Неприкасаемый

В светлом, с большими окнами, коридоре раздался быстрый топот детских ножек, и в гостиную, просторную и уютную, вбежал Кит. Рождественское утро было самым лучшим и самым любимым временем всякого ребёнка, и он не был исключением. Подскочив к высокой пышной ёлке, светящейся разноцветными красивыми огоньками, он достал из-под неё увесистую коробку, подписанную его именем, нетерпеливо сорвал шуршащую обёртку и восторженно вскрикнул — в ней именно то, что он хотел. Большой набор лего, такого не было ни у одного из соседских мальчишек. Кит вскочил, побежал на кухню, где мама готовила завтрак — восхитительно пахнущие панкейки, — а папа читал газету, обнял их, не замечая, что у родителей пустые, застывшие лица, и унёсся скорее обратно, чтобы рассмотреть каждую деталь набора прежде, чем мама позовёт к столу. С улицы вернулся припорошенный снегом старший брат, впустив в дом зимнюю свежесть, и Кит радостно и торопливо обнял его тоже, не обращая внимания, что и у него неподвижное, будто слепленное из бездушного пластика, лицо. Брат отдал Киту упаковку его любимых лакричных конфет и скрылся на втором этаже, не сказав ни слова. Кит — бегом в гостиную к ожидающей его коробке. Открыл её, высыпал детали на пол, разложил и долго рассматривал, соединяя и разъединяя. Он так увлёкся, что забыл о времени, о завтраке, обо всём, только и думал, что это самое счастливое утро в его жизни. Кит собрал из лего большую машину скорой помощи, поставил перед собой, любуясь, и прислушался. Из кухни не доносилось ни звука — не звенела посуда, не работал телевизор, не переговаривались родители. На втором этаже стихли шаги брата. Даже чудесный запах панкейков пропал. Дом вымер. Кит обеспокоенно поднялся на ноги. — Мам?.. Пап?! Он хотел сделать шаг вперёд, в сторону кухни, когда ему на голову опустилась чья-то широкая, тяжёлая ладонь. Кит испуганно замер, не смея шелохнуться. Рука гладила его, нежно, ласково, покровительственно, причиняя невыносимую боль. Сзади раздавалось шумное дыхание, пальцы перебирали мягкие пряди. Кит закричал, зная, что его никто не услышит, но не попытался вырваться. По его щекам текли слёзы. Рука скользнула вниз по его затылку. Пальцы грубо сжались на шее. И свет померк. Кита выдернуло из сна, и он, сильно вздрогнув, чуть не упал с шаткой табуретки. Сердце колотилось в горле, ощущение тепла таяло под тяжестью холодной и мрачной реальности, настигшей его в последние секунды перед пробуждением, шею ломило от неудобного положения — он заснул, сидя за столом. Его каморку освещало лишь мертвенное свечение экрана ноутбука, на котором беззвучно проигрывалось какое-то видео. Пахло дымом, из приоткрытого окна неприятно тянуло. Часы показывали три ночи. Священник потянулся к открытому виски, замер на мгновение, когда раздался звонок в дверь и, тяжело вздохнув, всё-таки взял бутылку. Ночной посетитель мог и подождать немного, если ему действительно негде больше остановиться. Сделав глоток, Кит поморщился от того, как больно защипало ранку на губе, и осторожно поднялся на ноги — после встречи с близнецами у него всё ещё ныли рёбра и голова кружилась от любого резкого движения. В дверь снова настойчиво позвонили. Кит взял из пепельницы забытую и не успевшую дотлеть до конца сигарету, пару раз затянулся и бросил её обратно. Шагнув к двери и задев стоящую у стола пустую бутылку, он вышел из комнаты под оглушительно громкий в ночной тишине звон стекла. Кит неторопливо пересёк коридор, казавшийся в темноте у́же, чем он был на самом деле, неслышно обогнул койки на пути к прихожей и выругался, услышав очередной нетерпеливый звонок. Распахнув дверь и тут же скривившись от боли в боку, он собирался сказать позднему посетителю всё, что о нём думает, но, увидев, кто стоит на пороге, закрыл рот и мрачно уставился на гостя в ожидании объяснений. — Мне нужно убежище на пару-тройку ночей, — без лишних предисловий сказал Картер, делая