То, что нас убивает

      Вечер уже прочно вступил в свои права, окутав мир туманным полумраком и спешно прогоняя с улиц последних прохожих. Ветер тихо шелестел в листьях, завывал между домами и то и дело поднимал в воздух немногочисленные фантики и скошенную подсохшую за день траву. Рин сидела в своей комнате, локтями опершись о стол, и задумчиво накручивала длинную прядь волос на палец. Дурацкая привычка прилипла к ней еще с детства, чуть позже того, когда она сама прилипла к Ягами Лайту. Рин хохотнула, вспомнив лучшего друга ребенком, и рухнула на стол, больно ударяясь лбом о столешницу. Рука, так предательски выскользнувшая из-под подбородка, рухнула следом, и девушка взвыла, потирая пострадавший лоб пострадавшей же ладонью. Обиженный вой, впрочем, скоро перерос в безудержный хохот. Ахару дунула на пульсирующую костяшку и утерла выступившие в уголках глаз слезы. Счастливый смех неожиданно перерос в нервный, по коже прошла волна зябкой дрожи, и девушка снова стукнулась лбом о стол – на этот раз специально, чтобы унять приступ боязливого хохота.       Рин не могла понять, когда все пошло не так. Когда из забавного соседа Лайт превратился в лучшего друга, когда из лучшего друга он стал почти братом, и когда вместо брата Ахару неожиданно увидела перед собой предмет воздыхания, мечту вечерних влажных фантазий, совсем как у тех девчонок из школы, которые шепчутся по углам и «романтично» краснеют под взглядом тайного возлюбленного. Девушка всегда считала себя достаточно рациональной, чтобы обойти стороной период всплеска гормонов в подростковом возрасте, но тело – это тело и контролю разума не поддается.       Пожалуй, Рин была достаточно умной, а иногда даже слишком умной, чтобы верно истолковать поведение людей, чтобы выработать оптимальную стратегию общения, чтобы быть достаточно «такой как все», чтобы избежать лишних проблем. Рин нравилось читать эмоции людей, анализировать их поведение, предугадывать события, но она ни капельки не хотела становиться частью общей массы. Девушка предпочитала быть в стороне, наблюдать издалека, ни во что не вмешиваясь, и одновременно находиться достаточно близко, чтобы иметь наилучшую точку обзора.       Рин с самого детства нравилось наблюдать за Ягами Лайтом. Он был для нее закрытой книгой, которую она с упоением помешанного изучала страница за страницей, открывала для себя новые грани и ныряла все глубже в омуты ореховых глаз. В какой-то момент Рин потерялась, запуталась, переплелась с Лайтом настолько прочно, что уже не разъединить, не разделить сросшиеся части. Ахару больше не представляла своего существования без многогранного слишком доброго и слишком скрытного Ягами; путалась мыслями в чужих мыслях и с упоением вслушивалась в унисон голосов.       Возможно именно поэтому неожиданное изменение друга так бросилось ей в глаза. И, что еще более важно, так напугало ее. Рин всегда верила в Лайта, верила безоговорочно, несмотря на многочасовые споры, несмотря на расхожее кое-где мнение. Он был для нее больше чем авторитетом, больше чем истиной, он был как будто частью ее самой, неотрывной и бесспорной. А теперь он неожиданно вырвался, оторвался с корнем, сделался тем, что она не готова была принять. Пока не готова, потому что, каким бы он не стал – Рин все еще не могла представить себе жизнь без него.       Ставня хлопнула вороньим карканьем, разорвала тишину и гнетущие мысли, запустила в комнату и в голову волну свежего ночного воздуха. Тесная спальня взорвалась звуками ночи: снаружи листьями зашумели деревья, залаяла где-то собака, гравий зашуршал под колесами машины. Над самым ухом противно затикали часы – дежурный подарок матери на очередной день рождения. Они показывали полночь – тьма только-только вступила в свои права, обволакивая уставший за день Токио, укрывая его от бездумной дневной суеты и баюкая мерным шепотом получившей свободу природы.       