли, что, возможно, торопит события. Но иначе поступить не может, понимая, что Андрею необходимо побуждение к действию. И нелишним будет знание, что здесь его ждут, что он нужен и что ему рады. А дальше будет дальше. Отправляя, Харон не думает о том, откликнется Андрей на его приглашение или нет. Он вообще ни о чем не думает. Он чётко следует своему шестому чувству. Потому что ни логика, ни опыт в этом — конкретном — случае не помогают. После отправки сообщения Харон идёт в душ и привычно приводит себя в порядок. Одевается, выходит в ближайший супермаркет. Нужно купить кофе и кое-каких продуктов. Закупается и сворачивает в ближайшее кафе, где завтракает, а после возвращается домой. У подъезда недовольно рассматривает приклеенный скотчем к входной двери обшарпанный листок в клеточку, на котором написана просьба не закрывать дверь из-за сломавшегося домофона. Проанализировав информацию и решив, что сделать с этим ничего не сможет, Харон пожимает плечами и поднимается на свой этаж. Со следующей недели в квартире начнётся ремонт, и нужно бы заняться освобождением хотя бы одной комнаты. Решив начать с гостиной, Харон переносит в кабинет всё, что можно перенести. Упаковывает в коробки всё, что можно упаковать. Остальное — задача бригады. Либо под плёнку, либо отодвинут-вынесут-разберут. Спальню и кабинет он трогать не будет, там и так всё хорошо. А вот гостиную, кухню, санузел и прихожую можно и обновить — не помешает. Провозившись полдня, Харон принимает душ, обедает и занимается скопившейся текущей работой. За делом день проходит достаточно быстро и уже клонится к закату. Харон смотрит в телефон. Его сообщения все так же без ответа. Усилием воли он глушит поднимающуюся откуда-то из глубин ярость и улыбается. Всё идёт так, как должно идти. Не ответит, значит Харон найдёт себе временный ночной досуг. А дальше будет видно. Выдержанный, холодный и надменный Харон. Браво. Хочется поаплодировать самому себе и покинуть сцену с гордо поднятой головой. И даже за кулисами не позволить себе вывернуться от отвращения к себе же, поддавшись эмоциям. Высший пилотаж. Достойнейший Мастер. Так держать. И в телефон нехер пялиться каждые десять-семь-пять минут. Вообще не смотреть. Звуковой сигнал для кого? Ну и всё. Самовнушение. Сила. Выдержка. Можно гордиться… бесполезностью. Легкое дребезжание вибрации. Входящее. И тут же, мгновенно ослабевшие пальцы. Ну? И где твоя выдержка, Мастер? «Еду», — одно слово. Всего одно слово, возвращающее лету его беззаботность, осени тепло и уют, а зиме — яркие огни, блеск мишуры и предчувствие чуда. Жарко. Харон включает сплит-систему и идёт в душ ополоснуться. Прошло всего минут пятнадцать, а дверной звонок уже настойчиво трезвонит. Харон как раз вытирается и, чертыхаясь, быстро пытается натянуть джинсы на ещё влажные ноги. Мокрые волосы в хвост, концы отжать. Футболку в стиралку, искать чистую нет времени. Ладно, потом. Все потом. Харон спешит в прихожую, распахивает дверь и с удивлением смотрит на стоящего на пороге Андрея. Другого Андрея. Не его. Того, бывшего Андрея, которого он вовсе не ждал и который выбрал самое неудачное время для своего появления. — Какого черта? — рычит не справившийся с эмоциями Харон, понимая, что сейчас приедет другой Андрей, его Андрей, его наваждение, его мальчик… а тут это — совсем не в тему. — Не рад мне? — ухмыляется бывший, бегающим взглядом оглядывая Харона. — Новая? — кивает на татуировку. — Какого тебя принесло? — Харон игнорирует вопрос. — Я занят сейчас, поэтому кру-у-угом и шагом марш. — А как же гостеприимство? — тянет бывший, и Харон внезапно замечает его общий уставший и потасканный вид. Синяки под глазами, болезненную худобу, дрожащие руки и суженные в точку зрачки. — Хотя бы воды попить можно? — Нет, — Харон прикидывает каким образом и с наименьшими потерями сплавить бывшего. Не морду ж ему бить, в самом деле. — Послушай, мы с тобой уже всё решили. Если у тебя где-то что-то не сложилось, это уже не мои проблемы. — А ты и раньше себя подобными проблемами не обязывал, — зло выплевывает нежданный гость. — Тебе всегда было на меня похуй. — Ты мне проповеди читать пришёл, я не понял? — Харон чувствует, что начинает злиться. — Мне нужно было бегать за тобой и стаскивать тебя со всех хуев, на которых ты скакал с завидной регулярностью? Или я тебя не просил достойно себя вести? Но тебе было не похуй, да? И именно поэтому ты херил меня, мои просьбы, мои желания и мою репутацию. Зато ставил на первое место свои хотелки, пусть даже они шли вразрез с кодексом, и что там уже говорить, даже с твоим собственным здоровьем. Знаешь, мне хватило. Я не идиот, не лох и не бомж, чтобы падаль с помойки подбирать. Поэтому прошу уйти по-хорошему. Пока ещё прошу. По-плохому мне бы не хотелось. — Падаль, значит? — глаза бывшего гневно блеснули. — Брезгуешь, значит? А как сам подкладывал меня под своих друзей, не брезговал? — Что ты несёшь? — Харон задыхается от возмущения. — Что ты, мать твою, несёшь? — Ты ещё скажи, что не было такого, — повышая голос, уже чуть ли не орёт бывший. — Совести хватит так сказать? Да о чём я? Какая совесть? У тебя её и не было никогда. Так, поиграл, а когда надоело, вышвырнул… — Ты блядь, и знаешь это, — припечатывает вердиктом Харон. — А мне этого не нужно. — Я блядь? — взвивается бывший. — Я? А кто меня таким сделал? Не ты, нет? И чем я блядь? Тем, что каждое твоё желание предугадать пытался? Тем, что закрывал глаза на твои публички в клубе? На ваши пати с Маратом? И после этого я блядь? Да ты сам ничем не лучше. Ты даже хуже. Озабоченный уёбок. — Ты… — Харон из последних сил держит себя в руках. До боли сжимает кулаки, впиваясь в ладони короткими