Вернись...

      Эдис нервозно выдохнула, стирая неудавшие неровные стрелки.       Навряд ли на войне можно найти хотя бы нескольких девушек, так отчаянно следящих за внешностью и при том являющихся неплохими солдатами. Вот Эдис была как раз такой.       Она уделяла время макияжу, уходу за собой и в целом оставалась будто во все это не втянутой. Фансес с малых лет знала, что такое война, правда понятие у нее было другое, немного искаженное. Для нее не было важным ни количество смертей, не важно чьих, ни чужие терзания. Важным был результат, а еще, конечно, удовольствие от интересной интеллектуальной игры. Потому что играть на чьих-то жизнях гораздо интереснее, нежели на шахматном поле.       Наверное, здесь отчасти виноватым было воспитание. Эйсен воспитывал своего ребенка так, чтобы он был полезной фигурой на войне. Тогда, кстати, предстоящей, но совсем-совсем скорой. Когда Эдис было семь, война началась.       Раньше у нее был еще и старший брат, Джим. Эйсен не накладывал на своих детей стереотипов, поэтому они оба росли в одинаково отвратных условиях, без поправки на гендер, и с небольшой, разве что, на возраст.       Джим был на три года старше. А еще намного сильнее и выносливее Эдис, так что та тайно ему в этом завидовала, потому что у него получалось все легко, а Эдис нужно было тренироваться днями напролет. Но и у нее было преимущество над братом, — Эдис умнее. Если Джим всегда казался более веселым и простым, то сестра явно переняла от отца интеллект, так что с малых лет стала анализировать и выдвигать свои доводы, иногда ставящие в тупик даже взрослых людей.       Их мать умерла через четыре года после рождения второго ребенка. Было совершено покушение, и дети, получив приказ от отца, успели спрятаться, а мать не успела.       Сложно сказать, любил ли Эйсен свою жену. По большому счету нет, относился он к ней лишь как к женщине, родившей ему наследников. Не было ни любви, ни других высоких чувств. Возможно, он просто не был на них способен. Эдис в этом также пошла в него, она особо не нуждалась в материнской ласке и больше тянулась к холодным разговорам с отцом, нежели к пустой болтовне матери. А вот Джим любил ее, потому что только она дарила ему тепло и заботу. И по ее смерти сильно горевал. Только тайно, потому что Эйсен любые слабости жёстко пресекал.       Эйсен всегда наблюдал за своими детьми. Правда, его наблюдение было скорее скупым контролем, нежели отцовской заботой.       На свое первое задание по устранению дети вышли, когда Эдис только-только исполнилось восемь, а Джиму одиннадцать. Оба нажали на курок, не колеблясь. Позже Эйсен спросил их о том, почему они не боятся убить. Дочь ответила, что это задание, а противники не были нужны живыми, что убить врагов не страшно. Джим ответил, что такие твари, как они, не достойны жизни.       Ещё тогда Фансес отметил, как опасна такая точка зрения. Когда-нибудь Джим увидит людей, искренне желающих жить, которых ему предстоит убить. И неизвестно, как поступит тогда. С Эдис же проблем не было, она не придавала значения трупам, оставшимся за спиной.       Эйсен не ошибся, слишком хорошо за свою жизнь успел изучить людей. Действительно, настал день, когда Джим убивать отказался. Настал момент, когда в своем сыне ему пришлось полностью разочароваться.       На самом деле, это были просто дети и их матери, захваченные, потому что пускали в огласку вещи, которые людям знать не нужно. Вернее, это были мужчины, уже убитые ранее. А вот из оставшейся половины семьи Эйсен решил сделать очередное испытание на выносливость.       Эдис послушно взяла в руки пистолет, сняла его с предохранителя и несколько раз нажала на курок, не вслушиваясь в крики и мольбы о помощи. Джим тоже взял оружие. Но на курок не надавил. Его остановили глаза детей, глаза матерей, неряшливо пытающихся прикрыть ребенка своим телом. Он помнил и свою мать.       — Джим, — Эйсен редко обращался к своим детям по имени. А когда обращался, то всегда скупо и холодно, так, что потом в ушах звенит, — Ты меня расстраиваешь.       Парень отрицательно помотал головой.       — Они ведь ничего не сделали. Так позволь спокойно жить людям, которые служат тебе!       Эдис тогда была удивлена. Она знала, что брат часто не находит в себе сил возразить главе семьи. Она знала, но всегда считала, что так даже лучше, Джим никогда не попадёт под горячую руку. И сейчас Фансес больше всего хотела, чтобы брат заткнулся. Потому что ненужных пешек Эйсен предпочитал убивать сразу.       Эйсен тяжело вздохнул, колко глядя в уверенные глаза своего ребенка. А ведь он надеялся, что Джим когда-нибудь сменит его на посту правителя.       — Тогда… Эдис, убей его. Это приказ.       Девочка на миг перестала дышать. Ей?.. Брата?..       Она не хотела, чтобы так было. Но ясно видела взгляд отца, внушающий, что ее тоже убьют, если не выполнит этот приказ. Видела глаза Джима, полные надежды и веры в то, что любимая сестра не сделает ему ничего плохого. А еще Эдис навсегда запомнила, как в тот раз тряслись руки, как она переживала, но выстрелила прямо в лоб. Как нажала на спуск с пугающим спокойствием, с ледяным взглядом, но в душе она не хотела этого. Эдис боялась отца, его реакции, если бы отказалась, боялась просто вновь увидеть его прибивающий к земле взгляд. Боялась своей беспомощности и слабости.       Она долго не могла отойти. Джим был единственным, кто видел в ней маленькую девочку, а не солдата. И Джима же Эдис убила собственными руками. А потом вернулась к тренировкам. Потому что отец не давал ей поблажек, и если раньше ее хоть как-то прикрывал старший брат, то теперь деваться было некуда. Еще одно напоминание о нем.       Эдис пережила это. Не без труда и ночных кошмаров, но пережила. Продолжила обучение, стала еще более холодной и грубой, нежели раньше, а при убийстве и вовсе не содрогалась даже. Она следила за собой, чтобы выглядеть солидно, чтобы ее слушали и ей же подчинялись. Девушка росла, росло мнение о ней, а также различные слухи.       Эдис не останавливалась ни перед чем. Она могла воспользоваться небольшим женским преимуществом и неплохой внешностью, сделав удар своей соблазнительностью. С детства отец приучал ее к тому, что всегда нужно выглядеть хорошо. Никто не будет слушать какую-то оборванку, а так легче заработать уважение в чужих глазах. А уважающими тебя людьми намного легче управлять.       Но отца простить так и не смогла. Когда спрашивали, Эдис всегда говорила, что Джим сам виноват. В душе обвиняла Эйсена. Наверное, его винить было куда проще, чем кого-то другого. Себя винить не хватало душевных сил.       По сути, Эдис ничего не знала о своем отце. Она не знала ни его прошлого, ни семьи, ни чего-то личного о нем. Несколько раз пыталась найти информацию хоть где-то, но ничего достоверного не нашла. Были, конечно, слухи, но им верить — последнее дело.       А потом она начала потихоньку разрабатывать план мести. Естественно, тайно. Эдис дурой не была, понимала, что все это рискованно и без союзников высовываться не собиралась. Она задумала опасную игру, потому что лезть к революционерам не хотела, а вечно Эйсену служить не собиралась чисто из принципа.       Тут вовремя подвернулся Асано с этим предложением. Оно было заманчивым, учитывая, что Эдис давно задумала переход на третью сторону. Она долго думала над этим и по итогу согласилась. Конечно, доверять полностью не собиралась, но кое о чём всё-таки поведала. Больше поведала о Нагисе, например. У Гакушу тогда созрел весьма неплохой план, в ходе которого можно избавиться сразу от нескольких помех.       Она согласилась. Игра не интересна, если в ней ничего не стоит на кону.       Асано обещал подстраховку. У него не было причин врать, учитывая, что он поведал Эдис много нового о планах на будущее. И она поверила. Проверила, как обычно, не полностью, но полное доверие на войне невозможно. Так что Фансес отправилась на интересный, явно выматывающий нервы разговор с Шиотой. Нагиса — фигура интересная и непредсказуемая. С немного так поехавшей крышей после комнаты развлечений Джеймса.       