x X ♕ X x
Дахё точно не может сказать, когда это началось, но ощутимо чувствует нарастающее напряжение в доме. Ничего не предвещало беды, но состояние у всех было нервное и какое-то дёрганное. Каждый будто ждал бурю, которая разразится над их особняком в ближайшее время, но никто точно не мог сказать, когда и по какой причине, однако всем было ясно, что она непременно произойдет – и каковы будут её последствия оставалось только гадать. Вероятно, самое начало происходит в полдень среды. Минджун заходит в дом с каким-то нахмуренным лицом, осторожно прикрывает входную дверь, в особняке гробовая тишина и никого нет. Он идет через холл в столовую и с озабоченным видом кидает на стол приглашение его семьи на бал дебютантов. В этом году дебютировать должен был он.x X ♕ X x
Минджун не знает, сколько он сидит так. Бросив взгляд на часы, морщится – три семнадцать, он уже пятнадцать минут нервно дергает рукой и сверлит красиво оформленный кусок бумаги не самым радостным взглядом. Конечно, он нервничал. Бал дебютантов был особенным. Каждый год дети членов высших слоев общества посещали его, являя себя главным лицам страны и показывая, что вот они – продолжение рода их родителей, их преемники. Какого-то особенного возраста не было. Его нуны посетили первый был в пятнадцать, хёны тоже в разный возраст – кто-то в четырнадцать, кто-то в шестнадцать. В начале года, когда он сидел в кабинете отца с книгой, как обычно, отец оторвался от бумаг и внимательно посмотрел на сына в углу комнаты на софе, откашлялся и спросил не хочет ли он посетить бал дебютантов, на что Минджун растеряно моргал, не уверенный, что должен ответить. Самый младший сын должен был предстать всем партнёрам родителей. Они с матерью считают, что он готов. И это было важно. Минджун был самым младшим из тринадцати детей, каждый из его старших братьев и сестер дебютировал на бале дебютантов, чтобы показать наследие их родителей. Минджун знал, что его семья была действительно значимой. И он гордился этим. Отец начинал в семидесятые, ему повезло, он начал строить собственную компанию. Маме в наследство достались приличные сбережения, которые она удачно вложила. Минджун знал, что его мама сияла. Юная, энергичная, с собственной короной на голове, делающая так, как она считает правильным. Такой её встретил папа. Встретил и никогда больше не отпускал, стал её стеной, её щитом, делал всё это для них. Вместе спустя столько лет они построили огромный конгломерат, который уже несколько десятков лет является неотъемлемой частью большинства сфер жизни Южной Кореи. То, что у них было столько любви, которую они вложили в их семью, заставляло людей восхищаться и завидовать. Минджун знал, что некоторые не против пустить о них неприятные слухи, но всегда натыкались лишь на глухую непробиваемую стену. Отец никому не позволял тронуть их. Родители вырастили детей в любви, позволив каждому последовать за своим сердцем, никогда не давили и понимали, несмотря на все разговоры вокруг о том, что они творят с детьми что хотят и кто из них вырастет. В какой-то момент Минджун понимает, когда смотрит на своих хёнов и нун, что никто из них не горит желанием стать преемником отца, несмотря на то что их так много. В какой-то момент Минджун понимает, что хочет этого он. Наверное, отец видит это тоже и тогда говорит, что он готов стать дебютантом. Показать всем, заявить о себе. В тот момент Минджун запускает отсчет до конца. У каждого конец оказывается своим.x X ♕ X x
Отец был на работе, Минджун знал, что мама на благотворительном мероприятии, нуны еще не вернулись с курсов. О хёне думать не хотелось. Он так и оставляет приглашение на столе и поднимается к себе, пишет в какаотолк старшему брату Сонмину и берётся за учебники. Сонмин везунчик, уехал на отдых к их самому старшему брату, Боншику, который жил в Японии. Они все часто ездили к нему на каникулы, и в этот раз Чанхи должен был уехать с ним, но в последний момент передумал, и сейчас, оставшись в доме с нунами и Чанхи-хёном, Минджун хотел сбежать куда-нибудь. Вероятно, к Сону-хёну на квартиру, как он делает это всегда, как они все делают, но вероятность встретить Чанхи там была велика. Минджуну всё еще было неловко. С Чанхи у них была разница в четыре года, самый близкий по возрасту хён (Сонмин был старше на семь лет, а Хансоль на восемь, Сону и того – одиннадцать, не вспоминая самых старших. Боншик часто смеялся и говорил, что ему было двадцать один, когда появился Минджун, вполне себе тоже его сын и мамочки вокруг, увидев его с ребенком на прогулке, млели). Чанхи всегда был для Минджуна ближе всех, с ним было лучше всего. Минджун считал, что