Абсолютный дуэт

Юнги уже привык просыпаться один в пустующей постели, не издающей никакого тепла, даже от него же самого. Привык ощущать под руками белую простынь, пропитанную своим же запахом. Привык открывать глаза и видеть рабочий стол с кучей бумажек. Да, привык. Но проснуться сейчас, после всего, что было, одному — ужас. Едва ли успев открыть глаза и ощупав еще теплое пространство рядом с собой, Юнги моментально подорвался, усевшись в сидячее положение. Но боль в заднице дала о себе знать. Конечно, это адская боль, но ощущать ее, знать, что все, что было не сон и не иллюзия — самое ценное, что может быть сейчас для Мина. Ценнее, конечно, найти Хосока. — Хосок? — Сначала едва слышно, словно боясь спугнуть, отозвал Юнги Хосока. Но в ответ тишина. Мин успокаивал себя тем, что постель еще теплая, а значит Чон либо ушел недавно, либо еще никуда не уходил и не собирался. Но откуда он может знать наверняка? Вся эта неизвестность дико раздражает и пугает. — Хосок? Хосок, ты дома? — Повышая с каждым словом голос, Юнги не прекращал верить, что Чон дома. Он не может уйти, он так ни за что не поступит. Ждать и верить — не входит в качества Юнги, потому он готов разреветься, если сейчас не увидит в дверях Хосока. Встать и поискать его не позволяет (б)анальная боль в заднице. Уже совсем отчаявшись, решив для себя, что вот — Чон Хосок один из тех, что всегда предавал и уходил, Юнги услышал шаги за дверью, а затем и сам источник звука. Приоткрыв дверь, в комнату протиснулась сначала голова с зубной щеткой в виде смешного зверька, а затем Хосок полностью вошел в комнату, подойдя к кровати. — Из-за воды не слышал, прости, — с зубной щеткой во рту, сказал Хосок. — Я у тебя зубную щетку какую-то взял, с Кумамоном, кажется. После этой фразы повисла немая тишина, сопровождаемая только звуком трения щетки о зубы. Комичности этой ситуации придавал только непонимающий взгляд Хосока, который искренне не догонял, почему у Юнги прямо на глазах валит дым из ушей. — ЧОН, МАТЬ ТВОЮ, ХОСОК, ОБЕЩАЮ, КОГДА У МЕНЯ ПЕРЕСТАНЕТ БОЛЕТЬ ЗАД, Я ТЕБЯ ЗА УШИ ПОВЕШУ, ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ? — Юнги хотел было ударить Хосока, но тот отскочил на кровати, все еще не догоняя, почему Мин такой кипишь поднял. — ДА ЧТО ТАКОГО-ТО? — "Если орут на тебя, то ори в ответ" — жизненный принцип Чон Хосока. — МОЯ ЩЕТКА! — ТЕБЕ ЖАЛКО ЧТО ЛИ? — МОЙ КУМАМОН! — Я ТВОЙ, ПРИДУРОК, А НЕ КУМАМОН! — ПОШ... — поспешная очередь крика застряла в горле после услышанного. Никто, на памяти Юнги, еще добровольно не вбивался ему в личное имущество. Приятно, конечно, но странно. — Юни. — Хосок подсел на кровать ближе к Юнги. Чон уже давно хотел вот так вот просыпаться чуть раньше своего любимого, видеть, как тот сладко спит, свернувшись в маленький мягенький комочек, а потом улыбаться, как влюбленный идиот, от одного лишь взгляда на своего хена. Пусть это и выглядит так ванильно и сопливо, пусть от этого тянет блевать — все равно. Это — выражение истинных чувств в той форме, в какой лучше всего их передавать. Хосок бы и дальше смотрел на своего маленького хена в постели, но удар подушкой в голову дает опомниться. И упасть с кровати тоже. — За Кумамона. — улыбка Мина в утренних лучах солнца — наверное это то, ради чего Хосок жил до этого момента. После такого и помереть не жалко. Подъем с постели, утренняя водная процедура, завтрак — казалось бы, все то, чем Юнги занимается каждый день, все, что стало скучным и обыденным. Все это почему-то стало чем-то новым лишь только потому, что все это время рядом был Хосок. Одним лишь присутствием Чон делает счастливее Мина, озаряет светом каждую тусклую комнату в квартире. — Ну и что же, — уже сидя в гостиной, спрашивает Юнги, — Мы теперь встречаемся? — Намекать смысла нет, Хосок все равно не поймет. Пока Мин не спросит напрямую, не удостовериться в правдивости происходящего — ни за что не поверит. Так уж он устроен. — А не похоже? — Напрямую ты мне не предлагал. — Говорить на такую тему всегда было трудно для Юнги, потому он не имеет понятия, куда смотреть и что говорить. Вообще, тут имеют его морально и физически. Ничего умнее, кроме как пялиться в окно во время разговора, Мин не придумал. — Почему сам не предложишь? — Бывалая мягкая улыбка Хосока внезапно сменилась какой-то странной ухмылкой. От этого Юнги даже вздрогнул. — А почему... должен я? — Ну а с какой радости я? — Ты актив, ты и предлагай... — От одного лишь осознания сказанного, Юнги залился краской. — ГОСПОДИ, ЮНГИ, ТЫ ТАКОЙ МИЛЫЙ! — Хосок бросился в сторону Юнги, до смерти затискивая его в своих объятиях, и, кажется, даже мурлыча. — ЮН-ЮН, ВОТ ТЫ ЗНАЛ, ЧТО ТЫ ТАКОЙ МИЛЫЙ? — Хосок не прекращал тискать своего хена, целовать в щечки и носик, а затем снова обнимать. — ХОСОК! — Юнги уже устал отбиваться, да и не нужно было, все равно это тщетно. Сдавшись под таким натиском, Мин откидывается на спинку дивана, а затем и вовсе расслабляется, гладя Хосока по волосам. — Я люблю тебя. Пожалуй, сказать, что Хосок охуел — ничего не сказать. Услышать нечто такое чувственное от угрюмого и смущающегося Юнги — просто БУМ. Неизвестно, сколько раз за жизнь такое удастся услышать, потому и нужно ловить каждый такой момент. Но отчего-то Хосок уверен, что еще не раз услышит такое. — Эй, Юн-Юн, мне не послышалось? — еще сильнее, хотя казалось, что уже некуда, сжимая Юнги в объятиях, спросил Хосок. — Повторять не буду. Съебись, мне тяжело. — Юнги хотел вновь возобновить попытки освободиться из объятий, но его опередил Хосок, который добровольно отпустил своего хена. Даже какая-то капля сожаления пронеслась в голове Мина, но затем быстро забылась, когда Чон легонько чмокнул его в губы. Легко, почти не касаясь, но нежно и чувственно. Так, как это умеет только Хосок.

