То, что нас убивает

      Солнце постепенно клонилось к закату, пряталось за низенькими домами спального района, путалось в изумрудных кронах многочисленных деревьев, отражалось от распахнутых окон и било в глаза немногочисленным прохожим и собравшимся дома людям. Возле небольшого типичного двухэтажного домика, в саду которого вовсю цвели не слишком яркие мелкие цветы, прямо на траве лежал велосипед, корзинкой придавивший особенно красивый кустик. Из дома доносились приглушенные голоса, мужские и женские, они смеялись и ворчали, обсуждая прошедший день.       В небольшой аккуратной комнате на втором этаже дома занавески были задернуты, потому что иначе красно-рыжее солнце било прямо в глаза тому, кто сидел за письменным столом или на кровати. Телевизор работал беззвучно, показывая сегодняшние новости, сводку погоды и переключаясь на бессмысленные, но смешные передачи. На письменном столе были аккуратно разложены тетради и учебники, многочисленные книги уютно расположились на высоких полках, занимающих почти всю стену. На кровати небрежно лежал школьный форменный пиджак, у двери стояли две школьные же сумки, одна из которых была аккуратно задвинута к шкафу, а вторая, полураспахнутая, валялась прямо перед приоткрытой дверью.       Из-за двери слышались шаги, размеренные и торопливые, и голоса, мужской, как будто скучающий, с нотками высокомерия и ехидства, и женский, задорный, со смешинками и плохо скрываемым скептицизмом. Если прислушаться, голоса превращаются в звонкий девичий и глубокий и бархатный юношеский, который через некоторое время обещал стать умопомрачительным мужским.       Невысокая темноволосая девушка вошла в комнату задом, спиной наваливаясь на дверь. В руках она несла несколько пачек чипсов и печенья, при этом вовсе не смотрела, куда идет, продолжая переговариваться с идущим следом парнем. У него тоже были заняты руки – на большом подносе стояли две чашки с горячим чаем, парочка пиал с вареньем и медом и сахарница. Он отвечал смеющейся девушке как будто нехотя, слишком серьезно для подростка, и то и дело закатывал глаза, глядя, как собеседница врезается в очередную стену или локтем сносит несколько книг с полки. Тем не менее он смотрел на нее с теплотой, плещущейся в глубине ореховых глаз. В его каштаново-рыжих волосах играли пробивающиеся сквозь занавески солнечные зайчики, делали скучный школьный образ чуточку живее, расцвечивали спокойное лицо красками, отражались и вспыхивали в умных глазах.       Девушка, смеясь, скинула пакеты на кровать и сама завалилась рядом. Ее темные, почти черные волосы рассыпались по белому покрывалу, живые темно-серые глаза забегали по комнате, словно выискивая мельчайшие изменения, которые едва ли могли произойти за пару минут ее отсутствия. Парень пихнул ее носком в голень, ставя поднос на стол, в ответ на что получил недовольный фырк и пачку любимых чипсов в лоб. Девушка расхохоталась, довольная собственной редкой меткостью, и рывком поднялась, скрещенными руками защищаясь от коварной атаки подушкой.       - Не валяйся на чужой кровати, – скрывая смешок, проворчал парень.       Глаза его лучились весельем, он крепко держал девушку за руку, не давая ей пойти в новую атаку. Она же не переставала хихикать и свободной рукой заправляла выбившиеся из хвоста волосы за ухо.       - Ну Лайт! – она щелкнула его по носу и склонила голову набок. – Дай подурачиться, я как будто сто лет тебя не видела.       - Ты приходила вчера, – он фыркнул, отстраняясь, и уселся на компьютерный стул, – а в выходные мы ходили в кино.       - В выходные, – уныло протянула девушка, – сегодня четверг, и я не видела тебя весь день в школе.       Парень хмыкнул, швырнул в нее чипсами и включил звук на телевизоре. Там как раз шли вечерние новости, диктор бодро вещала об очередном разбойном нападении с ограблением, на экране мелькали зацензуренные кадры с места происшествия, все равно достаточно неприятные, чтобы девушка отвернулась. Парень же продолжал заворожено смотреть, кулаки его сжимались, а улыбка постепенно превращалась в хмурую гримасу, исказившую красивое лицо.       - Ягами Лайт! – громко закричала девушка, выхватывая у него из рук пульт. – Немедленно прекрати делать такое страшное лицо.       Парень моргнул, морщинка между его бровей разгладилась, и он растерянно взглянул на подругу. Она стояла рядом, грозно уперев руки в боки, все еще крепко сжимая в пальцах ни в чем неповинный пульт от телевизора. Уголки ее губ подрагивали, волосы совсем растрепались, и Лайту неожиданно пришла мысль, что девушка похожа на разгневанную жену. Он тряхнул головой, отгоняя странные ассоциации, и слегка улыбнулся, одновременно извиняющеся и благодарно.       Ахару Рин была для Ягами Лайта единственным лучшим другом. Слегка доставучим, прилипчивым и разговорчивым до невозможности. Она стала кем-то сродни члену семьи, и Лайт, честно говоря, не мог даже представить, что ему когда-нибудь придется с ней расстаться.       Они познакомились еще до школы, когда семья Ахару переехала на их улицу. Девчонка сразу привязалась к неразговорчивому мальчишке, слишком смышленому для своих лет, и, как он ни старался, никак не хотела отставать. Рин постоянно улыбалась, хватала его за руку, тянула куда-то и впутывала в неприятности. Она не была глупой, в школьном списке занимая обычно места в первой двадцатке, но Лайт был уверен, что подруга легко могла бы тягаться с ним за первое место. Иногда она поражала его широтой взглядов и глубиной суждений, они часто обменивались прочитанными книгами и советовали друг другу интересные фильмы. Тем не менее для всех остальных Ахару Рин была скорее не слишком сообразительной веселой девчонкой, легко вписывающейся в любую компанию.       Они были в одной группе в детском саду, всегда в одном классе с младшей по старшую школу и только в выпускном классе неожиданно попали в разные. Рин тогда едва не заливалась слезами, тонкими пальчиками вцепившись в его запястье и сквозь полуопущенные веки наблюдая за разворачивающейся суматохой. В один класс их, естественно, не перевели, но теперь все в школе думали, что Ягами Лайт и Ахару Рин встречаются. Спустя пару недель Лайт даже признал полезность таких слухов, потому что признаваться в любви ему стали чуточку реже. Зато в гости Рин приходила теперь не пару раз в неделю, а каждый день, чему несказанно рада была Ягами-старшая, давно считающая сына и его подругу идеальной парой.       Лайт снова оглядел растрепанную взволнованную Рин, отогнал назойливую ассоциацию с женой и признал, что, в общем-то, был бы не против такой девушки. С ней было о чем поговорить, она понимала его едва ли не с полуслова, иногда втягивала в неприятности, непременно заканчивающиеся хорошо. Ахару Рин была для Лайта настолько родной, настолько больше-чем-друг, что одни подобные мысли вызывали нервную дрожь и недоверчивый к самому себе смешок.       У Ахару Рин были забавные темные кудряшки, достающие до лопаток, лучистые серые глаза с пляшущими в них дьяволятами, тонкая белоснежная кожа, сквозь которую просвечивали венки, длинные ресницы и потрясающая улыбка. Ахару Рин единственная могла позволить себе безнаказанно растрепать его идеальную прическу, больно стукнуть школьной сумкой по плечу или запрыгнуть на спину вместо приветствия.       Ахару Рин стояла сейчас рядом, грозно хмурила брови, а Лайт невольно улыбался, осторожно забирая из тонких пальцев многострадальный пульт. Рин моргнула, провожая руку Ягами, склонила голову набок, ударила его по щекам и снова плюхнулась на кровать.       - Не смотри так больше, пожалуйста, – едва слышно прошептала она, заваливаясь назад, – я знаю, что ты хочешь работать в полиции, но полицейские не должны так остро реагировать на преступления.       - Почему? – вскинулся Лайт.       