Посмотри на меня

      Корё, 900 лет назад       Ким Шин возвращается с войны, зная, что это не сулит ничего хорошего.       Стрелы устремляются к солдатам, и ворота стонут под натиском смерти: люди, оружие, латы — всё падает наземь. Остаётся лишь он сам с мечом, зажатым в ладони, и его наставник.       Стража пропускает мужчину вперёд. У низов дворцовой лестницы — охрана, на её вершине — король и приближённые, а королева стоит одна, ближе всех к своему брату.       Мужчина чувствует на себе взгляды врагов, велящие остановиться, взгляд сестры, согласной с тем, что делать этого нельзя. И ещё один, который не говорит ему ровным счётом ничего.       Ким Шин проходит лестничный пролёт и встаёт рядом с королевой. Она пытается улыбнуться, но лицо её подернуто печалью. Его младшая сестра спустилась сюда, защищая людей, которых любила. Кого она желала спасти больше, он не ведал, но знал: Ким Сан на его стороне.       Генерал отворачивается от её глаз и смотрит в те, что пусты и неотзывчивы.       — Как далеко вы ещё зайдёте? — спрашивает он, и его голос, не громкий и не тихий, пробирает до костей.       Глаза еле заметно щурятся, но молчат; взгляд прячется.       — Ты не должен был приходить, — отвечает король, словно только и ждал, чтобы сказать речь. — Остановись. Как бы то ни было, просто остановись. Если сейчас ты умрёшь как изменник, я сохраню всем жизнь. Но если ты сделаешь ещё хоть один шаг, я убью всех и уложу их перед тобой.       Четыре фигуры наверху: Ван Ё, его советник, служанка и серая фигура, глухая к происходящему. Движение, жест — Ким Шин ждёт любого знака, ему хватило бы и лёгкого пожатия плеч, чтобы принять происходящее, чтобы смириться, чтобы… проститься.       Он делает шаг, не отводя от фигуры взгляда. Но нем язык тела, спокойна стать. И глаза, ради которых он остался верен королю, глаза, заставившие его уйти на войну и вернуться с неё живым, эти глаза встретились с его только на миг, и омут их был тих и спокоен.       За первым шагом — второй, затем — третий. Вокруг что-то говорят, голоса и шум налетают отовсюду, но одного он не слышит.       Как во сне, свистит стрела, попавшая в Ким Сан; как в бреду, раздаются крики родных. Даже то, что его самого сразили в спину, он понимает не сразу, но меч едва ли не машинально отбивает следующий удар.       Именно тогда мужчина понимает, что пришёл зря. Прощание, за которым он явился, нужно было лишь ему, и никакого участия со стороны не вызывало.       Он отрывается от лицезрения серой фигуры и не различает рваный вздох с высоты ступенек.       — Не тебе я жизнь отдам, — Ким Шин смотрит на стражника, готового ударить вновь. Тот застывает, и генерал опирается на меч, силясь подняться. Чьи-то руки поддерживают его, и он видит лицо наставника, преисполненное скорби, с кровью, забившейся в морщины. — Прошу, — говорит мужчина, сжимая плечо верного сослуживца, — позволь умереть от твоей руки.       Нечестно просить человека, любящего тебя как родного сына, лишить жизни, но это последнее, что Ким Шин не позволит у себя забрать.       Наставник одной рукой придерживает генерала, а другую кладёт на эфес меча. Его сотрясают рыдания, и это единственное утешение для бывшего ученика.       — Вы не почувствуете боли, — убеждает старик, и это ложь. Больно так, что Ким Шин каждым нервом чувствует сталь, разрезающую сердце. Сталь собственного меча, сталь прекрасных прячущихся глаз.       С одним сильным движением воздух выходит из лёгких, кровь покидает тело, поднимается к горлу и с харкающим звуком стекает по подбородку. Мужчина хватается за плечо наставника, но того отрывают от него с небрежностью, и так, словно это совсем не важно, убивают.       — Никто не получит труп предателя. Бросьте его в поле на съедение зверям. Только накормив животных, эта мерзкая плоть, — советник Пак Чжун Вон смакует слова, — принесёт пользу, — Ким Шин вновь поднимает взгляд на четыре враждебных фигуры и замечает, что одна из них стоит к нему спиной. — Таков указ короля!       Ван Ё и советник закончили. Они оба разворачиваются и уходят, как бы говоря, что изменник не заслуживает даже того, чтобы лицезреть его смерть.       Серая фигура медлит, и её спина содрогается.       — Хи Мён!       Голос короля прорезает густую тишину, отрезвляет и на долю секунды возвращает умирающему ясность мысли. Имя стучит в висках, давит на барабанные перепонки.       — Ваше Высочество, пойдёмте, — служанка суетится перед серым силуэтом.       Ким Шин ждёт, что принцесса обернётся и бросит на него один из своих мимолётных пустых взглядов. Но она не делает даже этого и следует на зов брата.       Всё пронзает тьма. Остаётся лишь имя.       Хи Мён. Хи. Мён.