ногтями. Медленно выдыхает сквозь сжатые зубы. Не вестись на его провокации, не вестись. Доведёт же, убью нахрен. Спокойно. Ещё один длинный выдох. — Слова подбирай. С памятью плохо? Так я тебе напомню, как все было. Или это я по чужим дачам с профессорами ебался? Я по съёмным хатам обдолбанным до потери пульса троих сразу принимал? А может с иностранцами тоже я тягался? И все это, заметь, тогда, когда ты ещё считался якобы моим. А все публички и пати — это из разряда ответных действий. Да, это неправильно. Но на ошибках умные учатся, а идиоты вроде тебя считают это оправданием. И если я так дорог был для тебя, как Топ, почему ты не задумывался о том, чтобы подумать об удовольствии Топа, а не только о своих желаниях? — А я не думал? — прилетает ором в ответ. — Ты считаешь, мне сильно хотелось спариваться с этим, как его, блядь, ну с тем, с которым ты меня на один дилдак двусторонний насадил? Это же было твоим желанием, нет? — Нет, — Харон устало выдыхает. — Ты ни черта не помнишь. Или сознательно переворачиваешь факты. Я не отрицаю, что мне это понравилось, и что я хотел чего-то подобного — не отрицаю. Но я не принуждал тебя, и тебе стоило просто произнести стоп-слово. Даже не учитывая того, что ты сам просил меня о публичках с твоим участием. Не путай кислое с твёрдым и не приписывай мне несуществующих грехов. Я далеко не святой, я много делал глупостей и поступал неправильно, но с тобой я старался быть адекватным. А ты думал только о себе и о том, что бы хотелось тебе, загоняя в табу даже те вещи, которые мы практиковали сначала. Что это было? Своеобразная месть? Пойми, ни один Топ не будет прыгать вокруг сабмиссива, не получая взамен отдачи. А отдачи от тебя не было. Такое впечатление, что ты просто ловил свой кайф при любой возможности, херя тех, кто тебе этот кайф доставлял. Херя их и их желания, потребности, даже просьбы, а иногда и прямые приказы. Знаешь, меня долго мучил этот вопрос, почему всё именно так. Я долго себя грыз, обвиняя во многом, но сейчас мне уже все равно. И мне не нужны твои ответы. И ты тоже, прости, не нужен. И мне плевать, что тебя ко мне привело. Сейчас уже плевать. Сейчас мне нужно только чтобы ты ушёл и больше не появлялся в зоне моей видимости. — Прости меня, — бывший вдруг падает на колени и цепляется за ногу Харона. — Прости, Мастер. — Не смей ко мне так обращаться, — Харон брезгливо пытается оттолкнуть вцепившиеся в штанину пальцы и почти задыхается от нахлынувшего отвращения. Надо же, и не ожидал, что может быть даже такая реакция. — Я тебе не Мастер, я тебе сейчас никто, как и ты мне. Поднимайся и прекращай этот цирк. Я не возвращаюсь, уясни себе это. И имей мужество принять. Я желаю тебе всего хорошего, но без меня. — Но ведь тебе же нужен сабмиссив, преданно глядящий в глаза, предугадывающий желания и ловящий каждое твоё слово, — бывший не прекращает попыток… попыток чего именно, Харон даже предположить не может. — Ведь нужен, я же знаю. Тебя всегда вело от безоговорочной покорности, от готовности принадлежать тебе полностью. Я готов, я исправлюсь, я буду таким, как ты хочешь. Хочешь, ковриком под ногами. Хочешь, собакой. Хочешь, даже без табу… — Прекрати, — Харон бы сейчас даже пожалел бывшего, если бы не успел того досконально изучить. — Повторяю для непонятливых: я не возвращаюсь. — А как же голод? — не сдаётся тот. — Я же знаю твою неприязнь к блядям, а временные все такие. Вот ты меня в этом обвиняешь, а сам и с клубными не брезгуешь. А хочешь, я для тебя личной блядью стану? — Мне это не нужно, — Харон нервничает и подглядывает на часы. С минуты на минуту появится Андрей, и Харону очень не хочется, чтобы он встретился здесь с кем-либо. По-хорошему не получается. Придётся применять крайние меры. — Не нужно, ясно выразился? — одновременно с вопросом, Харон резко прижимает к полу руку бывшего свободной ногой. — Последний раз прошу — убирайся. Иначе пожалеешь, что не ушёл сразу. Бывший тихо скулит и тяжело дышит, но прижатую руку освободить не пытается. Харон убирает ногу и делает шаг назад. — Иди туда, откуда пришёл. Что ж ты навязчивый-то такой? Или тебя в ментовку сдать? Говорят, они наркоманов там как родных. И отпиздят, и отлюбят, всё как тебе хочется. — Сука, — злобно бросает бывший, с ненавистью глядя исподлобья. — Ну ты и сука. Всегда таким был. Только себя видишь, только о себе думаешь. У меня проблемы, я помощи хотел попросить… Мне деньги нужны, я влетел. У меня реальные проблемы, меня убьют к ебеням… Помоги, хоть в долг. Я отдам, отработаю. Помоги, а я тебе всё, для тебя, что хочешь. Только помоги. У тебя же сейчас все равно никого нет… — Есть, — внезапно даже для самого себя выпаливает Харон. — Есть у меня. Так что поезд ушёл. И тебе советую уйти, пока из-за твоего ора соседи и правда ментов не вызвали. Предупреждаю сразу: я умою руки. — Ненавижу тебя, — бывшего начинает отчетливо трясти. Трясёт явно, заметно и неприятно. То ли, в самом деле, от ненависти, но скорее из-за начинающейся ломки. То, что перед ним наркоман со стажем, Харон понял ещё в начале беседы. А когда прозвучала истиная причина его появления здесь, убедился в этом. — Ненавижу суку, — продолжает плеваться ядом бывший, облокотившись о перила и пытаясь унять дрожь. — Тебя и всех таких же, как ты. Эгоисты, уроды, мудаки. Ненавижу… — Иди домой, — повторяет Харон, понимая, что ещё минута, и он себя не сдержит — применит физическое воздействие, а это чревато, к тому же, сейчас этому опустившемуся торчку много не нужно. — Ого, я, кажется, не вовремя? — голос Андрея раздаётся внезапно, и Харон мысленно стонет от неотвратимости сложившейся ситуации. — Вовремя, — отвечает улыбаясь и стараясь