Они обсуждали это уже тысячу раз и будут обсуждать еще столько же, потому что в этом вопросе никогда не придут к взаимопониманию. Рин не была согласна с Лайтом относительно криминальной части общества, хотя и признавала его доводы здравыми. И точно так же Лайт не был согласен с Рин, в штыки воспринимая любые отличные от своих слова.       - Потому что полицейский – это не судья, – Рин тяжело вздохнула, – полицейские не убивают без необходимости, не выносят приговор, они только ловят и заключают под стражу. Если ты будешь принимать так близко к сердцу – начнешь убивать преступников налево и направо и сам станешь тогда преступником. Так остро реагируя, ты лишаешься трезвого взгляда. И полицейские, и прокуроры, и судьи должны опираться только на факты, но никак не на собственное мнение.       - Почему я не могу ловить преступников, при этом считая их всех отбросами? – Лайт подался вперед, глаза его заблестели.       - Потому что ты не знаешь, что толкнуло их на преступления, смогут или нет они совершить еще одно, что они чувствуют, в конце концов, – Рин поднялась, коленями упираясь в колени Ягами, – считая их всех отбросами, ты ставишь себя выше них, но никто из людей не может быть лучше или хуже.       - Разве они не становятся подобны диким животным, зверям, совершая преступления? – голос парня дрожал от азарта, он сплел пальцы и положил подбородок на руки.       - Они лишь нарушают придуманную кем-то мораль. Никто не спрашивал, согласны ли они с нормами поведения, с правилами и законами. Эти законы удобны кому-то, кому-то удобно их нарушать, кто-то в корне не согласен, кто-то просто не понимает, зачем все это нужно. Нормы морали придумали люди, но все люди разные, и их личные взгляды отличаются. Как мы с тобой не сходимся во мнении, кто-то не согласен с написанными правилами, может умом он и осознает, зачем это нужно, но психологически не признает, например, запрета на убийство. Он просто не понимает, почему нельзя, не понимает, что причиняет кому-то боль, и не понимает, почему его вообще должна волновать чужая боль. Это животные инстинкты, и, как бы человек ни старался, он не сможет от них избавиться.       Рин подняла указательный палец, призывая открывшего рот Лайта молчать, перевела дыхание, глотнула остывающего чая и продолжила:       - Кто-то из людей подчиняется инстинктам сильнее, кто-то слабее, но тем не менее они есть. Есть, спать, размножаться, убивать. Люди неспроста всю свою историю воевали, убийство – один из основных инстинктов. Да, война всегда кому-то выгодна, но если бы ни у кого не было подсознательного желания убивать, и войн бы не было. В мирное время этот инстинкт реализовать негде, не все готовы идти в армию и возможно жертвовать собой. Отсюда и видеоигры с бесконечными войнушками, фильмы ужасов, боевики. Но не всем этого хватает, и получается в итоге то, что получается. Все мы подчинены инстинктам в большей или меньшей степени, и это не делает кого-то лучше или хуже.       - Именно поэтому я лучше тех, кто слепо подчиняется инстинктам, – выпалил Лайт, придвинувшись еще ближе, – я могу контролировать себя, значит я более цивилизованный, более продвинутый, больше подхожу настоящему обществу. Те, кто не может жить в обществе со всеми его нормами и законами, не более чем отбросы эволюции, не способные адаптироваться к изменениям, и должны исчезнуть, чтобы освободить место новым поколениям.       Он говорил тихо, но отчетливо, улыбался слегка безумно. Был так близко, что Рин чувствовала на своей щеке горячее дыхание, ловила в ореховых глазах отблески затаенного безумия. Лайт выглядел как самый настоящий маньяк, безумный ученый, ради своей цели не погнушащийся пойти по головам, растоптать несогласных, уничтожить недовольных и превознести свое, единственно верное мнение.       - Разве мир не станет лучше, – тем временем продолжал Лайт, – если уничтожить всех преступников? Разве остальные не станут бояться совершать преступления, если за них будет грозить не тюрьма с полным обеспечением за счет государства, а только смерть?       