***

      Корея, наши дни       Гудок автомобиля заставляет Ын Так подорваться с места.       — Успокойся, — зевает Санни, закидывая маринованную редьку в рот. — Просто открой двери, чтобы он мог занести ящики.       Школьница быстро-быстро кивает и отворяет щеколду на двойных дверях кафе, как раз когда водитель грузовика спрыгивает на тротуар и машет ей.       — Здравствуйте! Это вы заказывали заморозку? — разносчик совсем не напоминает краснощёкого мужчину, которого представляла себе Ын Так, и образ тонкокостной агасси* вводит её в ступор. — Что? Что не так? Я ошиблась? — девушка хмурится и, сдув прядь с лица, глядит на квиток в руках.       Санни наблюдает за ними, затем, чуть склонив голову вбок, поднимается из-за стола и встаёт рядом со своей подчинённой на пороге.       — Вы кто? Где господин Пак?       — А, так вам не сообщили? — незнакомка расслабляется, услышав знакомое имя. — С сегодняшнего дня он работает по другому маршруту, а здесь — я.       Санни со скептицизмом оглядывает её и вздыхает:       — Не важно. Заносите, — и возвращается обратно.       Незнакомка провожает её взглядом и снова обращается к Ын Так.       — Меня зовут Хон Ю Ди, — она кланяется. — Позаботьтесь обо мне, пожалуйста.       Школьница оставляет ответный поклон с опозданием: та уже отвернулась, открывая задние двери грузовика.       — Давайте я помогу, вам же тяж… — Ын Так замирает на полуслове, когда Ю Ди, забравшись в салон, отодвигает от стены нечто, напоминающее самодельный пандус, и устанавливает его между машиной и землёй. Затем выдвигает один их крытых многоярусных стеллажей на колёсах, ставит стопу на нижнюю, ничем не заполненную полку и, оттолкнувшись другой ногой, съезжает вниз под грохот нестойкой конструкции.       — Я кажусь безобидней, чем есть на самом деле, Ын Так, — смеётся она. — Могу я обращаться к тебе по имени?       — Как вы… — школьница опускает взгляд на табличку на своей груди, куда ей указывают. — А, да… Конечно, если вам так удобно, — Ын Так наблюдает, как Хон похлопывает стенки тележки по бокам, убеждаясь в её целостности. — Но, агасси, вы не ушиблись?       — Всё в порядке. Придержишь для меня двери, хорошо?       Ю Ди толкает свой груз к кафе, пока собеседница услужливо мельтешит рядом и, как хвостик, следует за ней в морозильную.       — Я помогу разложить, у вас, наверное, ещё много дел.       — А у тебя, видимо, не очень, — отвечает Хон. — И ты тоже можешь называть меня по имени, я не на много старше тебя. Сколько тебе, двадцать?       — Девятнадцать, — Ын Так потирает ладошки, прежде чем переложить ещё одну курицу. — Агасси, вы на самом деле в порядке?       Ю Ди с удивлением выглядывает из-за стеллажа. Плечи хрустят, напоминая, как нелёгок для неё физический труд.       — Почему ты спрашиваешь?       Вместо ответа девчонка кивает на её локоть, и только сейчас Ю Ди замечает, что кожа там покраснела и немного ободралась. Боли она не чувствует; ей кажется, что она не почувствовала бы, даже если бы с неё срезали кусок.       — Ерунда. Небольшая царапина, — отмахивается девушка. — Наверное, зацепилась за эту красавицу, — Хон поглаживает опустевшую тележку.       Они выходят из морозильной, и комнатный воздух согревает их.       Санни сидит там же, где они её и оставили, даже поза не изменилась, разве что редьки в миске убавилось.       — Она начальница, — подтверждает Ын Так, наученная тем, что мало кто из посетителей признавал в её старшей подруге хозяйку. — Начальница, — говорит почтительным тоном, — агасси выполнила свою работу, распишитесь, пожалуйста, — не получив ответа, она пробует снова: — Начальница, распишитесь за привоз.       — Я и не помню, когда меня в последний раз подвозил мужчина, — вздыхает Санни, не отрывая взгляда от окна.       — Начальница, — Ын Так неловко переступает с ноги на ногу. — Агасси, наверное, торопится на следующую встречу.       — Я и не помню, когда меня в последний раз встречал мужчина, — Санни резко выпрямляется, и её маленький кулак опускается на стол рядом с молчащим телефоном. — Почему он не звонит?       — Кто? Тот странный парень, подаривший вам кольцо?       — Он очень странный, — соглашается хозяйка кафе, — а ещё самый красивый из всех мужчин, которых я когда-либо видела.       Ю Ди фыркает.       — Не хочу мешать вам, но, может быть, вы всё-таки поставите подпись? — она размахивает перед фарфоровым личиком распиской. — Здесь я закончила, — и почти предвкушает очередной вздох, как Санни без пререканий принимает протянутую ручку с листком. Черканув что-то малопонятное, она опять теряет ко всему интерес.       — Ой, а я вас провожу, — вызывается Ын Так, но её останавливают мановением руки.       — Не стоит, — Ю Ди притягивает к себе стеллаж и кивает им. — Ещё увидимся.       Она выходит на улицу, и утренний ветерок ласкает щёки; закрывает глаза и вдыхает полной грудью, ощущая каждую ссадину от неаккуратной работы; смотрит на небо, и хрип срывается с её губ, чтобы, словно испугавшись, тут же повиснуть в воздухе.       Хон Ю Ди заталкивает тележку обратно в грузовик, запирает двери и забирается внутрь. Лишь сейчас она чувствует, как устала, мышцы лица ноют от улыбок, но эта тянущая боль воспринимается как нечто само собой разумеющееся, потому что всё её тело сковано, и сковано оно так, что раны на нём не ощущаются. Она одна — сплошной рубец, едва заживший, загноившийся и тревожащий.       Ю Ди заводит машину и сжимает руль.       «Даже не знаю, кто из них более странный», — думает она.       Грузовик ревёт и трогается с места.       Девушка мотает головой, избавляясь от образов, но они гнойничками укореняются в подсознании.       Она почти готова свернуть налево, когда в зеркале заднего вида замечает Ын Так. Почему-то это заставляет её сбавить скорость.       Ю Ди видит, как что-то мелькает в руках школьницы, огонёк пляшет в ладонях, и мягкий курящийся дым облачком оседает рядом.       Она выдыхает с облегчением. Захотелось девчонке покурить, большое ли дело? Но очертания мужчины, возникшего рядом с Ын Так, заставляют резко дать по тормозам.       «Старик не соврал»       Ким Шин, которого она пыталась безуспешно разыскать в Корее под этим именем, сейчас так близко и вместе с тем так далеко. Их разделяет всего несколько метров, их разделяет вереница лет.       Ю Ди чувствует себя рыбой, выброшенной на берег. Ей не хватает воздуха, в груди тесно, лёгкие горят. Слова не идут с языка; она открывает рот — ни звука. Всё, на что она способна, — это протяжный немой крик.       Девушка хочет закрыть глаза, но что-то удерживает их открытыми. И она видит широкую улыбку Ын Так, видит, как мужские руки поправляют красный шарф на её горле.       