Венец Евриномы

Произошедшее в Танжере я до сих пор помню смутно, даже если и стараюсь найти в закоулках памяти детали, понять, осознать. И причина не в ужасе, испытанном мной, когда в лабиринте тесных улочек я пыталась уйти от преследователя, стремившегося пустить мне пулю в затылок, и даже не в осознании того, что пути к обычной, спокойной жизни отрезаны навсегда. Дело в Борне и его руках, костяшках, на которых его собственная спёкшаяся кровь смешалась с кровью убитого им Дэша. Да, Джейсон защищал меня и себя. Он дрался, понимая, что его убьют, если он не сделает этого первым. Но оказавшись в безопасности очередного убогого гостиничного номера наедине с Борном, я не могла отвести взгляда от его окровавленных запястий, не могла забыть лицо человека, оставленного нами беспомощным, бездыханным всего несколько минут назад. — Всё в порядке? — сидевший на кровати и тоже разглядывавший свои руки Джейсон наконец посмотрел мне в глаза. Ответов на этот вопрос у меня заготовлено не было, а потому я молча вышла в ванную. Там, борясь с рвотными позывами, я намочила полотенце, чтобы вернувшись в комнату, протянуть его Джейсону. — Вот, возьми. Но он отвернулся. А я… я зачем-то опустилась на кровать, тесно прижавшись бедром к его бедру. — Хорошо, я сама, — голос мой прозвучал глухо, будто из глубокой пещеры. Кровь оттиралась плохо, оставляя на застиранном полотенце отвратительные разводы. Мне казалось, что и запах у неё мерзкий, ведь сквозь него я впервые не чувствовала самого Джейсона. Наверное потому я чуть ближе дозволенного, обозначенного правилами приличия, наклонилась к нему. Неосторожно коснулась, вдохнула в желании узнать Джейсона, которого помнила я, а не ублюдка, что свернул шею человеку у меня на глазах. — Что с тобой? — вопрос прозвучал резко, и Борн отпрянул от меня. Взгляд его оставался холодным, равнодушным, и лишь на дне серых глаз читалось смятение. — Никки?.. — О, извини, я… я просто задумалась… с тобой… с тобой всё будет в порядке. Давай помогу, — с этими словами я сильнее сжала его ладонь, возможно, причинив ему боль. Когда всё закончилось и Борн удалился в душ, предупредив, чтобы я никуда не высовывалась, я всё думала о Дэше и о том, что происходило со мной в последнее время. Как я вообще могла сблизиться с Борном, зная, что он убивает, к тому же — хотела того или нет — но косвенно я стала его сообщницей ещё работая в «Тредстоун». Агент и душевед… Куратор и убийца… Никки и Джейсон… Я даже не представляла, сколько времени провела вот так, сидя на кровати, гипнотизируя воображаемую точку на грязной, выкрашенной горчичного цвета краской стене. Из когтистых лап неприятных размышлений меня вырвал голос Джейсона: — Напротив есть замечательный магазинчик. Я купил тебе новую одежду и краску для волос. Когда закончишь с преображением, локоны лучше укоротить. Максимально. Я провожу тебя на автобус. Следует уехать. Так далеко, как только сможешь. Теперь и тебя не оставят в покое. Я смотрела в его лицо, на котором блуждала непонятная, но такая знакомая улыбка. Делающая его искажённые лёгкой асимметрией черты узнаваемыми и привлекательными. И больше он не казался мне холодным расчётливым убийцей: рядом стоял тот самый Джейсон, которого я… к которому я была привязана… и ямочка на его щеке так просилась под пальцы. Стряхнув с себя наваждение, я ухватилась за коробочку с тёмной краской, которую Джейсон протягивал мне. Мозг машинально отметил, что такой антрацитовый оттенок никогда не был мне к лицу. — Спасибо. Тогда я воспользуюсь ванной? — Хорошо. Да. Я тебя здесь подожду. … Пожалуй, комплекс тринадцатилетней девочки никогда не оставит меня до конца: когда под пальцами скрипели тугие, отсекаемые острыми ножницами пряди, хотелось плакать. Короткие волосы акцентировали внимание на по-юношески пухлых щеках, курносом носу, открывали взгляду лоб, скулы и шею, пестревшую веснушками. И только тёмные глаза казались по-своему привлекательными. Своей чёрной тоской. Да, теперь я выглядела не лучшим образом: заляпанный краской хлопковый бюстгальтер, топорщащиеся во все стороны волосы. А самое противное заключалось в том, что всего через несколько минут мне предстояло уйти от Борна. И в последнюю мысль настойчиво просилось слово «навсегда». Но я никак