Вернись...

      — Ты — ничтожество!       Акире было плохо. Она с завязанными глазами, привязанная к стулу, сидела в холодной комнатке. Конечности затекли и болели, она билась в ознобе, перед глазами мелькали картинки прошлого и настоящего, и Матои не знала, где из них правда, а где — ложь. В голове кружились отдельные фразы, причиняющие ужасную душевную боль.       — Ты не сможешь выжить без чьей-нибудь помощи! Жалкая!       Акира кричала. Жутко, нечеловечески, отпуская в истерике все, что накипело. Матои не думала о том, что о ней говорят другие после этого, но ей становилось легче. Не на долго, правда, но она отпускала в этом крике всю боль, что накопилась за время пыток и тяжелых размышлений.       Матои было больно физически. Джеймс приходил много раз, много раз причиняя ужасную боль. Акира буквально ощущала это, как нож входит в плоть, разрывая её, и как в последствии, причиняя немалые муки, рана ускоренно заживала. И так по несколько раз в день.       Было больно морально. Акира, безвылазно сидя в пропитанном кровью и потом помещении, была предоставлена душевным терзаниям. Она, потерявшая воспоминания о прошлом, с трудом доверилась отряду 3-Е. Матои поверила в них, доверилась солнечным ребятам. А сейчас она волнуется, беспокоится, но не знает их судьбу.       Девушка плакала. Недолго, пока никого нет, ведь гордость бойца не позволяет слабость, но она роняла капли солёных слез. Матои с плачем отпускала капельку пережитого ею ужаса. Жаль, что воспоминания стереть нельзя, и они неизменно будут преследовать Акиру, даже когда она выберется из плена. Если выберется.       — Ты ведь знаешь, что это? — голос Джеймса был ужасен. Он зверски смеялся, по звериному скалясь, а сам смех больше похож на несочетающуюся какофонию звуков.       — Скальпель. — ответила Матои, сглатывая ощутимый ком в горле. Она прекрасно знала, что сейчас будет.       — А для чего он?       — Для рассечения мягких тканей. — Акира устало посмотрела мужчине в глаза. В голове помутнилось.       — Я думаю, вырежу тебе твое имя на спине. — неприятная улыбка вновь расцвела на его лице, вселяя страх.       А потом слезы кончились. Банально перестали течь, оставляя безысходность и апатию. Матои проживала день в своих мыслях, уже не мучаясь, а смотря на все с ледяным спокойствием, будто через вату. Нет, она не перестала чувствовать эту боль, но воспринимала это как должное. В какой-то мере это ее даже успокаивало, ведь чувство боли — подтверждение того, что этот свет Акира еще не покинула.       Сегодняшний вечер мы вместе       Сидим у яркого костра.       Ночью нелегкие придут к нам вести,       Авось доживем до утра.       Психологи уверенно заявляют, жизненные ситуации таковы, что иногда без слез человеку не обойтись. Торжество, обида, боль, разочарование терзают душу и не дают успокоиться. Иногда вполне можно позволить себе слабость, выплакаться. Нервы придут в норму, человек успокоится, настроение даже повысится.       Мы поем, наслаждаясь теплом,       С трудом слова выводя…       Слезы вытираем тайком,       Подрагивают уголки рта…       Но вот только в жестоком мире войн такое не работает. Говорят, люди привыкают ко всему. И это правда. Военные действительно привыкли ко всему: к ежедневным сражениям, к отсутствию нормальной жизни, к смертям, ужасному трупному запаху, въевшемуся в одежду и к крови, которую уже бессмысленно стирать с ладоней. Но в обмен на это привыкание, на отсутствие потрясений по этому поводу, люди лишились человечности. Вместо людей теперь бездушные твари с автоматами через плечо, безоговорочно выполняющие самые жестокие приказы.       Ведь завтра, со светом,       Мы пойдем воевать…       Еле дождавшись рассвета,       Мы пойдем побеждать!       Побежим в бой!       Окунемся в мир войн!       Нередко бывает, на фронт приходят душевные люди, которые искренне радуются каждой маленькой победе и скорбят по каждому умершему товарищу. Но, к сожалению, и в жизни таких происходит переломный момент, они ломаются. Падают под грузом жизни, чистая душа не выносит этого. И после этого появляется жесткий сухарь, не знающий горечь.       Сражаясь по долгу,       Сражений не счесть,       Не за служебный долг.       Сражаемся не за честь.       3-Е были не такими. Честными, настоящими, живущими, а не выживающими. Матои полюбила их всей душой за это короткое время, проведенное вместе, что было удивительно.       Хотим отомстить.       Любовь обрести…       Счастье вернуть…       Войну увести!       А сама она… Нечто серое. Не контрастно белое, но и не черное. Она серая. Блеклая, фальшивая, ненастоящая. Акира не такая чистая, она запятнана своим бездушием, но так хочет, так хочет просто позавтракать, тихо позавтракать с этими ребятами. Она цеплялась за них обеими руками, судорожно хватая воспоминания, словно боялась, что и они в скором времени уплывут. А еще Матои хваталась за песенку, что крутилась в голове тогда, когда Акира была готова сдаться. Когда она была согласна стать сломленной.       