шаг вперёд, но Кит не отодвинулся, и Сэму пришлось остановиться. — Пустишь? Священник сложил руки на груди и невыразительно поинтересовался: — Ты и в этот раз пришёл за кем-то? — Нет. — Значит, за тобой может прийти мудак с пушкой, который начнёт палить во все стороны, орать, что ты трус, и требовать, чтобы ты вышел, а иначе он перестреляет всех к чёртовой матери? — на одной ноте произнёс Кит, решив не упоминать, что мудаков на самом деле может быть двое. Картер задумался на мгновение и сказал: — Да. Священник устало вздохнул и отвернулся, заметив, как Сэм рассматривает синяк, расползшийся по его лицу фиолетовым пятном. — Ладно, заходи. Он посторонился, пропуская Сэма, закрыл за ним дверь и направился обратно в свою комнату. — Где что — ты знаешь. Располагайся, — махнул он рукой в сторону пары пустых коек. — Эй, — тихо, чтобы никого не разбудить, окликнул Картер. Кит остановился. — Что с тобой случилось? Священник прислушался, считая судорожные движения секундной стрелки. Один, два, три, четыре, — стрелка дёргалась на каждый счёт, роняя звуки своих шагов, словно камни. — Ничего, — сказал Кит, не оборачиваясь. — Спокойной ночи. *** Сэм вырвался из настороженной полудрёмы, почувствовав движение рядом, и схватил за запястье молодого человека с запавшими глазами и рассеянным взглядом. Он сидел рядом с Картером на корточках и осторожно тянул из его кармана мобильник, и теперь виновато улыбался, пытаясь выдернуть руку из крепко сжатых пальцев Картера. Сильнее вывернув его кисть и заставив парня заскулить от боли, Сэм прошипел: — Ещё раз, и сломаю тебе руку, — и оттолкнул его от себя. Молодой человек испуганно закивал, отполз назад к своей койке и, забравшись на неё, отвернулся к другой стене. Проводив его взглядом, Картер сел на скрипнувшей кровати и проверил все карманы — содержимое джинсов было на месте, а из куртки пропала тридцатка. Учитывая предупреждение священника, стоило радоваться, что сама куртка не исчезла. Зевнув, Картер огляделся. Комната тонула в предрассветной дымке, медленно наполняясь бледным сиянием восходящего солнца. Тьма неохотно отступала, и при разгоравшемся естественном свете лежавшие на койках бездомные выглядели по-настоящему жалко. Оборванная, в пятнах, одежда в несколько слоёв — вся, которую смогли найти, грязные осунувшиеся лица, спутанные волосы, красные, покрытые язвами руки. При свете даже сладковатый гнилой запах становился острее. Сэм невольно представлял, как эти узловатые кривые пальцы тянутся к нему со всех сторон, трогают его лицо, дёргают, вырывая, короткие волосы, пачкают грязными ладонями его одежду, делая таким же, как они. Измазывая гноем и грязью, смешивая с толпой, чтобы их собственные взгляды больше не горели жадностью и завистью при виде пришельца. Сэм оглянулся на часы — короткая стрелка тащилась к семи. Подавив очередной зевок, Картер поднялся с койки. Он четыре раза за эту ночь просыпался, чтобы защитить своё имущество, и лучше было не спать вовсе, чем так тревожно — в итоге, задёрганный, он только сильнее устал. Осторожно перешагнув несколько пустых бутылок из-под водки, стоявших у кровати мужчины со спутанными грязно-рыжими волосами, Сэм направился к двери, ведущей в душевую, но по дороге передумал и подошёл к соседней — за ней накануне скрылся Кит. Оказавшись в тёмном коридоре, Картер бесшумно двинулся мимо окон, выходящих на двор и пустынную дорогу, и дошёл до приютившего ночную тьму, неосвещённого тупика. Ничего интересного, только ряд дверей, которые Сэм бесцельно дёргал одну за другой по дороге обратно к залу. За первой оказался небольшой склад, забитый всяким хозяйственным барахлом, за второй — туалет с душем, очевидно, предназначенные для священников, третья и четвёртая были закрыты. Добравшись до последней, пятой двери, Сэм протянул к ней руку и замер, уловив донёсшийся из комнаты резкий вдох. Не уверенный в мгновенно вспыхнувшей догадке, Картер