***
Конечно, не то чтобы у них всё всегда гладко. Сами понимаете, это же Уэйд Уилсон и Питер Паркер — они обязательно выкинут что-нибудь эдакое. И ещё они часто ссорятся: громко, запойно, швыряя друг в друга стульями (и мирясь в конце концов где-нибудь под кухонным столом). Но в этот раз всё выходит по-другому. — Уэйд, я уже устал повторять тебе это раз за разом! — раздражённо говорит Питер, зло комкая в руках маску. — Ничего со мной не случится! Я не беспомощный ребёнок! И, кроме того, я буду со Мстителями… — Со Мстителями, которые пальцем не пошевелят, чтобы помочь тебе! — в тон ему отвечает Уэйд. Они стоят в прихожей и сверлят друг друга разъярёнными взглядами. Любая другая ссора уже закончилась бы тем, что Уэйд втиснул бы Питера в стену и поцеловал бы как следует, но сейчас… сейчас Питер собирается уйти. Питера ждут. У Питера задание. Питер, блядь, должен помочь своим сраным Мстителям, которые никогда, никогда не платят тем же — и знаете что? Уэйд против. У Уэйда неплохая интуиция, а сейчас она просто захлёбывается воем. — Ты достал! — Паркер краснеет от ярости. — Хватит носиться со мной, как курица с яйцом! Ты не моя мамочка, Уэйд! Уэйд отшатывается. Питер молча и растерянно смотрит на него, открывая и закрывая рот, будто хочет что-то сказать, но телефон в его кармане предупреждающе пиликает, и он бормочет, разом растеряв весь свой запал: — Я… меня ждут. Я должен идти. Уэйд ничего не отвечает. Только отворачивается — ничего, ничего, пусть проваливает. Уэйд проведёт отличный уик-энд наедине с Золотыми девочками. И со своими соплями. Ведро шоколадного мороженого? Определённо. Питер уходит, ничего не сказав ему на прощание. Это не первая их ссора, закончившаяся хлопнувшей дверью и испорченным настроением, но почему-то Уэйду не по себе, и даже божественная Беа не в силах отвлечь его от переживаний. От нервов. От зудящего под кожей беспокойства. Чёрт возьми, он и впрямь ведёт себя как бешеная мамашка! Питер сильный, Питер очень сильный, и, к тому же, с ним будет Тони Старк… Старк обещал приглядывать за ним. Старк обещал, что с ним ничего не случится. Но это не успокаивает. Уэйд готов лезть на стенку. Он пишет Питеру миллиарды смс: от «просто черкни мне пару строк» до «господи, детка, прошу тебя». И не получает ни одного ответного. Сперва он думает, что Питер просто ещё злится. Сперва он думает, что уже к вечеру Питер вернётся, уставший, но сияющий, и будет, захлёбываясь восторгом, рассказывать о миссии. Но к вечеру Питер не появляется. Да, он предупредил. Он сказал, что после школьной экскурсии собирается к Старку, и они могут задержаться. Но Питер всегда пишет ему, чтобы Уэйд не переживал. Чтобы не съезжал с катушек в одинокой тесной квартире, пропахшей тако и порохом. Телефон молчит. На второй день ожидания у Уэйда сдают нервы. Он не выходил из дома даже за едой — только пялился в экран, не слыша и не видя происходящего, и Белый и Жёлтый в его голове рычали друг на друга и на него тоже, требуя сделать хоть что-нибудь. Найти Питера. И как следует выпороть за молчание. Уэйд умирал слишком часто, чтобы бояться смерти, буквально на той неделе он словил пулю (и да, на нём был этот чёртов ошейник, блокирующий способности, так что Уэйд вроде как действительно умер), и только чудо-устройство Кейбла спасло его. Да, но это Уэйд. Если умрёт Питер… Ты же не собираешься реветь, как ёбаный нытик? Эти школьницы что, правда думают, что мы такие нюни? Уэйд решительно нахлобучивает маску и поправляет оттягивающие спину катаны. Голоса затыкаются моментально. Вот и славненько. — Давайте отыщем Питера, — говорит он, привычно проверяя патроны в магазине пистолета. — Я соскучился по его тесной сладкой заднице. Так-то лучше! Уэйд не сразу понимает, что случилось, что изменилось в привычном ему Нью-Йорке. И лишь спустя несколько секунд до него наконец доходит: тишина. Здесь никогда не было такой всепоглощающей, такой мёртвой тишины, как будто… Как будто… — Господи! — какая-то женщина хватает его за предплечья и трясёт; её губы горько кривятся, глаза широко распахнуты. Уэйд как раз собирается пошутить про призрака (или, быть может, про своё лицо), но она частит, не давая ему вставить и слова: — Боже, помогите мне, помогите, прошу! Мой муж… мой муж! С ним что-то… он исчез! Он… господи, что со мной?! Она буквально рассыпается в его руках, и у ног Уэйда остаётся горстка пепла. — Что за нахер?! — спрашивает он у затопленной автомобилями улицы. И ожидаемо не получает ответа. Ясное дело, после вот такого