говорит и показывает

временные рамки: пре-канон, технически в середине второй части, перед игрой в пачинко После смещения господина Тонегавы с должности заместителя председателя корпорации его новой правой рукой и, вместе с этим, самым вероятным наследником компании стал Куросаки Ешихиро. Это было весьма ожидаемо, учитывая, что отношения между упомянутым и господином председателем были куда более теплыми и менее официальными, чем между ним же, то есть, господином председателем, и самим господином Тонегавой, чьи взаимодействия балансировали на грани чрезмерно официальных и вежливых, и, стоило этому наконец свершиться, как... Нет, в общем-то, изменилось-то весьма мало. Если рассматривать все с критериев доступа к информации более конфиденциальной, то, конечно, разница была разительна. Но ему, Ичиджо, в любом случае, даже при повышении господина Куросаки, плевать хотелось на нынешний уровень доступа к секретным документам его босса, потому как конкретно у него ничего не изменилось. Лишь только ярче стала надежда на то, что в скором будущем, когда мерзкий старикашка-председатель наконец помрет, корпорация перейдет в руки господина Куросаки. Можно было усомниться в подобном, потому как у господина председателя было два молодых — слишком молодых — сына, на которых наверняка и надеялась дальняя родня старика, дескать, именно им в руки и перейдет корпорация, но все это слишком сомнительно для такой крупной фирмы. Если в чем-то Ичиджо и был хорош, то это в знании законов, которых следовало избегать и правильно огибать при работе в подпольном казино, и один из них, просто пришедшийся кстати, накрепко засел у него в голове, убеждая в своей правоте о господине Куросаки больше. Несмотря на успешно проникающие в их культуру традиции иных обществ, вроде тех же корейцев, где наследие корпорации родственниками было приемлемо, в их стране подобное было запрещено законом. Конечно, «Тэйай» и подконтрольные сыновьям компании входили в один конгломерат, и в случае смерти председателя именно компания старшего сына стала бы флагманом в этой тройке (хотя бы потому, что второй сын пока не принимал особого участия в семейном бизнесе, и дело его было относительно мало), но это не отменяло того, что почти все накопленные «Тэйай» ресурсы за время, проведенное под контролем Хедо Казутаки, отошли бы именно господину Куросаки, и, следовательно, ему самому, как верному помощнику этого поистине благородного человека. В общем-то да. Ничего не изменилось. Почти. Даже бумажная волокита, меньше ее точно не стало, а если и больше, то за этой горой бумаг подобное осталось незамеченным. Единственным главным отличием стало то, что теперь, вместо кучи работы в центральном офисе, большая часть возни с бумагами проводилась дома, когда как раньше такое было позволительно очень и очень редко. Дома, конечно же, не у него, потому как в этой тесной конуре работать было невозможно, речь шла о поместье господина Куросаки, том огромном доме в классическом стиле, который по размерам вместе с садом и прочими прилегающими территориями уделывал уже упомянутую конуру в сотни раз. Это был красивый дом, роскошный, излишне даже — но на всю эту огромную территорию у господина Куросаки было очень мало прислуги, настолько, что по пальцам одной руки пересчитать было можно. Ичиджо не любил это место. По многим причинам. С эстетической точки зрения оно ему очень даже нравилось, тут было чисто и уютно, работать тут было гораздо удобней чем в душном офисе, но... Тут было очень пусто. В этом была проблема. И дело было даже не в шуме, к гаму он уже привык и в казино, проблема была в том, что... Нет, это было очень трудно описать. Там, в его офисе, тесной грязной комнатушке, позади постоянно кто-то шнырял, раздавалась возня, чьи-то глупые разговоры, за которые порой премии лишать надо было, но это создавало куда более комфортную атмосферу, чем в огромном пустом