И приятен ты мне, и противен

       Когда Чонгук открывает глаза, его ум наполняет множество мыслей, и он не может определиться, о чем ему думать. Вроде как, надо бежать в сувенирную лавку, вроде как, надо найти Чимина, а вроде как, он хочет вспомнить какой сегодня день. Надеется, что не проспал переворот. — Проснулся?       Чонгук трёт глаза и поворачивает голову на голос, кажется, забыл, как дышать. Перед ним стояла молодая девушка: волосы собраны в высокую прическу с редкими выбившимися кудрями; от правой щеки до груди медными узорами шел рисунок механизмов, будто она и есть та, кого так ненавидит Тэхён; в съемном высоком черном воротнике, с тонкой бабочкой посередине, в открытой в плечах белой рубашке, с корсажем, перетянутого ремнями, правая рука была открыта и демонстрировала продолжение татуировки, а левую — скрывал длинный рукав-купол, в коротких шортах и длинных сапогах. Чонгук никогда не видел настолько откровенный наряд у девушки. — Тебе никто не говорил, что здесь в таком не ходят. Жить надоело? — намекая на его одежду, спрашивает она. Прям как Тэхён, когда пытался заставить променять сюртук на простую одежду. — Не смотри на меня так, это раздражает. Знаешь, тут есть те, кто заблудших аристократов скупает. Я могу на тебе поднять приличную сумму. Чонгук пытается собраться с мыслями. Восстановить по кусочкам события. Найти потерянную часть пазла, потому что ни черта у него не сходилось в единую картину. Только тон, да и слова были такие же, как у Тэхёна. Может это она и есть? Та, которую нужно «ударить при встрече». И если под «важным украденным» Ким имел ввиду часть своего скверного характера, то да — велика потеря. Только смерти не он ей желать должен, а она себе. Жить с таким «сокровищем» сущий ад. — Ты сидишь тихо, пока мы не решим, что с тобой делать. Ну, или я решаю это сейчас в пользу заработать денег. Выбирай.

Да-да, Тэхён тоже не умеет просить тишины, а лишь угрожать.

У Чонгука все было написано на лице: незнакомка не внушала и капли страха. Напрашивалась, как и Тэхён, на надменность. Только вот она посчитает иначе, потому что как всегда не вовремя к горлу поступила тошнота и от резкой боли Чонгук тянет к животу колени. Всё снова плывет. — Эй. Девушка коленом упирается в матрас и дотрагивается до чужого плеча. Он зажимает рот рукой, кашляет и совершенно не слышит, что ему говорят. — Это была просто шутка. По пальцам течет пенная кровь.

* * *

       Чимин вернулся домой к вечеру с хорошими новостями и новыми деталями плана. Тэхён ждал его уже несколько часов, готовясь к театральным вздохам. Почему он должен жертвовать своими вещами в помощи заведомо гиблому делу?       Чонгук не вернулся ни ночью, ни под утро и Чимин не знал, что начать думать. Не находил себе места. Тэхён даже решил опустить свои комментарии по поводу ситуации, но, в отличие от Чимина, был спокоен. А когда Чимин собрался пойти и искать Чонгука, Тэхён остановил того в дверях, вспомнив, что есть у него хороший приятель-информатор. Он-то точно знает: кого в городе убили, кого продали, а кого оставили где-то умирать на окраине. Почему Чимин не был рад такое слышать — Тэхён не понял. Не надеялся ли, что Чонгук забыл в какой стороне находится дом и потому остался стоять у сувенирной лавки, ожидая, пока его, ребёнка, не заберут.