он начинает волноваться в тысячу раз сильнее. Блядский Старк! Ему нужен блядский Старк, который объяснит ему, что происходит в этом чёртовом городе! Старк, который… да. Питер должен быть с ним. Питер должен… Уэйд находит его с пугающей лёгкостью. Он даже не прячется. По правде говоря, видок у Тони Старка тот ещё — потрёпанный, оборванный, весь перемазанный кровью и сажей, он кажется бесконечно измученным. Но Уэйда, по правде, мало ебёт, что там случилось у Старка. Его волнует только одно. — Где Питер? — спрашивает он, хватая Тони за плечо. Тот морщится, как будто ему, сраному Железному Человеку, может быть больно. — Я… — Уэйд никогда не слышал, чтобы циничный ублюдок Тони Старк говорил таким дрожащим и слабым голосом. — Я не смог, Дэдпул, я… он просто… просто ушёл… Уэйд отшатывается, словно его ударили. Долгие несколько секунд он отчаянно не верит в происходящее. Долгие несколько секунд он запрещает себе думать о том, что только что услышал. А потом у него ноги подкашиваются, и он падает на колени. — Нет… — Уэйд отчаянно мотает головой, глядя перед собой и ничего не видя. — Нет, нет, этого не может… нет, только не он. Не Питер. Господи, Старк… ты должен был спасти его! Тони вздрагивает и прячет лицо в ладонях. Плечи у него дрожат. Уэйд только спустя несколько секунд понимает, что ёбаный Железный Человек плачет. — Нет, — говорит он опустошённо и жалко, — нет, Старк, ты… Питер… мы же поссорились. Поссорились, слышишь? Я не… не могу вот так… Потом он вдруг вскидывает голову и жёстко спрашивает: — Кто? Тони не нужны уточнения. — Танос. Целую вечность Уэйд молчит. Белый и Жёлтый молчат тоже. Внутри у Уэйда — пустота. И пепел — тот же, что испачкал его колени. Он неловко поднимается на ноги, пошатываясь, как пьяный, и тянется к поясу телепортации. — Что ты собираешься сделать? — хрипло спрашивает у него Тони Старк. Из-за маски не видно, но там, под спандексом, где всё — всё лицо его, словно это новая стадия рака — болит и печёт, Уэйд ухмыляется. — Спасти Питера, — отвечает он, вбивая координаты. — И мир заодно. Через секунду он оказывается перед особняком Людей Икс. Здесь тоже царит ошеломляющая, пугающая тишина — но Уэйду некогда думать об этом, Уэйд слишком боится опоздать, Уэйду нужно… нужно… Ему нужен Кейбл. Вернее, то, что у Кейбла есть. То, что способно всё исправить. Конечно, ему не открывают — скорее всего, просто некому. Поэтому Уэйд пробирается в особняк через окно. Уэйд уже ничему не удивляется. — Кажется, тут потребуется генеральная уборка, — только и говорит он, заглядывая в одну из комнат и обнаруживая там кучку пепла. — Я бы занялся этим, но не сейчас, простите, парни. Питер… Мой Питер ждёт. Белый и Жёлтый всё ещё молчат. Как будто и их тоже затронул этот геноцид. Не хотелось бы думать, что у него в мозгах сейчас пепел — не самая приятная мысль. — Эй, Кейбл! — орёт Уэйд, распахивая очередную дверь. Конечно, Кейбла здесь нет, как нет, впрочем, и пепла — но то, что нужно Уэйду, то, что может помочь ему… да. Да, оно есть. И срать он хотел на то, что вмешиваться в ход прошлого нельзя. Кейбл нарушил правила ради него — а он нарушит их ради Питера. Ради Питера. Ради его мальчика, который всегда прижимается к нему во сне, будто ища защиты (и Уэйд не смог, не смог защитить его), ради… Злясь на самого себя, он стаскивает с головы маску и вытирает ею мокрое лицо. А потом берёт в руку устройство. Всего один заряд. Ничего, ему и не нужно обратно — ему нужно только отмотать время на несколько часов. Всего на несколько часов. Уэйд не умеет обращаться с такими игрушками. Но он должен попытаться. Потому что если нет… Питер больше не прижмётся к нему во сне, глухо мурлыча что-то очень похожее на «Уэйд». Питер больше не притащит ему чёртов пакет тако с другого конца города (там они вкуснее) лишь потому, что Белый и Жёлтый шумят больше обычного, и у Уэйда голова раскалывается. Питер больше не рассмеётся, услышав очередную идиотскую шутку Уэйда, и не покраснеет от шлепка по заднице. Питера больше не будет. А значит, не будет уже ничего. — Давай, ублюдок, — бормочет он себе под нос, настраивая устройство, — ты, блядь, должен. Ты обязан. Ты не можешь не… Рывок стремителен и неприятен — словно резкий приступ тошноты. Уэйд приходит в себя как раз вовремя, чтобы увидеть, как этот фиолетовый урод, Танос, выдирает блестящую побрякушку изо лба краснолицего мужчины. Он даже не знает, как зовут этого беднягу — он только видит свою цель, видит блестящее золото перчатки с пятью камнями. Видит, как