Сердце Ю Ди сжимается. Лицо, не покидавшее её ни на секунду с тех самых пор, как она впервые открыла глаза и новорождённой издала крик, это честное лицо, искорёженное разочарованием, всплывает перед ней снова, и шаткая картинка настоящего осыпается мозаикой.       На глазах выступают слёзы, опоздавшие на девятьсот лет. Они трогают лёд, застывший в зрачках, и горячат израненную душу. Всего так много, — горечи, облегчения, шока, печали — что Хон не понимает собственных ощущений. Её знобит, тошнит, мир переворачивается с ног на голову; лишь вечная сжигающая боль остаётся неизменной.       Девушке отчаянно хочется отвернуться, но она не в силах: таково её наказание. Всегда смотреть, всегда помнить.       — Неужели старик не соврал? — Ю Ди закусывает губу. — Но если это правда, то и другое... Тогда... Ын Так действительно его невеста? Невеста Ким Шина?

***

      Япония, Киото, две недели назад       Хон Ю Ди болеет с детства.       Она принимает таблетки и от них становится вялой. Из-за малоподвижного, временами — лежачего образа жизни её костная система ослабла, сделав девушку малопригодной для физического труда.       С двухлетнего возраста — с того момента, как Ю Ди начала говорить, — до тринадцати лет ей пришлось пройти путь, состоящий из шести психиатров, двух нервных срывов и затяжной депрессии матери, после которой она и научилась скрывать свою проблему.       Хон Ю Ди признала тот факт, что абсолютно, ну никак не может быть другим человеком. Она согласилась, что-то была попытка привлечь внимание занятых родителей, тяжёлый случай переложения личности воображаемого друга на собственное «я». Но, договорившись на том с окружающими, сама не поверила.       Ей никак не удавалось убедить себя, что картины и лица, описываемые ею с детальной точностью, — подделка воображения. И Хон с головой ушла в эзотерику. В одной из книг она наткнулась на термин «реинкарнация». С этого момента Ю Ди удалось взять себя в руки: она нашла то, что искала. Правда это или нет, её интересовало мало. У её «болезни» появилось название, которое она смогла принять.       И эта замкнутая девочка очнулась. Взглянув в бездну и оценив её, Хон Ю Ди сумела разделить два мира, в которых жила. Один воплощал в себе ту её часть, которую видели все, другой — ту, что жила внутри и была отвергнута обществом.       Она нашла покой, и он просуществовал до двадцати четырёх лет, пока она не встретила Мэзэко.       Произошло это в театре, в антракте. Между девушками завязался долгий разговор на темы, далёкие от бытовых, и в зал они не возвращались.       Очень скоро Ю Ди осознала, что Мэзэко готова поверить любым её словам: с детства та увлекалась сверхъестественным и даже считала себя ясновидящей. Ю Ди же считала её шарлатанкой, но молчала: у неё появился слушатель.       Они стали лучшими друзьями. А потом всё полетело в тартарары.       На первый взгляд, сеанс, устроенный подругой Ю Ди, проходил как обычно.       Мэзэко до икоты наелась липкого риса, объяснив это тем, что духи легче находят сытого, ведь сытый — значит, крепкий. Затем она приняла полусидячее положение на подушках и задремала («Я не сплю, это погружение в транс!»).       Обычно спустя пять минут после этого Мэз начинает бормотать, и Ю Ди известно, что изменяющийся голос подруги и сумасшедшие вещи, которые она говорит, связаны с бредовыми снами, а вовсе не с духами.       В этот раз Мэзэко не заговорила и спустя полчаса. Она лежит совсем недвижно, и свистящее дыхание наполняет комнату.       