не наговорить лишнего. — Ты проходи, я сейчас помогу этому заблудившемуся товарищу найти обратную дорогу и вернусь. Андрей топчется на площадке, пытаясь оценить обстановку и не решаясь войти в квартиру. — Это и есть твоя новая подстилка? — хрипло ржёт бывший, а Харон еле успевает перехватить резко развернувшегося с намерением пойти в наступление Андрея и прижать того к косяку входной двери. — Ебало завали. Ты, мудло, совсем берега попутал? — Андрей рвётся в бой, но Харон держит крепко. — Да отпусти меня, я ему въебу, он охерел совсем, что за хуйня ваще. — Тихо, тихо, родной, — успокаивающе шепчет Харон. — Выдохни, не стоит он того. Больной человек, видишь же, ломает его. Сам не знает, что несёт. Пойдём, не обращай внимания на придурка. Харон пытается сдвигать Андрея в сторону квартиры, затащить вовнутрь, ему это почти удаётся и уже, захлопывая дверь, оба слышат из-за двери издевательское, приправленное незамутнённой ненавистью: — Ну давай, давай, удачи. Он о тебя ноги вытрет, использует и вышвырнет на помойку, как и меня, как и всех других, кто был до тебя, будет при тебе и после тебя тоже. Харон со злостью проворачивает до двух щелчков дверной замок и, тяжело дыша, приваливается к двери спиной. Перед глазами темнеет от ярости, но начинать сейчас разборки с мордобоем — самое худшее, что можно сделать в данной ситуации. — Много нас таких, значит? — слышит Харон слова Андрея через гул в ушах и стучащий в виски пульс. Андрей стоит прямо напротив, прислонившись плечом к стене и смотрит исподлобья, сжав в одну линию губы. — Каких это, «таких»? — Харон раздосадован: так и знал, что слова этого нарка недораскумаренного произведут на Андрея просто-таки неизгладимое впечатление. — Каких? — Андрей хмыкает и кривит рот. Нечитаемое выражение лица, сжатые в кулаки пальцы. — Ну, таких, на кого у тебя сезон охоты открыт. Ты ведь меня со всех сторон флажками окружил. И как тебе результат? Андрей не хочет никаких выяснений и разговоров, но слова вылетают против желания. Не ожидал, что так заденут его слова этого… кто это вообще? Один из? Как и он — Андрей — тоже? Один из… С-с-сука… К концу фразы Андрей повышает голос, и Харон внутренне срывается, хотя снаружи продолжает сохранять спокойствие. Кому-то другому он бы уже быстро рассказал, как следует себя вести и что не следует позволять. А здесь… И ещё этот взгляд. Больной взгляд. Он что, ревнует? То есть… Но тогда… Пауза неприлично затягивается. Харон понимает, что вся его линия поведения, которой он решил придерживаться с Андреем, ломается к чертям собачьим и нужно срочно спасать ситуацию. Но вот как? Принесла же нелёгкая бывшего именно в этот момент, но и Андрей тоже хорош, прицепился к фигне. — Что молчишь? Я прав, да? — Андрей не выдерживает первым. — Ясно всё. — Да что тебе ясно, — бросает Харон прежде, чем думает. — Ясно ему. Вот давай ты мне ещё концерт здесь устрой, мало мне было. Кого ты слушаешь вообще? Нарка конченного? — Концерт? — Андрей даже задыхается от возмущения. — Ну, за концертами не ко мне. Я пойду, пожалуй. «Если ты сейчас дашь ему уйти, он больше не вернётся», — откуда-то приходит Харону сверлящая сознание мысль. Да и куда идти? Неизвестно, далеко ли ушёл бывший, если вообще ушёл. Сейчас Андрей если выйдет, а тот околачивается поблизости, не надо быть особо провидцем, чтоб понять, чем всё это закончится. А от наркомана можно всего ожидать. Ну и от соседей тоже, которые, увидев потасовку, могут и полицию вызвать. Объясняйся потом. Но самое главное — я не могу допустить, чтобы Андрею угрожала опасность. Поэтому никаких «пойду», пусть и не мечтает. — Я не хочу, чтобы ты уходил, — взяв себя в руки и переведя дыхание, мягко произносит Харон. — Не хочешь? А чего хочешь? — резко, почти с агрессией, тут же летят ответные слова. Андрей злится. Слишком уж его задело. Злится на Харона, на того придурка и на себя, за то, что задело, что вообще приехал. Нужен он здесь, как прошлогодний снег. — Хочу, чтобы остался, — с улыбкой отвечает Харон. — Остался? — язвительное хмыканье. — И что? Что дальше? — взгляд Андрея невольно скользит по груди Харона, по свежей татуировке. «Что дальше, блин, — нервно ищет ответ Харон, — тут бы разобраться хотя бы, что сейчас. И не отпустить. А дальше… Дальше — по ситуации». Но Андрею этого не скажешь. А говорить что-то нужно, парень напряжён до предела. И у самого Харона уже рвёт крышу от эмоций. — Ведь ты же почему-то приехал. Сам приехал. Может, хватит от себя бегать? — вот зря, зря Харон произнёс последнюю фразу, но что уже, слово — не воробей. Андрей продолжает смотреть на татуировку, изо всех сил стараясь, чтобы взгляд не пополз ниже. — Приехал, чтобы проверить кое-что. Зачем? — кивает на тату. — Проверяй, — улыбается Харон. — Или уже? Каковы результаты проверки? — сейчас он готов говорить что угодно, нести любой бред, только бы задержать Андрея подольше. — Зачем? — повторяет Андрей, снова указывая взглядом на тату. — Нравится, — улыбается Харон. Кто б знал, чего стоят ему эти «непринуждённые» улыбки. — Это моё имя, — Андрей настойчив. Харон уже просто себя отпускает — будь, что будет, но он просто не может одновременно контролировать столько вещей сразу. Главное — не выпустить. — Хочешь и тебе сделаем, — отбивает подачу Харон. — С моим именем. — Что? — Андрей ошарашен. — Совсем уже? С какого? — Чтоб было, — ещё шире растягивает губы в улыбке Харон. — Я не понимаю, что ты хочешь от меня, — бормочет Андрей, почему-то покраснев. — А ты? — вкрадчиво, бархатно. — Чего хочешь ты? — Я… я не знаю, — Андрей краснеет ещё больше. «Да ладно, не знаешь ты», — Харона изнутри прошибает будто разрядом от смущённого вида Андрея, от его этого