***

— Мы встречаемся. — Стоя перед своими вечными друзьями Тэхеном, Чонгуком, Джином и Намджуном, честно и с гордостью произнес Хосок. В ответ на это последовала гробовая тишина. Чонгук с Тэхеном на пару секунд отлипли от телефона, переведя взгляд на Хосока и Юнги, а затем снова принялись что-то усердно искать. Джин же с Намджуном повели себя так же, как и их донсены: приостановили свой разговор о планах на будущее, взглянули на двух вошедших, а затем снова возобновили обсуждение. Комичные ситуации преследуют Юнги и Хосока. — Ну и что, вы даже не отреагируете? — Выставив руки в стороны типа "What?", спросил Юнги, который явно не догонял, почему его друзья восприняли эту ситуацию настолько спокойно. — Да давно пора. — Не отрываясь то ли от телефона, то ли от Тэхена, сказал Чонгук. — Мы видели вас пару раз, когда гуляли, — отрываясь от разговора с Намджуном, сказал Джин. — Вы мило смотрелись. — Ну вы могли хоть удивиться для приличия, — присаживаясь рядом с Тэхеном, говорит Юнги. — Или хоть поздравить. — Тэхен не Хосок, он намеки понимает. Едва ли Юнги успел договорить, на него с визгами набросился Тэ, который что-то кричал о свадьбе и вечной любви. — Я ПРАВДА РАД ЗА ВАС, ЮНГИ! НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, КАК РАД! — Тэхен не прекращал визжать и обнимать Юнги. Кажется, Чонгук даже ревнует. — А меня обнять? — Обращаясь ко всем активам, Хосок расставил руки, жаждя упасть в распростертые объятия. — А тебе меня не хватает? — Все еще в обнимку с Тэхеном, оборачивается и спрашивает Юнги. — Тебе можно, а мне нет? — От этого диалога невольно появляется улыбка, а затем и вовсе смех стеклоочистителя. Способен на это, конечно, только Джин. У Хосока же смех больше на смех Зака похож, чес слово. Ни Юнги, ни Хосок не жалеют о совершенном. Ни о тех свиданиях в течение месяца, ни о той ночи, ни о признании. Не о чем жалеть, ведь оно и не нужно. Делить одно счастье или слезы на двоих, заботиться друг о друге, крепко-крепко обнимать и целовать. Разве можно жалеть о чем-то подобном?