у них с Чанхи особенная связь, вызывающая внутри него странное тянущее чувство. До какого-то момента Минджун считает его лучшим человеком в своей жизни. Нет, не так. Он считает его лучшим человеком в своей жизни и сейчас, но что-то неуловимо меняется. Медленно зреет внутри него и прорастает маленьким бутоном, раскрываясь и наполняя теплом внутренности. Его старший брат кажется ему кем-то большим, чем просто братом. Это страшно. Он запирается в своей комнате и долго сидит, обняв колени, думая лишь о том, как он мог вообще подумать об этом, это же его старший брат, не какой-нибудь мальчик из школы, или девочка. То, что это Чанхи не пугает его, пугает беспокойство за семью. Минджун уверяет себя, что это просто слишком большая привязанность к брату, пытается взять себя в руки, думая, что он уже не ребёнок, что в их семье он не может даже мыслей таких допускать, это его хён, он не может подвести семью, не может расстраивать их своими действиями. Успокаивается такими уговорами и решает, что всё это лишь временное помутнение рассудка, всё из-за экзаменов и стресса – он только перешел в среднюю школу, у него впереди много проверочных экзаменов, конечно он нервничает и остро реагирует на всё вокруг. И он понимает, как ошибается, когда по пути на кухню его крепко обнимают большие и теплые руки брата, и Чанхи, подняв его в воздух, тянет к Сонмину в гостиную, кидая на диван и громко хохоча, пока у Минджуна сердце в ушах стучит. Он видит, как братья дают друг другу пять и отворачивается от них, чувствуя, как щёки краснеют и внутри всё сжимается – Чанхи удобно устраивается рядом на диване и кладет голову на плечо младшего брата, не обращая внимания на его поведение. Минджун никогда не влюблялся раньше. Как-то они с Минкён говорили об этом – та была старше его на два года, но они все равно относились друг к другу как друзья, сестра говорила, что слово «нуна» из его уст ей не нравится. У Минкён была глупая влюбленность в своего одноклассника, а Минджун знал его по дополнительным занятиям фехтования. Тогда Минджун в ответ на стоны сестры, раскинувшейся на его кровати, сказал, что не знает какого это, он не помнит, чтобы к кому-нибудь испытывал какие-то волнительные чувства вроде влюбленности. — Но ведь у тебя должен быть свой типаж, — Минкён улыбается, переворачиваясь на живот, и подтягивает к себе подушку, — Какие люди тебе нравится? Минджун отрывается от книги на секунду, слегка оборачиваясь назад на сестру, и задумчиво мычит: — Такие как Чанхи-хён? Тёплые и светлые. Минкён лишь смеётся. — Если бы в школе знали, как ты о нем говоришь, тебе никто бы не поверил. И Минджун знает это, но быстро отвлекается, снова возвращаясь к книге и забывая о своих словах. Вспоминает о них лишь когда возвращается из библиотеки поздно вечером, плечи ноют, в сумке слишком много учебников к экзамену, а глаза болят от плохого света. Он теребит свои волосы, пока идет от автобусной остановки вверх в гору, к их особняку, который располагается дальше основной полосы частных домов, за небольшим лесом. Проходит ворота и плетется по подъездной дорожке, долго ищет ключи от входной двери в сумке и когда наконец открывает дверь, то скидывает с себя и рюкзак, и куртку, плетясь на кухню за яблоком. Там он видит Чанхи, тот сидит за столом, погрузившись в телефон, а перед ним огромная тарелка с токпокки. Минджун удивленно выдыхает: — Хён? Чанхи отрывается от телефона и широко улыбается, убирает гаджет в карман своей огромной толстовки и поднимается со стула, идя в сторону брата. — Минджун-а, думаю, иногда стоит забыть об учёбе и подумать о себе, не считаешь? На часах десять вечера. Минджун просто смотрит, как Чанхи подходит к нему, обнимая за плечи, и ведет к столу, усаживая и пододвигая тарелку: — Я попросил маму сделать твои любимые с сыром, так что ешь. А потом ты идешь спать, и я верну тебе твои учебники только когда ты выспишься, — Чанхи садится на соседнее место, там, где обычно сидит Хансоль и улыбается младшему, — будешь чай? Минджун выдыхает спасибо и принимается за еду, чувствуя какой он на самом деле голодный. Он слишком занят поглощением пищи, пока Чанхи сидит рядом, играется с завязками толстовки и рассказывает бессмысленные вещи, которые произошли за вечер в его отсутствие. Свет в комнате включен не полностью и к моменту, когда Минджун наедается, то начинает клевать носом, на что Чанхи улыбается и тянется к волосам брата, слегка приглаживая их: — Иди спать, холодный принц. Чанхи забирает тарелку и скрывается на кухне, а Минджун сидит, уставившись на то место, где только что был его брат и думает, что внутри как-то странно щемит и тепло разливается