***
— Аля, Аля, постой! Девушку на аллее догнал мужчина в очках, потрёпанный, с блеском в глазах и особенной мягкостью в чертах лица. Он положил руку нй на плечо. Беглянка остановилась. — Куда это ты? — Ты знаешь, — она ответила, высмаркиваясь в салфетку, которую словно из неоткуда достала. В горле неприятно защипало. Она подняла голову, и радужка глаз отразила серое небо.***
В пекарне «TS» было привычно тихо. Жалюзи опущены, в магазине — ни души. Когда-то Аля, заходя к подруге детства, в первую очередь вынюхивала запах круассанов. Том и Сабина не скупились на угощения, а их выпечка всегда была оссобенной, домашней. Хозяйки заведения нигде не было, что было даже в нынешние времена плохим знаком. Где же она?***
Поднимаясь по ступенькам, мадам Ляиф думала о странном исчезновении Сабины. На душу этой женщины выпало слишком много проблем, а их ещё долго не пережить. Последние тринадцать лет Алья была счастлива множество раз, но счастье, загораясь внезапно, словно уходило в никуда. Исключением, пожалуй, была дочь, Дэли, девчонка упрямая и шустрая, с густой чёлкой, но та росла непослушным ребёнком, часто доставляла и без того уставшим от жизни родителям уйму хлопот. На кухне пахло сладким и сухофруктами; девочка лет пяти сидела за столом и трясла тёмными косичками. — Мамочка, а почему ты такая грустная? — спросила Дэли. Она смотрела с воодушевлением и искренним любопытством, так свойственным для её возраста. Мама странно расмеялась, уронила трубочку от сока на пол, что жевала последние минут пять и тупо смотрела вниз, пока не почувствовала приближающиеся шаги Нино. Он торопливо вошёл, уже в домашних шортах, и присел за стол, на самый край, запрокинул голову и спросил, обращаясь как бы к самому себе: — Как она? — в общем-то, Аля, женщина по природе своей практичная и рассудительная, и сама бы рассказала, ещё на улице и без наводящих вопросов, но всё-таки покачала головой в ответ. — Её нигде нет, — поджатые губы выражали то самое чувство самооправдания, которое часто возникает в личных спорах, ведь не виноват никто в том, что Сабина Чен вдруг взяла и рванула в неизвестном направлении.***
Палата психической больницы представляла собой убогое зрелище. Меньше всего правительству были нужны здешние пациенты, и финансировали больницу похуже тюрьмы. Старая штукатурка в подтверждении то ли вышесказанного, то ли воровства админитрации заведения время от времени падала с потолка; деревянное открытое окно скрипело, подпевая кровати у стены, на которой лежала женщина лет тридцати. Длинные тёмные волосы не сохранили красоты, а на вены на лбу придавали коже нездоровый оттенок. Входная дверь приоткрылась; вошла молодая девушка в белом халате, с маленькими глазами, и поставила кувшин с водой на прикроватную тумбочку. «К вам посетители», — бросила заботливо-равнодушно и скрылась там, откуда пришла. Тем временем Маринетт обвела глазами комнату так, как будто видела впервые. Задержалась на оконных решётках, но, увидев плюшевого кота в углу, заметно успокоилась. Вошла мулатка в пальто, улыбаясь, но не нежно, а скорее с жалостью, как при прощении с умирающим, при этом держа в руках пакеты с фруктами. На это событие брюнетка никак не отреагировала. — Ты кто? Аля приходила к подруге каждый день; но каждый раз её не узнавали. Голубые глаза смотрели с непониманием и равнодушием: Маринетт ничего не помнила. — А мама где? — девушка, или скорее женщина говорила тихо, сиплым голосом, и губы её дрожали в полуулыбке. Последнее, должно быть, было связано с подаренным плюшевым котом: мадам Чен со слезами на глазах как-то говорила, что подарила его дочке много лет назад, когда та ещё не ходила в школу. Маринетт поднялась с места, но на попытки обнять лишь непонимающе отодвинулась, направляясь к приоткрытым створкам. Она всегда ничего не понимала, но иногда рассказывала самой себе какие-то истории, как казалось, выдуманные. Посетительнице даже однажды пришлось помешать прыжку пациентки из окна, но сейчас решётки олицетворяли гарант безопасности. Алье действительно казалось, будто она сейчас кинется вон, вон отсюда, по крайней мере, любой был бы рад сбежать из этого до самой штукатурки дурного места. «Можно подумать, я бы решилась забрать её отсюда,» — думалось ей не без отвращения к себе; как-никак, эта полуумная женщина, хоть и дорогая ей, была довольно опасна. Наверное… Бедная, бедная Маринетт. Похоже, завтра стоит нанести визит тому, её довёл.