говорит и показывает

временные рамки: пост-канон пятой арки, ау Грязные кабаки со сценами для караоке принадлежали к тому особо изощренному типу извращений, которые были доступны только избранным — тем, кто буквально существовал на дне общества или же пытался на время нырнуть туда, в надежде сбежать от страшного и мрачного «сейчас». В этих местах никого не волновало то, кем ты являлся, здесь важны были лишь деньги — чтобы спускать их на выпивку, конечно же, ту, которая делала грустные и тоскливые песни таких же отбросов, как и ты, только красивее и приятней. И можно было самому выйти и спеть, и тебе бы даже похлопали — все это создавало невообразимо приятную атмосферу общего единения, ту, где все были равны. В таких местах решал лишь голос. Кайдзи тянуло к таким местам. После их возмутительно наглого побега от людей «Тэйай» с двумя миллиардами иен жизнь начала приобретать слишком странные очертания. Они были хороши — даже слишком — но все же Кайдзи хотелось абсолютно иного, того, что в самом деле сделало бы его счастливее. И хотя все в жизни наладилось, настолько, что грех было жаловаться — он до сих пор соглашался на прогулки с Микоко и даже покупал ей бесполезные подарки, те, что заставляли ее улыбаться, а прохожих вокруг считать, что между ними нечто большее, чем есть действительно — он все равно не мог сказать, что живет так, как хочет. Как надо — это вовсе не так, как ему хотелось бы. Но как бы он ни старался, отыскать путь на правильную (для себя, конечно же) дорогу жизни пока не удавалось, впрочем, Кайдзи не отчаивался. Он чувствовал, что когда-нибудь он вновь вернется к азартным играм. Это было неизбежно. А там и до правильного — но неправильного для всех остальных — жизненного пути недалеко. И сегодня, вроде бы, все было как обычно. Кто-то пел, а Кайдзи, сидя в первых рядах, попивал пиво, играясь уже с пустой банкой. Мыслями он был далеко от мира, размышляя о вещах совершенно недостижимых, вроде повторной игры с председателем — той, что станет местью за всех павших на «Дороге Храбрецов». Наверное, только этого он и ждал. Не знал, что будет делать дальше, но чудовищно жаждал реванша. И за подобными страшными (потому что они и правда были таковыми) размышлениями он бы, наверное, и пропустил следующего человека, что вышел на сцену, но сквозь пелену мрачных мыслей донеслись слова — тоскливые, песня о каком-то неудачнике. Неохотно позабыв о председателе, Кайдзи медленно поднял голову и вперился взглядом в пожилого мужчину на сцене, что исполнял эту песню. И что-то в нем показалось ему знакомым, что-то очень странное, то, что заставило Кайдзи в подозрении прищурить глаза. Он не знал подобных стариков — с челкой, почти что скрывавшей глаза, с этим певучим голосом, он не был похож ни на одного из знакомых Кайдзи, кто мог бы сунуться в подобную дыру. Песня продолжалась. И пока Кайдзи томительно размышлял о том, кто бы это мог быть, он пристальней вглядывался в лицо, и с каждой секундой осознание все ближе и ближе настигало его, заставив широко распахнуть глаза и открыть рот. И ответом на его вопрос «кто» стали шрамы — страшные безобразные следы на скулах. И там, под челкой, скрывалось кое-что более ужасающее. Кайдзи знал это точно. Он сам видел, как этот человек ударился лбом о раскаленную плиту перед безумным стариком, жаждавшим извинений. Некоторые картины из жизни невозможно забыть, как эту. Это был Тонегава. Осознание этого, казалось, ударило Кайдзи и едва не сбило с ног. Он хотел уже выскочить на сцену и прервать песню, но почему-то сдержался и хищно вслушался в звучавшие слова. Почему-то сюжет напоминал ему о себе — словно Тонегава исполнял именно ее. Намеренно. Было огромной неожиданностью, что оказался таким восхитительным певцом, и рассеянно Кайдзи подумал, что Тонегава — человек многих талантов. Талантов, что были убиты