по всему телу. Он вытирает заслезившиеся глаза, списывая всё на усталость, и направляется наверх, в свою комнату, желая лишь поспать, ненароком прислушиваясь как на кухне гремит посуда. Мало кто знал, что Чанхи способен быть таким, но Минджун находил в этом некое очарование и даже удовлетворение. Многие в школе считали его грубым, сексуальным, нахальным и куча других описаний, которые не были настоящим Чанхи. Никто не знал о том насколько Чанхи был теплым и светлым и всё это, чаще всего, было лишь для младшего брата. Минджун отвлекается на воспоминания и не замечает, как Чанхи укладывается на его колени и теперь лишь что-то мычит на реплики Сонмина. Минджун чувствует холодок по спине, и замирает, не желая шевелиться, и дёргается лишь когда Сонмин зовёт его по имени и, щурясь, спрашивает, что он хочет на свой день рождения. Минджун смотрит на улыбающееся ему лицо Чанхи на своих коленях, переводит взгляд на Сонмина и отвечает, запуская пальцы правой руки в длинные волосы брата, чувствуя, как тот сразу довольно ерзает и расслабляется. Минджун сильный. Минджун выдержит всё и свою первую безответную влюблённость в том числе.x X ♕ X x
Хёджон совершенно не имела никакого желания посещать это очередное собрание замужних дамочек – Минджун подхватил грипп и лежал дома, такой хрупкий и бледный под большим одеялом, что сердце щемило. Это был её младший сын и она не хотела даже выходить из дома, не то, что ехать в какой-то ресторан, чтобы увидеть всех этих своих подружек, как они называли друг друга, однако это было выше её желаний. Дахё и Минкён обещали присмотреть за братом и с тяжёлым грузом на сердце Хёджон назвала водителю адрес ресторана, погрузившись в дремоту. В последнее время ее часто клонило в сон. Все эти замужние аджумы думали будто имеют какой-то ценный вес, их мужья были бизнесменами, политиками, известными людьми в Корее, конечно, кто-то да придумал, что и их жёны обязательно должны познакомиться и создать этакую элиту, в которую вход был заказан по приглашению. Хёджон это не нравилось, она много возмущалась мужу дома, но что поделаешь, она, в конце концов, тоже была женой влиятельного человека, даже если и сама имела свой бизнес и своё право вето, о котором все дамочки вокруг предпочитали молчать, лишь больше льстя и лебезя. В конце концов, такие встречи приносили и свои плоды в виде важных новостей и ценных встреч с нужными людьми. Ты не можешь посвящать себя только семье, любовь моя. Ты должна иметь друзей среди женщин своего возраста, к тому же не могу ведь на эти встречи ходить я. В юбку я не залезу. Что ж, Хёджон с удовольствием бы посмотрела, как её муж пытался бы залезть в юбку для гольфа. В любом случае, в этот раз вместо гольф-клуба по четвергам, негласная председательница этого сборища жён госпожа Чо предложила посетить ресторан. Там Хёджон села почти в самом центре стола, обнимала и целовала в щёки знакомых, перекидывалась комплиментами, слушала последние новости. Когда телефон вибрирует, Хёджон отвлекается. Дахё пишет, что они дали Джуну все лекарства и он заснул, так что она выдыхает и убирает телефон в сумочку, а когда собирается вернуться в разговор, улавливает незнакомые имена. — О ком вы? – спрашивает она, поправляя свои короткие волосы и очаровательно улыбается госпоже Чо. Та закатывает глаза. — Хёджон-а, мы говорили о госпоже Бан. Вы знакомы? — Госпожа Бан? – Хёджон медленно качает головой, — Кажется, что-то слышала, но не припомню. — Ох, вы что, это дочь покойного президента Бан Энтерпрайзес, Наташа Бан, — к Хёджон с другого конца стола склоняется госпожа Мин, — По молодости отец выдал её замуж за известного американского бизнесмена и она уехала из Кореи в штаты, но пару месяцев назад она получила развод, а потом её отец скончался. Мой Мёнсу говорит, что она заканчивает все дела в своем американском филиале, чтобы перебраться на некоторое время в Корею, принять дела отца, найти новых инвесторов. — И достойную партию для своего сына, — улыбается госпожа Чо и Хёджон это не нравится, но она отвечает милой улыбкой. Кажется, она знает куда ведёт этот разговор. Они всегда заканчиваются так. — Её сын? — Да, он приёмный и единственный. Возраста вашей Дахё и моей Сушин, — Хёджон поджимает губы, чтобы не закатить глаза. Ну, конечно. — Слышала он уже в Корее, прилетел раньше, чтобы начать учебный год, а его мать прибудет позже. Думаю, вы познакомитесь на бале дебютантов. Кстати, как подготовка? Мы все хотим посмотреть на то, как вырос малыш Минджун. Это ведь первый раз, когда он посетит официальное мероприятие, верно? — Верно, госпожа Чо, мой сын готовится. Уже нашли ему партнёршу, верно, госпожа