Рин фыркнула себе под нос, стягивая резинку со смольных волос, и подошла к окну, вглядываясь в светлое городское небо. Ей неожиданно остро захотелось уехать куда-нибудь в деревню, подумать, посмотреть на звезды, сосчитать собственные тревоги и выбросить все из головы. Все равно она как всегда будет плыть по течению, подстраиваться, изгибаться и лавировать в потоке чужих жизней. Все равно она останется рядом с Ягами Лайтом, потому что уже зашла слишком далеко, чтобы теперь отступить. Небо моргнуло редкими звездами, как будто соглашаясь с такой незамысловатой позицией, и Рин совсем успокоилась. Она будет рядом, что бы ни случилось, и в какую бы глупость слишком добрый и слишком справедливый Лайт не ввязался.       В школе было как всегда шумно: большая перемена только началась, и школьники толпой посыпали в столовую за порцией хлеба, некоторые из них собрались группками, чтобы вместе пообедать. Самые продуманные раскладывали на партах бенто и ловили завистливые взгляды «хлебоедов», а те, кто не желал есть под взглядами одноклассников, расходились кто куда в поисках более уединенного местечка. Выход на крышу в этой старшей школе был закрыт на замок, так что уединенными местечками служили зачастую пустующие классы да немногочисленные лавочки во дворе. Однако сейчас был как раз конец осени, так что обедать на улице становилось холодновато, и ученики все больше предпочитали остаться в обогреваемых классах под многочисленными взглядами, чем сидеть на промозглом ветру в уединении.       - Хару-чан, ты снова пойдешь обедать с Ягами-куном? – Тока, одна из подруг Рин, окликнула ее уже на выходе из класса.       Низенькая и пухленькая, Арияма Тока производила впечатление милой простушки, однако в этом году она стала капитаном клуба по кюдо и могла с легкостью как заговорить, так и поколотить противника. Девушка скорчила забавную обиженную гримасу и показала Рин язык, помахав на прощание рукой. Ахару в свою очередь с улыбкой кивнула и погрозила в ответ пальцем.       Пожалуй, все в школе давно знали, что Ягами Лайт и Ахару Рин обедают только вместе. Несмотря на все уговоры одноклассников, они всегда ускользали прямо из-под их носа и возвращались только к началу следующего урока. Лайт только отмахивался на громогласное возмущение приятелей, а Рин по обыкновению строила свою самую милую мордашку и умилительно хлопала угольными ресницами. Подруги заливались хохотом, и от девушки отставали ровно до следующего обеда.       - Ахару-сэмпай! – высокая кучерявая девушка столкнулась с ней едва ли не нос к носу, неожиданно выскочив из-за угла. – Ты идешь обедать с Ягами-сэмпаем, да?       Ответ ей, очевидно, нужен не был – девица схватила Рин за руку цепкими наманикюренными пальчиками и практически всунула ей небольшой розовый конверт. Рин про себя скривилась от такой наглости, но в реальности только вежливо улыбнулась и аккуратно освободила руку, вопросительно изогнув бровь.       - Я знаю, что вы вроде как встречаетесь, но не могла бы ты передать это Ягами-сэмпаю? – она захлопала длинными ресницами и притворно мило улыбнулась.       Рин едва не зарычала, но вовремя одернула себя и только сжала конверт слишком сильно. У нее задергался глаз, и она отзеркалила девице ее же улыбку, протягивая письмо назад.       - Если ты знаешь, что мы вроде как встречаемся, – передразнила она, – то почему отдаешь это мне?       - Видишь ли, Ягами-сэмпай никак не желает принять мое признание, – девушка страдальчески закатила глаза, – и я подумала, что может быть он примет его хотя бы от тебя.       Рин тяжело вздохнула, проглатывая все вертящиеся на языке оскорбления, прикрыла глаза и так ослепительно улыбнулась, что девица невольно отшатнулась.       - Я передам, – бросила она сжавшейся младшекласснице и молниеносно скрылась за поворотом – чтобы та не успела догнать ее еще парочкой приторно наглых фраз.       