* * *

— Он у вас нездоровый, — Сыльги, так звали девушку, скрестила руки на груди, смотрела на Тэхёна, что разлегся на диване, и не позволяла себе его выгнать лишь потому, что были и другие гости. — Вирус, правда, не знаю какой. — Спасибо, что позаботилась о нем, — Чимин сидел на кровати и держал Чонгука за руку. Он спал, Сыльги сказала, что уже несколько часов. — А ради интереса, за сколько бы ты его продала? — Тэхён! — Чимин уже наслушался «сдержанных» шуток по пути сюда. — Я просто разрядить обстановку, — Ким зевает и заводит руки за голову, смотрит в потолок. — Куда Намджун опять делся? Я может ему предложение всей жизни хочу сделать, а он прохлаждается, не пойми где. — Собрать летучий корабль и жить над новым городом? Мы тебе уже отказали. — девушка фыркнула. — Вы отказали, а вам двоим я и не предлагал. Не слышала об абсурдности коллективного сознания? — Не слышал, чем заняты последний месяц скитальцы? — Мифические сектанты, которые верят, что монарх — божество? Чем же, наверняка обсуждают твою ужасную татуировку. — Эти, — делает паузу, — мифические сектанты получили приказ. Убрать всех кто пошел против монарха, улавливаешь? Тэхён встает с дивана и подходит к девушке. — Хочешь напугать меня своими дружками? — Я уже это делаю. — Как страшно, что дальше? Санбрейк? Запомните, леди Кан, я боюсь только одного и это иметь возможность видеть вас чаще, чем раз за всю свою жизнь. Как видишь — я в ужасе, после этого мне уже ничего не страшно. Да я готов сам на ковёр перед монархом лечь, лишь бы прекратить этот кошмар. Он тычет в нее пальцем и хмурит брови. — Вам очень весело, я погляжу, — в комнате появляется ещё один человек, который и прерывает всю их идиллию. — Хён~ — Твой? — вошедший кивает в сторону кровати. Чимин напрягается, когда его взгляд падает на вошедшего. В дверях стоял высокий парень со снятыми гогглами и спущенной на шею маской. В кожаном длинном плаще, широких штанах, с кучей ремней с подвязками. Его серебристые волосы отдавали синевой. И протез у него был, деревянно-металлический. — Не протеже, но я иногда позволяю себе так думать. — Он был в крайней части города: один и в таком виде. — Я его предупреждал, но разве эти нежные дети, выросшие наверху, кого-то слушают? Меня вот… ещё ни разу, — прямо и укоризненно намекнул. — Ты же не хотел от него избавиться? — Я лишь допустил мысль, что так мы увидимся без записи на несуществующие число, на которое меня запишет твоя Мегера, если напрошусь официально. Много ей позволено, не находишь? — Я всё ещё тут, — напоминает девушка. — Знаю-знаю, могу повторить, — вымученный выдох — Ты — МЕ ГЕ РА. Намджун — не твоя Персефона, уясни уже. — Идиот, Персефона — дочь Деметры, а не Мегеры. — Сыльги цокает. — Да какая разница? Я хочу считать, что в нашем трио, я — властелин царства мёртвых, а ты — жадная, сумасшедшая женщина. — Псих-одиночка. Мне нравится. Очень тебе подходит. — Отпусти уже свое дитя к мужу, а то эта весна затянулась. — А ты сначала переберись в Новый город и забирай его на одну треть года. — И переберусь, — огрызается. — Чимин тут революцию гото… — и замолк, прикусив язык. — Ладно, слишком заигрался, — он отступает от неё и поднимает руки прямыми ладонями к верху. — Сдаюсь. Я не знаю как тебе еще ответить, но белый флаг не выкидываю. Спасением ситуации выступает Чонгук, который просыпается, и первое, кого видит — это Намджуна. Замирает в немом крике и снова теряет сознание. Тэхён смекает, что к чему, хватает с дивана покрывало и сразу же накидывает его Намджуну на плечи, полностью скрывая его тело, будто мантией. — Ты представляешь, — весело щебечет Тэхён, — мальчик никогда не видел людей с протезами. Ты мог подумать о его чувствах перед тем, как вот просто так взять и заявиться? Не видишь, он и так не в себе? Сыльги встретил. — Тэхён, — голос Чимина, который звучал жёстко, был таким, что Тэхён готов был слушать его часами. — Тише, Чимин, — Ким отмахивается от него и укоризненно смотрит снизу вверх на Намджуна — Не видишь, Намджун хочет извиниться за свою бестактность. — Это и есть… Тэхён резко перебивает Чимина и не дает договорить. — Да, да, он самый. Намджун смотрит на кровать в которой спал Чонгук, на Чимина, что сидел рядом и снова возвращает свой взгляд к Тэхёну. — Ты обо мне рассказывал? — Только хорошее. Тэхён расплывается в улыбке.