Кан? – Хёджон с милой улыбкой оборачивается к своей соседке, и та машет рукой и смеётся: — Моя Ханыль уже подобрала чудесное платье цвета морской волны, так волнуется, это её первый выход. Не забудьте про галстук, госпожа Ким, — Хёджон берет госпожу Кан за руку, и они перекидываются любезностями, пока госпожа Чо, поджав губы, не переводит своё внимание на других. — В любом случае, мы все ждём возможности познакомиться с госпожой Бан. Слышала, что она уже обсуждала с моим мужем некоторые вопросы, так что думаю, вложение средств в зарубежные проекты не за горами. К тому же, как плюс, кто бы не хотел породниться с такими людьми, как Бан Энтерпрайзес. Дахё ведь еще не определилась чем хочет заниматься после школы, верно, Хёджон? Хёджон борется с чувством раздражения. — Мы с мужем, — подчеркивает она, — поддерживаем дочь в любом направлении, в каком она захочет развиваться. Думаю, пока мы остановились на факультете управления. Разумеется, в Сеульском национальном. Они не разрывают зрительский контакт с госпожой Чо, пока кто-то из дам не начинает хвастаться успехами своего сына, который уже учится в Сеульском университете и все переключаются на рассказ, Хёджон уверенно смотрит на болтающую госпожу Ким, не желая больше разговоров о своих детях, которые начинаются слишком часто. Ещё бы. Она знает, что её называют сумасшедшей за глаза, говорят, что она рожала столько раз, чтобы удержать мужа при себе, манипулируя детьми. Ни одна корейская женщина в здравом уме и твердой памяти с таким состоянием не будет рожать больше четырех раз. Конечно, их сказкам способствует и возраст. Джеуку было двадцать один, а ей всего девятнадцать, когда появился Боншик, а через два года близнецы – Джунсу и Хэсу. Если бы Джеук тогда уже не стоял на ногах в бизнесе, благодаря поддержке отца, а у неё не оказалось помощи родителей, они вряд ли бы потянули трёх детей, не в таком юном возрасте. Конец холодной войны, налаживание связей с зарубежными коллегами, привлечение внешних капиталов – для Джеука всё тогда сложилось в удачную партию, и они были при деньгах, могли позволить себе не экономить на детях, а после выгодных вложений в бизнесе, беспокойство о доходах перестало быть насущной проблемой. Джеук всегда потакал Хёджон во всём, чего она хотела. А хотела она большую и крепкую семью и желания их здесь совпадали. Джеук боялся встретить ту, которая не поймет его мечты иметь больше, чем двух детей, а Хёджон хотела посвящать всю себя семье. Однако никто не хотел верить, что всё было по любви и каждый их ребёнок был желанным подарком, редко кто смотрел дальше своего собственного носа. Когда Хёджон забеременела в третий раз, отец отвёз её отдыхать в загородный дом, подальше от городской суеты. Когда она опустилась на большие качели во дворе, устроив руки на своём уже приличном животе, отец рассмеялся, усаживаясь рядом: — Невестка Джинёна подарит мне прекрасную внучку, еще одну подаришь мне ты. Это всё, чего я когда-либо хотел. Хёджон задумчиво смотрит на отца и прислоняется к его плечу, чувствуя его обнимающие руки: — Джеук сказал, что хочет детей. Ещё, после того как я рожу. На губах отца появляется улыбка и он смеётся: — Я не сомневался в нём, когда давал согласие на ваш брак. — Хэй, не правда, я ведь знаю, что ты долго ворчал, — Хёджон бьет отца по ноге и тот цыкает: — Конечно я ворчал, моя дочь сумасшедшая, раз решила выскочить замуж в семнадцать. В наши времена, когда всё так нестабильно и угроза третьей мировой реальна. Ребёнок мой, ты слишком безрассудна. Это ведь большая ответственность, столько детей. Вы должны каждому дать лучшее образование и всю свою любовь, чтобы они выросли достойными людьми. Как делали мы с мамой. — Но у вас только я и оппа, и я бы не сказала, что он поступает достойно... — Твой брат всегда меня расстраивает, — отмахивается отец, противореча своим словам, и отталкивается ногами от земли, заставляя качели заскрипеть, — надеюсь, Хёнбин пойдет в своих бабушку и дедушку и с вашим воспитанием. Пусть лучше растёт вместе с Джунсу и Хэсу. Хёджон смеётся над непостоянностью отца и чувствует, как внутри толкаются. Это заставляет её удовлетворенно вздохнуть, обнимая живот. Хёджон никогда не сомневалась в муже, уж точно никогда им не манипулировала с помощью детей. На самом деле, стоит сказать, что после малютки Юнми, беременность Юбин была неожиданной. Она была растеряна, конечно, они была молоды, но ведь она только родила и оказаться беременной еще раз было точно нежданно. Но Джеук словно светился как тысячи лампочек и это заставляло её забыть обо всём, потому что супруг буквально носил её на руках, пока пятилетний Боншик