У нас нет семей,       Нет в жизни мира,       Нет отцов, матерей…       От слез уже сыро…       Матои не помнит своего прошлого, она помнит и саму себя-то не так долго, а 3-Е с того столкновения на поле боя, но ощущает семейное тепло, разливающееся в душе от мимолетного воспоминания об этих ребятах. На тот момент, когда девушка прибывала на стороне Фансес, она ощущала себя холодной ледышкой, наплевавшей на всех и вся. Но этот отряд буквально растопил девичье сердце, заставляя испытывать неизвестные до селе эмоции.       А пока — мы поем,       Ждем, когда взрывы пройдут…       Ведь завтра, ведь завтра…       Нас может не стать.       У Акиры теперь было убийственно много времени на размышления по этому поводу. Ведь даже когда ей, наконец, удавалось урвать крохи беспокойного сна, размышления и воспоминания преследовали ее.       Мы верим, всем сердцем,       Пройдет эта эра…       И сможем нормально мы жить!       А пока — подождем… ***       Карма судорожно пытался успокоиться. Кровь пульсировала в висках, кулаки сжимались до боли, которая слегка проясняла рассудок. Акабане был зол, нет, он был в поистине звериной ярости. И, впрочем, причина его злости была понятна.       Эти гады, — сторона Фансес, во главе с одним из многочисленных приспешников Эйсена, — посмели пытать Нагису! И, черт бы их побрал, эти твари заставляли 3-Е смотреть на то, как страдает их подруга. Каждый день им приходилось смотреть за запись пыток Шиоты, что причиняло ужасную душевную боль. А если кто-нибудь отказывался, на следующий день девушку пытали с удвоенным рвением. Мужчина, что этим занимался, был тем еще моральным уродом, получая наслаждение от мук Нагисы.       Карма ненавидел их всей душой. Они каждый день, каждый божий день пытали Шиоту самыми разнообразными способами. А их заставляли смотреть. Карму буквально царапала по сердцу каждая пролитая Нагисой слеза. Он ведь любит, любит, черт возьми, эту упрямую девицу, и на ее страдания до ужаса больно смотреть.       Но вскоре стало еще хуже. Нагиса перестала плакать, находясь будто в бреду, у нее было совершенно отсутствующее и смирившееся выражение лица. Она приняла свою участь, перешагивая через гордость и эмоции, через боль и чувства, вновь закрылась в себе.       Акабанэ видел ее такой лишь однажды, когда девушку только присоединили к отряду. Шиоту привел Карасума, чуть хлопнув по спине, мол, иди. Тогда она показалась Карме напыщенной идиоткой, не знающей доброты, но все понял он потом…       «Ребята, не обижайтесь на эту девушку. Ее нашел Ловро в одном из домов, попавших под бомбежку. На сколько мне известно, из их семьи ушел отец, а мать… Сошла с ума. Она избивала и издевалась над собственным ребенком, а после на глазах у дочери была убита военными. Спасти эту женщину мы не успели, только саму Нагису».       Слова Тадаоми напрочь засели в голове у парня. Он понял мотивы и поведение Шиоты и, в последствии подружившись с ней, раскрыв ее великолепные душевные качества, спрятанные глубоко внутри, поклялся себе, что Нагисе больше не придется испытывать такие муки. Но защитить ее не смог…       Оказался слишком глуп и слаб, не смог ее спасти, уберечь от страданий и боли ту, которую любит…       Но муки Нагисы — не все. 3-Е также подкосила смерть двоих товарищей, двоих членов семьи, — Окаджимы и Канзаки. Об их кончине со смехом рассказал Джеймс, наслаждаясь лицами, полными скорби.       Сейчас Акабанэ соболезновал Сугино, ведь тот от всей души любил Юкико, но у снайпера рука не дрогнула… Когда Томохито услышал эту новость, он не сдержал крик, заорал во все горло, а слезы закрыли глаза блеклой пеленой.       Весь 3-Е был подавлен трудностями, их придавила боль, больше они не ощущали совершенно ничего. Их сердца, казалось, исполосованы в кровь, изрезаны тысячами царапин… Они сутками не ели ничего, а прислуги Фансес, видно, для того, чтобы другим неповадно было выступать против воли Эйсена, насильно кормили их, поддерживая жизнь и продлевая страдания.       Зверских усилий им стоило перебороть депрессию и начать придумывать план побега. И, конечно, спасение Шиоты. Они долго думали, как обойти охрану и раздобыть оружие, как пробраться к подруге и спасти ее. Терять еще кого-то они не намерены, как и не намерены вновь опускать руки. Зато есть цель, которая порой кажется далекой и недосягаемой мечтой, — когда-нибудь зажить счастливо и непринужденно, позабыв о войне и смертях.       И вот, план продуман. Совсем скоро, еще буквально чуть-чуть, и операция начнется. Пора отбросить нерешительность, ведь от этого зависит их судьба.       Завтра в три часа ночи… А пока им нужно тщательно подготовиться, ведь второго шанса, как и пути назад, не будет.