тихо приблизился к тонкой двери. Пробудившееся любопытство требовало удовлетворения, и когда в глухую тишину коридора прокралось ещё несколько вздохов, становившихся громче, нетерпеливее, губы Сэма сами собой растянулись в улыбке. Список грехов святого отца стремительно пополнялся, и Картеру нравилось быть этому свидетелем. Первый стон, хриплый, жалобный и беспомощный, заставил Сэма задержать дыхание, жадно прислушиваясь и представляя, что происходит за дверью. Как наяву, он видел запрокинутую голову священника, прикрытые от наслаждения глаза и тонкую шею с выпирающим кадыком. В его воображении Кит облизывал алые разбитые губы, которых так хотелось коснуться, и трогал себя между бесстыдно разведённых ног. Сначала медленно и томно, одновременно скользя ладонью по животу и груди, закусывая снова кровоточащую губу и зажимая пальцами соски, затем быстро и резко, целиком отдаваясь ощущениям и срываясь на громкие, болезненно-одинокие стоны. Сэм судорожно выдохнул и обнаружил, что стоит, уткнувшись лбом в косяк, а жгучее желание увидеть всё своими глазами заставляет его пальцы сжиматься на дверной ручке. Желание увидеть и стать соучастником. По ту сторону за протяжным, вымученным стоном последовал тяжёлый, усталый вздох, и всё стихло. Картер прикрыл глаза на секунду и неохотно отстранился от двери. Интересно, мог Кит почувствовать, что теперь действительно остаётся один? Вытерев лоб ладонью, Сэм усмехнулся абсурдности ситуации и покачал головой. Было чертовски жарко. И теперь было самое время принять душ. Картер вернулся в большую комнату спустя полчаса, когда некоторые бездомные начали просыпаться, разбуженные то ли ярким утренним солнцем, то ли мучительным похмельем. На полу, в тени под одним из окон, сидела тощая женщина, обхватив себя руками, и время от времени дрожала в приступах безумного беззвучного смеха; в дальнем углу мальчишка лет тринадцати, чистый, в хорошей одежде, заправлял кровать и тихо убеждал кого-то по телефону, что он в порядке; мужчина, который в прошлый раз мешал Киту читать молитвы, накрылся с головой вонючим одеялом, как только луч света добрался до него; парень, пытавшийся стянуть у Картера мобильник, осторожно подёргал за рукав бездомного с рыжей бородой, и когда тот со стоном обхватил голову руками и пнул пацана, тот сел на место, где спал Сэм. Выглядел он плохо, его заметно потряхивало, он всё время дёргался и оглядывался, но, наткнувшись глазами на Картера, резко отвернулся, зажал ладони между коленей и замер, продолжая мелко подрагивать. Однако со страхом эта дрожь была явно не связана. Сэм равнодушно отвернулся — он с детства наблюдал таких парней, сначала по соседству, потом среди друзей, в колонии и в итоге на работе, и они давно перестали вызывать у него какие-либо чувства. Ни презрения, ни отвращения, ни сочувствия. Просто для них всегда всё заканчивалось одинаково, и Картер предпочитал пропускать это мимо себя. Проверив сообщения на телефоне — новостей пока не было, — Сэм пошёл к выходу, но дорогу ему преградила довольно опрятная на вид старушка, которую, впрочем, выдавал загнанный и жадный взгляд. — Уже уходите? — поинтересовалась она. Картер нахмурился, вспоминая, не она ли ночью пыталась вытащить у него из джинсов пятьдесят баксов, и с подозрением спросил в ответ: — А что? — Не уходите, — посоветовала старушка и добродушно улыбнулась. — Вы здесь новенький, ещё не знаете, а сегодня после завтрака будет чтение Библии. Отец Кит зачитает отрывок и будет его разъяснять и отвечать на вопросы. Он хорошо говорит, вам понравится. — Я не… — начал Сэм, но запнулся посреди фразы. Дел у него на этот день никаких намечено не было, а слушать, как Кит читает святые тексты, зная, как звучат его стоны, должно было быть по крайней мере забавно. — Спасибо, мэм, — поблагодарил Картер. — Обязательно приду послушать. Мысль о полном погружении в атмосферу жизни бездомных посредством завтрака в