Венец Евриномы

При встрече я представлялась: «Никки», но, выдержав небольшую паузу, добавляла фамилию. «Парсонс». С ударением на последний слог. На французский манер. И это лишь одно из многих имён, помогавших мне слиться с толпой, стать незаметной, хотя порой я улыбалась, размышляя о целесообразности подобных действий. Я всегда была Никки от слова «никакая». В толпе за моё лицо никогда не зацепиться взглядом, оно самое обыкновенное. Как серое пальто или объёмный шарф, в которые я зябко куталась и замирала на мгновенье, чтобы столкнуться взором с осенним небом, серым… таким же, как и Его взгляд. … — Итак… почему ты помогаешь мне? — Борн говорил отчётливо разделяя слова, делая ударение на каждом. И не было в них и грамма тепла, а во взгляде, направленном прямо на меня, и тени узнавания. Наверное, я погрузилась в мысли слишком глубоко, и Джейсону пришлось вывести меня из оцепенения прикосновением. Словно тока разряд — жёсткие подушечки его пальцев опустились на тыльную сторону моей ладони. Знакомо для меня и совершенно чуждо для него. Борн просто ждал. Какого-то логичного ответа, объяснившего бы ему всё, но у меня не имелось такового. Только и осталось, что вздохнуть и уронить взгляд в чашечку с остывающим передо мной кофе. Обглоданный маникюр, указательный палец, неловко огладивший шов на боку дешёвой посуды, — всё это должно было сказать Джейсону о моём волнении, но, наверное, собственные вопросы занимали его теперь куда больше. — С тобой всё в порядке?.. Никки… — его голос фальшивой нотой прозвучал где-то на периферии сознания. Я закрыла глаза, и на полотне сомкнутых век кадр за кадром потекла кинохроника прошлого, почти утратившая цвет, форму, звук, но только не смысл. … Он появился в размеренной моей жизни слишком яркой — чтобы проигнорировать это событие — вспышкой. Среди прочих сред, рядовых вторников и одиноких суббот его серый, пристальный взгляд быстро вытеснил желание пораньше уйти со службы. Безупречная за годы, проведённые Борном в специальных войсках, репутация, мужественное лицо и две-три фразы, брошенные вскользь при встрече, заставили меня по-иному укладывать волосы, тщательнее выбирать рабочий костюм и неосознанно задерживаться взглядом на его волевом подбородке, тем не менее напоминая себе у зеркала, в которое я смотрелась теперь куда чаще обычного: «Брось, Никки, такие парни никогда не обращали на тебя внимания…» — Вы слишком молоды для психолога, — улыбался Борн, а я не понимала, комплимент это или насмешка. — И это говорит мне человек всего на пару лет старше? — парировала я, стараясь придать тону серьёзности. Между нами, как щит, папка с его личным делом: Джейсон Борн. Проект «Тредстоун». Оперативный агент. А вместе мы правая и левая рука одного живого организма ЦРУ: боец и душевед, убийца и наводчик… Никки и Джейсон. За несколько месяцев подготовки я видела разного Борна: смеющегося и плачущего, мечущегося и безразличного. С пистолетом в руках и безоружного, ударяющего и избитого, в общем, всякого. Вот только растерянным я не наблюдала его никогда. Да, и я старалась, чтобы наши диалоги не выходили за рамки рабочих и словом. Только вот получалось плохо. — Мистер Борн, выглядите неважно. Как давно вы в последний раз отдыхали? — Я не уверен в том, что делаю, — откровенность неожиданно слетела с его губ, но Борн тут же добавил: — Да, мисс Парсонс, я очень устал, потому что не спал около семидесяти часов. Голова болит. Пожалуй, я никогда не забуду его взгляда, направленного на меня. Затравленного, непонимающего, одинокого. Но я помню, что именно в тот миг мне и пришла в голову неожиданная мысль. Подобное в Управлении не поощрялось, но когда я поняла, что натворила, слова были уже сказаны. — Сегодня я напишу заключение, и вы сможете выходить на улицу. Возможно, вам захочется