Едва она дошла до площадки перед выходом на крышу, – места, где никогда никого не было – где уже стоял предмет разговора, закутанный в шарф и держащий в руках пару коробочек с обедом, Рин крепче сжала письмо в кулаке и с силой ударила им прямо в грудь парня. Лайт пошатнулся, недоуменно на нее смотря, но устоял, и, кажется, все понял по лицу подруги. Он скосил глаза вниз, находя розовую бумажку, и усмехнулся. Такая Рин, взъерошенная и злая, невероятно ему нравилась. Она кардинально отличалась от Рин обычной, веселой и непринужденной, и больше походила на настоящую живую девушку, чем вечно приветливая куколка.       - Опять? – он перехватил обернутые в платки коробочки одной рукой и забрал измятый конверт, рассматривая его со всех сторон.       Победная улыбка отчего-то так и просилась на лицо, но Ягами знал – стоит ему сейчас улыбнуться так, и Рин непременно на него обидится. Этого он хотел меньше всего на свете, поэтому только сочувствующе покачал головой и, не распечатывая, отправил письмо в ближайшую мусорную корзину. Ахару посмотрела на него ехидно и совсем немного укоряюще, и хотела уже было открыть рот, когда Лайт вручил ей одну из коробок.       - Мама как всегда и на тебя сделала, – он примирительно поднял одну руку и кивнул на пол.       Они уселись на верхнюю ступеньку лестницы, и девушка тут же принялась разворачивать сверток. Открыв и оглядев угощение, она, глотая слюни, пропела:       - Обожаю твою мать!       В последнее время Лайт много думал. О справедливости законов, о компетентности полиции, о низости и гнилости людей, совершающих преступления. Смотря ежедневные вечерние новости, он все больше приходил к выводу, что нельзя отпускать преступников. Редкие из них действительно исправляются и живут мирной жизнью; большинство же, поняв, что перспектива не так плоха и уже изведана, идут на новые преступления, ни о чем не задумываясь. Они умеют думать только о наживе или не думать вовсе, но никогда они не берут в расчет жизни других людей, покалеченные судьбы и нити разрушенных душ, тянущиеся следом.       Ягами сидел перед телевизором и задумчиво крутил в пальцах ручку. Рин как всегда примостилась на кровати, лениво перелистывая учебник и одним глазом поглядывая на новости.       - Если бы во всем мире разрешили смертную казнь, что бы ты подумала? – Лайт не оборачивался, продолжая сверлить мерцающий экран.       Рин приподнялась, отложила книгу и вперилась в его спину долгим пронзительным взглядом. Парень чувствовал это кожей, по которой поползли зловещие мурашки, но все еще не оборачивался, не желая сталкиваться с цепким взглядом подруги.       - Я бы подумала, что мир сошел с ума, – после долгой паузы все же ответила девушка, – и хватит уже поднимать эту тему.       Ахару обиженно надула губы, показала ровной спине друга язык и опрокинулась спиной на кровать. Лайт усмехнулся предсказуемости ее слов и задал следующий вертящийся на языке вопрос:       - А если бы я сказал, что могу убивать преступников, что бы ты подумала?       Рин поперхнулась, проглотила вязкий ком в горле и перевернулась на живот, погребая под собой учебники и тетради и притягивая под голову подушку.       - Я бы очень надеялась, что ты не серьезно, – севшим голосом прохрипела она.       Ягами глубоко вздохнул, унимая дрожь в пальцах, и посмотрел перед собой затуманенным взглядом. Если бы Ахару сейчас видела выражение его лица, она снова обозвала бы его маньяком, обязательно громко рассмеялась, разгоняя напряжение, и щелкнула друга по носу, запрещая строить такие морды. Но девушка обиженно сопела в подушку, и из головы у нее не выходил слишком серьезный голос Лайта.       А через пару дней СМИ объявили о Кире, безжалостном убийце, казнящем преступников. Рин, снова околачивающаяся в доме семьи Ягами, в этот раз собравшейся в гостиной, сглотнула и посмотрела на Лайта, пристально вглядывающегося в экран телевизора. Ахару нервно смяла подол школьной юбки и неловко заторопилась домой. Она не могла поверить. Это просто невозможно, преступники умирали в разных регионах Японии и даже мира, а Лайт всегда был рядом. Да и не верила Рин, что при всех его высказываниях друг мог так запросто взять в руки нож или пистолет, или чем еще орудуют серийные убийцы, и пойти крошить нарушителей закона. Кроме того новости говорили, что люди умирают от сердечного приступа, а как простой школьник может на расстоянии вызвать сердечный приступ?       