здешней столовой Сэм отбросил, как только почувствовал доносившиеся оттуда запахи. Возможно, для лишённых альтернативы обитателей приюта и такая еда была словно манна небесная, но Картер предпочёл выпить кофе в кафе неподалёку, после чего вернулся в своё временное убежище, выглядевшее мрачным даже при беспощадном свете разгоревшегося осеннего солнца. В первые секунды дом показался ему совершенно опустевшим — никто не шуршал чужими вещами, не ворочался на койке, не крался из одного угла в другой; большую комнату сковала непривычная тишина, в которой теперь господствовало громогласное тиканье часов. Но, подойдя ближе к комнате отдыха, Сэм услышал знакомый голос. Тихо открыв дверь и проскользнув внутрь, Картер замер и огляделся. Занавески на всех окнах были плотно задёрнуты, по углам небольшого тёмного помещения располагались старые диваны и кресла, у стен стояло несколько шкафов с пыльными, явно невостребованными книгами, а середину комнаты занимали ряды стульев, на которых сидело человек пятнадцать. Перед ними стоял Кит. В одной руке, небрежно забинтованной и заклеенной пластырями, он держал тяжёлую Библию, в пальцах второй вертел крест намотанных на тонкое запястье чёток, будто отчаянно искал у него поддержки и не находил её. Однако голос его звучал ровно и спокойно, пока он читал выдержки из книги Иова. Картер смутно помнил её бестолковый сюжет. Несчастные праведники вопрошали: «За что?», и Господь отвечал им: «Так надо». Сев на крайний стул в последнем ряду, Сэм поднял на священника насмешливый взгляд: разве можно было в таком месте выбрать тему более подходящую, чем бессмысленные страдания? Краем уха слушая сложные нагромождения фраз, Картер посмотрел на присутствующих — бо́льшая часть внимала пастору, кто-то важно кивал едва не на каждое слово, старушка, позвавшая сюда Сэма, неотрывно наблюдала за Китом, почти не моргая и беззвучно ему вторя. Однако были и те, кто дремал, и те, кто хмурился, сердито сложив руки на груди. — …И отвечал Иов Господу и сказал: знаю, что Ты всё можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено, — читал Сакред негромко, без особого выражения, но чётко и немного нараспев. Было в его голосе что-то тяжёлое и внушительное, что создавало ощущение значимости каждого слова, и, должно быть, именно об этом тоне говорил Руди. — Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? — так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал. Взгляд Кита скользнул по следующим строкам. Возникла короткая пауза, пастор тихо вздохнул и нахмурился. Лицо его приняло печальное и строгое выражение, которое Картер никак не мог связать с тем, что слышал утром. Эти чтения могли бы показаться злой насмешкой, если бы не возникало ощущения, словно они причиняют Киту едва ли не физическую боль. Словно один вид букв разъедает его глаза, а звук священных текстов выжигает язык и губы. Однако голос священника оставался всё таким же ровным. — Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя, — Кит опустил Библию и закончил: — Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле. Сакред положил книгу на один из пустых стульев в первом ряду, окинул бездомных отсутствующим взглядом и замер на несколько долгих минут. Тишину нарушал лишь тихий стук каменных бусин на чётках, которые Кит продолжал машинально перебирать. Большинство молчали в ожидании. Мужчина рядом с Сэмом дёрнулся во сне, кто-то громко шмыгнул носом и чихнул. — После этого разговора Господь простил Иова и возместил ему все потери — знакомые снова признали его, и были у него тысячи разного скота, и родились ещё дети, — напомнил Кит окончание книги, — но это не так важно. Господь мог бы этого и не делать, смысл остался бы прежним. Священник глубоко вздохнул и поджал губы. Казалось, что у него нет ни малейшего желания обсуждать книгу. После слов старушки об этих чтениях Сэм представлял их совсем не так. Впрочем, может, Кит был не