Вернись...

      — Эдис, — холодный голос прерывает абсолютную тишину комнаты. Казалось, тишину, если того не захочет Фансес, никто и ничто не посмеет нарушить, — подойди ко мне.       Мужчина, на вид лет тридцать. Седые, будто грязный от пыли и времени снег, волосы, и пронизывающий взгляд безжизненных серых глаз — его отличительные черты.       — Да, господин. — покорно ответила девушка, уважительно качнув головой в знак приветствия.       Нельзя сказать, что ей это нравилось. Но и неприязни она не испытывала, скорее безразличие. Ей не выгодно идти против этого человека, Эйсен слишком влиятелен и силен. Она служит ему, сколько себя помнит, и Эдис все устраивает. Девушка занимает довольно высокое место среди военных, что предоставляет относительную свободу действий и площадку для экспериментов.       — Убедись, что она ничего не помнит. — тихо приказывает Фансес, попивая терпкий кофе.       — Но зачем вам это нужно? — Эдис не смеет возразить, просто интересуется. Она ведь знает, что этот человек не станет рассказывать ей все, сообщит ровно столько, сколько посчитает нужным. Он никому не доверяет полностью.       — Выполняй. — сухо говорит Фансес, засматриваясь на незамысловатый орнамент старой кружки. — Расскажи ей о том, как она якобы служила в наших рядах и потеряла память. — и, получив в ответ кивок, добавляет: — Ты свободна.       — Да, Господин. — скороговоркой проговорила девушка, поспешно выходя из кабинета.       Как только Эдис скрылась от этого прожигающего взгляда, заглядывающего в самую душу, она сразу почувствовала себя легче, будто с шеи петлю сняли. Она обреченно скатилась по холодной стене, когда-то давно покрашенной ярко-голубой краской. Давно. До войны.       Девушка никогда не относилась к войне серьезно. Война? Хорошо, можно убивать вдоволь, наплевав на закон. В конце концов, она была дочерью того, кто начал это все. Её отец — Эйсен Фансес, официальный правитель, против которого сейчас идет война. Он тогда только пришел к власти, радуясь победе и растоптанным в пух и прах конкурентам. Первое, что он сделал, взойдя на этот пост — убил всех, у кого был на него хоть какой-то компромат, и их семьи. Конечно, такая череда убийств не осталась без внимания. СМИ только об этом и говорили, раздувая до невероятных размеров. Он убивал и репортеров, подкопавшихся близко к истине. В конце-концов, многие начали понимать, что это как-то связано с новым президентом.       Тогда Эйсену пришлось подкупать полицию и службы безопасности. Конечно, прозорливые репортеры не обделили данный факт вниманием. Новая череда убийств. На какое-то время все нормализовалось, но Фансес сделал новую ошибку — начал слишком многое подгребать под себя. Деньги, территорию, власть. Повышение цен и непропорциональное понижение зарплат, людей садили в тюрьму за каждую погрешность, в это время перепродавая из имущество.       Киллерам все равно, кого убивать, лишь бы платили взамен. А так, для них была еще и защита от ярости правительства.       Новый взрыв репортажей СМИ, теорий и легких, не увенчавшихся успехом, попыток свергнуть правителя-тирана. Всех, кто мешал, убивали нанятые киллеры. Так продолжалось где-то год, если Эдис правильно помнит, пока люди не начали бунтовать. Таких людей тоже убивали люди Эйсена. А потом убивать начали и люди, лишенные семей бессердечным правительством. Им было уже нечего терять, и отбиваться они начали первыми. А еще через год разгорелась откровенная война.       Все это время Эдис просто наблюдала, даже не пытаясь кого-то спасти. Да и зачем? Она была подростком, но еще тогда для неё это было лишь хорошо поставленным спектаклем, где кто-то превосходно пишет сценарий.       А потом все окончательно разделились на два фронта и Эдис стала стратегом своей стороны. Для нее все люди были пешками на шахматной доске, а она — умелым шахматистом, который обязательно выиграет партию.       Этим она, наверное, пошла в отца. Ее не волнуют чужие жизни, жизни этих ничтожеств не достойны ее внимания. Эдис не плакала даже при смерти матери, ведь эта дура умерла только по своей глупости. Зачем же ее жалеть, если она не смогла выжить, ведь она так слаба? Будь она поумнее, не попала бы в западню, а будь посильнее, смогла бы отбиться от солдат.       Как долго так продолжалось, девушка не знала. Просто однажды в её жизни появилась одна пренеприятнейшая особа. И черноволосая в первый раз испытала страх. Когда на её глазах убивали, она не боялась. Когда она сама убивала, все равно не испытывала такого чувства. А теперь…       Но ей дали приказ. К слову, этот приказ и был отдан ей её отцом. Однако, ни сама девушка, ни её недо-папаша не признавали родственных уз, и отношения у них были чисто формальные.       Медленно, гордой походкой темноволосая двигалась к мед. пункту, конкретнее, к палате двадцать восемь, где и лежала та, с которой Эдис какое-то время придется работать. Переведя дыхание, девушка с расслабленным выражением открыла дверь в эту чертову палату.       В черноволосую особу сразу же впились два небесных глаза.       — Вы кто? — холодно, безэмоционально.       «Не помнит» — пронеслось в голове юной Фансес и она облегченно перевела дух. Ее препараты все-таки сработали.       