доме, пусть и чистом, пусть и таком до безумия красивом. И нахождение тут по какой-то неведомой причине утомляло куда больше, чем бессонная работа по ночам. Он никому об этом не говорил. Глупость-то какая. И в последний свой визит атмосфера в этом месте ничуть не изменилась — по дороге в роскошный кабинет на глаза попалась лишь одна молодая служанка, которая томным взглядом проводила хозяина поместья и Ичиджо, после чего шли они в полнейшей тишине. И когда терпеть эту гнетущую тишину уже не было сил, когда решено было плюнуть на все и спросить хоть что-нибудь, пусть даже самое глупое — например, о том, зачем одинокому (Ичиджо не был уверен, что у Куросаки была жена, по крайней мере он ни разу не видел ее и не слышал точных упоминаний о существовании таковой) мужчине нужен настолько огромный пустой дом, то все резко поменялось. И под грандиозным «всем» понималась резкая смена тона этого красивого холодного места буквально за секунду. Ребенок. Девочка лет пяти в традиционном кимоно и стрижкой каре, выглядывающая из-за угла — слишком непохожая на господина Куросаки, с узким лицом и светлыми голубыми глазами. Про таких говорили, что в их личности было слишком много воды. Прямо как про него самого... Значит, жена все же была? Но почему же она до сих пор не попадалась ему на глаза? Резко остановившись, Ичиджо пристально уставился на ребенка, когда как сама девочка бросила на него лишь мимолетный незаинтересованный взгляд, мгновенно подбежав к заметившему ее отцу. Было в наблюдении за чужой семьей что-то неправильное... Очень некомфортное ощущение, будто подсматриваешь за чем-то сокровенным. И видя, как господин Куросаки поднимает на руки свою дочь, видя, как он, даже при своем положении, позволяет ей так много — даже прервать деловую встречу — Ичиджо ощутил слишком хорошо знакомое ему чувство. Горькое, мерзкое, оно не давало отвести взгляд от этой маленькой семейной идиллии, такого, где ребенку позволялось так много. И вряд ли кто в будущем будет требовать от нее слишком многого, напоминать о каждой неудаче и... Нет. Какая разница. Стоило отвести взгляд, пока никто этого не заметил. Зависть? Что-то очень похожее. Он уже давно не в том возрасте, чтобы позволять себе подобное. Но это было так необычно — он никогда не думал, что увидит нечто подобное. Все же, дальше работы в этом месте никогда ничего и не уходило, и видеть Куросаки, занятого ребенком казалось чем-то слишком неправильным — семья это же интимное, личное, не для чужих людей. Прикрыв глаза, Ичиджо опустил голову, дожидаясь следующего указа. Но слушал — слишком внимательно для непричастного человека. — Оджун! Голос босса звучал мягко, тепло. Любящий родитель, значит. Это хорошо-о-о... — Что ты тут делаешь, маленькая негодница? — Я услышала, что папа вернулся! — Но это же не повод прерывать важную папину встречу, да? Приоткрыв один глаз, Ичиджо уставился вперед. Сидя на руках у отца, девочка — выходит, ее звали Оджун? — задумчиво хмурилась и морщила нос, словно это был действительно слишком сложный для нее вопрос. Слишком много ей позволяют для ребенка. И хотя это было нормально — для их страны — все равно казалась удивительным. Почему-то Ичиджо казалось, что Куросаки не будет следовать этим глупым обычаям и будет воспитывать ребенка так, как ему удобней. Но, может, он ошибался. Насчет всего. И отношения к традициям, и отношения к воспитанию дочери. — Хочу с тобой! — требовательным тоном заявила малявка. — Ну нет, так не пойдет, — с усмешкой покачал головой Куросаки. — Оджун! Где-то вдали раздался женский крик — наверное, то была одна из домработниц, которая и следила за девочкой. Широко распахнув глаза, малявка резко повернулась к отцу и крепко схватила его за пиджак, тут же зарывшись туда лицом. Она завертела головой. — Не хочу! Не хочу, не хочу, не хочу! — Лучше пойди, иначе Охико-сан будет ругаться. Потрепав Оджун по волосам, Куросаки