Рин обхватила голову руками, дернула себя за волосы и приказала успокоиться. Ей было страшно, чертовски страшно, потому что Лайт дал ей слишком много намеков, но это все еще был ее Лайт. Ее лучший друг, ее первая любовь, часть ее самой. Она пойдет за ним, даже если он соберется убить весь мир, ей только нужно успокоиться, прийти в себя и переварить всю кашу, вертящуюся в голове.       Рин даже прогуляла школу, сославшись на головную боль, чтобы немного дольше подумать. Мама на ее дурацкую отмазку только угукнула из-за закрытой двери и, громко цокая каблуками, удалилась на работу. Девушка так и просидела бы весь день в комнате, даже не поев, если бы ближе к вечеру из раздумий ее не вырвал дверной звонок. Да не просто звонок, а настойчивая трель, подкрепляющаяся разрывающимся телефоном. Звонил Лайт и он же, очевидно, терроризировал домовую электронику. Рин кое-как пригладила волосы и так и спустилась вниз в помятой пижаме и босиком.       Ягами оглядел ее с ног до головы, ненадолго задержался на торчащих во все стороны волосах, кивнул чему-то своему и вошел, оттеснив подругу плечом.       - Я не поверил, когда ты сказала, что заболела, но теперь вижу, что это так, – ухмыляясь, пропел он.       Телефон все еще не переставал звонить, и девушка, впервые смутившись своего внешнего вида, вырвала его из рук Лайта и выключила, напоследок громко захлопнув крышку. Друг посмотрел на нее укоризненно, но ничего не сказал, выкладывая на кухонный стол чипсы и почему-то яблоки.       - С каких пор ты любишь яблоки? – спросила Рин, хватая одно и смачно вгрызаясь в него, даже не помыв.       - У тебя рассудок помутился? – парень приложил холодную ладонь к ее лбу, как будто измеряя температуру. – Ты их любишь.       - С каких пор ты приносишь мне то, что я люблю? – не осталась в долгу Ахару, пристально вглядываясь другу в глаза. – Неужто влюбился?       Лайт застыл, словно не мог даже теоретически осознать такую возможность, и засмеялся. Рин обиженно надула губы и схватила еще одно яблоко с тарелки. На мгновение зацепившись за них взглядом, девушка отвернулась, но так и не смогла выкинуть неожиданную мысль из головы. Когда она брала первое яблоко, на тарелке оставалось еще пять, но теперь было только четыре.       - Да ну тебя, – фыркнул Ягами, отвлекая подругу от пересчета фруктов, и что-то шепнул себе под нос.       Рин демонстративно надулась, делая вид, что обиделась, сложила руки на груди, все еще стоя к другу спиной, и громко фыркнула. В груди у нее болезненно сжалось, но девушка предпочла не обратить на это внимание. Ягами тем временем помыл оставшиеся фрукты, снова бурча что-то себе под нос, и распечатал пачку чипсов.       - Останемся в гостиной или пойдем наверх? – спросил парень и пожал плечами на недоуменный взгляд Ахару. – Я тебе домашку, вообще-то, принес.       - Тогда наверх, – нисколько не думая ответила девушка, подхватывая тарелку с яблоками, – мама скоро вернется.       В тишине пустого дома старые ступеньки тихонько поскрипывали, будто напевали незамысловатую мелодию. Тени на стенах образовывали причудливые узоры, которые двигались, строили рожи, уменьшались и становились больше. Рин никак не могла выкинуть из головы секундное видение: как будто за спиной Лайта двигалась огромная крылатая тень. Она висела над полом и не отпечатывалась на стенах как другие тени, она как будто все время была позади и то взлетала под самый потолок, то опускалась вниз и почти исчезала в отблесках лампы.       