Наследница Лестрейндж

Глава 9 Темный Лорд

      Друэлла молчала, стараясь не смотреть на мага, который сосредоточенно накладывал заклинания на комнату. Она узнала несколько из них — защита. Судя по ним, Квиррел сейчас превращал свой кабинет в крохотный филиал Гринготтса. Учитывая кто он, оправданная паранойя. Вот только ей от этого ничуть не легче. Ее главная опасность внутри комнаты.       Только сейчас до нее окончательно дошло, что она натворила. Она пошла к Дамблдору. К директору, дементор его поцелуй, Дамблдору. Единственному человеку, который мог раскрыть Квиррела и без ее помощи. Естественно профессор не следил за каждым ее шагом, но кто сказал что с директором также? Он представлял опасность. За ним должны были следить. Просто обязаны. Так же как и за ней. Просто для того чтобы она не наделала глупостей.       Естественно, большая часть внимания отводилась Дамблдору. Но когда марионетка вдруг попыталась перерезать ниточки, все мгновенно изменилось. И сейчас оставалось уповать только на то, что она магу все еще нужна.       Когда мужчина резко развернулся и посмотрел на нее она отшатнулась. Обычно голубые глаза Квиррела сейчас были красными. А кривая усмешка так мало походила на недавнюю улыбку. Волшебник не злился. Он был в ярости.       Лестрейндж ожидала, что сейчас ей придется оправдываться. Что будут новые угрозы и что на этот раз возможно более серьезные, чем раньше. Хотя и не представляла что может быть серьезнее угрозы убить Аргуса. Но все ее ожидания не оправдались. Маг просто взмахнул палочкой, проклиная ее. Яркий алый луч слетел с кончика палочки и ударил в грудь.       Круциатус — второе непростительное заклинание, известное так же как проклятье боли. Его применение к человеку карается Азкабаном. Для того чтобы заклятье сработало нужно по настоящему желать причинить боль. И даже наслаждаться ею.       Все это Друэлла узнала еще в самом раннем детстве. Просто потому, что должна была узнать за что ее родителей отправили к дементорам. И ей всегда было интересно как действует Круциатус. Насколько сильна боль, зависит ли она от человека, который накладывает заклятье и главное — можно ли от этой боли сойти с ума. Ведь Круциатус не носил физических ран. Разве можно сойти с ума от боли, если по сути нечему болеть?       Сейчас Друэлла не задумывалась бы над ответом. От этой боли действительно можно было сойти с ума. Казалось, ее окунули в котел с кипящей водой, настолько горячей, что от жара плавились даже кости. Все тело конвульсивно выгибалось и контролировать эти судороги было невозможно. Она слышала свой собственный крик как бы со стороны, но никак не могла заставить себя прекратить. Хотелось потерять сознание, сойти с ума, умереть. Все что угодно, только бы не чувствовать этой невыносимой боли.       Все прекратилось так же резко как началось. Вся боль в одно мгновение схлынула, оставив после себя лишь мимолетное облегчение. — Три секунды, — раздался голос ее мучителя, — а вы уже выглядите столь жалко мисс Лестрейндж. Рабастан был бы разочарован.       Эти слова ранили измученное сознание не хуже Круциатуса. Хотелось кричать, доказывая магу, что он ничего не знает о ее отце. Но упрямый внутренний голос твердил что это не так. Что все с точностью до наоборот. Это она придумала себе идеального и заботливого папу. Реальность могла быть другой. Искаженной, страшной, неправильной. Той самой реальностью, где ее отец стыдился бы ее за то, что она может выдержать проклятье боли всего три секунды. И потому она молчала, трусливо сжавшись на полу.       Сорванное на прочь горло саднило. Ее снова бил озноб. Холодно было невероятно. До дрожащих губ и рванного дыхания. А еще полный рот крови, так сильно она прикусила щеку. И все это за какие-то три секунды. Сейчас Лестрейндж чувствовала себя как никогда слабой. Даже не слабой, жалкой. Ничтожной.       Квиррел опустился рядом с ней на одно колено и с видом ученого разглядывал лицо своей недавней жертвы. Но ей уже было все равно. Безразличие нахлынуло как-то резко и беспробудно. А в голове набатом стучали слова: «Рабастан был бы разочарован». Как приговор к чему-то, что хуже поцелуя дементора. Но наверное, так и должно быть. Наследники древних родов должны бояться их опозорить. Иначе, они уже не наследники.       