"Огненная дуга" он-лайн

Интересно, нам поесть дадут? И еще хорошо бы полежать, минуточек триста. Нет, сначала построение… Ну ладно, постоим послушаем, вдруг что умное скажут. Перед строем был зачитан приказ по нашему гвардейскому танковому корпусу. В нем сообщалось, что 2-й танковый корпус СС в составе моторизованных дивизий СС «Мертвая голова», «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и «Дас Райх», прорвавший за пять дней две линии долговременных укреплений советских войск, главную и вторую, вышел на шестой день к третьей, тыловой, линии. Встретив упорное сопротивление в своем движении на Обоянь, немцы изменили направление главного удара на железнодорожную станцию Прохоровка. Всё как по учебнику, ага. Для нанесения контрудара по прорвавшемуся противнику из состава Степного фронта выделялись 5-я гвардейская танковая и 5-я гвардейская общевойсковая армии. Здесь вводная часть заканчивалась и начиналась конкретика. В отличие от настоящей войны, сейчас было принято решение атаковать противника с позиций, занятых 2-м гвардейским танковым корпусом, в самое слабое место обороны немцев с выходом в тыл танковому корпусу СС. Какой ответ готовит немецкое командование, скорее всего, ясно понимающее, что сейчас ожидать лобовой атаки было бы крайним проявлением пренебрежения к противнику, узнать предстояло в бою. Нашу роту предстояло погрузить десантом на танки 4-й гвардейской танковой бригады, при поддержке 53-го гвардейского отдельного танкового полка прорывающей позиции немецкой 167-й пехотной дивизии. После чего предполагалось двумя танковыми корпусами (каждый из которых по своей ударной мощи значительно уступал немецкой танковой дивизии) нанести удары по расходящимся направлениям, чтобы избежать оказавшегося губительным для настоящих танкистов Ротмистрова чрезмерного массирования танков на узком участке фронта. Более подробные сведения к нашей компетенции уже не относились. Уяснив важность поставленной перед нами задачи, мы начали расходиться по машинам из расчета 5-6 человек на танк. Я уже наметил себе симпатичную «тридцатьчетверочку», как вдруг из башенного люка новенького Т-34 завода Красное Сормово раздался чей-то знакомый голос: «Ванюша-джан! Здравствуй, дорогой!». Пока я соображал, откуда это меня зовут, ко мне уже спрыгнул Джанибек Намазбаев, удалой танкист, с которым мы когда-то вместе шли долгими дорогами сорок первого. - До сих пор в пехоте? Ну ты, блин, даешь… Вас там на броне постреляют как перепелок. Давай ко мне в экипаж, да? - Знаешь, я как-то после того случая не особо… - Ну, это когда было-то? Сейчас уже в танке веселее стало. Башнёром пойдешь? - А это как? В смысле, что делать надо? - Ничего особенного. Снаряды принял, в укладку сложил, по чемоданам расфасовал, потом в бою достаешь и заряжаешь, какой я тебе покажу. Раскрытая рука – осколочный, кулак – бронебойный, понятно, да? Не успев опомниться, я уже знакомился с экипажем, примерял комбинезон и танкошлем, удивляясь тому, как такая куча народа помещается в этой маленькой железной коробочке. Объяснение нашлось быстро – заряжающий в экипаже уже был, а я в этой тесной компании являлся бесспорно лишним. Но Джанибек опять развеял мои сомнения: - Лишних людей на войне не бывает, Ванюша-джан… У них при перегоне с завода выбыл из строя заряжающий командира батальона. Причем, по собственному разгильдяйству. Танк погрузили на платформу, не застопорив башню как следует. Когда поезд тронулся, парня буквально снесло развернувшимся попрек хода стволом. Так что своего Василька гвардии лейтенант Намазбаев с легкостью отправил метать 76-мм снаряды в танке комбата, а к себе затащил проверенного в боях товарища. То есть – меня. Мехвод и радист-стрелок у него остались еще со сгоревшего в июле 41-го БТ-5. Братья-погодки Серега и Вовка, понимавшие друг друга с полуслова и добившиеся полной взаимозаменяемости в работе. Тем более, посторонние не сразу различали их на вид. Танк был явно облагорожен за счет экипажа. На башне и бронекорпусе были приварены поручни для пехоты, в боевом отделении стояла нештатная оптика, на порядок превосходящая стандартную. В линейных танках взвода Джанибек также установил приемопередающие радиостанции, «чтобы не потеряться, как в прошлый раз». Как выяснилось, однажды, проходя через труднодоступный лесистый район, танкисты были вынуждены снять курсовой пулемет и палить из него в воздух трассерами, чтобы хоть как-то обозначить себя на местности. Естественно, ни о какой маскировке в таких условиях говорить не приходится… Получив фитиль лично от комбрига, лейтенант Намазбаев установил на все машины вверенного ему взвода радиостанции 71-ТК-3, мгновенно преобразив их