Грань

У Такеши перед глазами дно бутылки с виски. Он смотрит в своё отражение в тёмном стекле и чувствует, как мучительно краснеет. Краснеть, пожалуй, самое нелюбимое занятие Такеши Ямамото. Когда твои щеки предательски розовеют, ты автоматически становишься подростком. Мальчиком с неустойчивым гормональным фоном и нервно прикушенной нижней губой. Мальчиком с утренними поллюциями и нихера не гибкой психикой. Красные пятна смущения — слабость. Такеши вздыхает в попытке абстрагироваться от ненужных размышлений. Над головой бутылка виски, зажатая в тонких пальцах; на уровне глаз — тёмно-синяя рубашка с мелкими, чёрными пуговицами. Такеши поднимает голову и молча смотрит в серые безучастные глаза. — Ну и? — тихо — до жути — непривычно тихо спрашивает Скуало, и Такеши видит, как дергается острый кадык на бледной шее, когда Суперби делает глоток. Скуало морщится: напиток обжигает пищевод. — Что «ну и»? — шепотом интересуется Ямамото. Тупой вопрос, очень и очень тупой. Садись, Такеши, два. Почему он стоит на коленях перед Скуало, Такеши прекрасно понимает. Почему Скуало выжидающе на него смотрит и спокойно ждет продолжения, Ямамото понять не может. — Не тупи, — в голосе нотки разочарования. Разочарования Такеши не хочет. У него мелко-мелко трясутся руки, когда он тянется к аскетичным пуговицам и расстегивает их неверными пальцами, едва не вырывая из петель. Дрожь бежит по нервным волокнам, отзывается волнами возбуждения во всем теле. Такеши стыдно. Такеши стыдно и хочется продолжения. И всё это — одновременно. Ямамото хочется сдохнуть под холодным проливным дождем, который шумит в его тупой башке. Скуало зарывается пальцами в его волосы, давит на затылок, — Такеши автоматически сопротивляется, выпячивает подбородок, кривит зло губы. — Вставай, пацан, и не трахай мне мозг, в конце концов, — бросает мечник, и хватка в волосах заметно ослабевает. — Либо ты берешь в рот, либо иди на хуй отсюда. Такеши готов повиноваться, Такеши фактически сломлен и раздавлен неправильной этой своей тягой к варийскому капитану, он хочет этого… Он готов. Почти. — Пошёл на хуй, пацан, — припечатывает Скуало и распадается, тает на глазах, превращаясь в непроглядный белый туман. — Не подохнет? — слышит Такеши над головой и приоткрывает воспаленные веки. Смотрит молча через забор из ресниц, подглядывает, подслушивает. — Да не должен, это ж как в поговорке, где голова не жопа… — Скуало смотрит на скептически настроенного Занзаса. — Завяжи да лежи, — поддерживает Скуало босс Варии. — Вот он и лежит, — соглашается вариец. Такеши не знает, что хуже: решивший почтить его своим присутствием Занзас или сон, в котором он, Ямамото, пидар-пидар, вот прям голубее неба. Определенно хуже Занзас. Даже спустя столько лет страх перед этим человеком копошится где-то в подсознании, противный такой, подростковый. Они переговариваются тихо и прямо над ним, полностью игнорируя его присутствие. Стоят как над гробом с покойником. Такеши становится обидно, и он уже смотрит на варийцев открыто, трёт слезящиеся глаза, сопит недовольно. Словно со счетов списали. На самом деле им просто похуй, от этого тошно. Под обезболивающим снятся хорошие сны. Грязно-гомосексуальные. Сны Такеши нравятся. Наличие в палате Занзаса и Скуало — нет. Такеши неприятен Занзас: он стоит слишком непозволительно близко к Суперби. — О, проснулся, — Скуало выдавливает из себя жалкое подобие улыбки. Скалится, старается изо всех сил показать радушие. Ямамото понимает, что ему больно. Боль везде. В загипсованных ногах (Луссурия хороший врач, но не волшебник — никто не волшебник, кроме волшебников, еб твою мать) — Такеши хмыкает еле слышно. Больно до чёрных метеликов в глазах где-то там, внутри, везде. Больно сознанию. Лучше бы Скуало не скалился. Херовый актер, но хороший мечник. Убивать легче, чем улыбаться, Суперби. Уж он, Такеши Ямамото, знает в этом толк. Занзас, в отличие от Скуало, даже не пытается симулировать радость. Он пришел только для того, чтобы убедиться в жизнеспособности мелкого мусора, не более. И они все это понимают. Сейчас Занзас выйдет из палаты, и в тот момент, когда обеспокоенный Савада позвонит ему в очередной раз (он позвонит, Ямамото понимает это каким-то шестым чувством, позвонит именно Занзасу), то ему будет что сказать. Жив, не сдох, радуйся, Десятый Вонгола. — Скоро ваши прилетят, радуйся, — бросает босс Варии. Такеши мысленно усмехается. Радуйся, что не сдох. Радуйся. Радуйся, мечник-бейсболист-просто хороший парень, что не можешь устоять на своих ногах. Радуйся, что Луссурия сделал все, чтобы твои кости не познали аппарат Илизарова, а только гипс. Такеши кричит, орёт мысленно, матерно. Он переполнен злостью. Чёрной и густой как нефть. Достаточно одной спички — и Ямамото превратится в факел ярости. Вот только такой факел уже есть, и ярость у него вместо крови, в венах его — расплавленная магма. Радуйся, Такеши. Слова варийского босса падают небрежно, рассыпаются глухо, катятся по больничному кафелю, отдаются в теле Такеши волнами неприятия Занзаса в целом. Занзасу можно быть близко к Скуало. Такеши нельзя. — Говорят, транспортируют тебя на родину, — сообщает Скуало, провожая взглядом Занзаса. Занзас уходит, а Такеши дышится легче, живется легче, и в палате становится немного светлее. Ямамото хочет остаться здесь. Здесь тихо и спокойно, здесь нет повышенного внимания от друзей и иногда сюда приходит Скуало. — Ты поднимайся на ноги, пацан. Мне тебя ещё побеждать… — Потому и спасли, да, Скуало-сан? — его итальянский всё же ужасен, Ямамото слушает свой голос, и ему становится тошно. Карканье какое-то. Хрипы умирающей вороны. — Нет, это рефлекторная херня, — честно признается Суперби, больше не пытаясь выдавить из себя улыбку. — Хотя, может, ты и прав. Такеши признается себе, что ничего другого он услышать и не ожидал. Хотя нет, он хотел услышать другое. Нечто такое… о своей нужности в жизни варийского капитана. Что, тупой бейсбольный придурок, услышал? Теперь глотай эту правду и заедай пилюльками, которыми тебя так заботливо пичкают. Скуало смотрит на него, высокий, худощавый, непривычный в своей гражданской одежде, смотрит немигая, изучающе. — Что-то другое хотел услышать? Такеши сглатывает гулко и отводит взгляд. Не надо копаться, Скуало-сан, во мне много грязи. Больше, чем крови на твоем клинке. — Я спас тебя, потому что это правильно. Ямамото коротко кивает и хрипит избитое «Спасибо». Это неправильно, но он благодарен Скуало. За всё.