опустил ее на пол и с усмешкой во взгляде взглянул на ее последнюю попытку сбежать от няньки и остаться с отцом. Когда же и грустный взгляд не разжалобил отца, девочка шумно шмыгнула носом и быстро развернулась на носочках назад, бросившись бегом прочь. В последнюю секунду она пересеклась взглядом с Ичиджо, но тут же отвела его в сторону. Он проводил ее недоуменным взглядом, после чего развернулся к посмеивающемуся Куросаки. — Маленькая негодница. Пользуется своим положением. — Я не знал, что у вас есть дочь. — О-о-о, нет, она не моя дочь. Точнее, не по крови. Куросаки прищурил глаза и посмотрел на Ичиджо с довольной усмешкой. — Пару лет назад мне поручили разобраться с делом одного должника, который решил повеситься с горя и оставить все долги на жену и ребенка. Женушка его тоже не выдержала и сиганула из окна, а на их чадо вешать этот долг не было никакого смысла. — Зачем? Прищурив глаза, Ичиджо непонимающе посмотрел на босса. Тот лишь качнул головой. — Назови меня излишне сантиментальным человеком, но мне стало жаль эту девочку. «Жаль, прямо как тебя». Но этого он, конечно же не подумал. Было в этом что-то забавное, в том, что господин Куросаки постоянно обращал внимание на таких неудачников. Ребенок, оставшийся без родителей из-за их огромных долгов. Глупый кретин, который решил работать на эту корпорацию сразу же, не окончив университет и оборвав свое будущее собственными руками, так, что застрял на одном месте уже почти седьмой год. Может, ему просто нравилось это делать. А может, он и правда был слишком добрым для такого места человеком, хотя «Тэйай» убивал в тебе все хорошее. Все мечты и надежды так уж точно, он по себе это хорошо знал и уже позабыл о том, чего было не достичь. И все то последующее время, в которое они занимались бумагами и договорами, обсуждали будущие контракты, он думал об этой девочке. Оджун то и дело мелькала за дверью, явно намереваясь проследить за отцом, и, смотря на то, как господин Куросаки мастерски игнорирует ее присутствие за дверью, словно действительно не видя — вот же мастер игры на публику — Ичиджо почти искренне не понимал, почему он ничего не делает и допускает подобное. Может, он даже спросил бы об этом, но не успел — телефон у того зазвонил, и, подняв трубку, Куросаки вдруг резко изменился в лице, став серьезней. — Ох, вот значит как. Единственное, что он сказал в ответ на долгую чужую речь по ту сторону провода, и Ичиджо резко отвел взгляд, стараясь не выдать интерес. Обычно это должно было быть что-то жутко серьезное, раз господин Куросаки так помрачнел. Медленно поднявшись на ноги — сидели они в его офисе за традиционным низким столиком — он захлопнул телефон и, помолчав, резко посмотрел на Ичиджо. — Мне нужно срочно уехать. Будь добр, закончи начатое, — за дверью громко засопела Оджун, выглядывая оттуда краем глаза, чем явно развеселила Куросаки. Он весело хмыкнул. — И, если не сложно, отвлеки эту маленькую негодницу от проказничества. И если первое еще было понятно и даже приемлемо — потому что отвозить документы в офис не было смысла, нужна была доверенность конкретно на него, делать которую сейчас не было времени совсем, то второе заставило Ичиджо едва ли не подавиться воздухом от неожиданности и возмущения, которое он спешно попытался скрыть за приступом кашля. Сделать что? Следить за малявкой? «У нее и так есть сиделка!» — и, судя по недовольному взгляду Оджун из-за угла, направленному прямиком на него, она полностью поддерживала его недовольство. Но господин Куросаки словно прочитал его мысли и хитро ухмыльнулся. — Мне придется взять Охико с собой, а потому сейчас дома самым ответственным останешься ты. Ну же, Ичиджо, что такое? Разве это так сложно? «Ненавижу маленьких детей», — хотел было сказать он. Нет, не то. «У меня не слишком удачный опыт общения с младшей сестрой». Тем более не то. Любой из вариантов ответа, пришедший ему в