Сладкий дурман проникает и в разум Ю Ди. Девушка отключается на пару минут, но когда приходит в себя, едва не кричит от неожиданности, — перед ней на корточках сидит Мэзэко, и ухмыляющееся лицо находится в опасной близости от её лица.       — Как же ты меня напугала, — выдыхает Хон.       Губы Мэзэко растягиваются шире и покрываются трещинками, так что ей приходится облизнуть их. Это движение вызывает необъяснимую неприязнь, и Ю Ди с головы до пят покрывается мурашками.       — Я так долго ждал, — низким тембром оповещает её Мэз. — Ты и представить себе не можешь.       Хон моргает и пытается отодвинуть подругу от себя, но пальцы той сцепляются на её запястье, и хватка необычайно сильная.       — Ты меня не узнала, не так ли?       — Мэзэко, перестань, — Ю Ди поворачивает голову в сторону, спасаясь от зловонного дыхания. — Отодвинься, ты слишком близко.       Та смеётся, и от смеха веет плесенью.       — Когда-то мы стояли почти так же близко день ото дня. Тебе и тогда это не нравилось, но манер было больше, и ты говорила…       Их глаза встречаются, и Ю Ди пугает жестокая искра в глазах подруги.       — Ты говорила: «Чжун Вон, не могли бы вы стать чуть дальше, моё зрение не позволяет наслаждаться вашим лицом вблизи».       Девушка испускает полупридушенный писк и дёргается, но хватка на руке усиливается.       — Сейчас ты вспомнила, Хи Мён? — шепчет «Мэзэко». — Или мне стоит называть тебя Ваше Высочество?       Бисеринки пота выступают на лбу Хон.       Ю Ди пытается, так сильно пытается собраться, разделить два своих мира вновь. Но внутренний взор то и дело подсовывает лицо человека, ненавистного обеими её личностями. Она перешагивает через него, но образ раз за разом возвращается.       Мерзкий старик с приторно-льстящим голосом, оживший ночной кошмар детства. Человек, чьё имя душило её с ранних лет и ранило настолько, что развило психоз и привело к череде визитов к врачам.       «Пак Чжун Вон. Пак Чжун Вон, — лихорадочно думает Ю Ди. — Это какой-то бред. Он умер, его нет, просто не может быть»       — Не волнуйся так сильно, — говорит тот, кто сидит в теле Мэзэко. — Мне бы не хотелось, чтобы тебя хватил удар.       — Мэз, перестань. Не надо, не говори так, не говори как он.       «Он мёртв, я видела, я знаю»       — Ты, наверное, думаешь, как я могу быть тем, кто умер девятьсот лет назад? — елейным голосом произносит это чудовище. — Хотя ты тоже умерла и всё-таки сейчас здесь.       «Я переродилась. Я жива, я человек, а ты монстр»       — Я умер и стал призраком. Просто не мог уйти в иной мир и забыть всё, что произошло.       «Но я ушла, и я помню»       — Хотя тебе повезло: память осталась с тобой.       «Мне не повезло, я в Аду, всегда в Аду»       — Дыши, Хи Мён, — шепчет мертвец, когда замечает, что она задержала дыхание. Ю Ди судорожно глотает ртом воздух и видит, как кривится лицо подруги, и это выражение ей знакомо. Она видела его сотни раз на мужском морщинистом лице. — Я пришёл к тебе не для того, чтобы пугать.       — Зачем тогда? Как ты вообще… — Хон кивает на подругу, но заканчивает предложение иначе: — Как ты меня нашёл? Моё лицо… не её. Я — не она, я не… Хи Мён.       — Но ты столько лет убеждала в этом психиатров, — ухмыляется Чжун Вон. — Не думаю, что в Японии остался хоть один, кто бы ни знал о Хи Мён.       Ю Ди сглатывает:       — Что тебе нужно?       — Хочу помочь, — она замирает, а «Мэзэко» похлопывает её по захваченной руке. — Столько лет… Столько веков я мучаюсь воспоминаниями о том, что произошло. И знаю, ты тоже не можешь забыть, пусть у тебя и другое лицо и новая жизнь. Мне бы хотелось искупить свою вину. Быть может, если я помогу тебе, смогу хоть немного успокоиться и уйти.       — Помочь? — слабым голосом переспрашивают Ди, подавленная, не готовая к сопротивлению. — Как ты можешь мне помочь?       — Ты так и не простилась, — замечает призрак. — Тебе не даёт жить то, что произошло в тот день, — девушка не отвечает. — Тебе даже оправдаться невозможно. Но что, если я скажу, что шанс есть? Что человек, которому ты столь многое хочешь сказать, может тебя выслушать?       Повисает молчание. Чжун Вон изучает лицо, ставшее в секунду каменным.       — Если всё так, если вы — это, правда, вы, а я — действительно Хи Мён, то это невозможно. Все умерли, никого не осталось, — глаза её озаряет догадка. — Или… он тоже призрак?       — Глупая девчонка! — рявкает Чжун Вон. — Нет, он жив и жив уже девятьсот лет. Он демон, и он бессмертен. Он может прожить ещё столько же, но… — довольный тем, что ошарашенная девушка не перебивает, бывший советник короля продолжает: — Есть один человек, способный убить его. Её зовут Чжи Ын Так, и по рождению она — невеста демона, — «Мэзэко» вновь облизывает губы. — Ты не спасла его тогда, но ты можешь спасти сейчас. Она не сумеет уничтожить его, пока не завладеет его сердцем. И тут можешь помочь ты.       Ю Ди пару минут переваривает услышанное, а затем разражается клокочущим смехом:       — Демон? Невеста? Смерть сделала тебя совсем сумасшедшим?       — А как, по-твоему, я умер? Той ночью, в комнате с почившим королём? — Чжун Вон дёргает на себя её руку, и сустав ноет.       Улыбка девушки меркнет. Если до этого момента она колебалась, что говорящий с ней — Пак Чжун Вон, то теперь сомнений быть не могло. Потому что об этом она Мэзэко не рассказывала.       — Это был сердечный приступ, — шепчет она. — Люди говорили, это из-за короля, говорили, ты не смог пережить его смерть. Но я, — Ю Ди смотрит прямо в глаза подруги и, наконец, видит того, с кем говорит, — я никогда в это не верила.       — Он убил меня. Он отомстил.       Хон качает головой:       — Если бы это был Ким Шин, он убил бы и меня тоже. Но я пережила ту ночь. На самом деле, я пережила всех.       Ей удаётся выдернуть из захвата руку, и она потирает онемевшее запястье. Всё это кажется безумием, но Ю Ди начинает проникаться. Девушке хочется верить, что тот, кого она предала, жив, что он помнит, что ещё есть надежда. Неразделённые воспоминания терзают её, и сама возможность искупления располагает к себе.       — Ты никогда не узнаешь, почему он не забрал твою жизнь, если не спросишь. Я умер, но не был прощён; как знать, может, тебя он простил, и теперь ты можешь успокоить нас обоих. Ты можешь помочь ему и искупить вину. Спаси его, Хи Мён, спаси своего генерала.       Ресницы её трепещут, стоит Ю Ди почувствовать влагу в глазах. Плакать перед ним не хочется.       — Это какая-то бессмыслица, — беспомощно говорит девушка.       Призрак улыбается:       — Тогда проверь. Что тебе терять, кроме надежды? Помни, Хи Мён, ты задолжала ему.       Глаза Мэзэко тухнут, и она валится на пол.       Ю Ди остаётся стоять, и её пустой, ничего не значащий взгляд замирает на храпящей подруге.