Тор вздымает молот (позже Уэйд обязательно скажет этой Рапунцель, что ему чертовски к лицу короткая стрижка и два глаза), как кричит Алая Ведьма… Мир вокруг замирает. Мир вокруг становится неподвижной константой, и в этой константе лишь Уэйд несётся вперёд, преодолевая сопротивление воздуха. Он никогда не был таким же супер-сильным, как Колосс. Или таким же юрким и вёртким, как его Питер. Или таким же могущественным, как самовлюблённый павлин Стрэндж. Да у него даже сверхспособностей нет, одна — бешеная регенерация, и та сдохнуть не даёт. Вот почему особенно смешно, что у него получается. Что отрубленная кисть Таноса, кисть с чёртовой перчаткой, тяжело и влажно шмякается на землю, что Танос орёт от гнева и боли, не сразу осознавая потерю, что… Начатое им заканчивает Тор, как и должен был — молот, наделённый божественной силой, сражает того, кто лишён своего главного оружия, моментально. Бесконечное мгновение вокруг царит ошеломительная тишина. И лишь после звуки — все звуки, от которых Уэйд успел отвыкнуть — разом обрушиваются на него, и кто-то кричит, кто-то падает, кто-то ещё сражается, не осознав, что бой уже окончен… Говорящий енот — может быть, это всего лишь его галлюцинация — пинает потерявшую силу перчатку. — Дэдпул? — медленно спрашивает Стив Рождерс. Уэйд скалится: — К вашим услугам, Кэп. Не благодарите. Где Питер? И если спустя несколько минут он обнимает растерянного Питера слишком крепко, слишком долго, захлёбываясь глухими «боже, детка» и «прости, прости, прости», то, в конце концов, он имеет на это право, верно? Как и имеет право никогда, никогда не рассказывать Питеру о том, что чуть не случилось. О том, что случилось.***
Питер спит рядом с ним, положив голову ему на грудь, а Уэйд не может сомкнуть глаз. Ему кажется, ещё секунда — и Питер рассыплется в его объятиях. Ему кажется, ещё секунда — и он проснётся. И осознает, что чудесное, почти невероятное спасение было лишь сном. Что это просто его мечты, в которые он поверил. Белый и Жёлтый молчат. Они всегда молчат, когда Питер так близко — может быть, им тоже совершенно нечего сказать, может быть, их тоже душит слепая болезненная нежность, такая острая, что от неё хочется скулить. Может быть, и они… Прерывистый выдох не удаётся сдержать — и Питер просыпается моментально, слишком уж чуткий. Щурится спросонья, невообразимо красивый — таким, разнеженным и ленивым. Уэйд уже опрокинул бы его на подушку и взял своё. Но не сейчас. Не на этот раз. Не тогда, когда Питер — боже, пусть это будет галлюцинацией — умирает в его постели. — Уэйд? Что случилось? — пальцы, прижимающиеся к его щеке, удивительно реальны. Слишком реальны. Уэйд давится ложью. — Ничего, детка. Кошмар. Просто кошмар, правда? Кошмар наяву — такое с ним бывает часто. — На тебе лица нет, — Питер смотрит серьёзно и непонимающе, явно испуганный. — Что такое? Выглядишь так, будто… Он осекается, но Уэйд понимает и без слов. Понимает. Понимает. Понимает. Ответить ему нечего. — Уэйд?! — Питер смахивает что-то с его щеки и рывком садится в постели. Пальцы у него, когда он хватает Уэйда за руку, мокрые. — Что, чёрт возьми, с тобой творится? Расскажи мне. Уэйд думает об устройстве, возвращённом Кейблу, так и не узнавшему, что эта его побрякушка из будущего спасла мир (по крайней мере, человека, который был миром для самого Уилсона). Уэйд думает о страшной тишине в обезлюдевшем Нью-Йорке и в своей голове. Уэйд думает о плачущем Тони Старке, о кричащем от боли Вижене, о том взгляде, которым его наградил Стрэндж — взгляде, полном знания и боли. Уэйд думает о Питере, которого не защитили. — Ничего, — повторяет он и гладит Питера по крепкому худому бедру. — Ничего страшного. И, раз уж ты уже проснулся, может, мы… Питер хрипло смеётся, целуя его куда-то в подбородок, и Уэйд думает о том, что у галлюцинации никогда не было бы такого прекрасного, искреннего смеха — смеха, который он, чёрт возьми, так любит. Вряд ли он сможет уснуть в ближайшие несколько ночей. Вряд ли Питеру понравится та гипер-опека, от которой Уэйд не сумеет себя удержать. Вряд ли Питер когда-нибудь сможет понять, почему Уэйд смотрит на него, как на мираж в пустыне, как на мечту, которой не суждено сбыться (а он не расскажет, нет, он никогда не расскажет своему мальчику правду). Вряд ли то, что он видел, когда-нибудь перестанет терзать его. Но Питер жмётся к нему горячим гибким телом, целуя в шею, легонько гладит по спине, и глаза у него лукавые и нежные. Живые. Значит, это — счастливый конец.