растерянного «не знаю», которое завуалированное «знаю, но мне страшно». Твою ж мать, как же… Но надо менять тему, слишком хрупок лёд, на который они ступили, двоих не выдержит. — Так что ты хотел проверить, м? — А, что? — Андрей словно в прострации. — Проверить… Проверить, о тебе ли говорила моя сестра. — Твоя сестра? — Харон на самом деле удивлён. — С чего бы ей обо мне говорить? Мы с ней что, знакомы? — Ты с ней пересекался в тату-салоне, когда делал это, — Андрей кивает на татуировку Харона, почти взяв себя в руки. — Так эта нахальная девчонка твоя сестра? — смеётся Харон. — Охренеть, вот это совпадение. Знаешь, что я тебе скажу? У тебя клёвая сестра. — Знаю, — Андрей наконец отрывает взгляд от торса Харона и смотрит ему в глаза. — Так зачем ты это сделал? — И твоя сестра рассказала тебе о том, что увидела, как какой-то парень сделал себе татуху, обозначающую твоё имя, — рассуждает Харон, будто и не слыша вопрос Андрея. — И ты почему-то сразу решил, что это я. Интере-е-есно. Значит, ты думаешь обо мне. Постоянно, да? — Нет, — слишком быстрый ответ. — Нет, не постоянно? — Нет, не думаю, — как-то неуверенно это прозвучало. — Я не думаю о тебе. Вообще не думаю, — Андрей беспокоится, неосознанно хрустит пальцами рук и снова залипает на этой чёртовой татухе. Что с ним происходит? Почему он не может оторвать взгляда от него и просто уйти. Почему? Почему тяжелеет дыхание и отнимаются ноги. Почему? Что происходит? Что творит с ним этот невыносимый, невозможный человек. Нет, не человек, дьявол, иначе не объяснить всей этой чертовщины. — Хорошо, хорошо, вообще не думаешь, я понял, — хитро улыбается Харон. — Имя у тебя не такое уж и редкое, с чего ты тогда решил, что твоя сестра говорила именно обо мне, если ты обо мне вообще не думаешь? — По описанию, — хрипло произносит Андрей. Губы пересохли, язык еле ворочается. Да что ж такое? — По поведению. Ты… таких больше нет, — Андрею кажется, будто внутри него что-то оборвалось и летит в бесконечном падении. — Пойду. Мне надо идти. Харон давится заготовленными словами, воздухом, непонятно чем, силится что-то произнести, а в голове только одно — «Таких больше нет». Таких больше нет. Ты. Таких, как ты. Нет. Больше нет. — И таких, как ты, больше нет, — повторяет вслух. И включается. — Таких нет больше. Вот и встретились два одиночества. Судьба, родной. Не сбегай от меня. И от себя. — Я… у меня есть девушка, — с отчаянием говорит Андрей. — Девушка, — с горечью повторяет Харон. — Видел я. Я бы не назвал это «есть девушка». Извини, но она какая-то… — Ничего ты не видел, — взрывается Андрей. — Ты… ты не знаешь меня. И я тебе не родной. — Не родной? А кто ты мне? — А кто я тебе? — эхом повторяет Андрей и продолжает уже более уверенно. — Кто я тебе? Расскажи мне. Что будет после того, если мы с тобой… — замолкает и отворачивается. — Говоришь, я тебя не знаю, — задумчиво произносит Харон. — Но у меня порой складывается впечатление, что я тебя знаю даже лучше, чем ты сам себя. — Андрей молчит. — После того, когда мы с тобой что? — Харон задаёт этот вопрос, специально меняя «если» Андрея на «когда». Андрей продолжает молчать. — Кто ты мне? Я бы рассказал тебе, но это дело не быстрое. Может, всё-таки, пройдём в квартиру? Что мы тут на пороге, как неприкаянные. — Ты думаешь, я не знаю, чего ты хочешь? — с некоторым вызовом бросает Андрей, не двигаясь с места. — И чего же я, по-твоему, хочу? — слегка прищурившись. — Так что, пойдём? Побеседуем нормально. — Хочешь того, о чём голосил тут на весь подъезд этот… — Андрей кивает за дверь. — Не идём мы никуда, я ухожу. — Ну, алкаши в подворотнях тоже много о чём голосят, ты и им веришь? — Харон не бросает попыток достучаться. — Кто это, кстати? — Андрей очень старается, чтобы вопрос прозвучал непринуждённо. — Ты его так же, как и меня обхаживал, а теперь знать не хочешь? Харон мысленно взывает и к богу, и к чёрту, но чувствует, что контроль над ситуацией теряет. Слишком много отчаяния в вопросах Андрея. Слишком они искренни. И слишком всё не вовремя, чтобы хоть что-то нормально объяснить. — А ты с девушкой своей первой тоже вот прям как познакомился, так ни разу и не расставался? — Да. «Вот же ж блин, ну кто знал? Как так-то? Твою ж мать». — Надо же… И как ты, бедный, только выдерживаешь такое столько времени. — Какое «такое»? С чего ты взял, что мне плохо? — А у меня не сложилось, поэтому расстались. Не терплю блядства, знаешь ли, — Харону больно от взгляда Андрея. С чего я взял, что тебе плохо, говоришь? Да у тебя это на лице написано, мальчик мой. — Заметь, я не говорил, что тебе плохо с ней. Ты сам это сказал. — Мне не плохо, мне хорошо. У меня всё хорошо, — отчаяние, самовнушение, как мантра. — Мне отлично. У меня всё отлично. И мне пора. Пусти. — Я тебя не держу, — разводит руками Харон. — Отойди от двери. Да сейчас, разбежался. А может, лучше, действительно отпустить его?.. Нет. — С какого это мне отходить? Моя дверь, хочу — отхожу, хочу — стою возле неё. Захочу — хоть лягу на неё. И вообще, не митингуй, не надоело? Идём лучше чай пить. Из счастливого сервиза, — Харон снова улыбается. — Пойдём, ну? — Нет. Напряжение сгущается. Кажется, его можно даже потрогать. — Почему? Сгустки напряжения чуть ли не искрят. — Что после чая? Сейчас полыхнёт. Срочно разрядить обстановку. — Коньяк? Виски? Потанцуем? — Блядь, — но градус напряжения всё-таки немного падает. — Что ещё в твоём списке? — Любой каприз, — Харон широко и искренне улыбается. — Я не сделаю ничего против твоей воли. Представь, что я твоя золотая рыбка. Желай. — Хоть что? — усмехается Андрей. — Что угодно, — подтверждает Харон. — Есть единственное исключение, но с учётом того, что ты