закатывал глаза и просил достать ему карандаши. Так что если её мужу было плевать, что подумают люди, то её это абсолютно не заботило. Так всем бизнесом полностью управлял Джеук, а Хёджон посвятила себя детям и дому, это была её настоящая страсть. Через четыре года, когда дети были уже большими, они были готовы завести ещё и тогда все вокруг начали шептаться, но Хёджон была выше этого. Она с улыбкой сияла на вечере в Голубом доме, который устроили ради благотворительной помощи населению, пострадавшему в землетрясениях, через пару дней вышла на улицы раздавать еду и воду в бутылях, а в газетах появилась заметка об интересном положении госпожи Ким из корпорации YM. Кто-то бросил фразу о том, как дети будут в будущем делить наследство и дальше всё пошло снежным комом, набирая обороты. Людям нужны были сплетни. Так Хёджон отправилась с братом и детьми в Америку, Джеук настоял, а она была не против, хотя родить хотела в Корее, к тому же отрывать детей от дома надолго не хотелось. Наблюдая за тем, как брат развивает семейный бизнес в штатах, Хёджон посвящала время образованию детей, показывала им другую страну, а через некоторое время почувствовала, что пора, срок подходит. Когда они вернулись в Корею и Хёджон узнала, что все вокруг шепчутся о том, что господин Ким избавился наконец от жены и отпрысков, это приводит её в возмущение. Они могут говорить что угодно о ней, но никто не смеет вмешивать в это их детей. Когда на первой официальной встрече, на котором присутствовала Хёджон после рождения двойняшек, дамы спрашивают её, как они назвали детей, Хёджон сладко улыбается и чуть тянет, видя как улыбки сходят с лиц этих консервативных аджум. — Сону и Виктория Ким. Мои младшенькие. — В-Виктория? — Да! Я была в Америке, разве не чудесное имя? — Замечательное, — соглашается Джеук, обнимая жену за талию, и все смотрят на него в молчаливой растерянности. Джеук улыбается, смотрит на жену как-то удовлетворенно, словно этого и ожидал, совершенно не выглядя разочарованным названными именами, — Она у нас будет особенной, верно? — Конечно, в честь бабушки мы дадим ей второе имя Суа, это не запрещено, но как только наша дочь вырастет, она сама решит, как она хочет, чтобы мы её звали. У ребёнка должен быть выбор, — Хёджон улыбается, видя, как дамы перед неё тушуются и нервно метают взгляды на мужей. Джеук выглядит таким гордым и, пытаясь скрыть улыбку, откашливается и возвращается к разговору со своими партнёрами, игнорируя поведение их жён. Дома Хёджон смеётся, что точно заработала себе образ эксцентричной особы, которая манипулирует мужем и держит его детьми. — Кто-то даже говорит, что это всё черная магия, — повествует она, заходя в их спальню после того, как укладывает детей спать. Джеук сидит в кресле с газетой, поднимает взгляд и улыбается, любуясь своей прекрасной женой в платье. — Так ты меня приворожила? – как бы между прочим интересуется Джеук, встает с кресла и подходит к жене со спины. Его Хёджон совсем маленькая, невысокая, с красивыми изгибами и темно русыми волосами. Джеук выше на целую голову и рядом с ним его красавица-жена выглядит совсем крошечной. Он задумчиво оглядывает супругу в зеркало и натыкается на её хитрый взгляд. Когда он аккуратно расстегивает замок на спине, Хёджон поворачивается и снимает бретельки. — Хочешь секрет? – Джеук чуть склоняется, кивая, и Хёджон шепчет, — Это был мой отец. Джеук смеётся в поцелуй. Когда люди узнали, что вообще-то Хёджон имеет немалый вес в бизнесе, конечно, никто больше не относился к ней неуважительно. Разговоры исключительно в узком кругу за спиной – это не то, что Хёджон считала достойной себя, поэтому даже не обращала внимания. Люди завидовали. Отказывались понимать, как можно разделять семью и работу, отказывались понимать то, как сильно они защищали своих детей. Они не брали их на официальные мероприятия, никого из них, давали лучшее образование и времяпрепровождение, позволяли детям самовыражаться. Когда Хёджон ждёт Хансоля, Боншик начинает изучать японский в школе, с сияющими глазами говорит, что это очень интересно, спрашивает, могут ли они когда-нибудь поехать посмотреть Замок Химэдзи или мемориал мира. Хёджон ничего не обещает, но на летние каникулы они едут всей семьей в Японию, фотографируют сына напротив замка, пытаются сделать общую фотографию на фоне храмов, и Джунсу с Хэсу облепляют её со разных сторон, расположив ладошки на выпирающем животе мамы, пока девочки стоят рядом с пончиками в руках, а Джеук держит двойняшек. Хотя довольный Боншик, улыбающийся в камеру без переднего зуба, всё равно закрывает собой половину фотографии. В отличии от остальных Хансоль