погулять, развеяться. Пешие променады и свежий воздух ещё никому не шли во вред, — оправдывалась я вслух. — Что? — Холируд драйв. Двадцать первый дом. Квартира четыреста четыре. … Я старалась не думать о мотивах, побудивших меня назвать собственный адрес, и это почти удалось. По возвращении домой всё моё внимание было приковано к книге — сборнику позиционных задач по шахматам. И я уже нашла ответ к очередному этюду, когда поняла, что в лифте, поднимавшемся на последний этаж обыкновенной блочной высотки, в которой я снимала небольшую квартирку, находился кто-то ещё. Но адреналиновый удар тревоги мгновенно сменился радостью узнавания: сквозь шлейф мужского парфюма различалась нотка собственного аромата человека, чьё имя шорохом опадающей листвы сорвалось с моих губ, когда его пальцы коснулись моей шеи, давя, затрудняя дыхание, а свободная рука, вцепившись в талию, тесно прижала меня к своим бёдрам. И даже сквозь ткань своего платья и его брюк я поняла, какого рода вопрос привёл Джейсона Борна ко мне. — Раздвинь ноги, — тем временем скомандовал он. И за время нашего общения я успела понять: когда его голос приобретал подобный оттенок, спорить не следовало. Да мне и не хотелось. Рука Джейсона, переместившаяся было к макушке и запутавшаяся в волосах, скользнула по лицу, губам и, чуть сжав нижнюю челюсть, заставила приоткрыть рот. — Джейс-с-сон, — не смогла промолчать я, ведь в следующий момент он вернулся к шее и, чуть нажав, указал, что одной рукой может переломить её. Он дал понять, что играет только по своим правилам, не проронив и лишнего слова. — Будешь слушаться меня. И хотя следующий его жест показался бы мне в обычной ситуации грубым и отталкивающим, здесь, в лифте, замершем то ли между этажами, то ли между мирами, он стал более чем уместным: колено, раздвинувшее мои ноги гораздо шире, чем я позволила бы себе сама. Он не был чрезмерно ласков или груб: влажная дорожка от виска к мочке уха, где, чуть задержавшись, его язык ужалил и заставил табун восхитительных мурашек разбежаться вдоль позвоночника. Шея, ключица, горячие, потягивающие касания губ наверняка оставляли синяки, а я неожиданно поймала себя на мысли, что это весьма странно и могло случиться только со мной: первый секс до первого поцелуя. И понимая возможную важность этой информации, я постаралась повернуться к Джейсону и сказать ему обо всём, но в этот момент его пальцы забрались в такое место, что я лишь густо покраснела и почувствовала, что едва ли могу дышать. Я касалась себя сама. Не раз и не два, но не позволяла этого никому другому. И честное слово, это было восхитительно: грубоватая кожа мужских пальцев в нежных складках собственной плоти. — Ух ты, мокрая какая, — восторженным шёпотом в среднем ухе. Жарко. Я инстинктивно извивалась, насаживалась на настойчивые пальцы и даже не заметила того момента, когда они были заменены его членом. Мне не было больно. Желание помутило рассудок. И если признаться, то гораздо раньше, чем он впервые заговорил со мной. — Джейсон, — раздалось почти со всхлипом. Я чувствовала себя переполненной: им, его сбившимся дыханием и биением сердца, резонирующим с моим собственным пульсом. Движения Джейсона замедлились, он почти остановился, прежде чем начать снова: яростно, глубоко, неровно. Чтобы к его имени, вновь сорвавшемуся с губ, примешалось моё собственное, едва различимо прозвучавшее в полной тишине. — Никки… детка. Я ожидала какой-то реакции. Смеха или слёз, слов или действий. Но время текло, а он всё ещё находился во мне, свободной рукой удерживая меня за талию. Голова Джейсона покоилась на моём плече, а шею покалывали его коротко стриженые волосы. И, кажется, я до сих пор чувствую это, стоит лишь только закрыть глаза. Время остановилось и перестало дышать. Вместе со мной. С тех пор оно так и осталось там, в