согласен на исполнение желаний, оно автоматом отпадает. Абсент есть ещё, хочешь? — Нет, пить я с тобой не буду, — уверенно и категорично. «Ну ещё бы, страшно, что расслабишься и отпустишь себя», — резюмирует про себя Харон, но вслух произносит совсем другое: — Пить не будешь? Хм, даже кофе? — Я не пью бурду, — резко и отрывисто. — Я тоже, — на автомате. — Ну вот и поговорили, — Андрей вздыхает. — Золотая рыбка, у меня желание есть: отойди от двери. — Это как раз то самое исключение, единственное, — Харон усмехается. — Давай что-то другое. — Да выпусти меня, блин. — А если нет, то что? Андрей в растерянности переминается с ноги на ногу, скользя взглядом по прихожей, двери и усиленно избегая встречаться со взглядом Харона. — Ты так сильно хочешь уйти? — Харон включает всё своё обаяние и бросает все мягко вибрирующие басы в тональность, приглушая голос почти до шёпота. — Вот прямо сейчас? Взять и уйти? — Да, — звучит растерянно и неуверенно. — А мне кажется, ты совсем не этого сейчас хочешь, — ещё бархатнее. — И чего я… чего я хочу… по-твоему? — Андрей усиленно пытается побороть дрожь в голосе и не облизать в секунду пересохшие губы. Харон молчит. Молчит и смотрит на Андрея. Ловит его взгляд, но тот ускользает. Харон фиксируется на губах Андрея. Смотрит долгим, внимательным взглядом. Андрей не выдерживает и закусывает губу изнутри, чтобы незаметно. Пальцы дрожат. В животе что-то переворачивается и так жарко… Харон скользит взглядом ниже, на шею. Облизывающим, откровенным, раздевающим взглядом. Плечи, грудь, живот, область паха, ноги… и обратно наверх. Так же медленно, скользяще. Снова останавливается на губах и ловит ответный взгляд. Смотрит в упор, вкладывая в свой взгляд всё, что так хочется сказать и сделать. Медленно поднимает руку и пальцем касается себя под кадыком. Ведёт палец по телу вниз. По грудине, по прессу, задерживается у пояса джинсов. Удовлетворённо замечает, что взгляд Андрея послушно следует за его пальцем. Поднимается вверх по тому же маршруту и, дойдя до верхнего пресса, медленно отводит палец от своего торса. Касается тела Андрея в том же месте — зеркально. Чувствует ответную дрожь, и тут же в затылке взрывается жаром. Теперь сдвинуть палец чуть вниз. Ещё ниже. Не спеша, плавно. Какой же он отзывчивый… Рот Андрея приоткрывается. Язык облизывает сухие губы. Его рука в ответном движении дёргается наверх — дико хочется погладить эту татуировку на груди Харона. Взгляд неподвижен. Андрей словно зависает. А затем, сделав над собой невероятное усилие, отступает на шаг назад. — Подойди, — тягучим шёпотом просит Харон, видя мучительную внутреннюю борьбу, происходящую с дорогим ему человеком. — Иди ко мне, — рука Харона всё ещё на весу. — Иди, хороший мой, — плавно опускает руку вниз. — Доверься мне. Харон видит выступившую на висках Андрея испарину. Слышит учащённое, чуть сорванное дыхание. Громкое, намного громче, чем прилично. Чувствует упирающийся в ширинку свой член. Перед глазами слегка плывёт и небольшая расфокусировка во взгляде. — Иди ко мне, ну же… — Андрей делает ещё один осторожный шаг назад, и Харон включается, замечая прямо под ступнёй Андрея упакованный в целлофан малярный валик для краски. — Стоять! — слишком громко и внезапно. Андрей дёргается от резкого голоса, оступается, спотыкается о чёртов валик и грохается прямо в громоздящуюся за его спиной башню из банок с краской. Харон бросается к нему, чтобы не допустить падения, но слишком поздно. Ступня тоже попадает на скользкий целлофан валика, и он падает сверху, прямо на Андрея. Угрожающе пошатывающееся наверху ведро с белой водоэмульсионной краской всё-таки падает. При падении ударяется углом, крышка отскакивает и содержимое выливается прямо на Андрея с Хароном. Больше достаётся Андрею, так как банка находилась практически над ним. Но и Харон получает прилично. Ситуация настолько гротескная, что Харона невольно разбирает смех. — Сука, блядь, твою мать, твою же мать, — Андрей пытается подняться, но нависший над ним Харон не позволяет этого сделать. Включаясь, Андрей понимает, что лежит на полу, придавленный чужим телом. Тем самым телом, от которого его так ведёт. И уже заканчивается воздух в лёгких, уже коротит нервы и перегорают предохранители. Тем временем Харон приподнимается над ним, и Андрей осознанно-неосознанным движением касается пальцами его татуировки. Поглаживает. Задыхается. Харон замирает. — Это… — Пленка, — голос Харона хриплый и какой-то сухой, надтреснутый. — Пока заживёт. — Больно? — Приятно. Андрей учащённо дышит, уже не скрывая, облизывает губы. Харон чувствует, как срывается и его дыхание от этих осторожных прикосновений. Мышцы сводит. Харон аккуратно прижимается коленом к внутренней части бедра Андрея. И пусть краска, пусть изгваздались они сами и всё вокруг. Плевать. Остановись, мгновение. Стань вечностью. Ну пожалуйста… Андрей вдруг отдёргивает руку. Пытается отодвинуться, выползти из-под давящего всё сильнее тела. Харон не удерживает, понимая, что не время сейчас, но как же жаль. — Стой, — всё же шепчет Харон, в надежде продлить этот контакт хотя бы ещё ненадолго. — Да что стой, блин? — Андрей отодвигается ещё дальше. — Блин, пиздец какой. Шмоткам пиздец, всему пиздец. В таком виде даже в такси не пустят. Нахрена у тебя здесь это всё? Специально, что ли? Харон выдыхает, понимая, что теперь уже его мальчик никуда от него не денется. Но со свершившимся мини-армагеддоном всё-таки нужно что-то делать. — Ага, специально, как же. Делать мне нечего. Ты сам грохнулся. Говорил же — стой. Теперь вот да, пиздец. Шмоткам — пиздец, моим полам тоже пиздец и частично стенам. Чем рассчитываться будешь? — Харон смеётся. — Пошёл