Кайдзи за одну игру. Но ему не было стыдно за это. Скорее это была простая горечь, последовавшая за уважением, потому как то, что совершил этот безумец, стало для Кайдзи одним из самым ужасающим мгновением за ту ночь. Смерть Ишиды и Сахары из-за каких-то долгов, а потом и это, такое зверское наказание... И то, с какой гордостью принял его Тонегава, не могло не поражать даже Кайдзи. В том поступке он словно видел себя, того, что резал ухо в ванной. Не это ли называли отражением судеб? Может быть. Какая разница. Наконец, песня завершилась, и Тонегава медленно удалился в тень, уступая место новому исполнителю. И уже под какую-то бодрую веселую музыку Кайдзи вскочил на ноги и бросился следом за человеком, ставшим первой ступенькой в его маленьких победах над «Тэйай». Человеком, виновным в смерти всех тогда на мосту. Человеку... — Постой! Кайдзи удалось догнать его лишь на улице, на заднем дворе. Держа в руках пачку сигарет, Тонегава медленно поднял на него взгляд, полный почти пронзительного равнодушия и раздражения. Но почему-то в ответ Кайдзи глупо улыбался — встречи с такими людьми, пусть и очень нехорошими, наверняка были к лучшему. Он узнал, что стало с Тонегавой — точнее, что у того вроде бы все было даже очень неплохо, раз он позволял себе прохлаждаться в такой дыре и даже исполнять песни на сцене. Вряд ли ему дозволили бы подобное на месте второго лица в корпорации, но сейчас-то, когда правой рукой Хедо стал Куросаки... — О, Кайдзи-кун. Вскинув бровь, Тонегава, внезапно, бросил на него вполне заинтересованный взгляд и прищурился. Щелкнув зажигалкой, он попытался было задымить, но то ли та сломалась, то ли газ кончился, пара щелчков ничего не дала. Но тут помог Кайдзи — протянув свою зажигалку, он дал старому противнику прикурить, после чего запустил в рот сигарету и сам. И они замерли рядом, вдвоем, словно не было между ними никакой игры на жизнь, и словно оба не вышли из нее с невозможными потерями. Повисла тишина, и, смотря на едва проглядывающие сквозь огни города звезды, Кайдзи вспоминал ту страшную ночь. Тогда их было видно гораздо лучше. Звезды, которые он помнил вместе с множеством смертей на небоскребе. Рука сжалась в кулак, но он не позволил себе и с места сдвинуться. То были дела прошлые, и Кайдзи уже понял, кто был его главным противником. Хедо. — Смотрю, ожоги так и не сошли, — пробурчал он, косясь на Тонегаву. Тот ответил на это широкой ухмылкой. — Смотрю, оттяпанные пальцы ты себе все же пришил. — А-а-а! Хорош! Подловил. Столько денег еще за это запросили, пиздец просто... Между ними вновь повисла тишина, прерываемая лишь гулами музыки изнутри кабака. Все это место было таким грязным, таким... не тем, куда по мнению Кайдзи мог пойти Тонегава. Ему было жутко интересно узнать, что же сейчас он делал, но спросить он не решался. Это было глупо — интересоваться его жизнью, словно спрашивая у старого друга. Они — не враги. Хедо устроил эти безумные игры, но и Тонегава был не лучше. И то, что личная вендетта у Кайдзи была скорее к старику, чем к бывшему заместителю председателя, вовсе не означало, что он забыл все произошедшее. Говорили, что время лечило. Смотря на шрамы на пальцах, Кайдзи думал, что это была лишь сладкая глупая ложь. Он не забудет никогда всех тех, кто пал. — У тебя были ко мне какие-то вопросы? Или ты просто пришел посмотреть? — обернувшись к Кайдзи, Тонегава посмотрел на него с такой пугающей ироничной ухмылкой, что ему стало не по себе. — Или, может, хочешь поглумиться? Я слышал о твоей победе на «Трясине». Неплохой куш для такого бродяги, как ты. Раньше бы Кайдзи огрызнулся в ответ на такое, но сейчас он лишь раздраженно отмахнулся, не зная, что и ответить. Это событие — победа в пачинко — стала отправной точкой в его жизни, той, из-за которой почти каждая собака в подполье знала его имя и