Сто дней до приказа

      — Дуралей! Мазохист несчастный! — костерил себя Лёха всю дорогу до командирских коттеджей и едва не откусил язык, на сей раз увидав летёху около дома. Милослав, облачённый в камуфляжные штаны и тельняшку, такую короткую, что она больше смахивала на полосатый топик, чем на форменную одёжку, занимался самым что ни на есть мирным делом — поливал петуньи, пышно распустившиеся в палисаднике.       Смотаться за спасительные кусты Кисуля не успел — пока он стоял столбом, засмотревшись на то, как красиво переливаются золотыми искорками в солнечных лучах разметавшиеся по Милкиным плечам волосы, лейтенант, вылив на клумбу последние капли воды, повернулся, намереваясь пойти к стоявшим неподалёку вёдрам, и, конечно, заметил свалившего в глубокий транс рядового.       Нет, Лёха смутно помнил, что нужно что-то сказать… только вот все нужные мысли как-то разом покинули бедную голову, вероломно прихватив за компанию и весь словарный запас.       — Зхр… Зр-дыр-равия желаю! — наконец сподобился произнести одеревеневший Кисулин язык — хорошо хоть устав, родимый, пришёл на помощь в трудную минуту!       — И тебе не хворать, — омега чуть склонил голову к плечу, словно прикидывая, стоит ли тратить время на забредшего в палисадник альфу или сразу послать его по известному адресу, и всё-таки протянул ему лейку. — Поможешь, раз уж пришёл?       Способность связно излагать мысли к Лёхе так и не вернулась, окончательно заплутав в извилинах мозга, но просто кивнуть он всё-таки сумел и даже честно метнулся к вёдрам с водой… Как раз в тот момент, когда лейтенант, словно потеряв к нему всякий интерес, присел на корточки, потянувшись вырвать сорняк, нагло растопыривший колючки на ухоженной клумбе. Ушитые явно не по уставу летёхины штаны сползли вниз и так обтянули круглые половинки, что Лёха невольно вытянул шею, узрев показавшиеся над поясом маленькие ямочки над омежьими ягодицами, и про вёдра-то позабыл, страстно желая, чтобы злосчастные штаны сползли ещё чуть-чуть, открыв хотя бы краешек ложбинки промеж соблазнительных полушарий… Единственной мыслью, ухитрившейся пробиться сквозь звонкую пустоту в голове, было — как, наверное, приятно кончать в такую офигенную задницу, и Кисуля сам не понял, как вдруг очутился за окаймлявшими палисадник кустами сирени с лейкой в одной руке и лейтенантом в другой. А в следующую секунду что-то с силой врезалось ему в правую лодыжку, резко подбив ногу вверх. Левая нога, очевидно, не захотев оставаться на земле в одиночестве, взмыла в воздух следом за напарницей, а оказавшееся без опоры тело нелепо взмахнуло руками, отправив лейку лететь по красивой дуге обратно в палисадник, и позорно грохнулось на спину. И так основательно шмякнулось головой о землю, что перед глазами у Лёхи поплыли цветные звёздочки. А в самой серединке этого сияющего созвездия возникло сердитое лицо лейтенанта.       — Мил, ты чего? — просипел обалдевший Кисуля — все его органы чувств напрочь отказывались воспринимать тот факт, что эта вот курносая щепка его, совсем не хилого детину, только что завалила и не поморщилась!       — Чего, чего… — буркнул летёха, проворно оседлав его бёдра. — Ты что, по пояс деревянный? Сколько можно тебя соблазнять?       — Ч-чего? — снова выдал Лёха, силясь переварить полученную информацию и вдруг убоявшись, что его вскипевший от такой неожиданности мозг перестанет помещаться в черепушке и хлынет струйками прямо через уши.       Милослав не ответил — его пальцы деловито расстегнули пряжку Кисулиного ремня и принялись выковыривать из петелек пуговки ширинки. И, пока к Лёхе со скоростью черепахи в коматозе возвращалась способность соображать, лейтенант успел добыть из трусов его член и плотоядно облизнулся. К чести Лёхиного органа — оклемался он гораздо быстрее хозяина и распрямился, гордо явив себя омеге во всей красе. Милка гордецкую стать оценил — сцапал ровный, перевитый набухшими кровью венками ствол обеими руками и приласкал языком заслезившуюся смазкой головку. Гордец и тут не растерялся — позволил омеге себя облизать и требовательно ткнулся ему в губы. Тут уж и до охреневшего Кисулиного мозга кое-что дошло… Уж слишком быстро летёха и орган поладили друг с другом, и вот прямо сейчас такие роскошные рога комбату пришпандорят — лось с оленем копыта сгрызут от зависти! А заодно до Лёхи вдруг допёрло такое очевидное-невероятное, что к нему моментально вернулся дар речи.       — Погоди, Мил… — вполне себе связно пробормотал Кисуля, запутавшись пальцами в рыжих волосах и словно невзначай притянув голову омеги ближе к паху, бессознательно пытаясь глубже пропихнуть член в ласковый рот.       Милослав только булькнул что-то похожее на «заткнись», обсасывая набухший Лёхин ствол — не слишком умело, зато с энтузиазмом первопроходца.       — Мил, так ты это… нарочно? — вопрос так и свербел у Кисули на языке, не давая покоя. — В этих беленьких чулочках перед окном вертелся? Для меня?       — Ну конечно! — лейтенант с недовольным вздохом выпустил член изо рта и воззрился на Лёху, как на безнадёжно больного. — Думаешь, я не замечал, как ты вечерами в кустах у нашего дома партизанишь? Блин, я битых два часа бельё с чулками в бутике выбирал, а ты увидел и драпанул, будто тебе пятки подпалили! Что, так ужасно выглядело? — Милослав вдруг смутился и зачем-то принялся сползать с Кисули. — Знаешь, я вообще-то не умею всё это носить…       — Ужасно красиво это выглядело! — Лёха рывком отодрал от земли растёкшуюся тёплой лужицей тушку и подмял омегу под себя. — Настолько, что я… испугался, что не смогу совладать с собой…       — Правда? — Милослав против перемены позиции не возражал, только заёрзал, устраиваясь поудобнее.       — Правда, — выдохнул Кисуля, жадно скользя губами по его обнажённой шее. — Ч-чёрт! — яркий световой блик заскочил ему прямо в глаз, заставив ошалело заморгать и вскинуть голову.       — Что? — испуганно выдохнул Милослав, обвив его руками и ногами — дабы с таким трудом отловленный альфа не вздумал вдруг дать дёру.       Лёха чуть не сомлел — сколькими почти бессонными ночами грезились ему объятия рыжего лейтенанта… И вот надо же — когда это случилось наяву, какой-то мудак на караульной вышке таращился на них в бинокль!       — Пойдём отсюда, — Кисуля нехотя высвободил плечи из Милкиных объятий, выпутался из его длинных ног и вскочил, одной рукой поддёрнув сползающие штаны, а другую протянув омеге. — Похоже, вон там, на вышке, кто-то специально нам сигналит…       — Куда? — Милослав немедля уцепился за его руку, поднялся, обернулся и тут же зажмурился.       До высокого бетонного забора, шедшего по всему периметру части, отсюда было рукой подать, а ближайшая караульная вышка торчала всего метрах в ста, и на самом её верху снова что-то сверкнуло, ярким бликом полоснув по лицу и его.       Кисуля растерялся — в самом деле, куда? Не в казарму же Милку вести! Может, к Антонычу рвануть, авось приютит ненадолго…       — Давай ко мне, — Милослав решительно потащил его в палисадник. — Там нам никто не помешает!       — Мил, а вдруг комбат… — попробовал было включиться Кисулин здравый смысл, но лейтенант только безразлично дёрнул плечом.       — Кого это колышет?       Лёха поспешил прикусить язык. В самом деле? Ну доложит караульный комбату про их кувырки за сиренью — зря, что ли, на своей верхотуре сверкал! Ну примчится домой свирепый как свора голодных чертей подполковник, выбьет новенькими рогами дверь, а после… Где-то на задворках Лёхиного сознания отчётливо промелькнуло «губа, может, даже дисбат», да что там, комбат его просто пристрелит на месте, но кого это колышет? Всё это будет потом, а сейчас Милкины губы, влажно блестевшие от того, что омега без конца их облизывал, так и манят попробовать их на вкус…       Входную дверь никто и не думал запирать на замок, и она охотно распахнулась, впустив в маленький прохладный холл сплетённых в объятиях альфу и омегу, озабоченных лишь тем, как бы побыстрее стянуть друг с дружки одежду. Как они добрались до спальни, куда он вчера чуть не вломился через окно, Кисуля даже не заметил. Не до того было — что-то с треском рвалось под его руками, струился сквозь пальцы шёлк рыжих волос и желанные губы послушно разомкнулись под лёгким нажимом его языка…       Лёха так увлёкся, что опять проворонил подсечку, и опомнился, только рухнув плашмя на неширокую кровать и в полёте едва не протаранив затылком деревянное изголовье.       — Да что ж это такое? — проворчал он на автомате, впрочем, ничего не имея против того, чтобы летёха вновь по-хозяйски устроился у него на бёдрах. — Милка, альф нежнее валить надо!       — Перестань уже называть меня этой дурацкой кличкой! Я — Слава! — омега, быстро склонившись к его лицу, слизнул с Лёхиных губ ещё один поцелуй. — И нежным я буду потом, ладно? А сейчас, извини, невтерпёж! Затрахал ты меня во снах!       — Это я тебя затрахал? Это ты меня… — возмутился Кисуля и тут же заткнулся, поперхнувшись воздухом. Славка явно был не из тех, кто тратит время на болтовню — пока альфа разбирался, кто кого сильнее донимал во снах, омега потёрся попкой о его пах, завёл руку за спину и, точно прицелившись Лёхиным членом себе в анус, резко двинул бёдрами назад.       — Стой! — Лёха тут же почуял неладное и еле успел подхватить прыткого лейтенанта под зад, не дав опуститься до конца. Слишком уж тугим оказалось отверстие между крепких ягодиц — для замужнего-то омеги, регулярно ублажающего мужа… К тому же, Славка, пропихнув в себя лишь головку, вдруг сжался и всхлипнул. Кисуля оторопел — похоже, у парня давно никого не было. Если вообще кто-то когда-нибудь был…       — Почему так? — растерянно пролепетал лейтенант. — Омеге ведь не должно быть больно! Я читал…       — Слав, ну нельзя же нахрапом-то! — Лёха даже глаза прикрыл, дабы они не слишком сильно вылупились от удивления — где это видано, чтоб замужний омега изучал теорию секса по книжкам! Высвободил одну руку и, обхватив засопевшего от обиды лейтенанта за талию, уложил рядом, коротко чмокнул его в веснушчатый нос и вдруг засёк ещё одну странность, поразившись, как вообще умудрился не заметить её, ещё когда рысцой чесал по лесу с летёхой на закорках, а потом обнимал его в вертолёте… Неужели с перепугу за блудного потеряшку совсем нюх отшибло? Сейчас еле уловимый Славкин аромат ласкал его чуткое обоняние чистым, нежным благоуханием флёрдоранжа* и нисколько не отдавал «репеллентом», который непременно проявился бы в запахе повязанного омеги. Лёха недоверчиво зарылся носом в растрёпанные рыжие волосы, глубоко вдохнул и… Нет, посторонним самцом не пахло ничуть. Как же так? Пусть Славка замужем и недавно, но почему до сих пор не повязан? Неужели крутой подполковник — импотент? Вряд ли… А может, брак у них фиктивный, и никакой любви между ними нет и не было? Кисуле вдруг так полегчало — какая, нафиг, разница, отчего комбат «мышей не ловит»! — что он тихонько рассмеялся омеге в висок, чем ещё больше обескуражил и без того расстроенного своим неудачным натиском Славку.       — Иди сюда, апельсинка, — Лёха снова пригрёб под себя попытавшегося вжаться в стену лейтенанта. — Не бойся, теоретик, я тебе на практике покажу, как надо…       Омега инстинктивно упёрся ладонями ему в грудь, силясь оттолкнуть, но теперь уже Кисуля не собирался давать Славке ни единого шанса отвертеться от его же собственной задумки соблазнить «деревянного» — целовал гладкие горячие плечи, ласкал кончиком языка казавшиеся слишком хрупкими дуги ключиц и ямку у основания шеи. Порыкивал от разочарования, вылизывая томно выгнувшуюся шею и не смея прикусить нежную кожу, сильно, до боли — так, чтобы ощутить на губах солёный привкус крови. Для метки ещё слишком рано. Да и не альфе решать, ставить её или нет — только, если омега сам позволит. Если захочет… Славка притих под ним, лишь несмело шебуршился пальцами в его волосах, и Лёха, запретив себе пока даже думать про метку, спустился ниже, рисуя жадными поцелуями дорожку к едва прикрытому золотистыми завитками паху. Не сдержался, прихватил зубами кожу у самого пупка, уловил громкий «ох» и тут же зализал розовый след от укуса. Выгладил ладонями впалый живот и приподнялся…       — Нет! — Славка упрямо мотнул головой. — Я буду свер…       Лёха тотчас подтянулся повыше, вновь ловя поцелуем его губы.       — Сверху буду я, — выдохнул он в приоткрывшийся рот. — Ты-то совсем ещё неопытный «наездник», Слав…       Омега еле слышно вякнул что-то про рядового нахалюгу, который чихать хотел на субординацию, но всё-таки уступил, позволив перевернуть себя на живот и поставить на колени. И чуть не вписался макушкой в изголовье кровати, ощутив, как тёплый язык принялся вылизывать его между ягодиц — Кисуля еле успел схватить его, рванувшегося незнамо куда, за бёдра и притянуть обратно.       — Лёш… — пунцовый от смущения лейтенант обернулся, намереваясь пресечь это сладкое безобразие, но альфий язык уже оставил на время в покое его зад и переместился выше, расписывая влажными узорами спину.       Лёха мысленно надавал себе пиздюлей за спешку, но откуда же ему было знать, что Славка окажется таким дикарёнком! Кисулю потряхивало от возбуждения — оно прорывалось сквозь поры кожи крупными каплями пота, стекая с распалённого тела и расплываясь кляксами на чуть тронутой загаром спине омеги, и клубившимся в горле рыком. Лёху так и подмывало немедленно «отомстить» лейтенанту за два месяца тоскливых ночей с членом в руке и мокрых трусах, но и сладкое до дрожи предвкушение обладания желанным омегой хотелось тянуть, как можно дольше, и он медлил, неторопливо выцеловывая ему шею, ложбинку позвоночника, поясницу…       Разомлевший Славка даже не вздрогнул, когда настойчивый язык вновь огладил его между ягодиц и обвёл кончиком анус. И уже не сжался, ощутив, как альфа пытается проникнуть языком внутрь — только спрятал пылающее лицо в сгибе локтя, стыдливо «занавесившись» шевелюрой. А Лёха, получив негласное «добро», отрывался вовсю — дразнил податливо раскрывшийся под напором его языка анус быстрыми, короткими проникновениями, вылизывал нежное местечко над отвисшей мошонкой, терзал крохотными укусиками ягодицы, вырывая у омеги всё новые «охи» и млея от запаха возбужденного тела под собой, пока лейтенант не проскулил что-то, так и не рискнув выглянуть из-за волосяной завесы.       — Что? — Кисуля навис над ним, опираясь на руки и склонился, словно пытаясь разобрать, что он там бормочет. На самом-то деле он и с первого раза отлично всё расслышал, но уж очень хотел, чтобы Славка повторил это снова.       — Возьми меня… — донеслось до него ещё тише.       — Ну, раз уж старший по званию приказывает, — шепнул Лёха ему на ухо, отодвинув носом спутанные рыжие прядки.       Омега вскинул голову, сверкнул глазами и задохнулся. Пока он сочинял, что бы такое ехидное выпалить в ответ, крупный член, мазнув головкой по мокрой ложбинке, проник в него одним плавным толчком. Славка только и успел пискнуть, как перепуганный мышонок, вспомнив, что ему должно быть больно, но ничего, хоть отдалённо похожего на боль, не почувствовал… Следующий толчок пронзил его тело коротким спазмом удовольствия, и лейтенант обмяк, снова уложив голову на локоть и решив, что отдаться всем собой во власть ласковых рук альфы, наверное, не такая уж плохая идея…       Кисуля прикусил губу и зарылся лицом в ворох волос на Славкином затылке — чтобы не видеть, как член до самого паха погружается в узкую задницу и почти целиком выскальзывает обратно, выворачивая собой растянутую кожицу. Омега, совсем как в том самом первом сне, рыбкой извивался на его стволе, хрипло выстанывая «ещё!» в промежутках между рваными выдохами, горячая шелковистая плоть туго обнимала Лёхин член, а Славка так быстро наловчился подстраиваться под ритм глубоких толчков внутри… В паху у Лёхи словно вскипал вязкий огонь, выжигая колкими ручейками каждый нерв и отзываясь сладким томлением в груди, и Кисуля всерьёз побаивался, что не сможет выдержать нежной пытки. Правая рука уже затекла, удерживая тяжёлое тело над распластанным омегой. Левой пришлось подхватить под живот обмякшего Славку — размашистые толчки так мощно втрахивали лейтенанта в кровать, что омежьи коленки скользили, сбивая комом покрывало, и он уже просто висел на Лёхиной руке, бросив тщетные попытки подтянуть разъезжавшиеся ноги.       — Эй, а как же я? — с трудом просипел Кисуля, ощутив, как Славка вдруг сжал его внутри. Чуть-чуть расслабился и сжал опять, уже сильнее.       Тело мгновенно отреагировало на оргазм омеги — Лёхе показалось, что Славкина попка становится ещё туже оттого, что её распирает быстро набухающий узел. Альфа еле смог подавить досадливый рык и дёрнул бёдрами назад — закончится ли их «практика» вязкой, тоже решать не ему…       Славка вскинулся, вжался ягодицами в его пах, явно не собираясь выпускать, и шумный выдох облегчения сорвался с Лёхиных губ — омега всё-таки отдал ему себя. Отдал навсегда. Правая рука предательски подломилась, и Кисуля едва успел подставить локоть, чтобы не рухнуть на Славку всем своим весом. Тело омеги «запечатало» узлом, но альфа уже и не пытался оттянуть накатывающий оргазм. Лишь улыбнулся, грея дыханием омежью макушку и ощущая, как его семя крупными каплями выплёскивается в глубине Славкиного тела. И как сладостно щемит в груди у него самого — отныне рыжий лейтенант принадлежал только ему, и пусть катится в преисподнюю рогатый подполковник…       Который в этот самый момент грозной тучей загораживал дверь спальни.       — Вот же упорный, шельма! Всё-таки затащил его на себя!       Комбатовский рявк так резко и неожиданно выдернул обоих из сладкого омута, что Лёха чуть не «приплыл» ещё раз, а Славка, ловивший последние всполохи удовольствия, с усилием приподнял туманную голову, пытаясь сфокусировать взгляд на двери:       — Витька, пошёл вон, — только и пробормотал он. — Тебя стучать не учили?       К великому изумлению Кисули, уже приготовившемуся кулаками вышибать из спальни некстати вломившегося соперника, подполковник и впрямь пошёл, куда было велено, аккуратно прикрыв за собой дверь. И рискнул просочиться обратно, лишь когда Славка, вволю насладившись ощущением горячего члена в заднице, изволил отбыть в ванную. В щёлку пас, что ли?       — Ну что, голубки, хорошо развлеклись? — пророкотал комбат, облив голого Лёху сердитым взглядом.       Кисуля тотчас подорвался с кровати — тренированное тело само сгруппировалось в боевую стойку. Лёха так стиснул кулаки, что ногти впились в ладони — отдавать только что обретённого омегу он даже законному мужу не собирался, фиктивный он там или нет. Кто не успел повязать — тот опоздал!       — Вольно, рядовой! — комбат сунул в рот сигарету, щёлкнул зажигалкой и с наслаждением выпустил струйку дыма в открытое окно.       — Товарищ подполковник, разрешите доложить! — Лёха и сам поразился тому, что его горло, заставив голос звучать октавой ниже, выдало вдруг хриплый угрожающий рык. — Ваш муж больше не ваш, и я костьми тут лягу, а вам его не отдам! Хоть сами убивайте, хоть под трибунал отдавайте!       — Муж? — настал черёд комбата изумлённо вскинуть брови. — Хм… И ты, будучи уверен, что Славка мой муж, всё-таки решился? На всю голову хворый?       — Я его люблю! — бухнул правду Лёха. — И плевать мне, что он ваш муж! Был!       — Ты на кого попёр-то, салага? — прорычал комбат. — Ишь, расплевался! А не боишься, что твои ошмётки после лопатой со стен соскребать будут?       — А не боитесь драться один на один, товарищ подполковник? — в тон ему прохрипел Кисуля. — Или подождём, пока к вам подмога подоспеет?       Двое альф застыли посреди комнаты, сверля друг друга цепкими взглядами.       — Борзо-ой… — выдохнул наконец комбат, и Лёхе показалось, или в глазах подполковника и впрямь промелькнуло одобрение?       — Штаны бы хоть надел, — подполковник, выпустив пар, как ни в чём не бывало, кивнул на валявшееся на полу Кисулино обмундирование. — Я не омега, чтоб причиндалами передо мной сверкать! Да расслабься ты! Команду «вольно» слыхал? — гаркнул он уже громче, видя, что внушительные мускулы рядового всё ещё тугими жгутами бугрятся под гладкой кожей. — Куришь?       Лёха отрицательно мотнул головой.       — И правильно, — одобрил комбат. — Я тоже. Балуюсь иногда, когда уж слишком припечёт, — комбат нагнулся, вытащил из кучи одежды штаны и швырнул ему. — Одевайся! Кисуля машинально перехватил пятнистую тряпку и… лишь краем глаза уловив какое-то движение слева, мгновенно выставил блок, спасая голову от летящего прямо ему в висок подполканского кулака.       — Хех, реакция есть — дети будут, — подполковник довольно кивнул, сам лишь в последнюю секунду успев уклониться, дабы избежать тесного знакомства собственной скулы с Лёхиным кулачищем. — Эй, хватит!       Комбат, продемонстрировав и свою отличную реакцию, проворно увернулся от мелькнувшей прямо у его виска пятки рядового, и примирительно выставил вперёд руки.       — Витька, ты что творишь? — громкий вопль у двери в ванную так шандарахнул альфам по ушам, что оба бойца инстинктивно отпрыгнули друг от друга и обернулись. — Я всё расскажу папе! — Милослав, завёрнутый до пояса в жёлтое махровое полотенце, продефилировал к Лёхе и демонстративно прижался к нему, обвив руками шею.       — Ой, всю ночь теперь не засну, дрожать от страха буду! Должен же я был проверить, кому братишку отдаю? — подполковник смерил их оценивающим взглядом и рассмеялся, заметив вытянувшуюся от удивления Кисулину мордаху. — Неужели ты, наивный, и вправду думал, что я позволил бы кому-то из вас залезть на Славку, будь он моим мужем? Брат он мне младший! Ты, мелкий, ноздри тут не раздувал бы, — Виктор выразительно глянул на омегу, — а метнулся кофе сварил, что ли! Или морс клубничный сбацал, что-то в горле пересохло…       — Ещё чего! — немедленно возник «мелкий». — Ты же опять драться полезешь! Имей в виду, я…       — Наябедничаешь папе, я знаю! — закончил за него комбат. — Дуй на кухню, кому сказано? Лейтенант Лукашин! — рявкнул он наконец, видя, что упёртый братец и ухом не повёл. — Кру-угом! Бегом марш! Да ёлы-палы, пальцем я его не трону, обещаю! Просто потрещим кое о чём!       — Трудно было сказать по-человечески, что вам с Лёшей нужно поговорить? — Милослав презрительно фыркнул, но от Лёхи всё-таки отлип и пошлёпал на кухню, всем своим видом показывая, в какой жопе он видал подполковника вместе с его приказаниями. — Солдафон, блин… Только и слышишь — «кругом» да «бегом»!       — Выпендрёжник! — едко бросил ему в спину комбат и снова обернулся к Кисуле, явно рассчитывая на поддержку собрата по биостатусу. — Нет, ты видел? Ну какой из него вояка, скажи? Да из него десантник, как из меня — танцор балета!       Лёха тихо икнул, с трудом подавив смешок — помнится, не так давно он то же самое, слово в слово, говорил Веньке.       — Может, не стоило ему поступать в военное? — осторожно предположил он, натягивая штаны. — Погорячился, похоже, ваш отец-генерал…       — Папа у нас генерал-лейтенант, — поправил его комбат, махнув рукой в сторону разорённой кровати. — Падай обратно, почти родственник, утомил тебя братец, небось… Да не косись, сопелка у меня фурычит, как надо, уж я-то сразу просёк, что Славка альфятиной попахивать стал! Повязал мальчонку, борзой? Сядь уже, не торчи над душой! Братишка щас заодно и перекусить нам сварганит, это у него котелок сообразит! А отца нашего ещё в чине майора комиссовали, — вдруг поведал он без всякого перехода и сам устало присел на кровать. — Словил шальную пулю на учениях, да так неудачно, что колено ему раздробило. С тех пор с палочкой ходит, в высшем военном преподаёт…       На кухне что-то громыхнуло и покатилось.       — Папа близнецов хотел… — комбат машинально втянул голову в плечи. — Ну или погодков сразу родить, чтоб потом декреты не отвлекали от карьеры. А ещё хотел, чтобы сыновья друзьями росли и горой друг за дружку стояли. Им-то с отцом полжизни пришлось по гарнизонам мотаться, так папа всё беспокоился, что мне то и дело новых друзей заводить приходится. За психику мою переживал, хоть ей-то, психикой моей, можно стены долбить! Так вот, карьера продвигалась у него, как по маслу, а второй ребёнок не получался. Родители и надеяться перестали. Я уже старшеклассником был, когда папа вдруг шокировал всех известием о своей беременности! А уж когда омежка родился, папуля разве что на крыльях не парил! И понеслось… Славик маленький, Славику — самые лучшие игрушки, самые вкусные сладости, да всё самое-самое-самое! Вот и выросло, что выросло — избаловали так, что батя не горюй… Что, поджилки уже затряслись?       Лёха независимо дёрнул плечом — было б от чего им трястись!       — Не из пугливых, стало быть? — одобрительно хмыкнул комбат. — Да ладно, ты не думай, Славка вообще-то парень неплохой и добрый, порой даже слишком… Но если упрётся — танком не своротишь! А ловко ты с него спесь сбил! — подполковник от удовольствия даже шлёпнул себя по коленям. — Привык шельмец, что альфы от него голову теряют так, что после пропажу долго искать приходится, а тут такой облом!       — Это вы о чём? — Кисуля с подозрением уставился на комбата, раздумывая, не напекло ли ему самому буйную головушку.       — Говорил ведь я отцам — ну какой из Славки военный? — Виктор с хрустом почесал стриженую ёжиком макушку и мрачно зыркнул в сторону кухни. — И сам он в педагогический хотел поступать — с ребятишками возиться любит до самозабвения, хлебом не корми… Да куда там! Династия же! У нас и дядья, и деды, и прадеды — родные, двоюродные-троюродные, седьмая вода на киселе — все служили. Кузены — те и сейчас служат. Папа потом сам спохватился — Славка не последним лохом из курсантов был, конечно, да только… Слишком уж пригожего омегу они с отцом сострогали — на него же только ленивый залезть не хочет! А выпуск — не за горами, вот папа и стал думать, куда его пристроить. Отправить одного в воинскую часть — не вариант. За себя постоять Славка может — не здоровяк он, но и не хиляк уж совсем — да вдруг течка некстати начнётся и осатаневшие альфы толпой навалятся, а папе гадай потом, от кого внуков нянчишь! В общем, про то, чтоб Славка служил в каком-нибудь гарнизоне без пригляда мужа-альфы, он и слышать не хотел. Мелкий ещё на втором курсе учился, а в родительский дом уже женихи зачастили. Все альфы — как на подбор, только нашему-то прынцу не угодишь! Один, видишь ли, кривоносый, другой раскосый, третий слюнявый, четвёртый прыщавый, пятый хрипатый, шестой волосатый, седьмой — губошлёп, восьмой — долбоёб, девятый… Лыко да мочало, начинай сначала! Мелкий до самого выпуска развлекался тем, что женихов одного за другим отшивал, вот папе и пришлось похлопотать, чтоб его сюда, под мой надзор отправили, пока у них в штабе тёпленькое и спокойное местечко не образуется — адъютантом там, или бумажки перекладывать в канцелярии… Я уж думал — поседею, пока папа его к себе под крылышко не заберёт, ведь случись что с обожаемым деткой — я первый под раздачу попал бы. Надзирал я, конечно, за ним в шесть глаз, а тут ещё новость, как гром среди ясного неба — Славик влюбился! Да круто так, по уши! В тебя, разумеется. И чем ты его приманил?       — Я? — только и смог промычать оторопевший Кисуля — самому бы узнать, чем!       — Ну не я же, — хохотнул комбат, снова с чувством угостив хлопком собственное колено. — Вот где цирк-то начался! То братишка нос свой конопатый от альф воротил, а тут… Перед зеркалом по часу вертелся да меня донимал — то ему кажется, что берет криво сидит, то форменные штаны мешком висят и задницу не обтягивают, то волосы как веник топорщатся! Доставал меня похлеще, чем тот царевич, который зеркало мучил вопросами «я ль на свете всех милее»! А уж перед тобой-то как только хвост не распускал — и так вертанёт филеем, и эдак! Он-то был уверен, что и недели не пройдёт, как ты ножки ему лобызать приползёшь, а ты целых два месяца держался! Кремень!       Подполковник довольно ухмыльнулся, не замечая, как Лёха воззрился на него с немой обидой, раздумывая, не дать ли будущему родственнику в зубы. Мог ведь намекнуть хотя бы! Они со Славкой столько времени потеряли… Некстати вспомнилось вдруг, как в одну из последних увольнительных он, вместо того, чтобы рвануть за удовольствиями в ближайший городишко, зачем-то попёрся на луг у реки, сплошь заросший васильками, и чуть ли не полдня валялся на спине, глядя в чистое голубое небо. Мечтал. Лелеял казавшиеся тогда несбыточными мечты… А потом, набрав целую охапку васильков, притащился с ней в часть, и долго не мог придумать, куда девать эти цветы, пока наконец не всучил их какому-то духу, собиравшемуся впервые навестить добряка-повара.       — Ты бы хоть намекнул как-нибудь, что Славка тебе нравится, — будто прочёл его мысли комбат. — Так нет же! Стоило ему появиться поблизости — у тебя сразу морда кирпичом! Братишка уже в своих омежьих чарах сомневаться начал, даже меня пытался к тебе подослать. Я, конечно, отбрыкивался, как мог. Откуда мне знать, почему ты от него нос воротишь, может, тебя любимый дома ждёт… И что я тебе сказал бы? Рядовой Кисуля, приказываю вам завалить лейтенанта Лукашина в койку, вытрахать так, чтоб вся дурь у него из башки повылетала, и доложить по исполнении?       Лёха поспешно прикусил язык, дабы не брякнуть ненароком, с каким рвением он кинулся бы выполнять этот приказ.       — А Славка совсем разум потерял, — выдал вдруг подполковник так жалобно, что Кисуле немедленно захотелось утешающе погладить командира по голове. — Это ж надо было учудить такое — в лес сбежать!       — Постойте-ка, — не врубился Лёха. — Это вы про тот случай толкуете, когда он заблудился?       — Заблудился, как же! — проворчал комбат. — Держи карман шире!       — Так ведь он… — Кисуля понял, что нифига не понял. — Славка же плохо ориентируется на местности!       — Отличник боевой подготовки-то? — фыркнул комбат. — Выпускник «вышки», совсем чуть-чуть не дотянувший до красного диплома? Прекрасно он ориентируется!       — Но вы ведь сами сказали… — Кисуля поражённо замер.       — А что я должен был всем говорить? — развёл руками Виктор. — Лейтенант Лукашин психанул и удрал в лес, потому что рядовой Кисуля хрен на него забил? И намерен отсиживаться в чаще, пока означенный рядовой сам, лично, его не отыщет? Да не смотри на меня так! У него с собой сотовый был, так он, поросёнок бессовестный, мне звякнул и выдвинул этот свой ультиматум. Разумеется, я уговаривал его не дурить, но… Говорю ведь, упёртый! Дошло до того, что папа, узнав про его лесные гулянья, сам собрался сюда ехать! Насилу упросил подождать, не пороть горячку… А ты, тормозной Ромео, только на третий день этого свинтившего с ума Джульетта нашёл. Наконец-то! Раньше, блин, не мог?       — А по сигналу сотового не догадались его засечь? — Лехё еле удалось сдержать рвущуюся на лицо улыбку — ну и натерпелся же бедняга комбат за те два месяца, что они со Славкой облизывались друг на друга! — Дали бы мне точную наводку, в какой стороне искать, я бы…       — Если бы, да кабы! Рядовой, заруби себе на носу, раз уж собираешься жить с моим братом, — подполковник многозначительно воздел к потолку указующий перст и покосился в сторону кухни, где давно уже воцарилась подозрительная тишина. — Этот шельмец дураком отродясь не был! И обнаружить себя никому не позволил бы, хоть сколько мы там, в чаще, круги ни наматывали бы всем батальоном! Уходить от преследования, маскируя следы, его научили отменно! И выживать в одиночку тоже.       — И медведей ножиком валить? — не утерпел Лёха.       — Про медведя — это он наплёл, — не стал выгораживать братца Виктор. — Брошенную берлогу нашёл, в ней и приютился!       — Так я и думал, — довольно хмыкнул Кисуля.       — Подумал — и забудь! — обломал ему весь кайф подполковник. — Зачем убивать зазря? Вот если бы медведь на него напал, косолапому бы точно не поздоровилось. Впрочем, и Славке тоже, хорошо, что бог миловал! Но прихлопнуть себя, как муху, он ни зверю, ни человеку не даст. Железно. Лёш, — комбат доверительно склонился к Кисуле и даже голос понизил, почти шепча ему в ухо. — Ты Славкиной хрупкой внешностью не обманывайся… Он у нас весь в папу — тот с виду тоже, ни дать, ни взять, цветуёчек аленький, но до генерала не за красивые глаза дослужился! А у Славки хоть и не лежит душа к военному делу, подготовку он прошёл основательную! Глядишь, тоже до генерала когда-нибудь дослужится…       — В нашей семье генералом буду я! — отрезал Лёха. — А ему служить не дам и увезу отсюда сразу, как только дембельнусь! Нечего приключения на задницу искать! Пусть лучше в педагогический поступает!       — Даже так? — подполкан уставился на Лёху изучающе, как лаборант на подопытную крыску. — Ну-ну… Значит, в «вышку» собрался? Могу отцу звякнуть, поспособствует…       — Я альфа, а не альфонс. И не пальцем делан! Сам справлюсь, — огрызнулся Лёха и чуть не проглотил язык — из кухни, толкая перед собой хромированный столик на колёсиках, как-то неловко, бочком, выплыл рыжий фей в том самом голубеньком фартучке.       Кисуля тяжело сглотнул — от полотенца Славка успел избавиться, и пышный атласный бант торчал прямо над голыми ягодицами.       — Со всеми потрохами меня сдал? — лейтенант, упорно не поворачиваясь бантом к брату, доковылял со своим столиком до кровати и плюхнулся к Лёхе на колени, старательно расправив складки фартука. — Свободные уши нашёл и не смог удержаться от искушения?       — Твои «лопухи» тоже, небось, не торчали без дела! Всё подслушал? Бесстыдник! — не оценил его стараний Виктор и хмыкнул, заметив, как Лёхина рука тут же пробралась под фартук. — Ладно уж, так и быть… Властью, данной мне в этом гарнизоне, объявляю вас мужем и мужем! — пропел он низким поповским басом и подмигнул Кисуле. — В первую брачную ночь разрешаю остаться здесь, но с завтрашнего дня на родственные поблажки не рассчитывай! — комбат, словив Славкин взгляд, быстро и без слов объяснивший, что третий, особенно шибко разговорчивый старший братец, на этой кровати — лишний, поднялся, с большим сожалением глянув на исходящие ароматным парком горячие бутерброды, сцапал стакан с морсом и потопал к двери. — И не надо мне тут кисляк на моське корчить, — обернулся он к братишке у самого порога, — до Лёшкиного дембеля всего ничего подождать осталось!