ты, — шипит Андрей. — Это отмывается вообще? — Я б пошёл, но куда ж в таком виде? — Харон не отказывает себе в удовольствии ещё раз прижаться к телу Андрея, опустившись на локтях. — Отмывается. Наверное. Вот бери и отмывай теперь, разрушитель. — Сам отмывай, — огрызается Андрей. — Ещё чего, — настроение Харона ещё больше взмывает вверх. — Ты это уронил, тебе и отрабатывать. Или ты предпочитаешь отработать иначе? — Встань с меня нахуй, — Андрей дёргается. — Не могу, — тянет довольно Харон. — Почему это? — Андрей, устав бороться, бросает попытки освободиться и, расслабившись, только тяжело дышит. — Скользко, — довольно лыбится Харон. Андрей фыркает и, кажется, тоже смеётся. Харон выдыхает — напряжение исчезло. Теперь разгребстись с последствиями. — Надо подниматься, — Харон нехотя встаёт. — А то надышимся сейчас, будет не очень. И потом краска схватится, хер отдерёшь. Клёвое слово какое, м? Руку давай, — протягивает Андрею ладонь. — Сам, — Андрей поднимается, сокрушённо разглядывая испорченную одежду. — На спине особенно, — подсказывает Харон, а Андрей, сверкнув глазами, вдруг потеряно произносит. — И как теперь?.. — Если действовать быстро, то есть шанс спасти шмотки, — Харон вытаскивает из шкафа-купе ведро с тряпкой и пытается вытереть остатки разлившейся по полу краски. — Так. Раздеваемся, шмотки в воде замочим. Пока отмоемся, с них краска отойдёт. Затем в стиралку закинем, и ничего им не будет, — бросает тряпку в ведро. — Давай, давай, чего замер? Раздевайся, — это «раздевайся» получилось вкрадчивым и с каким-то придыханием. — И в душ. Отмываться будем. — Отмываться? — Андрей недоверчиво смотрит. — С тобой? — А ты хочешь в краске остаться? — Нет, — вспыхивает Андрей. — Тогда мне предлагаешь в ней ходить? — Нет. — Ну тогда какие проблемы? Идём в душ. — Вместе? — Ну да. — Давай по очереди, — Андрей не оставляет надежды выторговать себе возможность самостоятельно принять душ. — Пока из нас кто-то будет мыться, на втором это всё коркой засохнет. И так уже тянет. Вот чего ломаешься? Ты что, в баню или сауну никогда с пацанами не ходил? — С пацанами ходил, — Андрей краснеет ещё больше под изучающим взглядом Харона. — Ну и всё, чего мнёшься тогда, как целка? То же самое практически. Раздевайся давай, тоже мне, красна девица, — Харон расстёгивает свои джинсы и стаскивает их с ног, бросая следом за тряпкой. — Ок, — сухо произносит Андрей, а его лицо всё пылает от прилившей к коже крови. Но деваться некуда. Не ходить же, и правда, в краске. Не глядя на Харона и упрямо сжав губы, Андрей начинает раздеваться. Как так вышло, что чёртова краска залила всё? И футболку, и джинсы, и даже бельё, зараза. И потёки по всему телу, и даже под одеждой, размазанные ею и уже подсыхающие, тянущие кожу. — Шмот к моему кидай, в ванной водой зальём, — Харон подхватывает ведро, залипая на заканчивающем раздеваться Андрее. Андрей повторяет своё сухое «Ок», ещё крепче сжимая губы. — Идём, — Харон продолжает смотреть. — Не пялься на меня. — Не могу, дарлинг, — лёгкий, слегка нервный смешок Харона. — У меня инстинкты. А вообще, я осматриваю фронт работ. — Я сам разберусь, — когда же это закончится уже? Почему он так смотрит? Почему Андрей вообще на это всё соглашается? — Да разберёшься, разберёшься, — Харон проводит ладонью по своей руке. — Пойдём уже, а то нам сейчас, по ходу, наступит пиздец — оно ещё и быстросохнущее. С этими словами, Харон движется по направлению к ванной, а Андрею ничего не остаётся, как идти следом. И Андрей идёт. Как на расстрел, уперев взгляд в пол, видя только босые ноги Харона перед собой. И вдруг, неожиданно для самого себя, поднимает взгляд выше. Поджарые ягодицы. Рельефная спина. Снова молниеносно пересыхает в горле, и кровь опять бросается к лицу. Почувствовав взгляд, Харон останавливается, поворачивается в пол-оборота, а Андрей тут же отводит взгляд. — Поможешь мне? — улыбается Харон. — В чём? — хмурится Андрей. — Вымыться. — С какой радости? — Забота о ближнем, не? — Сам как-нибудь, — ну вот что он издевается? Андрей и так уже не знает, куда себя девать. — Слушай, долго мы тут дискутировать будем? Кожу уже тянет. — Ну хорошо, тогда я тебе помогу. — Справлюсь без помощников. «Это вряд ли», — хитро улыбается про себя Харон, но ничего не отвечает на упорное желание Андрея самостоятельности в дальнейших действиях. В душ-кабину, которая больше стандартной, но ненамного, чтобы там совсем уж вольготно разместились два человека, заходят вместе. Харон откручивает кран смесителя, и из рассекателя сверху льётся вода, широко рассеиваясь. Андрей молчит, деловито оттирая со своего тела краску. Ничего такого. Его вовсе не смущает чужое тело рядом. Слишком рядом. Слишком близко… Ах-х-х… Харон тянется за шампунем к полке и случайно — случайно ли? Андрей не знает — цепляет голый живот Андрея. И словно не замечая этого, спокойно намыливает голову. Андрей переводит дыхание. Легче думать, что случайно. Спокойно, дышим. Но дыхание никак не хочет успокаиваться, как и частящее, норовящее вырваться из груди сердце. И снова касание. Коленом? Или бедром? По ягодицам. И рукой по бедру. А, это он повернулся. Мало места. Просто мало места. Андрея трясет. Дрожь пробегает по позвоночнику, жаром падая к пояснице и перетекая к паху. Отдаётся сладким спазмом в яйцах и прошивает по члену. И тут он с трудом удерживается от стона, потому что его ягодиц что-то касается, прижавшись на доли секунд. Что-то, что совсем не должно их касаться. Упирается, елозит по бедру, а на животе рука и… Харон с зажмуренными глазами хаотично шарит по телу Андрея, пытаясь вернуть шампунь на полку, и только поэтому… Андрей молча забирает из его рук флакон и