внешность. Если бы не пачинко, то Мураока никогда бы не попытался сыграть с ним. Если бы не пачинко, то Казуя никогда бы не заинтересовался в нем. А вместе эти два человека и сотворили ту вторую роковую ночь, из которой Кайдзи уже вышел победителем. Он чувствовал себя превосходно и пугающе в тот момент — ведь действовал словно старик-председатель. Даже почти забрал жизнь у противника, но все же умудрился его спасти. И эта мысль грела душу. — Нет. Я просто увидел, — Кайдзи рассеянно поводил сигаретой в зубах, — и подумал, что надо пойти окликнуть. Не знаю, зачем. Захотелось. Сам знаешь, что эмоциональный дурак, что угодно могу сделать, если захочу. Позвать там тебя, или, ну, ухо отрезать, тоже работает. Он ожидал, что сейчас Тонегава разозлится — ведь именно отрезанное ухо и стало ключом победы Кайдзи в их игре, что привело к ужасающим ожогам на лбу и перестановке на верхушке корпорации, но в ответ раздалось лишь молчание. Смотря куда-то в землю, Тонегава держал в руках дымящуюся сигарету и размышлял, видимо, о чем-то о своем, так, что даже Кайдзи не посмел его прервать. Думать было полезно. Думать Кайдзи любил — обо всем на свете. И, прикрыв глаза, он тоже присоединился к немому размышлению. Где-то внутри сменился исполнитель и заиграла более лиричная песня. — Хорошо поешь, — бросил Кайдзи. Губы Тонегавы изогнулись в усмешке. — С чего такие комплименты? Кайдзи возмущенно поджал губы, словно обижаясь. — А почему и нет? Мне не жаль похвалить талант. — Кайдзи-кун, тех, кого ненавидят, хвалить не принято. Вот уж глупости! Тогда бы Кайдзи и с Казуей не заговорил нормально. Ненависть не на все аспекты жизни распространяется. — Да какая раз... — Но все же, что именно ты хочешь? Зачем пришел сюда? Слишком пронзительный взгляд заставил Кайдзи на мгновение замолчать, собираясь с внезапно разбежавшимися мыслями. Смотря на человека, что когда-то давно стал виновником гибели его товарищей, Кайдзи размышлял о том, что он и правда тут забыл. Ему хотелось что-то сказать? Наверное, да. Не упрекнуть, но... Что-то такое... Как тогда, с Ичиджо... — Я... Я... Хочу сказать... Тонегава посмотрел на него с упреком, но выжидающе. Он не прерывал, как Кайдзи ожидал от него, и это застало его врасплох. Стушевавшись, он нервно сглотнул и начал озираться по сторонам, после чего почти скороговоркой выпалил: — ... хочу сказать что это пиздец! Был. Ну, то есть, твой поступок — это нечто, я прямо проникся уважением, и это даже хорошо, только больше никогда такой хуйни не твори, пожалуйста, я чуть не обосрался от страха, когда паленым мясом начало вонять. Ты уже доказал, что ты выше всяких дураков, вроде меня, и выше Хедо! Так что... Ну, ты понял, да. Угу. В ответ ему раздался почти искренний смех, такой, что Кайдзи вновь растерялся — но уже по другой причине. Упершись рукой в колено, Тонегава смеялся слишком громко для человека своего статуса, и, когда он все же прекратил, он посмотрел на Кайдзи настолько выразительно, что тот аж поперхнулся. — Я должен принять это, как комплимент? — Не принимай это никак, мне просто лучше от мысли, что человек, с которым я играл, знает, что я его за полное ничтожество не держу, как старик-маразматик, — проворчал Кайдзи, ища в кармане пачку сигарет. Почему-то зажечь ее удалось не с первого раза. — Я, бля, не подписывался другим людям жизнь калечить. Мне и простого извинения от тебя было достаточно, но Хедо совсем ебанулся. Он ожидал, что сейчас Тонегава поправит его или попросит выражаться более корректно, но, к неожиданности, он лишь покачал головой и эхом повторил. — Совсем ебанулся. После чего перевел взгляд на Кайдзи. — Смотри внимательно, повторять не буду. Тонегава провел рукой по лбу, откидывая волосы назад — и с ужасом Кайдзи уставился на следы той страшной ночи. Даже зажившие, они все равно выглядели отвратительно. Полностью