в духе. Или что-то не так было конкретно с этой историей. — В чём в итоге раскаивается Иов? Его друзья, полагая, что страдания даются только в наказание, обвиняли его в беззаконии, но Иов не признал за собой никаких грехов. Он был виновен лишь в одном — в обиде на Господа, которую породила его гордыня. Он осознаёт это, принимает свои страдания и смиряется с ними, бессильный и беспомощный перед могуществом Творца. На вопрос, зачем же Иов страдал, Бог не отвечает, но мы понимаем, что смирение и было целью. Смирение и через него — духовное возвышение. Как говорил раньше один из друзей Иова, Елифаз, человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх… В голосе Кита слышалась едва уловимая горькая ирония, губы исказила лёгкая усмешка, но взгляд оставался пустым. Задумчиво подбирая слова, пастор даже перестал вертеть крестик — теперь чётки безвольно свисали с его запястья, слегка покачиваясь. — Иов перенёс невероятные страдания, он потерял всё — нам это знакомо, не так ли? — но он остался невинным и нашёл в себе силы простить Господа и смириться со своей участью. Бог не раскрыл ему своего замысла, но, осознав Его совершенство, Иов поверил, что судьба его в надёжных руках. Мужчина рядом с Сэмом громко всхрапнул, кто-то вышел из комнаты, хлопнув дверью, бездомный в первом ряду недовольно забормотал, что на месте бесхарактерного Иова он не струсил бы и всё высказал, будь Бог хоть десять раз создателем всего сущего. Сильно ткнув соседа локтем в бок, милая старушка зашипела на него, чтобы тот заткнулся и не мешал слушать. Мужчина злобно огрызнулся в ответ, дёрнувшись и задев сидевшего рядом, который тут же присоединился к их ругани. Раздражённые голоса нарастали, заполняя комнату, а взгляды остальных обратились к священнику в ожидании. Тот смотрел на бездомных равнодушно, но Сэм заметил, что Кит побледнел, а плечи его устало опустились. — Он не снизошёл бы до разговора с тобой, — произнёс пастор всё так же тихо, и все мгновенно смолкли. — С любым из нас. Мы — те нечестивые, которые питают в сердце гнев и не взывают к Господу, когда Он заключает их в узы. В отличие от Иова, мы — грешники, заслуживающие той кары, что их постигает. Мы, убийцы, воры и лжецы, считаем, что имеем право негодовать, потому что потеряли всё. Мы отрекаемся от Господа, обвиняем Его в несправедливости, хотя кто мы такие, чтобы судить? Жалкие создания в необъятной Вселенной, сотворённой рукой Бога, разве можем мы постичь Его замысел? Как может быть неправ Тот, Который создал всё, что мы видим вокруг; Тот, Кто наделил нас разумом и свободной волей; Тот, Чьим творением является весь мир и мы сами? — чётки звякнули чёрными бусинами, и крест снова попал в плен нервных пальцев. — Обстоятельства нам неподвластны, но мы свободны выбирать между пороком и добродетелью. Может, именно свобода воли и делает нас такими несчастными, но в то же время — и подобными Богу. Кит глубоко вздохнул. В этот раз во время паузы никто не проронил ни слова, и слышались лишь тяжёлое, мерное дыхание спящего и непрерывный стук чёток. — Мы делаем неверный выбор. Мы не принимаем испытаний, посланных нам свыше, не желаем смириться, потому что не позволяет пресловутая гордыня. Гордыня Иова была гордыней праведника, наша — гордыня обездоленных, — священник медленно обвёл взглядом бездомных и, заметив Сэма, скривил губы в подобии усмешки. Но хотя в его глазах не отразилось ничего, кроме лёгкого удивления, руки задрожали сильнее. — Мы, озлобленные, предаёмся греху, и когда за это нам посылают новые лишения, мы не раскаиваемся. Мы обвиняем во всех своих бедах Господа, и круг замыкается, — продолжил Кит таким тоном, будто каждым словом вскрывал старые шрамы и наслаждался заслуженной болью. — Найдите в себе силы, чтобы смириться. Чтобы принять отведённые на вашу долю испытания. Выдержать их, уповая на Господа, моля Его о помощи и прощении. Помните, что Он любит вас, своих детей, и