ставит на место. А Харон интенсивно трёт пальцами голову, пытаясь промыть свои волосы. Андрей смотрит на него, не в силах отвести взгляд. На его татуировки, а особенно на свежую. На его напрягающиеся мышцы пресса. И ниже… Пар клубится, оседая на стенках кабинки водной взвесью. Горячая вода расслабляюще льётся сверху. Вот только Андрей никак не может расслабиться. Жарко. Воздуха не хватает. И даже голова слегка кружится. И внутри словно узлом скручивает. Андрей опускает взгляд вниз. Эрекция. Как и чувствовал. Ну, конечно, кто бы сомневался. Стыд. Смущение. И что-то ещё, понятно, что… «Имей силы хотя бы себе признаться»… Что-то тянет его повернуться к Харону лицом. Что-то необъяснимое заставляет податься вперёд и коснуться обнажённой головкой своего возбуждённого члена его головки… Прошивает таким приходом, что Андрею кажется, будто он сейчас просто свалится на пол. И ему на самом деле очень хочется просто взять и осесть на пол. Опуститься на колени и расплакаться. Или опуститься на колени и… Его взгляд снова прикипает к члену Харона. Во всей красе, бля. Как он там говорил? Инстинкты у него? «А у меня? Что у меня? Тоже? Я же не… Я же никогда… Что со мной? Почему я так… так»… Андрей не понимает, когда Харон успел смыть шампунь и открыть глаза. Как так получилось, что он оказался совсем рядом с ним, почти вплотную — глаза в глаза… И Андрей не может отвести взгляда от зелёного и гипнотизирующего омута. А Харон уже ещё ближе. Его рука ложится сзади на шею Андрея и ласково проводит пальцами под волосами. Безошибочно по одной из самых чувствительных зон. Сцепив зубы, Андрей негромко стонет и отпускает своё тело, которое тут же вплавляется в тело напротив, сливается с ним в одно целое. — У тебя здесь, — Харон медленно, плавно, круговыми движениями слегка массирует затылок Андрея своими пальцами, — немного… — Да-а-а, — рвётся из горла Андрея. — Немного осталось, — шёпотом, хрипло, чувственно. — Повернись. Андрей послушно поворачивается под небольшим давлением умелых рук. Перед глазами всё плывёт, каждая мышца вибрирует. Тело периодически содрогается. — Доверяй мне, пожалуйста, — как сквозь вату до Андрея доносится шёпот Харона. Руки Харона скользят по напряжённой спине Андрея, и под его руками мышцы невольно расслабляются. Андрей чувствует горячее дыхание у себя около шеи. Чувствует, как ему на плечи льётся гель для душа. Много. Как ловкие ладони растирают спину, скользя вниз, к ягодицам. Широкие, влажные, горячие поглаживания ладонями по всему телу сзади. Андрей расслабляется и закрывает глаза, отдаваясь во власть этих рук. — И вот здесь, — снова шёпот на ухо, а рука скользит по его бедру под самыми ягодицами, продвигаясь к внутренней части бедра. Гладит уже почти между ног. Практически по промежности. — Обопрись руками о стену. И тут же на поясницу ложится ладонь, нажимая, прогибая. Андрей уже ничего не соображает. Просто следует за этими руками и за этим завораживающим голосом. Упирается руками в стену, прогибается. — Хоро-о-оший мальчик, — губы вдоль позвоночника и ладонь скользит по животу к паху. — Какой же ты горячий, податливый, — рука сзади оглаживает ягодицы, а вторая гуляет по прессу, с силой прижимаясь к паху над основанием члена. — Такой красивый, породистый. Такой возбуждённый, — ладонь охватывает ствол члена Андрея и, сжимая, медленно движется. — Да-а-а-а-а, — уже не сдерживаясь, стонет Андрей, толкаясь в руку Харона. Андрей чувствует пальцы Харона у себя между ягодиц. Чувствует, как они там гладят, скользят, слегка надавливая на сжатые мышцы сфинктера. Андрей слегка дёргается, но вторая рука спереди крепко удерживает его, продолжая ласкать член. — Спокойно, мой хороший, — снова шёпот на ухо. — Всё в порядке. Я не сделаю ничего плохого. Доверяй мне. Ничего плохого. Только хорошо, — подушечка большого пальца потирает уздечку и скользит по отверстию уретры, — очень хорошо. И у Андрея уже нет страха перед пальцами сзади, к тому же они не производят никаких настойчивых, опасных движений, никакого дискомфорта. Наоборот… Бля-я-ядь, ему нравится? Ему это нравится? Ему нравится… — Хорошо? — хрипло шепчет Харон, потираясь между ягодиц Андрея уже своим членом, поддерживая его под живот одной рукой, а второй продолжая растирать скользкий гель по члену. — Хорошо тебе, охренительный мой? — Да-а-а-а-а-а, — воет Андрей, чувствуя, что сейчас, ещё немного, уже почти… Харон убирает руку от члена. Андрей разочарованно стонет и хаотично толкается, ища такое вожделённое касание. Чувствует, как его бёдра плотно прижимаются к твёрдому стояку Харона, которым тот интенсивно трётся между ягодиц Андрея. И какие-то абсолютно новые, непривычные ощущения заставляют Андрея получать удовольствие от этого трения, от всего того, что с ним сейчас делают. Две руки на прессе скользят вверх, оглаживают грудные мышцы, растирают между пальцами соски. Одна рука остаётся наверху, а вторая снова с силой вжимает мышцы пресса и спускается к паху, снова обхватывая ствол члена. Несколько быстрых фрикций, и снова пальцами по животу, впиваясь в кожу. — Ещё-ё-ё, — уже в голос воет Андрей. Смущение куда-то исчезло, он уже сам трётся о член Харона и слегка сгибает колени, чтобы плотнее ощущать контакт. Прогибает поясницу и пытается поднять ягодицы повыше. — Хочешь меня? — жаркий шёпот на ухо и лёгкое, скользящее касание по головке члена. — Да-а-а-а, хочу-у-у-у, — и наградой за правильный ответ плотный обхват и несколько поступательных, выдаивающих движений. — Хочешь меня, — удовлетворённым выдохом. — Хо-о-чешь. — Ещё, пожалуйста, — Андрея всего колотит. — Ещё. — Мой мальчик сладкий, — пальцем по уздечке. — Моё наваждение. Моё чудо. Мой Андрей. Мой? — и