За легкой полу-улыбкой она успешно скрывала неприязнь. Годы практики, забавно… Для Фансес это стало привычным, притворяться перед всеми, скрывая настоящую себя. Носить маски, чтобы манипулировать из тени.       — Ммм… Ты меня не помнишь, Акира-тян? — все же, Эдис очень хорошая актриса. Но эта голубоглазая чудачка так просто не поведется, чтоб ей пусто было. Вон, подозрительно щурится.       Девушка, смотря на Эдис холодно-отчужденным взглядом, несколько минут помолчала, о чем-то думая.       — Акира? — удивленно переспросила она, продолжая неотрывно смотреть в глаза Эдис, — Это мое имя?       — Неужели даже это забыла? — удрученно переспросила Эдис, кося под дурочку, — Твое имя — Акира Матои.       Лгать, изворачиваться. В исполнении темноволосой это превращается в холодное оружие массового поражения. Совершенно не обязательно быть безумно сильным для того, чтобы забраться на вершину. Достаточно уметь правильно себя вести и иметь острый ум, дергая за ниточки.       — Я вас не знаю. — «Матои» держится на удивление спокойно. Этот уважительный тон, покорность… Эдис тихо хмыкает.       — Неудивительно, тебя ведь тогда так приложили… — слегка наигранный вздох, — А ты хоть что-нибудь помнишь?       — Нда… Дай-ка подумать. — Акира прикрывает глаза, сосредоточенно задумавшись, — Помню кровь, много крови. Что-то… Война, нечто похожее? — она хмуро сводит брови к переносице, — И я, я тоже убивала. — при этом голос Шиоты даже не колебался. Неплохая выдержка.       — Хоть что-то ты помнишь, — вынужденная улыбка, которая, впрочем, выглядит весьма реалистично, — а меня забыла.       Голубоглазая вопросительно изогнула бровь, сжимая в в ладони одеяло. Фансес отвела взгляд.       — Мы с тобой были лучшими подругами. — картинно вздыхает Эдис, приобняв «подругу» за плечи.       — Хм, может расскажешь мне что-нибудь? — просит Акира, а брюнетка соглашается. У нее нет выбора.       — Не сейчас. Когда твое состояние стабилизируется. А я пойду. Отдыхай. — Фансес и самой стало противно от своего слащавого голоса.       Скрывшись за дверью, Эдис вновь скатилась по стене на пол. Ощущение пристального взгляда спало, и девушка выдавила подобие улыбки. Переведя дыхание, Фансес встала, и ровной походкой пошла прочь. ***       — Все же, интересная эта Нагиса Шиота… — проговорил Эйсен, медленно потягивая кофе с молоком.       Мужчина лениво откинулся на спинку стула, погружаясь в свои мысли. Все определенно складывается удачно.       — Интересно, каковы её полные способности в бою… — мужчина задумчиво оглядел фотографию девушки. Шиота с виду ничуть не отличалась от стандартного солдата, но все же…       Фансес аккуратно поставил пустую кружку на угол стола, подальше от всех важных бумаг.       — И поверит ли она Эдис? Хотя, безусловно, у Эдис просто дар обманывать и гипнотизировать своей игрой, но и она блекнет, если сравнить её с Шиотой. Даже жаль, что кровными узами мы с ней не связаны… Но, конечно, наблюдать за этим будет весьма интересно.       Губы мужчины изогнула предвкушающая улыбка. Эйсену нравилась эта игра, а предсказывать ходы в ней — интересно и занимательно.       — И как поведет себя её отряд, своими глазами увидев «труп» сокомандницы? ***       Акабанэ понуро шел в штаб. Привычного запала и бодрости не было, как и вездесущей усмешки. Они видели ее. Шиота Нагису. Можно было подумать, что она спит, но пульса, увы, не было… Да и лицо подруги выглядело, как одно сплошное кровавое месиво, от былой красоты не осталось и следа. А ей ведь всего шестнадцать… Кто посмел сделать с ней такое?!       Отряд уже провел небольшие традиционные похороны. Тело тащить с собой в штаб не было смысла, да и рискованно, поэтому ребята закопали ее вещи. Но все никак не получалось смириться, что лучший боец отряда и, по совместительству, его главный соперник, мертва.       Они ведь соперничали с самого начала. Вообще, в отряде всем было откровенно плевать, что она девушка. Её поведение, сила, характер и навыки весьма доходчиво объяснили, что лучше не недооценивать эту особу.       А её вечное хладнокровие бесило до чертиков. Будто она и не человек вовсе, а змея какая-нибудь. Но она была доброй, на удивление всепрощающей и, для них, самых близких, мягкой. Кто же знал, что из них она умрет первой.       Тихо хмыкнув, Акабанэ зашел в штаб. В конце концов, такого стоило ожидать. Вокруг ведь война… Но все же, они были не готовы.       В их, обычно шумном и веселом штабе, сейчас не было ни звука. Кто-то рассматривал совместные фотографии, кто-то просто сидел, задумавшись о чем-то своем, а кто-то и вовсе едва сдерживал подступившие слезы.       — Ну почему, — тихо всхлипнула Каяно, утыкаясь носом в жесткую старую подушку, — почему она?       Ответа на столь банальный вопрос не знал никто. Никто не мог до конца осознать, что теперь эта спокойная и серьезная, но все же добрая девица больше не будет мелькать по штабу, идеально выполнять поставленные миссии, и, улыбаясь, весело разговаривать с 3-Е. Не будет больше ворчать на них, преимущественно на самого Акабанэ…       — Ты права. — послышался голос Сугино из дальнего конца комнаты.       — Мы отомстим за неё.