радистов из «пассажиров» в полноправных членов экипажа. То, что радиосвязь – это действенное оружие, на третьем году войны уже начали понимать и в штабах и в подразделениях. На крыше МТО уселась половина моего отделения. В том числе два упертых харьковчанина, Дима и Олег, всю Игру не расстающиеся со станковым пулеметом «Максим». Стареньким таким, без щитка, с узкой горловиной. Я бы еще понимал их упорство, если бы они его купили на свои деньги. Но пулемет был «честный», выданный им по правилам еще до войны. Как они его протащили на себе от Шепетовского УРа до Можайской линии обороны, до сих пор остается загадкой, но ребята вошли в историю первого сезона Игры, собрав весьма приличное количество Подписчиков. В таких условиях можно было бы уже вполне успешно воевать, но оставалась одна тревожная мысль – капиталовложения противника в свою матчасть несомненно гораздо выше наших скромных взносов. Что день грядущий нам готовит?.. С рассветом заговорили тяжелые гаубицы. Не зря всю ночь разведка ползала на пузе, просвечивая передний край противника. То тут, то там в воздух взлетали бревна дзота или поднимался в небо черный столб дыма от вкопанного в землю танка. Когда над нами на бреющем полете прошли ильюшинские штурмовики, пехота дружно обозначила свой передний край множеством красных флажков – «дружественный огонь» необходимо было исключить как таковой. После залпа «катюш», традиционно венчающего артподготовку с советской стороны, «огненный вал» ушел в глубину вражеской обороны. Над оврагами и перелесками, где мы вчера вечером скрытно сосредотачивались для атаки, взлетали красные ракеты. Атака. Комок в горле. Неотступное чувство страха загоняется куда-то далеко, в самые темные закоулки сознания. Вперед. Сейчас – только вперед. Пути назад нет. Прогреваемые с начала артобстрела моторы ревут на полную мощность. Мехвод, вцепившись в рычаги, что-то орет в ТПУ. Я не слышу. Я глохну и дурею в этом танке. Мне жарко, душно и хочется открыть люк. Научившись подниматься в атаку в пехотной цепи, в эту минуту я ломаю себя еще раз. Не бояться. Ни в коем случае. Боевая работа – без нервов, без суеты, без эмоций. Всё это будет потом. Если доживем… Как заведенный, кидаю снаряды из боеукладки в замок орудия. Обратно принимаю горячие гильзы, не замечая, как сжигаю ладони. Башня до краев заполнена пороховой гарью, вентиляторы уже не справляются. Командир головой открывает люк, высовывается осмотреть поле боя – уже ничего не видно даже через дополнительную оптику. В мои бедные уши врывается грохот и лязг танкового сражения. К нему примешивается близкий дробный стук «Максима» - парни до сих пор живы и продолжают методично чистить немецкие окопы. Удивительное рядом… Джанибек мешком валится обратно на сиденье. Ранен?.. Нет, скорее растерян. Показывает мне – заряжать бронебойный, требует у радиста связь с комбатом. Что-то явно идет не по плану… Еще раз выглядывает наружу, захлопывает люк, хрипит по рации своим отставшим танкам «Делай как я!». Пинок сапогом по левому плечу механика. Машина разворачивается на месте и резво набирает скорость. Несемся неведомо куда. Выстреливаем болванку за болванкой с ходу и с коротких остановок, на пределе технических возможностей орудия. Голова идет кругом, двигаюсь уже как робот. Очень грязный и взмокший робот… Удар по корпусу. Падаю вниз. Второй удар – по башне. Экипаж накрывает градом раскалённых осколков. Еще удар. Машина встала… Прихожу в себя. Люк мехвода открыт. Радист привалился к пулемету. Вместо головы у него что-то непонятное. Смотреть на это очень не хочется. Выныриваю из открытого люка, прихватив свой ППШ. Запасные диски остались в танке, но вряд ли мне удастся прожить дольше, чем отстреляю 71 патрон. Приподняв голову, оглядываюсь по сторонам. Наш Т-34 стоит, окутанный дымом, но открытого огня пока не видно. На броне никого из десанта уже не осталось, лишь сиротливо задран к небу толстый ствол «Максима», крепко примотанного толстой проволокой. Неподалеку в мелкой снарядной воронке механик перевязывает командира. Скатываюсь к ним. - Индивидуальный пакет есть?!? – кричит мне не то Вовка, не то Серега. В танкошлеме братья становятся еще более неразличимыми. Становились… Кто же из них убит? - Слышь, пехота, сгоняй в танк, принеси… – танкист внезапно умолкает на полуслове, глаза его, привычно сощуренные, начинают неестественно округляться. Оборачиваюсь с нехорошим предчувствием. И в сердце опять вползает Страх… К нам не спеша катится огромный черный «тигр», со всех сторон завешенный защитными экранами. В нескольких местах защиты нет. Видимо, сбита нашей бешеной стрельбой. Заметив какую-то возню в воронке, он хочет нас просто раздавить. Как