сгоревший лоб и кожа до областей скул, брови тоже выгорели. Но глаза были в порядке — это было самым главным. Зрение было ценно, и даже Кайдзи понимал это. Именно поэтому тогда он выбрал устройство для уха, а не то, что крепилось на глаз. Было в повязках на глазу что-то почти романтичное и притягивающее, но шрамы на пальцах и ухе и так были огромной проблемой в нормальной жизни, а что уж говорить о детали куда более заметной. Почти незаметно для себя Кайдзи провел пальцем по собственному шраму на щеке. — Ну, если ты обо мне беспокоишься, — Кайдзи возмущенно фыркнул и отвернулся, на что Тонегава ответил довольным смешком, — то все в принципе неплохо. Насколько может быть у человека после такого сильного понижения. Думаю, не сумей я выплатить свой долг из собственного кармана, меня сослали бы в шахты, но так как долга у меня не было, а известная мне информация была слишком ценна, то меня просто отправили в более далекий офис. И ничего более. — Говоришь, ценная информация? Прищурив глаза, Кайдзи медленно откинул голову назад. Все это время он неотрывно смотрел прямиком на Тонегаву. И хотя следующая его фраза могла прозвучать почти как шутка, он не шутил и спрашивал слишком даже серьезно. Мечты мечтами, но для Кайдзи было нормально делать невозможное, а потому даже такое могло стать полезным в будущем. — Если я захочу уничтожить «Тэйай», ты мне ее сольешь? Ну, в отместку за ожог. Поначалу Тонегава посмотрел на него без тени улыбки, но спустя мгновение рассмеялся. — А силенок-то хватит? — Ну, попытаться никогда не поздно, — пробормотал Кайдзи. В ответ его бывший противник лишь покачал головой и усмехнулся, но ответа так и не дал. Это можно было посчитать практически победой, только вот они оба знали, что вряд ли такое произойдет. У Кайдзи были планы на старика, но не на его компанию. Что станет с «Тэйай» — не его забота, главное — месть. А потом, может, уничтожение проклятых шахт. — Говорят, ты теперь с младшеньким сыном господина Хедо якшаешься. «Младшеньким?» — Кайдзи подозрительно прищурился и едва не проворонил куда более важный момент, от которого уши у него позорно покраснели, а сам он, как идиот, буркнул: — Н-не якшаемся мы! Этот тупица просрал мне два миллиарда, и теперь... я... В общем, я на него работаю. Точнее, мы вместе работаем, потому что я и послать его могу. Ничего серьезного. Буду я еще с какой-то малявкой возиться, тьфу. Весело прищурившись, смотря на фальшивые возмущения Кайдзи с явным довольством, Тонегава вынул сигарету из зубов и затушил ее о подошву ботинка, после чего метким движением пальцев швырнул ее в мусорный бак — так, что Кайдзи аж присвистнул. Бросив напоследок на него еще один весьма хитрый взгляд, Тонегава развернулся и махнул рукой, словно на прощание. — Воспитай из него человека более разумного, чем его папаша. У Кайдзи аж глаза на лоб полезли от наглости такой просьбы. — Чего сделай?! В смысле воспитать?! Я этому дебилу не нянька, эй! Послушай! Но Кайдзи уже никто не ответил — громко хлопнула дверь черного выхода. Оставшись наедине с собственными мыслями, Кайдзи сверлил злым взглядом пол. Вот уж старый лис!.. Мало того, что после их разговора он почувствовал себя полным идиотом, к которому даже бывший противник, несмотря на ожидаемую ненависть, относился снисходительно, так еще и совет полезный напоследок дали. Чего было не убрать у Тонегавы, так это его способность унизить Кайдзи даже незлым словом. — Говно, говно, говно! Зло пнув валявшуюся на земле банку, Кайдзи уставился на дверь в кабак. Пить уже не хотелось. И, шаркая ногами, он направился домой, злобно поглядывая по сторонам. В голове уже рождались мысли о том, что он не просто воспользуется советом, он его до абсурда доведет, так, что все дерьмо из Казуи выбьет! И на своего папашу он точно похож не станет, ну никак уж. Но это уже завтра.