руки исчезают. — Тво-о-о-о-ой, — воет Андрей, захлёбываясь эмоциями. — Ве-е-ес-с-сь твой. Ещё-ё-ё. — Мой, — ладонь прижимает член к паху, одновременное трение и по прессу, и по стволу, отчего у Андрея темнеет перед глазами и подгибаются колени. — Весь мой, — отрывистым, безоговорочным тоном, и движения сзади резче, интенсивнее. — Полностью мой. Да? — ещё быстрее движения. Жёстче, ярче. — Да? — Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а, — Андрей не в силах сдерживать крик. — Полностью твой, весь, ве-е-е-е-есь… Я… бля-я-я-я… я… уже… сейчас-с-с-с. — Кончай, мой хороший, — и на Андрея обрушивается небо. Его тело, будто по команде, подчиняется, содрогаясь в конвульсиях. Его трясёт, как будто в лихорадке. Он захлёбывается неведомым, нахлынувшим спектром эмоций, не имея ни сил, ни возможности определить, чего сейчас здесь больше. Его член, подрагивая, заляпывает спермой стену душевой кабинки. Две, три, четыре порции. И где-то на периферии сознания он ощущает, как что-то липко-вязкое и тёплое стекает между его ягодиц. Андрей не в состоянии сейчас анализировать это или возмущаться этому. Он настолько расслаблен, что если бы не горячие ладони, крепко удерживающие его за бёдра, он бы уже растёкся по этой кабинке, как кисель. А Харон осторожно поворачивает его лицом к себе и прижимается своими губами к его губам. Трогает верхнюю языком, проводя от одного уголка рта к другому. Отстраняется ненадолго: — Ты великолепен, — тихим шёпотом. — Спасибо. — И снова целует, уже чуть глубже. Андрея хватает только на то, чтобы простонать в эти губы. Он чувствует себя опустошённым, а тело настолько лёгким, что кажется, будто сейчас взлетит. — Выходим? — снова улыбается Харон. — Вроде отмылись. Андрей кивает. Спотыкается о порог кабинки, но Харон успевает поддержать. — Одежда… — Откисает, — Харон продолжает обнимать Андрея. — Стоишь? — тот кивает, и Харон отпускает его, стягивая с держателя большое полотенце. Накидывает его на плечи Андрея. — Вместо одежды, — улыбается. Сам обматывает бёдра вторым полотенцем и выходит из ванной. Андрей тянется следом. Они проходят через коридор в остатках потёков краски. Молча, не сговариваясь, проходят дальше. Харон идёт к спальне. Андрей останавливается, немного наклоняется вперёд, опираясь рукой о стену. — Тебе плохо? — в голосе Харона отчётливое беспокойство. — Нет, всё нормально, — Андрей трясёт головой. — Чутка голова кружится. — Это от краски, наверное, — Харон подходит, не решаясь обнять. — Нужно полежать. Пойдём? — Дашь мне что-то из одежды? Домой добраться. — Может, останешься? Уже поздно, ночь. Все устали, да и неважное самочувствие. Отлежаться надо. — Андрей молчит. Думает. Харон даже не надеется на такой подарок, но продолжает уговаривать. — Тем более, сегодня суббота, выходной. И завтра выходной. Торопиться некуда. А к завтра и одежда твоя в порядке будет, и вообще, — откажется, как два байта переслать, откажется. — Просто будем спать. — Просто спать? — Харон кивает, а внутри всё сжимается тугой пружиной. Ну же? Ну? — Останусь, — кивает Андрей. Пружина резко и со звоном распрямляется. Харон внутренне ликует. В душе взрываются фейерверки и светит солнце. — Ложись, — Харон снимает с кровати покрывало. — Постель свежая, сегодня менял. — Как знал, — слабо улыбается Андрей. — Ложись давай, — Харон никак не комментирует эту проницательность. Но ведь, и правда, не знал, просто так получилось. — Я сейчас. Шмот сполосну и в стиралку закину. — Тебе помочь? — ого, внезапно. — Там же и мои вещи тоже. — Ерунда, — отмахивается Харон. — Ты ложись, я переживаю, чтоб тебе хуже не стало. Мало ли, как организм на токсины отреагирует. Вроде эта краска и не отрава, да и не воняет особо, безвредной считается, но может быть индивидуальная чувствительность. Ложись, я скоро. — Хорошо, — Андрей делает шаг к кровати. — Полотенце отдай, — улыбается Харон. — Нафига оно тебе в постели? — В твоей постели спят без одежды? — шутит Андрей или ёрничает, Харон понять не может, но надеется, что всё-таки шутит. — Именно, — улыбается в ответ, видя улыбку на лице Андрея. — Давай, залезай. «Ляжет так, укроется, замотается, а потом выдаст мне полотенце из-под одеяла, — просчитывает наперёд ситуацию Харон, — ну и ладно, хватит с него на сегодня. И так впечатлений выше крыши». И замирает. Потому что Андрей сбрасывает с себя полотенце прямо на руки Харона и обнажённым делает несколько шагов к кровати. Затем спокойно ложится и слегка прикрывается одеялом. Сказать, что Харон охренел — не сказать ничего. «Однако», — думает он, выходя из спальни. Быстро споласкивает одежду, кладёт её в стиральную машину, включает программу и идёт в коридор. Окидывает взглядом бедлам и мысленно машет рукой — один хер сдирать этот линолеум и стены. На пол бумагу кинуть, чтоб не растаскивалась краска, да и всё. Справившись, возвращается в спальню и ныряет под одеяло. — Спишь? — рука поверх одеяла на тело Андрея. — Почти, — сонно, расслабленно. — Вот и хорошо, — мысленно зажмурившись, обе руки под одеяло, касание к коже, оглаживание и притягивание к себе ближе. Без потерь. Словно очнувшись, Андрей немного возится в попытке отодвинуться, но Харон не собирается так просто сдавать уже отвоёванные позиции. — Тс-с-с, — шёпотом на ухо и ближе тело к телу. — Ты замёрз весь, руки ледяные… Я погрею, — сплетает пальцы с пальцами. — Всё, не шоркайся. Спим. Андрей расслабляется ещё больше, согреваясь в тёплых руках, и ему уже не хочется отодвигаться и терять это тепло. Сон наваливается приятной тяжестью. Засыпая, Андрей ещё немного удивляется тому, что ему настолько спокойно, как будто он всю жизнь только и делал, что вот так вот засыпал в объятиях Харона.