рождается очень маленьким, его выхаживают в больнице и Хёджон видит, как в глазах мужа застывают слёзы, когда он смотрит на крохотный свёрток. Дети живут у бабушки, пока Джеук, отказываясь даже появляться на работе, проводит все своё время в больнице с женой и сыном. Боншик называет себя самым крутым старшим братом, Джунсу и Хэсу под его предводительством называют себя охраной своих сестер, хотя семилетняя на тот момент Юнми говорит, что никакая охрана им не нужна и она сама может кого угодно побить. Всё это выливается в одно большое противостояние, в котором три мальчика и две малышки начинают ругаться и делить двухлетних двойняшек, которые не особо понимают почему старшие ссорятся и просто требуют покатать их на спине. Когда Хёджон выписывают из больницы, они понимают, что дом становится маленьким. Мальчики живут в одной комнате, Юнми и Юбин в другой, двойняшки занимают последнюю, ранее гостевую. Когда Хёджон укладывает Соля в кроватку в их комнате и говорит об этом, Джеук задумчиво рассматривает потолок, а затем говорит, что займется этим. Хёджон не знает, что это значит, посвящает себя дому, начинает брать кулинарные курсы, даже пару раз принимает негласный клуб своих подруг у себя дома, с легким раздражением наблюдая, как каждая желает поумиляться маленькому Солю, склонившись над ним слишком близко. Кто-то замечает, что восемь детей это много, а они ведь еще так молоды, Хёджон всего тридцать два. Кто-то жалеет, что её организм износился и вероятно на этом они остановятся. Даже припоминают слова Джеука на одном из вечером о том, что тот хочет создать большую семью, где будет много детей, ведь у него был только брат значительно младше его, поэтому, если у него есть возможность, то он хочет переживать эти моменты взросления детей столько сколько сможет и вероятно, теперь он доволен. Конечно, Хёджон жаловалась в шутку, что она вообще-то не инкубатор, хотя ходила к доктору, когда было время, чтобы контролировать своё здоровье, потому что в душе она понимала, что хочет того же. Но всё это внимание ей определенно не нравится. То, как они лезут в её семью со своими глупыми советами, ничего не зная, как делают поспешные выводы и не спешат слушать и слышать её, как решают за них, как правильно им нужно распоряжаться своими деньгами, как растить детей. Вот поэтому, подчеркивает она мужу в очередной раз, она лучше будет проводить время в компании детей, чем всех этих дамочек. С тоской она думает о своих университетских подругах, которые живут в разных точках земного шара и приезжают в Корею только несколько раз в год. Ей не хватало пусть и не родных, но сестёр, а детям их любимых нун. Они переезжают в новый дом. Не просто дом, а огромный особняк, похожий на мини-замок, его отстраивают специально по разработанному проекту, когда они с мужем обсуждают количество комнат и их расположение, то останавливаются на том, что весь второй этаж должен быть полностью занят спальнями. Им предлагают сделать и третий этаж, чтобы дом смотрелся гармонично и сбалансировано и Хёджон неуверенно ждёт решение мужа, когда тот довольно кивает, говоря, что это прекрасная идея и дети будут в восторге от дома, который больше похож на замок. Дети и правда в восторге, когда они въезжают все тут же разбегаются, выбирая себе комнаты, восторгаясь, какой большой у них задний двор и они ведь поставят качели, правда, так что Хёджон не обращает внимание на то, что говорят люди – о том сколько денег они вложили и какая это трата с их стороны. Люди всегда будут ненавидеть, научила её жизнь. Боншику четырнадцать, когда он уезжает на три месяца по учебной программе в Японию. Хёджон переживает. Джунсу и Хэсу двенадцать, они канючат у отца детский лагерь и едут туда вместе с девятилетней Юнми, а Юбин отправляется на Чеджу с бабушкой и дедушкой. Джеук на пару недель улетает по работе за границу и Хёджон, психует, оставаясь в доме с двойняшками и Хансолем одна, будучи в положении. Тоску по детям перекрывают их звонки раз в неделю с восторженными голосами и перекрикиваниями друг друга из лагеря, с незнакомыми словами на японском по международной линии, с восторгом Юбин о бабушкином гардеробе. Так что, когда Сонмин рождается, Хёджон жутко обижена. Родители с Юбин сразу прилетают, Виктория, Сону и Хансоль живут у дяди Джинёна и все в полном восторге, дети Джинёна были очень дружны со своими кузенами и пусть их ровесников не было, но младших они тоже обожали. Хёджон лежит в больнице, потому что ей плохо, хотя с малышом Сонмином все прекрасно, несмотря на все нервы при беременности, Джеук приезжает и не может перестать смеяться, когда видит маленькое сморщенное