тараканов. Механик на четвереньках бросается к «тридцатьчетверке». Вслед ему бьет короткая очередь из танкового пулемета. Поздно спохватились. Он уже внутри. Из люка вылетает сумка от противогаза и падает точно в воронку. Раздается громкое шипение сжатого воздуха – механик экстренным способом заводит полуживой дизель. Машина постепенно начинает разгоняться, словно большой тяжелый раненный зверь. Таран – оружие героя. Но героизм недолговечен… 88-мм снаряд лупит точно в центр лобового бронелиста. «Тигр» лениво отпихивает плечом разбитый танк и разворачивается закончить начатое. В сумке от противогаза лежит РКГ-3. Последняя заначка спаленного горящей солярой механика. Значит, моя очередь спасать командира… Выскакиваю из воронки с гранатой наперевес. Точно под выстрел курсового пулемета. Две пули в грудь… Больно то как… Больно… Кровь в горле… Везде кровь… Ноги подкашиваются, я падаю умирать на коленях, вопреки известной поговорке. Мамочка…Когда ж я сдохну?.. Видно, правду говорят, что в Игре оружие менее летально, чем в жизни. Специально, чтобы статисты сильнее помучились, авось кто из Подписчиков и соблазнится на садо-мазо-ощущения. Ага, вот уже два стервятника нарисовались… Ну, погодите. Вот за это вы мне и заплатите, твари… Рывком поднимаюсь с колен на ноги. Левая рука висит плетью. Чеку вырываю зубами. Пулемет не страшен – я в мертвой зоне. Непослушными ногами делаю шаг в сторону, пропуская фашистский танк мимо себя. И уже теряя сознание, проталкиваю гранату между фальшбортом и гусеницей. В глазах темнеет. Взрыва не вижу, но знаю, что будет… Тело еще пару раз конвульсивно дернулось и успокоилось. Медленно снимаю нейрошлем, делаю глубокий вдох. Сейчас главное – сосредоточиться на спокойном дыхании. А то ведь были прецеденты, когда человек умирал и в реальности, не в силах пережить шока виртуальной смерти. Особенно такой смерти… Всё нормально. Не в первый раз убивают. Сейчас отдышусь и можно снимать вибро-комбинезон. Потом в ванную, мокрый как мышь. Словно из настоящего танка вылез. А это что за звук? Мобила? Очень не вовремя… - Да! Алло! Что? Какой рекорд?.. Сколько Подписчиков? Скока-скока??? Наш командир отделения, сбитый вражеской пулей с головной машины, продолжал следить за ходом сражения уже через Интернет. Потом позвонил мне. И вот что рассказал. Немцы рассматривали наш удар в качестве одного из альтернативных вариантов развития событий, поэтому своевременно бросили нам наперерез тяжелый танковый батальон из отборных Клиентов на самых навороченных машинах, некоторые из которых стоили не меньше, чем настоящий автомобиль. Самоубийственная атака взвода Т-34 гвардии лейтенанта Намазбаева расстроила боевой порядок «Тигров» и ненадолго их задержала. Совсем ненадолго. Но за это время комбриг, предупрежденный командиром его батальона, перебросил на угрожаемое направление батарею СУ-152. Не вступая в прямое противоборство с «тиграми», наши «зверобои» отправили вперед корректировщика на «виллисе» и начали закидывать немцев 152-мм сюрпризами с закрытых позиций. После того, как три машины взорвались, получив на крышу бронебойный снаряд весом в полцентнера, эсэсовцы предпочли ретироваться. Но повышенное внимание Подписчиков вызвал не только немецкий контрудар. Еще до появления Игры разнообразные реваншисты бесплодно спорили: был или не был в действительности танковый таран, описанный в советской историографии, но отвергаемый немецкой. Ответить на этот вопрос предстояло Игре, воспроизводящей знаменитое Прохоровское сражение. И перед нашей атакой было заключено великое множество различных пари на круглые и не очень суммы – таки таран будет или нет? Поэтому порыв нашего механика, пожелавшего закрыть броней командира, вызвал довольно высокую концентрацию Подписчиков на этом участке, поскольку создавал предпосылки к разрешению спора. Когда «тигр» выстрелом в упор разнес наш Т-34, не допустив того «к телу», народ начал потихоньку разбегаться в другие локации, но тут зашевелился я. В итоге вместе со мной гранату под «тигра» засовывало больше десяти тысяч человек со всех концов земного шара. Невдомек им было, что может поднять с земли расстрелянное тело? Что заставляет смертельно раненого бросаться на врага с последней мыслью «я умру – но и ты, гад, погибнешь»? Что чувствует истерзанная плоть, которой стальная воля приказывает жить и драться до последней капли крови? Не знаю, смогли они это понять или не успели. Но мне для этого знания почему-то не надо было никакой Подписки на чужие ощущения. Мне хватило рассказов ветеранов про войну и черно-белых кадров кинохроники в детстве, чтобы раз и навсегда запомнить: наше дело правое, а значит, жизнь – не главное.