С Джеймсом Эдис была знакома лично, хотя разница у них буквально в десять лет. Эдис держалась с ним на неком расстоянии, не подпуская к себе, но, если что, держа на готове. У Джеймса не было никакой морали, и единственное, что он искренне ценит, — ощущение чужой крови на своих руках. И ей это не то чтобы нравится, но определенно не отталкивает. Джеймсу не важны политические разборки, и сторону он выбирает лишь из-за личной выгоды.       У Фансес руки не дрожат, разве что совсем немного. Она выглядит как всегда аккуратно и уверенно, а в голове у нее план фраз в ответ почти на каждое слово. Волнение и мандраж причиняют приятные ощущения. Эдис думает, что, если все получится, убьет отца так же, как когда-то Джима. И на этот раз горевать не будет, на этот раз сделает все без приказа.       Как хорошо, что Эйсена сейчас здесь нет. У него есть одна пренеприятнейшая черта — он подозревает всех, и не церемонится с теми, кто хоть немного подорвал доверие. Обычно, они случайно получают отравление или выстрел в висок.       Эдис всегда успешно играла доверие. А потому ей доверили обстановку здесь, и, как некую привилегию, почти полную свободу действий, что во многом развязывало руки. Отличная возможность начать план.       Времени на подготовку оставалось совсем немного. ***       Все прошло не по плану.       Вернее, сначала все шло правильно и ровно так, как запланировали. А потом появился ещё один парень, от вида которого у Нагисы уверенности прибавилось. И оружие она держала настолько крепко, что мысль его выбить казалась почти фантастичной.       Эдис стояла под прицелом сразу нескольких оружий и чувствовала себя не слишком комфортно. Ещё и Асано нигде не видно, хотя он обещал прикрытие. Что-то уже слабо верится, но время назад не отмотаешь.       Теперь она сомневалась, а хотел ли вообще Асано оказывать ей помощь. Может, таким способом решил избавиться, а заодно объявить предательницей? И ведь звучит, пусть и подло, но правдоподобно. А Эдис, желая поскорее свернуть отца, решила поверить, глядя на, как тогда думалось, доказательства откровенности Асано.       Фансес пыталась всячески вырулить ситуацию, даже рассказала о своём происхождении, надеясь на хоть какие-то зачатки разума в головах революционеров. Но, видимо, наоборот их разозлила. Они не поддавались на угрозы и уговоры, пускай и сплетённые очень качественно. Эдис уже не знала, что предпринять.       Эдис не хотела умирать. Ей ещё слишком рано уходить, она не успела ничего. Ее руки немного дрожали от волнения, а по коже медленно стекали капли холодного пота. Нервы на пределе.       Выстрел прозвучал неожиданно. Эдис не успела подумать и испугаться мысли, что стреляли, вообще-то, в нее. Мысли словно отшибло, но пуля, видимо, попала в тело с небольшим отклонением, так что Фансес была жива. Пока что, ведь навряд ли после такого выживают.       — Не… Хочу… — Эдис не плакала. Иногда казалось, что она просто забыла, как это делается, — Джим…       Почему-то именно сейчас Фансес думала о нем. О том, что ее жизнь не оставила практически никого отпечатка, о том, что Джимми, братишка, умер так рано и несправедливо…       О том, что Джим бы расстроился, увидев сестру такой. А мама бы заплакала.       Нагиса же смотрела на нее со смесью холода и безумия. Она не знала, о чем думала Эдис перед смертью, ради чего умерла и кого поддерживала. Она видела только окровавленную рану и слышала крик, став свидетелем ещё одной смерти. Эдис было не жалко, она сама выбрала такой путь.       В мыслях у Шиоты не было ни капли однозначности. Она не знала, является ли стоящей идея, на которую она пытается решиться. Но если все действительно получится, то Нагиса сможет многих спасти, пусть и ценою своей жизни. Это небольшая плата, если таким образом удастся завершить кровопролития. И уж точно совсем крохотная, если так остальные смогут дожить до мира, как когда-то обещали Коро-сенсею.       Вот только ребятам пока не следует об этом знать. Они не смогут ее отпустить, потому что слишком ценят. И Шиота тоже их ценит, а потому очень хочет подарить им счастье. Нагиса, пусть и не помнит себя прошлую, уверена, что многим им обязана.       Пришло время вернуть долг.       И жаль даже, что всего того, за что хочется отблагодарить, Нагиса не помнит.