личико и говорит, что он просто точная копия самой Хёджон. Хёджон выгоняет мужа из палаты и отказывается разговаривать с ним два дня. На третий начинает скучать. Когда дети возвращаются из лагеря все в восторге от Сонмина, мальчики торжествуют, что их все равно больше, а Юнми тянет маму за подол платья и спрашивает может ли она родить еще девочек, чтобы этот Хэсу перестал наконец говорить, что они лучше. Хёджон серьезно смотрит на дочь, говоря, что подумает, если они не будут так надолго оставлять её больше. На лице Юнми тысяча эмоций и Хёджон смеётся, говоря, что это была шутка. Юнми всё равно просит девочку. Мать Хёджон покидает этот мир так и не успев дождаться еще одной внучки. Болезнь забирает её и Хёджон долго плачет. Через тринадцать дней на свет появляется малышка, и они называют её Дахё, в честь бабушки. Хёджон больше не позволяет ничему задеть себя, потому что она твердо уверена в своей жизни, в том, чего она хочет. Свыклась и со своим эксцентричным имиджем, который обсуждает, кажется, половина домохозяек Кореи. Пару раз её приглашают на телевидение, как дочь своего влиятельного отца и жену известного конгломерата. Хёджон соглашается только потому, что это программа о семье. Она запрещает использовать фотографии детей, отказывает в посещении своего дома, но приходит в студию сама, миниатюрная, но такая спокойная и уверенная в себе, что некоторые отходят на шаг назад и смотрят на неё восторженным взглядом. Она говорит о своих отношениях с мужем, о детях и их увлечениях – Боншику восемнадцать, он заканчивает школу и собирается поступать в университет, отнюдь не в Корее, а в Японии, и её ранит, что её первенец вырос и повзрослел, но она справится; Хэсу и Джунсу только поступили в старшую школу, а Юнми в среднюю, малыш Хансоль собирается в следующем году в первый класс, а двойняшки делают успехи в танцах. Её делают национальной мамой и тиражируют везде, начинают кампании по повышению демографии в стране, приводя страшные цифры детской смертности и сокращения населения за последние десять лет и совсем рядом надпись с надеждой на большое потомство и всевозможные занятия, какими смогли бы заняться будущие дети в этом государстве. Хёджон называют женой-героиней, а Джеук смеётся, что он не принимал в этом никакого участия, просто рядом лежал. Тогда Хёджон мило улыбается мужу и сбрасывает на него очередную бомбу. Или ребёнка. Смотря на малыша Чанхи, Хёджон испытывает спокойствие, а взглянув на мужа, видит, как тот, застыв, рассматривает крошку. Супруг любил каждого ребенка, но с таким благоговением перед новорождённым она видела его всего пару раз – с Юбин и Хансолем. На вопрос, что с ним, Джеук как-то долго смотрел в её глаза, а затем выдохнул, с трудом заставляя дрожащие губы чуть приподняться в улыбке: — Они всегда так похожи на меня, но Чанхи... И Соль... Они твои копии с рождения. Смотрю на них и вижу тебя. Это так захватывает. Хёджон смотрит на мужа с любовью, думая о том, как сильно её сердце трепещет, даже спустя столько лет от каждой его фразы о себе. Они познакомились, когда ей было пятнадцать, а ему семнадцать, Хёджон уже тогда была уверенной маленькой занозой, которой понравился приезжий парень, а Джеук глупо флиртовал про то, что он дитя революции. Хёджон знала с самого начала, что он был её родственной душой и нисколько в этом не сомневалась за прошедшие двадцать два года. Она посещает врача, желая узнать может ли она еще раз родить. Возраст брал своё, вероятно, она чувствовала, что стареет, несмотря ни на что, но хотела попробовать еще раз, тайно мечтала о еще одной девочке. Врачи рекомендовали подождать, спрашивали уверена ли она в нынешней обстановке, новый век, новые проблемы, посмотрите, мы ведь только начали сотрудничать с севером, а вдруг что не так пойдет, а вы беременны. Всю эту чушь Хёджон выслушивать не хотела. Пусть её супруг думает обо всех этих сотрудничествах, экономике и политике, это была его работа. Хёджон давно отошла от всего этого, у неё были дети, была семья, работа в их благотворительном фонде и ей этого было достаточно. Минкён была красавицей, родилась здоровой и сильной, в кругу почти всей семьи, Боншик жил и учился в Токио, а Джунсу вместе со своим двоюродным братом Хёнбином уехал в штаты с дядей. Минкён была нетерпеливой. Появилась посреди рабочего дня, до супруга не могли дозвониться всей больницей – тот был приглашен в Голубой дом на важное стратегическое совещание, поэтому выходя из здания и видя около восьмидесяти пропущенных с разных номеров у него чуть сердце не остановилось (Джеук так рассказывает, Хёджон всё равно шлёпает его по руке, выражая недовольство). Честно