Четверть твоего королевства

Джек относился к путешествию в Лондон весьма скептически. Не только потому, что это путешествие могло еще больше изнурить его больного друга, но также – и прежде всего – потому, что, когда Доктор был в Лондоне, всегда происходило что-то ужасное. Лондон и Доктор плохо сочетались. Если уж быть совсем честным, он признавал, что неприятности для Лондона были обычным явлением, и Доктор просто оказывался там вовремя. На самом деле, это не имело значения – если этому (или любому другому) городу угрожала опасность, Доктор непременно вмешивался и подвергал свою жизнь опасности в процессе. То, что только несколько дюймов хирургических ниток не позволяли его внутренностям вывалиться наружу, его бы не остановило. Черт, да он вмешивался даже тогда, когда в опасности находился хомячок! Джек купил им билеты в купе первого класса, но он мог бы и не беспокоиться, так как Доктор все равно там не сидел. То, что несколько дней он почти не двигался, и его обычная гиперактивность привели к тому, что он постоянно бегал туда-обратно, побывав в каждом купе и подружившись с половиной людей в поезде, включая персонал. Хотя, «бегать» было слишком сильно сказано. «Ковылять» было ближе к истине. И Джек подозревал, что он так много двигается потому, что сидение на одном месте все еще причиняло ему боль. Все это, однако, не отменяло его раздражения от необходимости присматривать за своим беспокойным другом, не особо доставая его при этом своей заботой. Он все еще злился на себя за то, что не смог продержать Доктора подольше в постели, вместо того, чтобы позволять ему снова отправиться в путь. Хотя любой, кто когда-либо сталкивался с таймлордом, скорее всего бы понял… Из-за того, что Доктор отлично умел притворяться, Джек не мог точно сказать, не было ли его хорошее настроение всего лишь игрой, призванной скрыть тот факт, что Джек был прав, а Доктор ошибался. Он никогда бы не признал, что переоценил собственные силы. Когда они шли по лондонским улицам, Джеку показалось, что Доктор счастлив уже от того, что выздоравливает. Он не оценил попытки Джека держать его подальше от толп народа, где на него мог кто-то натолкнуться, настаивая, что он не был ни ребенком, ни идиотом. Конечно же, он был прав. Но он все еще выглядел настолько хрупким, что в Джеке просыпался материнский инстинкт, требующий защищать его. Как и ожидалось, предчувствия Джека относительно надежности британских железных дорог полностью оправдались: они прибыли в Лондон с почти двухчасовым опозданием, что привело к тому, что практически свело на нет их время пребывания в городе. Времени навестить Марту уже не оставалось, но Джек подозревал, что Доктор никогда на самом деле и не собирался к ней в гости. Ему не нравилось вмешиваться в жизни людей, даже просто заходить в гости на чай. Не имело значения, насколько он их любил. Ему было бы неловко вмешиваться в ее отношения с женихом, и еще больше – показаться на глаза ее семье. И он должен был позволить ей причинить себе боль, или объяснять, почему ей нельзя его обнять, и оба решения ему не нравились. Несмотря на все это, он казался смутно раздраженным задержкой. Скорее всего, предположил Джек, из-за того, что он уже придумал прекрасную причину для того, почему они не могут туда пойти, и теперь не мог рассказать о ней Джеку. Или он уже успел забыть о том, что вообще это предлагал. У них было время перекусить, но Доктор все еще не мог есть, и Джек, несмотря на голод, не хотел расстраивать его напоминанием об этом. Само собой, мысль он том, что он, даже будучи бессмертным, все еще нуждается в еде, никогда не приходила Доктору в голову. Только когда они сели в такси на вокзал Кингс Кросс, чтобы сесть на следующий поезд, таймлорд услышал урчание у Джека в животе – и сделал вид, что ничего не заметил. Джек узнал о том, что он обратил на это внимание, только когда они сели на свои места в купе, и Доктор без слов вложил ему в руку сандвич. Большой сандвич. Где он его прятал до этого, оставалось для Джека загадкой – разве что в своих магических карманах. Пока человек ел, его инопланетный друг снова отправился исследовать все вокруг, хотя, как успел заметить Джек, уже с меньшей энергичностью. Спустя почти семь часов после пробуждения, он уже исчерпал свои силы. Это только еще раз подтвердило опасения Джека, что они отправились в путешествие слишком рано. Когда, закончив с едой, бессмертный покинул купе, чтобы