застрявшем между этажами лифте. Ничего не изменилось. … Я не представляла, сколько отняли нахлынувшие воспоминания, но когда открыла глаза, Джейсон всё ещё поглаживал мою руку и вглядывался в лицо. А я всё так же не понимала, что следовало говорить. — Мне было сложно… с тобой… — начала, было, я, понимая, что больше и сказать нечего, а та сцена в лифте навсегда останется лишь моим воспоминанием, ведь оброненная фраза заставила Борна напрячься. Глубокая морщинка разделила его лоб, выдавая непонимание. Он молчал, и мне не оставалось ничего иного, как продолжить: — Ты и впрямь ничего не помнишь? Совсем?.. — Ничего, — ответ последовал незамедлительно. … и я снова не знала, о чём можно говорить, о чём следует промолчать, вот только рассказывать ему о том, что он был первым человеком, поцеловавшим меня и разделившим со мной постель, я не собиралась. Как и выдавать тот маленький секрет, что его бритва и зубная щётка до сих пор находятся в стаканчике на полке моей ванной комнаты. А ещё одна смена белья, джинсы, пара рубашек, которые до сих пор пахнут им. — Что ты скажешь об этом? Кто это? Я и не заметила, как на столе между нами появился небольшой бумажный прямоугольник. Снимок запечатлел момент рукопожатия двух мужчин. — Это Нил Дэниелс. Начальник отдела в Мадриде. А вот второго я не знаю. Кто он? — Не знаю. Но я должен выяснить. Знаешь, я смутно припоминаю тот день, когда пришёл в проект. Меня проводили в комнату, где позже проходили тренировки. Дэниелс был там… и я должен понять… — Дэниелс… — начала я, но тревожный звук дверных колокольчиков заставил Борна среагировать мгновенно. И прежде чем в помещение забегаловки проникли двое в полицейской форме, он успел оставить на столике банкноту и шепнуть мне: — Уходим. Я почувствовала свой локоть в цепком капкане его пальцев. Борн уводил меня. … Обшарпанный номер дешёвого отеля: комната восемь шагов в ширину и двенадцать в длину. Я пересчитала с десяток раз… Кровать. Тумбочка. Гадливая ухмылка парня на ресепшен, взгляд чёрных, масленых глаз, бегло оценивших мою фигуру. Джейсон торопился, говорил, опуская лицо так, чтобы при надобности парень не смог его описать — профессиональная привычка, укоренившаяся в сознании на уровне инстинктов. — Двадцать второй, — ухмыльнулся парень, — только не слишком шумите. Стены здесь картонные. Джейсон проводил меня до комнаты и, бегло осмотревшись, велел: — Жди здесь. Вот держи. Так в моей руке оказался его пистолет. Тяжёлая штука. Сорок пятый калибр. Но я всё ещё смотрела, как он, миновав оконный проём, быстро зашагал по улице, стараясь держаться тени домов. Мгновения текли невыносимо медленно: пустая комната, металл, неприятно холодивший руку. Перед тем, как исчезнуть, Борн приказал ничего не трогать и не зажигать лампу, но желтоватый свет уличных фонарей, проникавший в комнату, позволял оценить убогую обстановку и задать себе вопрос: «Зачем? Почему я вляпалась в это дерьмо?» Ответ был очевиден. Он появился спустя четверть часа, прижимая к груди какой-то свёрток. — Ужин. И впервые за всё время лёгкая улыбка коснулась губ Джейсона. Но лёг он на полу. Несмотря на то, что в кровати хватило бы места и на двоих. Даже если и не касаться друг друга. Перед тем как заснуть, или притвориться, что спит, Борн предупредил: — До Танжера лучше добираться отдельно. Я уйду утром, а тебе следует воспользоваться дневным рейсом. Встретимся на центральной площади в три. — Спокойной ночи… тебе нужно отдохнуть, — прошептала я. И несколько мгновений спустя действительно услышала его мерное и ровное дыхание, но сама за всю ночь так и не смогла сомкнуть глаз. Просто оттого, что он был так близко, только от осознания, что завтра вновь услышу его голос, загляну в серые глаза, в которых навеки поселился сам ноябрь, в которых обосновались лондонские тучи…