* * *

       Черный дым за окном не стоит — ходит и бьется о стекла, но лишь на показ. Давно чувствуется, что незаметно проник сквозь щели и сейчас медленно заполняет легкие. Словно помечает, чтобы уже никуда не ушел. Будет удерживать якорем и не даст подняться выше текущего уровня, разве что потянет в самую глубь. Чонгук не хочет быть частью этого неправильного мира. Он не должен быть здесь, он тут лишний. Об этом кричит каждый встречный, каждая деталь, любая мелочь. Никто и ничто не хочет принимать его и он сам не повернется к этому лицом, потому что всё это неправильно, грязно и страшно. Сознание кричит, волком воет — это сон, помутнение рассудка. Не мог, такой как он, оказаться в этом аду. Ему страшно. Страх — это не когда выходишь из счастливого отрицания действительности, покинув зону комфорта. И это не когда ты видишь бездомных на улице, в лохмотьях и железных масках на пол-лица. Не когда смотришь в небо и не видишь ничего кроме смога. Чонгук знает, что это всего лишь одна из страшных историй на ночь, а завтра он проснется, а перед глазами будет штурвал, и чистое, лазурное небо. Однако когда он просыпается, страх приобретает форму казалось из незначительных мелочей, страх — это когда Чимин стелет своё пальто на грязную землю, когда снимает с карманных часов цепь. Когда Тэхён состригает волосы, когда прокалывает переносицу. Когда у Чимина глаз красный и слезится без конца от стекла на зрачке. Когда на улице постоянно кто-то хватает грязными руками и что-то просит. Когда Тэхён в очередной раз лишает кого-то жизни. Тогда понимаешь — не сон. Жизнь героя сказки из детства. Жизнь. Теперь и его. Но Чонгук все равно улыбается, потому что знает, что это скоро закончится — Чимин обещал. Даже Тэхён обещал. А два обещания — это залог, который он всучает самому себе. Жертвует.       Жертва — это когда Чимин расстается со своими вещами, так легко. Отдает Нижнему городу всё, что у него осталось, но не отдает свои гордость и достоинство. Стоит, высоко подняв голову, умудряется возвышаться там, где он никто и у него ничего. Собирает по крупицам стену, за которой Чонгук сможет спрятаться от черного дыма. Даже если Чимин сам этого не знает, даже если не специально это делает. Сильный Пак Чимин для такого слабого Чон Чонгука.       Сила — это когда стойко претерпеваешь слабости Чимина. Ведь Чонгук знает, какого это когда солнце гаснет, когда вера умирает, когда не знаешь, что делать. Чимин говорит много ненужного не со зла — он просто расстроен, Чонгук знает. Тэхён бьет Чимина, но тому не больно. Больно Чонгуку, потому что это по нему попадает. Потому что для него Чимин — солнце, которое гаснет, потому что Чимин — целая вселенная, пропадающая в черной дыре. Наблюдать за этим физически больно, невыносимо. Он никогда не был таким, даже тогда Чимин стоял с ровной спиной, а сейчас нашлось что-то, что ломает и уничтожает его. Чонгук хочет поменяться с ним местами, хочет забрать половину, а лучше всё. Потому что Чимин смеется, не искрении, его глаза не грустные, пустые, и эта пустота давит на Чонгука. Ведь Чонгук уверен, что если погаснет солнце, то вся жизнь умрет.       Яркое солнце — это Пак Чимин и ничто больше. Он согревает и светит одной улыбкой и глазами, в полумесяцы сощуренными. Он — чистая энергия, вечно в движении и действии, не сидит дома днем, ищет, знакомится, изучает. Он почти не спит ночью, читает, пишет, проговаривает вслух и думает. С карандашом за ухом, с картой в руках ходит по комнате, воспроизводит всё в голове. Тащит у Тэхёна из-под носа мел, тот замечает не сразу: Чимин — военный, работа такая — незаметным быть. Штрихует окна, план «А» и план «Б», на каждый еще по четыре метода отхода. Ему не нужна армия, ему не нужен полк или батальон — он и один справится. Он лучший стратег Восточного королевства — ему не нужны высокие звания или нашивки, чтобы все знали, главное, что это знает он. Пусть прошел почти год, он всё равно впереди. Он за ночь делает столько, сколько вся столичная армия за месяц не делает.       