голову — абсолютно не то, что стоило бы сказать в этой ситуации. А потому выбора не оставалось, и, прикрыв глаза, Ичиджо склонил голову. В мыслях он уже представлял, как настрадается с этой невоспитанной малявкой, и чем больше он думал о том, что даже голос повысить на нее не сможет, тем хуже становились изображения в голове. — Нет, все хорошо. Как пожелаете, господин Куросаки. — Ну вот и хорошо. Усмехнувшись, Куросаки впустил в комнату Оджун и закрыл за собой шоджи. Это было последнее, что он сказал перед уходом. И, смотря на глядящую вдаль Оджун и на пачку документов перед собой, которую следовало подписать и прошить, Ичиджо даже не знал, что из этого гораздо хуже. Они так и уставились друг на друга через мгновение, пока Оджун осторожной крадущейся походкой, словно кошка, не приблизилась к нему и не протянула две руки вперед, будто что-то хотела получить. Очень требовательно. И, запнувшись, она громко буркнула: — Оджун-чан!! Очень рада знакомству!! Не дожидаясь ответной реакции, она схватила его за руку. Господин Куросаки вернулся поздно ночью, раздраженный и уставший, сопровождаемый Охико и Мураками. На улице шел дождь, и размеренный стук капель по черепице убаюкивал. Сидя за столом и подпирая голову рукой, Ичиджо уставшим взглядом смотрел на возвышающуюся перед ним стопку документов. В голове настойчиво вертелась мысль о том, что нужно было вернуться в офис, доделать начатую работу там, а еще успеть вернуться домой и чего-нибудь перекусить — и все это всего за несколько часов. До начала следующего дня. А потом по новой, опять работа, опять до поздней ночи, и опять без толкового сна и еды — потому что некогда. День ото дня. День ото дня. Рядом, на одной из напольных подушек, спала Оджун под его пиджаком. Он резко скосил взгляд в сторону, когда шоджи раскрылись и внутрь вошел хозяин дома в сопровождении. Охико мгновенно ринулась к Оджун и, подхватив ее на руки, растворилась в ночной темноте; Мураками по-быстрому кивнул ему. Вероятно, стоило встать и поклониться, но никаких сил уже не было, да и сам господин Куросаки проигнорировал все традиционные приветствия и устремился к документам. Взяв самый верхний, он бегло просмотрел его и удовлетворенно кивнул, после чего, не отводя взгляд от бумаг, с усмешкой бросил: — Отлично. Можешь идти. Проморгавшись, Ичиджо кивнул. Нет, пожалуй, документацию он оставит на завтра; сил уже не было. Поднявшись на ноги, он взял в руки пиджак и бросил последний недовольный взгляд на стопку бумаг, после чего направился к выходу, где его поджидал Мураками. На последок он обернулся назад и взглянул на господина Куросаки, стоявшего к нему спиной. Кажется, на дальнейшие диалоги он явно не был настроен — и, может, это даже хорошо. Знает ли Оджун о том, что он не ее родной отец? Что было бы, скажи он ей об этом? Некоторые вещи стоило оставить в тайне. Дождь стал лишь сильнее, стоило им покинуть кабинет. Стоя под крышей у парадного входа, Ичиджо зажал в зубах сигарету и хлопнул себя по карману в поиске зажигалки и вздрогнул, когда ее услужливо предложил Мураками. — Угу. — Что это была за девочка? Дочь Куросаки? — покосившись назад, Мураками подозрительно прищурился, после чего резко уставился на Ичиджо. — И что, ты с ней сидел? И она даже не мешала? Я думал, ты не из тех людей, которые любят детей... Ну, знаешь, потому что они шумные и так далее в этом духе. — Почти. Задумавшись, Ичиджо с недоумением уставился на сигарету у себя в руках. Он не знал этой марки, неужели по ошибке забрал чужие сигареты? Но когда... Взмахнув рукой, он раздраженно отмахнулся и затянулся. — Да. Я с ней сидел. И да, я не люблю детей. — И как же ты ее не придушил? — Мураками вскинул бровь. — Или сестра послужила хорошей закалкой? О, это очень хороший вопрос, в самом деле. Мураками выглядел искренне удивленным, и это было почти удивительно, что он помнил такие вещи, да даже обращал на них внимание — потому что они его вообще не должны были волновать. Конечно, эта маленькая засранка действительно была великолепной закалкой для терпения, тем более, что она была эталоном капризной наглой девчонки безо всякого толкового воспитания. Но если одна была школьницей, той, кому до взрослого человека остался всего один шаг, то вторая, Оджун — всего лишь пятилетним ребенком. Может, это сыграло свою роль. Некоторые дети были куда более искренними, чем взрослые. Он-то уже и забыл о том, что иногда люди говорили и делали то, что было у них на сердце, не оправдывая это какими-то злыми помыслами и вежливостью. Вранье стало ему настолько привычным, что обычный честный ребенок почти обескураживал. Все же, было некорректно сравнивать ее сестру — уж ее-то точно было сложно назвать обезоруживающе честным ребенком, хотя она точно делала то, что вздумается, никак это не оправдывая. Все же в Оджун было что-то... Он не мог это описать. — Почему я должен хотеть ее придушить? Лукаво посмотрев на Мураками, Ичиджо рассмеялся. — Она не клянчит с меня денег, как Шизука. — Потому что... И, вместо продолжения, Мураками молча указал пальцем ему на голову. На волосы. И, в панике схватившись за них, Ичиджо резко распахнул глаза, наконец вспомнив. Ну конечно. Пока он копался в бумагах, эта маленькая козявка решила воплотить в жизнь то, чего на себе проделать не могла из-за больно коротких волос — и, вооружившись расческой и кучей разноцветных резинок с кошечками и фруктами самых безумных цветовых сочетаний, она принялась творить то, что маленькому пятилетнему ребенку казалось искусством, а ему казалось самой настоящей пыткой, которую он терпел лишь из уважения к господину Куросаки. Ваяла свое творение Оджун неумело, дергала за волосы, но выглядела при этом настолько воодушевленно и старательно, что Ичиджо преодолел свое желание цапнуть ее за руку и махнул на это рукой. В этом не было никакого драматичного или ужасно трагичного воспоминания о прошлом, может, он просто понял, что именно в этом ребенке покорило сердце Куросаки, что взял девочку к себе. И потому он позволил творить со своими волосами нечто, делая вид, что его это абсолютно не волнует и, может, даже немного восхищает. Впрочем, под конец из всего торжества безумства резиночек и ленточек на голове осталась лишь одна, собравшая в челку в неаккуратное подобие хвостика, резинка с клубникой. Но это было как минимум удобно, потому что ничего не лезло в глаза. Может, именно поэтому он и забыл про нее. «Мне нравится эта идея, возможно, я ее украду», — резко скосив взгляд в сторону, Ичиджо солнечно улыбнулся. — Тебя что-то не устраивает? В ответ ему раздался сдавленное хрюканье, и Ичиджо хрустнул костяшками, продолжая улыбаться. — Мураками. Заткнись, — он наигранно грустно вздохнул. — Иначе я лишу тебя премии. — Э-эй, а чего сразу премии-то?! Но, не дослушав возмущений своего подчиненного, Ичиджо резко выхватил у него зонт и выскочил под стену дождя, туда, где он его не достанет. Встав в центре садовой дорожки, ведущей прочь из поместья, Ичиджо довольно посмотрел на возмущенно взъерошенного Мураками, продолжавшего торчать под крышей. Сон как рукой сняло — но это ненадолго. Такой прилив сил грозил последующей разбитостью позднее. — Идем. Завтра опять куча дел. — Опять какие-то контракты? Выскочив из-под защиты крыши, Мураками по-быстрому добежал до зонта, после чего взял его в руки. Они уставились друг на друга, и Ичиджо ответил на это долгим протяжным взглядом, после чего медленно покачал головой. — Нет, кое-что более серьезное. Мураками взглянул на него с недоумением, и Ичиджо тяжело рассмеялся, проведя пальцами по губам. Да, он купился на те же чары, что и Куросаки. Слишком сантиментально и несерьезно для такого человека, как он. Определенно. — Оджун-сан попросила меня вернуться. Лето только вступало в свои права. До выхода Ито Кайдзи из-под земли оставался месяц.