надеется, что ваши сердца и души найдут верный путь. Не дожидаясь реакции слушателей, священник поднял со стула Библию и вышел из комнаты, проигнорировав раздавшийся ему вслед зов старушки и вопрос её соседа, почему всемогущество даёт Богу право быть таким мудаком. Библия с грохотом упала на стол, сбив с него виски. Полупустая бутылка покатилась под кровать, но не успела спрятаться в темноте — Кит поднял её, открыл и, морщась, сделал несколько больших глотков. Мерзкое пойло камнем упало в пустой желудок и без промедлений начало лёгким паром подниматься в голову, замутняя сознание. Священник жадно отпил ещё и закашлялся, чуть не подавившись. Поставив бутылку обратно на стол, Кит опустился на колени и так резко вытащил из-под кровати коробку, что та едва не проскользила в другой конец комнаты. Впрочем, учитывая размеры его каморки, Сакред и там смог бы её достать, не двигаясь с места. Откинув крышку, священник запустил в коробку подрагивающие пальцы и недоверчиво ощупал пустое дно, уколовшись о забытую иглу. Он ведь помнил, что у него был запас, не мог же он настолько сойти с ума. Пинком отправив коробку обратно, пастор проверил карманы, нашёл наконец маленький свёрток, посмотрел, сколько осталось, и раздражённо поджал губы. Этого ему бы не хватило. Сакред хотел по-настоящему расслабиться. Рывком вытащив колоратку, Кит бросил её на Библию так, словно та собиралась его укусить. Быстро расстегнув сутану, он кинул её на кровать и освобождённо выдохнул. Проведя ладонью по шее с ощущением, будто только что избавился от верёвки с привязанным к ней камнем, тянущим на дно, Сакред взял с тумбочки тёмные очки и, надев их, вышел на улицу. Нахмурившись от солнца, достающего его даже сквозь толстые чёрные стёкла, Кит остановился, чтобы прикурить, когда позади раздался голос: — Я тебя не понимаю. — А зачем тебе это? — без особого любопытства спросил священник, не оборачиваясь. — Мне интересно, как тебя ещё не разорвало от противоречий, — сказал Сэм, щёлкнул зажигалкой, затянулся и встал рядом, рассматривая Кита. Бледная шея, обычно скрытая тугим воротником, и торчащие из выреза свитшота острые ключицы, перечёркнутые тонкой серебряной цепочкой, притягивали взгляд, пробуждали желание прикоснуться, а прятавшийся за чёрной тканью крестик служил напоминанием о вынужденной невинности. Впрочем, и здесь священник наверняка мог удивить. — Вечером ты призываешь людей спасать свои души, пока не поздно, ночью продаёшь человека за несколько сотен, утром дрочишь и стонешь на весь коридор, — Кит резко выдохнул дым и повернулся к Сэму, — а потом толкаешь страстные речи о смирении. Как так? — Подглядывал? — спросил Сакред, прищурившись за очками. — Нет. — Зря, — усмехнулся священник, — меня бы это не смутило. — Хочешь устроить мне показательное выступление? — поинтересовался Картер, не рассчитывая на ответ. — А ты хочешь билет в первый ряд? — Что, если да? — Заходи как-нибудь, — Кит пожал плечами и улыбнулся. Брови Картера удивлённо поползли вверх. По лицу священника, по его улыбке и насмешливому тону невозможно было определить, серьёзно он предлагает или нет. — Шутишь, — фыркнул Сэм недоверчиво. — Проверь, — легкомысленно бросил Кит, спустился с крыльца и пошёл к воротам. Картер проводил задумчивым взглядом его взъерошенный затылок и глубоко вздохнул. Все мысли, будто по велению невидимой указки, устремились к тому, что будет, если Сэм всё же решит навестить пастора. Кит посмеётся и хлопнет дверью перед его носом? Или Картер увидит то, чего так жаждал утром? Сэм затянулся последний раз, выбросил окурок и отправился к оставленному в паре улиц от приюта мотоциклу. Воображению представала до того иррациональная картина, что поверить в неё было невозможно. С другой стороны, он понятия не имел, на что был способен священник, не знал, как низко Кит пал ещё до их знакомства, и желание это выяснить неудержимо росло с каждой короткой встречей.