До поворота и обратно.

      Дорога до дома Плисецкой заняла всего двадцать минут, которые они провели в абсолютной тишине. Даже парень, чью национальность Отабек так и не смог определить, проявил чудеса такта и выключил громыхающую музыку как только они сели в машину.       Москва, такая нарядная, готовящаяся к празднику, словно издевалась над ним. Отабек чувствовал себя не просто разбитым, а уничтоженным и раздавленным. Он не ожидал, что его тут же пустят к Юле, но был до сих пор обескуражен словами врача. Неужели все настолько плохо? - Ота, мы приехали. У тебя есть деньги? - голос Малики выдернул юношу в реальность.       Под обеспокоенный взгляд сестры Отабек отсчитал нужное количество купюр, поблагодарил водителя и вышел из машины.       Как хорошо было на улице! Последние дни декабря выдались снежными и морозными. Холодный воздух, царапающий легкие, действовал отрезвляюще и нагонял мысли запастись утепленной одеждой - простоять на морозе больше пары минут оказалось невозможным и Отабек поспешил увести сестру в тепло.       Квартира Юли встретила тишиной и бросившимся под ноги котом. Отабеку в свете исходящем от лампочки в межквартирном коридоре показалось, что он увидел разочарование на морде кота. - Прости, Потя, - Отабек опустился рядом с котом и потрепал его за ухом. - Но Юля еще не скоро вернется. Придется тебе нас потерпеть.       Потя многозначительно мяукнул и скрылся в комнате Плисецкой. Отабек, включив в коридоре свет и стянув с себя ботинки и куртку последовал за ним.       В комнате Юлии мало что изменилось с последнего его визита. Фотографий и рисунков на стене стало больше и медалей на медальнице. А в остальном - комната подростка, которым Плисецкая оставалась в свои почти двадцать.        Потя запрыгнул на письменный стол и призывающе мяукнул. Отабек включил настольную лампу, сел за стол и, почесывая кота за ухом, стал разглядывать прислоненную к стенке шкафа пробковую доску. В центре нее фотография с прошедшей Олимпиады. Отабек улыбнулся и снял фотографию с доски, чтобы рассмотреть получше. Через три месяца после этого снимка они официально станут супругами, а свадьбу решат сыграть позже, да так и затянут с этим на целый год.       Отабек вздохнул и отложил карточку в сторону. Будущее пугало его не меньше чем неизвестность, а со второй фотографии на него смотрела еще счастливо смеющаяся Юля в обнимку с котом и дедушкой. - Ота, с ней обязательно все будет хорошо, - прошептала на ухо Малика, чьего появления Алтын не заметил и ощутимо вздрогнул. Ее вечный и неугасающий оптимизм начинал действовать на нервы, но сорваться сейчас было бы непростительной ошибкой. - Я там ужин готовлю, - тихо сообщила Малика, обнимая его за плечи. - Приходи минут через двадцать.       Отабек кивнул, едва заметно улыбнулся, но ни через двадцать минут, ни через полчаса не вышел из комнаты - измучанный томительным ожидание последних дней в какой-то момент уснул, положив голову на руки и даже не встав из-за стола.       Малика лишь улыбнулась, заглянув в комнату когда юноша не пришел на ее зов, и укрыв брата снятым с кровати пледом выключила свет и забрала кота.       О проведенной в неудобной позе ночи Отабек пожалел сразу же как открыл глаза, а произошло это рано из-за все того же неудобного положения.       Приготовив из найденных в холодильнике яиц, колбасы и масла вполне сносный завтрак, Отабек долго не мог заставить себя поесть. Пустота занимала все сознание, хотя и не была такой разъедающей и разрушающей как сутки назад.       Отабек не запомнил, как ноги сами принесли его к больнице. Не запомнил, как ругался с медсестрой за стойкой регистратуры и доказывал ей что имеет право на посещение собственной жены в реанимации. Наверное, он не вспомнил бы и виноватого лица женщины, которая представилась Юлиным лечащим врачом и попросила подождать еще полчаса "потому что осмотр и гигиенические процедуры".       Но он точно запомнил этот длинный коридор до реанимации, каждый шаг в котором отдавался эхом в ушах и сердце. Помнил каким сочувствующим взглядом проводила его медсестра на посту. "Как будто Юля уже умерла" - пронеслось в мыслях Отабека и когда женщина подвела его к самой дальней из занятых коек, он понял, что недалеко ушел от истины. Девушка, лежащая на кровати перед ним, для медицинского персонала была из тех, кто доживает свои последние дни. - - Сломаны седьмой и десятый позвонки, - последним гвоздем в крышку его гроба вбивается очередной озвученный врачом диагноз и Отабеку не нужно пояснять что это значит. Поврежден позвоночник и это значит, что Юлина олимпийская медаль останется единственной олимпийской медалью. Она не сможет кататься. Она не сможет даже ходить. Возможно когда-нибудь, через пять-десять лет она и пойдет, но не сейчас.       Отабек чувствует как ему становится дурно, а женщина-врач продолжала сыпать диагнозами и полученными Юлей травмами. Металлическая конструкция в спине, пластина, соединяющая раздробленные кости лица, черепно-мозговая травма...       В какой-то момент он перестал слушать ее слова, напряженно, до рези в глазах, вглядываясь в лежащую перед ним девушку. Она была поломана, словно старая кукла и в ней Отабек с трудом мог распознать любимую жену и гордость страны. Да и распознавать-то было нечего. Нижняя часть Юлиного тела была закрыта одеялом, верхняя - бесконечным количеством бинтов. Грудь, руки, лицо - все было туго перебинтовано болезненно белыми бинтами. - Вы можете остаться здесь еще на полтора часа, - подала голос врач и Отабеку потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить как ее зовут.       Оставаться Отабек не стал, он увидел и услышал достаточно, чтобы его мир раскололся на две неравные части. Поблагодарив, он стремительно покинул больницу. ***       В тот вечер он впервые за всю осознанную жизнь серьезно напился. Вызвонив Виктора и попросив его составить компанию, Отабек завернул в ближай к больнице бар и еще несколько часов заливал в себя сильноалкогольные коктели. - Значит, все плохо? - переспросил Виктор, наблюдая за тем, как одна за другой пустеют рюмки, наполненные водкой. Виктор, как завороженный еще с минуту наблюдал за Отабеком, который с непроницаемым лицом напивался в усмерть, а потом отодвинул в сторону бутылку и рюмку.       Отабек посмотрел на него тяжело и угрюмо, а затем едва заметно кивнул. Виктор грязно и витиевато выругался. Отабек, с трудом выговаривая слова и связывая их в предложения, сверлил затуманенным взглядом бутылку. Это было не похоже на того Алтына, каким его знал Виктор, и Никифорова это откровенно пугало.       Поговорив еще минут двадцать, мужчины покинули бар. Всю дорогу до дома Отабек молчал, бездумно глядя в окно, а Виктор, вызвавшийся проводить его, с сожалением подумал, что никогда уже их жизнь не будет прежней.