присмотреть за Доктором, он понял, что его друг страдает, по тому, как он оперся на одно из кресел – и то, почему через это окно было интереснее смотреть наружу, чем через то, которое было рядом с их местами, было такой же загадкой, как карманы его костюма. Доктор изменил позу, когда понял, что Джек смотрит на него, и снова начал изображать, что все в порядке. Он улыбнулся, показывая на пейзаж за окном: - Мы уже добрались до Йорка. - И сколько еще пройдет времени, прежде чем мы увидим побережье Шотландии? - Точно не знаю. С такой скоростью - не меньше двух часов, скорее всего, больше. Мы снова притормаживаем, ты заметил? А ведь здесь не должно быть станций еще как минимум десять минут. Доктор был прав: поезд постепенно замедлялся и скоро полностью остановился. Из прежнего опыта Джек знал, что пройдет еще несколько минут, прежде чем кто-нибудь сообщит им, что стало причиной задержки на сей раз. - Давай вернемся на свои места, пока кто-нибудь не увел наши пальто, - предложил он. У них не было багажа, за исключением сумки, в которой лежал рваный плащ Доктора. Он настоял на том, чтобы взять его с собой, утверждая, что ТАРДИС все починит. В пути, в разгар лета, он ему не был нужен - вот только в поезде было жутко холодно, и он дрожал. Сумка все еще лежала на сидении, которое Доктор занимал всего минуту, рядом с большой теплой шинелью Джека. Он любил ее почти так же, как Доктор любил свой коричневый плащ, и не выкинул бы всего из-за нескольких дырок. К счастью, ее на нем не было, когда болотная зверюга вонзила в него свои когти. Он мысленно вернулся к тому моменту, когда он добрался до трипулятора и увидел Доктора, лежащего на земле перед ним, пожертвовавшего своей левой рукой, чтобы защитить от чудовища горло, пока когти рассекали его тело. Тогда Джек даже не испугался, ему было не до того. Все, что имело для него значение тогда – то, что Доктор все еще борется, и, значит, все еще жив. А раз он все еще жив, думал Джек, бросаясь на хищного зверя, то он и будет жить дальше. Он не был готов ни к тому, что таймлорд безжизненно повиснет на нем, ни к тому виду ран, скрытых под самодельными бинтами и разорванной одеждой. Джеку и вправду надо было придумать что-то особенное, чтобы отблагодарить Оуэна. Хотя, зная Оуэна, медик, скорее всего, придумает что-то – и чрезвычайно неудобное – самостоятельно. Эти мысли напомнили Джеку о том, что он не может доверять Доктору в том, что касается его собственного здоровья. Когда он очнулся после драки, Доктор просто запахнул свой плащ, уверив Джека, что все в порядке, и Джек ему поверил. Он был оглушен, контужен и истекал кровью, и Доктор казался таким сильным и заботливым. Он практически тащил на себе Джека в хаб. Он болтал с ним, шутил с Оуэном - до тех пор, пока не упал замертво. Непроизвольно Джек притянул таймлорда ближе, пока вел его обратно к их местам, обняв его одной рукой за плечи. В этот момент он окончательно осознал, что может даже злиться на своего друга. Доктору не было никакого дела до себя. Теперь Джек это знал. Ну что ж, значит, за ним присмотрит он. Когда они добрались до своего купе, Джек уступил Доктору место у окна. Пять минут спустя, когда им сообщили, что грузовик застрял на путях, и его (скорее всего) скоро уберут, он снова стал беспокойным. - Тебе больно? - спросил Джек. Как и ожидалось, Доктор покачал головой. - Не так уж сильно, если мне удается правильно распределить свой вес. – Он заерзал на сидении так, что это вызвало у Джека вполне определенные мысли. Поезд уже снова тронулся, когда таймлорд обнаружил, что он может сидеть почти что удобно, если достаточно далеко сдвинет торс вправо. Разумеется, получившаяся поза была не слишком удобной. До тех пор, пока Джек, сидящий справа, не притянул его к себе, так, чтобы Доктор опирался на него. Положив голову таймлорда себе на плечо, Джек подтащил к себе шинель и укрыл ею плечи Доктора. В поезде было гораздо холоднее, чем допускалось правилами, и его друг был еще слишком слаб. К тому времени, когда они с опозданием прибыли на следующую станцию, Доктор уже, как и надеялся Джек, заснул. Бессмертный откинулся назад со вздохом, который можно было бы даже счесть довольным, и стал смотреть на пейзаж за окном. Он был в поезде, усталый, но спокойный. Все было хорошо, и последний из таймлордов использовал его в качестве подушки. Все это подозрительно напоминало представления Джека Харкнесса о том, как должно выглядеть счастье.