Месяц в Нижнем городе — это боль в груди и одышка, грязный воздух, он думает. Пол года в Нижнем — это частые острые боли, переносимые. Тэхён замечает, задает вопросы и раздражает тем, что не предлагает лекарства. Как врач интересуется, но как врач не помогает. Чимину не нравится эта тема — у него другое на уме. Говорит Чонгук нежный — привык проводить всё время в небе, а сейчас вдохнув пару выхлопов, думает, что умирает, и вообще, адаптироваться нужно уметь. Восемь месяцев в Нижнем — это кровь по утрам со слюной и зубным порошком в раковину, синие тени под глазами и пульсация в груди. А ещё желание умереть больше, чем терпеть боль.       Умереть — это не страшно. Страшно жить. Жить, наблюдая, как самые жуткие кошмары воплощаются в реальность. Жить, смотря в лицо своему палачу, цепенеть от страха, слова не вымолвить, знать, что не умрешь быстро. Уснуть и проснуться без чувства тела. Не двигаться, но оставаться в сознании. Видеть, как серые краски города меняются на черные. Как вокруг жадный взгляд людей, цепляется за яркий, для всего этого мира, сюртук, и как опасливо отводится, когда замечают того, в чьих он руках. Надо было слушать Тэхёна, но какая уже разница.       Тэхён — это когда «солнце встало три часа назад, а ты до сих пор не заточил мне карандаши», когда «вот по шкале от укола до прострелянной ноги, как сильно у тебя болит в груди? Не знаешь? Подожди, давай я прострелю тебе ногу и ты скажешь», когда он первый, кого ты видишь, когда просыпаешься и последний, когда засыпаешь. Потому что Чонгук ничего не смыслит в политике и военном деле, потому Чимину пусть не мешает с его планами. Да, в механике тоже мало, что понимает, но принести стакан воды, помыть стекла или нарисовать фигуры — «каждый может, поэтому Чимин живет один, а ты со мной» — установил тогда Тэхён.       Вот и сейчас, открыв глаза, Чонгук видит не их комнату и Тэхёна за столом или спящим рядом, а чужое помещение и кого-то незнакомого. В голове вновь водоворот и сумбур: что делать — не понимает. Девушка причитает, как с Тэхёна копирует. И в груди все снова разрывается, перекрывая дыхательные пути. Голова болит, шум внутри чередуется с тишиной в небольших интервалах времени. «Якорь» внутри тянет на дно. За этим всё темнеет, тело млеет и он медленно опускается: кошмары и боль обещают на этом прекратиться.       В следующий момент всё портит резкий шум, как и смех Тэхёна. Что-то останавливает — не даёт погружаться дальше. Это что-то мягкое за руку держит, пальцами гладит. Тёплое и будто не хочет, чтобы Чонгук исчезал. Но воздуха всё ещё нет и сил, однако зарождается желание. Чонгук пытается выплыть, пытается вытянуть себя с «якорем» и вдохнуть полной грудью. Потому что это тепло греет, как летнее солнце на поверхности. Чонгук очень хочет к этому солнцу.        Три ночи сменяют два дня, головная боль заставляет Чонгука проснуться и, из мутного пятна перед глазами, вырисовывается девушка. Считывала пульс. — Если позволишь, я могу вскрыть тебе грудную клетку и посмотреть, что мешает тебе дышать. Потом все аккуратно зашью. Чонгуку показалось, что он мотнул головой, отрицательно. На деле застыл, Сыльги, не встретив сопротивления, присела на край кровати и холодными пальцами взяла его за подбородок, вертела туда-сюда. В уголках губ щипала засохшая кровь, во рту стояла горечь от поступающей. — Позову Намджуна, он отнесёт тебя в мой кабинет. Твои друзья утром ушли. Тэхён обещал вернуться вечером, но мы всё успеем. Она отлучается за каким-то Намджуном, а у Чонгука мысли в разнобой и тело не хочет двигаться, и говорить он не может.