Дверь в комнату Рин не скрипнула, легко пропуская друзей внутрь. Тень как будто испарилась в свете из окон, и девушка едва заметно выдохнула. Она не то чтобы верила во всякое сверхъестественное, но странное видение прочно засело в памяти и все продолжало расшатывать и без того неспокойные нервы. Телевизор все еще работал, но не издавал звука: еще утром Ахару поставила на беззвучный режим. На одном из новостных каналов без остановки шли репортажи, и большинство из них в один голос говорили о Кире. Одни поддерживали его, другие нет, кто-то оставался нейтрален, и сама Рин никак не могла решить, что же она чувствует по этому поводу.       - Что думаешь? – словно прочитав ее мысли, спросил Лайт. – О Кире?       Он смотрел в мерцающий экран, и яркая картинка отражалась в его глазах. На мгновение Рин показалось, что лицо его искажается, превращается в страшную ухмылку, черты обостряются, а в глазах плещется безумие. Безумие Киры, безумие безнаказанной смерти и собственной истинной правоты.       - Я даже не знаю, – тяжело вздохнула девушка и с размаху упала на кровать, – это неправильно, так или иначе.       - Почему? – зажегся огонек в глазах парня. – Разве не здорово, что все эти преступники умерли? Они заслужили наказание за свои деяния.       - Кто мы такие, чтобы решать, кому жить, а кому нет? – едва слышно пробормотала девушка.       Лайт на ее слова вскинулся, размашисто взмахнул руками. Волосы закрыли его глаза, он встал, нависая над подругой, и заговорил громко и четко, так, что его слова эхом отражались от стен комнаты:       - Разве ты не чувствуешь облегчения? – глаза его безумно сверкнули. – Из-за того, что убийца твоего отца наконец-то сдох!       Рин вздрогнула всем телом, резко села, почти сталкиваясь лбом со лбом Ягами, и яростно оттолкнула его от себя. В уголках ее глаз застыли слезы, щеки и уши покраснели, а пальцы дрожали. В груди Ахару бешено билось сердце, и она почти не слышала ничего кроме его громоподобного стука.       - Это не вернет моего отца, – тихо, но отчетливо произнесла она. – Прошлое не исправить чужой смертью.       Лайт дернулся, огромными глазами посмотрел на подругу, бросил взгляд куда-то в угол и стремительно вышел, хлопнув дверью.       Перед глазами плясали буквы, ровные строки плыли и переплетались между собой, поля съезжали, отрезая больше половины листа. Руки предательски дрожали, ручка то и дело норовила вывалиться из неверных пальцев, и Лайт постоянно хватал ее другой рукой. В его груди разрастался огненный шар, пар почти валил из ушей. Челка прилипла к липкому лбу, холодный пот заливал глаза, мешая видеть и без того плывущий перед глазами лист.       Жгучая обида захлестывала разум, но что-то мешало ему. Мешало написать на листе пару строк и навсегда распрощаться с тревожащей проблемой. Мешало вычеркнуть очередного человека из жизни, как он делал до этого уже множество раз. Рука снова дрогнула, и ручка вывалилась из ослабевших пальцев, покатилась по столу и с оглушающим стуком упала на пол. Лайт запустил руки во взмокшие волосы, потянул вперед до слез в уголках глаз и рухнул на стол, погребая под собой тетрадь.       Проблема была в том, что вычеркнуть он собрался не просто какого-то человека, которого ни разу в жизни не видел. Он собирался вычеркнуть Рин. Почти члена семьи, почти самого родного человека, почти…       - А ей нравятся яблоки.       Позади него стоял Бог Смерти. Бог Смерти хохотал, наблюдая за его мучениями, с широкой улыбкой заглядывал ему через плечо, с жадностью пожирал очередное яблоко. Рин любит яблоки. Бог Смерти любит яблоки.       Часы тикали оглушительно, отсчитывали секунды, минуты и часы, считали бесполезное время. Часы считали удары сердца. Размеренные удары гулом отдавались в ушах, успокаивали, умиротворяли. Часы отсчитывали чьи-то последние секунды, а Бог Смерти за его спиной хохотал безумно.       Лайт тяжело вздохнул, приводя мысли в порядок, пригладил растрепавшиеся волосы, поднял упавшую на пол ручку. Расправил смятые листы тетради и так и застыл над ней, глядя на незаконченную надпись.       Часы тикали, Бог Смерти любит яблоки, Рин должна умереть.