говоря, они не планировали детей больше. Их было двенадцать и все они были разных возрастов, Джеук чувствовал себя самым счастливым отцом во всём мире, как он заверял, позволяя девочкам красить себе ногти, пить вместе с ним чай в гостях у принцессы, играя с мальчиками в пиратов и раз в две недели собирая рюкзаки для их походов в джунгли через ограждение. Хёджон даже не консультировалась с врачом, не проверяла здоровье, поэтому, когда она внезапно понимает, что её состояние ей знакомо, внутри сердце стучит взволнованно. Может ли? Тест на беременность показывает, что может и Хёджон теряется. Тут же дрожащими руками набирает номер личного врача и оглядывается, проверяя нет ли кого рядом. Оставив Минкён с Юнми и Юбин, Хёджон говорит, что едет на встречу, а сама спешит в больницу. С легким испугом слышит подтверждение доктора и спрашивает всё ли будет нормально – она даже не помнит было ли что-нибудь за последние месяцы, что могло навредить малышу. Доктор успокаивающе улыбается, предлагает раньше срока лечь в больницу, чтобы ненароком не произошло неприятностей, но заверяет, что она может выносить еще одного ребенка, только, конечно, не без трудностей – возраст у нее уже не тот, а столько нагрузок и детей вымотали организм, поэтому беречь себя нужно, но не только в следующие восемь месяцев, но и после, а если не готова, то лучше не начинать. Но Хёджон уже думала лишь о том, как она скажет об этом домашним. Получается скомкано. Она что-то говорит о том, что не знает, как это произошло и на самом деле не ожидала, все дети сидят, ожидая от мамы продолжения, а Джеук не выдерживает, спрашивает, что всё-таки произошло. Хёджон инстинктивно кладет руки на живот и жест не остается незамеченным, Джеук замирает с приоткрытым ртом, а Виктория заинтересованно спрашивает будет ли у неё еще сестра или снова брат. Все вокруг подрываются к матери, желая узнать, как она, а Минкён недовольно ноет, что от неё ушло всё внимание старших. Беременность Хёджон переживает абсолютно спокойно, занимается готовкой, прогулками и домашними заданиями детей, игнорирует всех своих так называемых подруг, не желая сталкиваться с негативом и едкими замечаниями, ровно, как и вопросами. В какой-то момент Джеук говорит, что взял отпуск и они всей семьей летят на Чеджу, занимают почти все пространство и развлекают стюардесс – Сонмин поправляя очки интересуется всеми ли мерами предостережения пользуется их компания, Соль рядом мило улыбается другой борт—проводнице, показывая свои ямочки, пока Хэсу справа от него заглядывается на её ножки в коротенькой юбке. Они проводят три недели там, не отвлекаясь на внешний мир, лишь пару раз Джеук всё же спешно закрывается в кабинете арендованного дома, а один раз улетает в Сеул срочным рейсом, но возвращается уже ночью – Хёджон не спрашивает. Дети проводят время у моря, Юнми заявляет, что хотела бы жить здесь, когда вырастет, а Юбин недовольно сопит – связь тут идёт в роуминг и друзьям в Сеул не позвонить. Сону и Виктория приходят в восторг от моря и вместе с Хансолем и дедушкой выходят поплавать. Когда рождается мальчик, Хёджон начинает плакать. Это высасывает последние силы, она так опечалена, что тело не слушается, пытается приподняться, потому что она хочет подержать свою крошку первая, но силы оставляют её. Муж рядом крепко держит её, всю мокрую и растрёпанную, когда ей передают сверток и по щекам текут слёзы, потому что силы оставляют её тело, но это того стоило. — Минджуна~, — зовёт почти шёпотом свою крошку, и новорожденный почти прекращает плакать, что-то мычит. Минджуна забирают, а Хёджон засыпает. Когда она просыпается, то чувствует себя вполне сносно, рядом с кроватью на стуле спит Джунсу, а проснувшись, сообщает, что отец дома с детьми, а Минджуна скоро должны принести покормить. Минджун совсем маленький, такой же каким был Хансоль, Хёджон смотрит на него, думая, что их последний ребёнок будет особенным, макнэ в их семье и что всё получилось так, как и должно было быть. Они хотели большую семью. Может их и не понимают, вероятно осуждают, но всё это время они с супругом делали всё, чтобы дать детям лучшее, чтобы вырастить их достойными. Так что ей плевать, что там говорят о ней, она, как и муж будет защищать своих детей всеми способами, которые сможет предпринять, и никогда не будет той, кто осудит. Маленький Минджун на её руках шевелится и Джунсу пищит в умилении, тут же наклонившись ближе и рассматривая своего младшего брата, а затем внезапно начиная тихо смеяться. — Посмотри, как он хмурится одной бровью. Ну точно копия отца. Берегись мир, Кимы захватят тебя. Хёджон соглашается. Почему бы и нет.x X ♕ X x