Что за друзья? Зачем Тэхён?

Когда показывается Намджун, он готов прокусить себе язык, потому что мучительно умирать не хочет, убежать не может, помощь ни от кого не придёт, хотя он сейчас и Тэхёну был бы безумно рад. Он бы сидел дома, мыл его хлам, даже бы позволил ещё триста раз надругаться над своим внешним видом и сюртук он бы сам сжег. Если бы только Тэхён появился. «Ты что-то с ним сделала?» Но он не появляется. Не смеется. Не шутит чёрно. Не исполняет своё чертово обещание. «Только осмотрела» Где чёртов Ким Тэхён, когда так сильно нужен? Чонгук был рядом с ним все ночи и дни, как тот того и хотел на протяжении этих месяцев. А сейчас единственный раз, когда этого хочет сам Чонгук — его нет. «Он весь бледный» Но это похоже на него. Ким Тэхён вообще знает о том, что люди вокруг него живые, а не заведенные на пару? «Я говорю, это вирус» Чон надеется, что Чимин сейчас в лучшем месте. «Тэхён хоть дал согласие?» Без Тэхёна. «В таком положении согласие не требуется» Потому что место Ким Тэхёна в аду. И нет, он там не горит и не платит за грехи. Он там главный. «Тэхён не будет злиться?»

Кто-то сказал «Тэхён»?

      Чонгук не замечает, как оказывается в другой комнате, на холодном столе. Не ощущает его совсем. Как и то, что был без рубашки. «Плевать я на него хотела. К тому же, если видел, как он кровью давится — мог помочь. Или его смерти ждал?» Его руки и ноги привязываются к металлическому столу широкими ремнями. Они давят на кожу так, что виднеются вены. Сыльги бы сильнее затянула, да некуда. «Кажется ему больно» «Ты принес эфир?» А потом оглушающая тишина на несколько минут.        Сыльги ставит небольшой баллон на поверхность рядом со столом, на котором лежал Чонгук и к горлу баллона крепит шланг, тянет его, вставляет в трубку, а потом пальцами давит на челюсти и заставляет их открыть. Чонгук видит только тёмный потолок и тени от свечения газовых фонарей по бокам. «По другому» слышит Чонгук чей-то голос и ещё, как другой ему перечит «Я сделаю как мне удобно» После, другой конец трубки проскальзывает между зубами.«Зажми покрепче» твердит голос. Сыльги крутит кран, и горький газ попадает на язык, царапает небо, тело дергается и Чонгук пытается выплюнуть трубку, но Сыльги не даёт этого сделать. Намджун фиксирует его голову, держа за виски. Проступившие слезы и дерущее горло, приводят в себя, и Чон видит над собой этого потрошителя, от которого велел бежать Тэхён, и, судя по всему, вора трупов, которой нужно «передать привет». Руки и ноги связаны, глаза бегают по стенам и цепляют то, что хочется развидеть. Его убьют. Он сопротивляется, пытается выгнуться. Стол ледяной, кожа на запястьях и щиколотках краснеет, горло першит, а потрошитель стоит над ним и эти пальцы металлической проволокой сейчас точно проломят ему череп.       Могло быть и хуже, это не выжженные волосы, проколотые уши или закрытая дверь столицы. Хуже — это оказаться героем сказок Тэхёна. Хуже — это было не верить и не слушать его. Тело обмякает, газ туманит разум и два чужих голоса растворяются в шуме такого привычного водоворота сумбурных мыслей.