Рин смотрела в лицо лучшего друга и не узнавала его. Лайт сейчас выглядел совершенно другим человеком, безумным, помешанным на собственной идее, считающим себя лучше не только преступников – всех остальных, не понимающих, не способных понять его мысли. Рин вздрогнула от собственных глупых мыслей и расхохоталась Ягами в лицо. Он отшатнулся, смотря на нее непонимающе, нервно дернул уголком рта, словно раздумывая, стоит ли тоже смеяться. Ахару смеялась долго, выпуская нервное напряжение, глупые подозрения, не желая верить собственным глазам. Она смеялась, пока не начала икать, а из глаз не брызнули слезы. Лайт все еще смотрел на нее удивленно, словно на ненормальную, но любимую сестренку, требующую снисхождения и поддержки.       - У тебя сейчас было лицо истинного маньяка, – все еще всхлипывая, выдавила из себя девушка, – как будто ты готов убить меня на месте, если я не соглашусь.       Лайт дернулся, посмотрел на нее испуганно, схватил за руку, но так и не смог вымолвить ни слова, замерев с открытым ртом. Рин сжала его пальцы, взглянула серьезно исподлобья и тяжело вздохнула.       - Не пугай меня так больше, пожалуйста, – шепот едва сорвался с искусанных губ и потонул во взорвавшемся шуме телевизора, стуке собственного сердца и голосах семьи Ягами снизу.       Лайт, все еще растерянный, кивнул, отпустил пальцы подруги, крутанулся на стуле, откинувшись на спинку, и посмотрел на нее вопросительно, словно требуя продолжения. Рин хохотнула, с шумом раскрыла пачку чипсов и запустила туда подрагивающую ладонь.       - Разве, убивая преступников, ты не станешь таким же? – совсем тихо девушка заговорила. – Убийцей, подчиняющимся инстинктам. Многие маньяки тоже убивали ради высшей цели, но разве это хоть сколько-нибудь оправдывает их? Так или иначе убийца есть убийца. Давай закончим на этом, ладно?       Рин понимала, что устала слишком сильно, слишком сильно шокирована развернувшейся дискуссией. Что у нее все еще дрожат руки, и она никак не может заставить себя улыбаться. Что, кажется, сердце стучит где-то в пятках, а и без того бледное лицо бледнее полотна. Рин закусила губу, смотря на кивнувшего друга, и вздохнула с облегчением.       Лайт смотрел на бледную изможденную подругу, через силу пытающуюся улыбаться, и боялся. Боялся самого себя, боялся ее, боялся за нее. Он потянулся за чаем и понял, что его собственные пальцы дрожат как в лихорадке, сердце стучит слишком громко, перекрывая телевизор и шуршание чипсов. Он тряхнул головой, приводя мысли в порядок, выключил бесполезный экран и протянул подруге чашку, с силой вцепившись в другую.       Солнце уже зашло, окутав мир в белесый вечерний туман, когда Рин поднялась, хватая брошенную у двери сумку, запихивая в нее ворох тетрадей. Она все еще нервно улыбалась, не отвлекшись даже на учебу, и то и дело поглядывала на показательно спокойного друга. Лайт не казался ей теперь другим человеком, он все еще оставался ее лучшим другом, просто для себя она открыла новые страницы, казалось бы, изученной вдоль и поперек книги.       - Прости за это, – у самой калитки молчавший до этого Ягами неожиданно заговорил.       Сердце Рин пропустило удар, она фыркнула и привычно лучезарно улыбнулась. Лайт улыбнулся в ответ, протягивая руку, и девушка с удовольствием ее пожала. Это было что-то вроде их личного приветствия и прощания, и значило для них больше, чем обычно рукопожатие значит для взрослых. Знак дружбы, доверия и понимания, касание не только телом; пожимая друг другу руки, Рин и Лайт соприкасались душами, обменивались чувствами, невысказанными вслух.       Отпустив теплую большую ладонь друга, Рин еще раз улыбнулась, подпрыгнула, разворачиваясь, и, помахав на прощание, направилась к собственному дому. Лайт провожал ее взглядом, пока она не скрылась за дверью, и потом еще ждал, пока она, поднявшись в свою комнату, не помашет ему из окна. И только тогда, махнув в ответ, он ушел в дом, встречаемый подколками сестры и лукавой улыбкой матери.