не могла набраться смелости и признать это, а потому зажмурилась и выпалила его вслух. В дверь ванной постучались, и после моего автоматического «да-да» в образовавшейся между косяком и дверным полотном щели показалось лицо Джейсона. Он хотел было что-то сказать, но вдруг замер, зацепившись взглядом за моё лицо. Этот неразрывный зрительный контакт продолжался, наверное, слишком долго, и на все мои «что случилось» и «Джейсон, ответь мне», он лишь вздрагивал, будто слова мои причиняли ему ощутимую физическую боль. Стылые капли стекали с волос, повторяя линию грудей, пересчитывая позвонки, а мы всё стояли, стояли друг против друга, но никто не торопился сделать и шага. Джейсон пришёл в себя первым. Ожидаемо, как всегда. И пока в замершем мире мягкое полотенце белым облаком падало к ногам, открывая его взгляду мои бёдра, Борн приказал со сталью в голосе: — Пора. Чем дольше мы здесь остаёмся, тем большей опасности подвергаем себя. И у меня не оставалось причин спорить. Ни одной. Хотя… был один аргумент… который я и себе озвучить не решалась. А Борн, холодный, как и его оружие, не смог бы понять. Впрочем, между ним и его пистолетом нет никакой разницы. И он, и Джейсон для меня одинаково опасны. До автостанции мы шли молча. Лишь иногда он опускал голову и подхватывал меня под локоть, прижимая к себе. Даже сквозь толщу закрытой одежды я чувствовала жар, исходящий от него. Но он лишь создавал видимость торопящейся по своим делам супружеской пары. Так, чтобы ни у кого не возникало никаких подозрений. Вся жизнь Борна основывалась на инстинктах. И вдруг, в один из моментов, когда его рука вновь сомкнулась на моём запястье, он вздрогнул: пальцы нащупали стальной браслет часов, которые я носила не снимая. Последние года три. Ловко ухватив мою руку, он развернул её так, чтобы видеть. Мужские часы, довольно дорогие, а самое главное точно такие же как и у него. — Что это? — в его взгляде читалось истинное удивление. Ведь часы могли быть какими угодно, но не браслет, предательски скользящий по руке, выдававший, что владел ими мужчина, а для моего запястья они оказались абсолютно и безбожно велики. — Часы… — едва слышно произнесла я. Борн кинул взгляд на свой хронометр, зеркально повторявший болтавшийся на моей руке. — Эти часы очень дороги мне. Но я не стану отвечать на твои вопросы, — твёрдо произнесла я, пряча браслет под рукавом. — Они очень похожи на те, что ношу я, — в голосе Джейсона слышалась растерянность, и Бог свидетель, как сильно в тот момент мне хотелось только одного: повиснуть на его шее, коснуться губами знакомой пульсирующей венки на виске и прошептать: «Это ведь твои часы. Когда-то ты позабыл их на прикроватной тумбочке в моей спальне, а потом, вспомнив, попросил обратно. Но я не отдала и купила тебе точно такие же…» Но, конечно, ни в чём я не призналась. Жаркая пощёчина степного ветра ударила по щеке, отрезвляя. Не было сил откровенничать, и вообще говорить. Особенно о том, что с тех пор я носила эти часы, не снимая. Джейсон всё ещё как-то странно косился в мою сторону, когда подошёл автобус. Названия «Фигзнаетгденска», куда должна была отправиться, я даже не рассмотрела, ведь в тот момент, когда двери в салон распахнулись, произошло нечто странное: пальцы Борна, до сей поры пленявшие мои, сжались ещё сильнее. — Что?.. — слабым писком, переполненным надеждой, вырвалось из горла. — Ты… то, что ты видела… знаешь… пройдёт совсем немного времени и тебе станет легче. Со мной было точно так же. Я нашла в себе силы кивнуть и выдавить самый главный вопрос, терзавший меня сильнее всего остального: — Прощай? Всё ещё не теряя зрительного контакта, Борн кивнул. Утвердительно. Я не знаю, ушёл ли он сразу, по привычке стараясь держаться тени домов, не знаю, сожалел ли о моём уходе или сразу забыл. Сил смотреть не было. Никаких. Да… и я плакала. Впервые за долгие-долгие месяцы. В последний раз слёзы выступали на моих глазах, когда я услышала новость о предполагаемой смерти Борна. Тогда, на яхте Вамбози… — Вам плохо? — послышалось над ухом. Пожилой мужчина с тревогой вглядывался в моё лицо. Завозившись в саквояже, он извлёк открытую упаковку бумажных платочков. — Вот, возьмите, мисс. — Спасибо, — через силу улыбнулась я. — Со мной всё в порядке.