Почему он думает о Тэхёне в такой час?

      Сыльги не знает, какой у Чонгука вес, потому не вытаскивает трубку — ещё проснется во время операции. Намджун не согласен — он задохнется раньше. Больше вариантов нет, без слов говорит Сыльги, вкладывая ему в руки скальпель. Сыльги слушает пульс, одной рукой, а другой очерчивает грудь, считает ребра и делает отметку. Между пятым и шестым справа. Намджун ровно по оставленной линии разрезает кожу и медленно просовывает стеклянную трубку, на конце которой установлена крышка для шприца. Он держит руку ровно: она не двигается и не трясется, стоит неподвижно, как и положено железу. Без резких движений, чтобы не хлынула кровь. Сыльги вставляет шприц и тянет поршень. Они выкачивают из легких розовую воду. Девушка несколько раз вставляет наконечник шприца в крышку трубки и выливает жидкость в ведро на столе. Намджун продолжает держать стеклянную трубку, зафиксировав ее намертво.       Сто семь раз понадобилось для того, чтоб извлечь всю жидкость. Пол-литра. Девушка промачивает марлю спиртом, а после того, как Намджун вытащил трубку, прикладывает ее к порезу, пока не останавливается кровь. Потом новой марлей ещё раз протирает спиртом, накладывает три небольших шва и закрывает все бинтами.       Трубку с эфиром убирать все равно приходится, и таким образом у них есть всего несколько минут, пока газ полностью не осядет и не растворится. Сыльги руководит, все делает Намджун. Однопросветная трубка с марлевым манжетом заходит в горло, Намджун медленно поворачивает ее, когда Сыльги говорит остановиться. На 90 градусов против часовой, потом вытащить на полтора сантиметра, закрыть, на 60 градусов, и глубже на три, закрыть, 45 градусов. Ослабевает манжету на другом конце, когда его дыхание нарушается, пальцы Сыльги все еще слушают пульс. Трубка упирается в шпору трахеи и Сыльги просит остановиться. За полминуты Намджун девятнадцать раз наполняет шприц уже более густой, мареновой жидкостью.        Тэхён приходит вечером и пока Сыльги рассказывает ему об операции, Чонгук просыпается, хочет кричать, но не может, видит Тэхёна и пытается встать. Попытка побега закончилась разошедшимися швами и платком с хлором и эфиром, который Тэхён прижал к его носу: «Не до тебя сейчас» Сыльги смотрит немым вопросом, Тэхён убирает платок с бутылочкой назад, во внутренний карман пальто, и отмахивается, пока прикладывает простынь к красной от крови марле.

Да он носит это с собой. Нет, он не часто так делает. С Чонгуком первый раз.

— У него было легочное кровотечение. — Гвоздь проглотил? Бывает. Тэхён сидит на краю кровати и смотрит на Чонгука — столько проблем из-за этого создания. — У меня нет больше газа для того, чтобы нормально вскрыть и проверить в чем причина. — Да пробуй на живую: он не буйный, долго дергаться не будет. — Тэхён, ему нужно наверх. — Он таким трудом выбил себе билет в Нижний. Как-то неуважительно получается, возвращать его туда, откуда он бежал. — Неуважительно это будет ко времени, что я ему дала. — Подожди, хочешь сказать, что ты своими трясущимися руками что-то можешь? Неужели. — У меня для этого есть Намджун. — Ну, тогда спасибо мне? Слышал Гуки, — издевается, по щеке его хлопает — Ты жив благодаря мне. Сыльги напускным равнодушием переводила взгляд с Тэхёна на Чонгука и молча покинула комнату. Ещё пару минут и попросит Намджуна выпроводить Тэхёна: ей нужно наложить новые швы и повязки.