Далеко не сразу Друэлла осознала, что маг вновь накладывает на нее заклятья. На этот раз целительские. Это было даже забавно. Сам покалечил, сам полечил. — Вставай. И прекрати плакать.       Лестрейндж лишь после этих слов осознала, что плачет. От жалости к себе, словно бы доказывая этим, какое она ничтожество. Прекратить лить слезы оказалась легко, а вот встать уже намного сложнее. Ей удалось лишь сесть, прислонившись к книжному шкафу, около которого она рухнула на пол. Презрительная усмешка профессора ЗОТИ на этот раз не напугала. К Мордреду это все. Ей плохо.       Безумно хотелось свернуться калачиком, закутаться поплотнее в мантию и уснуть. Проспать пару часов, а проснуться в своей уютной комнате в Годриковой Впадине. И узнать, что учебный год еще не начался, а профессора Квиррела просто нет. Но даже в волшебном мире такие чудеса невозможны.       Ее рывком подняли на ноги и усадили в глубокое, удобное кресло. Раньше его здесь не было. Трансфигурация? Мысли текли удивительно вяло. Слабость брала свое. Даже близость Квиррела не мешала засыпать. — Пей.       Этот приказ мужчины чуть отрезвил засыпающее сознание. Стакан с водой девочка приняла почти с благодарностью. Горло болело. Вода была чуть теплой, если судить по нагревшемуся стеклу стакана, но ей она показалась ледяной. Озноб никак не хотел отступать. — Теперь это.       На флакончик с зельем Друэлла смотрела с сомнением. Как она знала, зелья избавляющего от последствий Круциатуса не было. Был специальный дорогостоящий комплекс способный ослабить, но не более того. — Что это? — наконец спросила она, пересилив собственный страх. — Укрепляющее, — в ровном до этого голосе мага прорезался металл, — пей.       Она выпила. Молча и даже не морщась, хотя у зелья был отвратный вкус корицы с медом. Так же спокойно и даже с затаенной радостью приняла из рук профессора плед. Этот дикий контраст заботы и недавнего Круциатуса доказывал, что она пока что ему еще нужна. Но все могло перемениться в любой момент. —Надеюсь, ты запомнишь этот урок и мне не придется его повторять.       Квиррел сидел за своим рабочим столом, откинувшись на спинку стула. Еще недавно алая радужка глаз сейчас вновь стала голубой. Это успокаивало. — Признаться честно, я разочарован, — говорил маг, беря в руки стопку исписанных пергаментов и откупоривая чернильницу, — ваш поступок, мисс Лестрейндж, верх глупости.       Она молчала, не зная что ответить и можно ли ей вообще отвечать. Сейчас все события утра казались далекими и не важными. Только все равно было обидно. Неужели, директор не понял, что она не просто заблудилась, а нуждается в помощи? Она же была напугана. Совершенно точно была. А страх никакой маской не скроешь. Веселье, беспокойство, скуку сколько угодно. Но не страх. Страх эта единственная эмоция, которую невозможно контролировать. Он змеей заползает под кожу, мгновенно распространяя свой яд по всему организму. И вот лоб уже покрыт испариной, взгляд становится суетливым, губы сухими, а руки сами собой зарываются в волосы. Страх нельзя спрятать. Глаза выдадут даже если скрыть остальное. Лишь только абсолютно безразличный к чужим чувствам человек, мог бы его не заметить. И опытный старый маг, всю жизнь работающий с детьми, должен был это увидеть. Но быть может она просто ищет виноватых.       Друэлла тихо шмыгнула носом, отметив, что она снова «мисс Лестрейндж». Вот только неясно хорошо это или плохо. — Скажите мисс, на что вы надеялись? — вполне дружелюбно спросил волшебник, проверяя чьи-то домашние работы.       Лестрейндж плотнее закуталась в плед, понимая что на этот раз отвечать надо. — Я не знаю, сэр. —Не знаете?! Как мило. Рисковать своей жизнью не знамо для чего.       Квиррел откровенно насмехался над ней. Но лучше так, чем проклятья. Хотя к глазам опять подступили слезы. Как же она от всего этого устала. — Ну что вы молчите? Сказать нечего.— с какой-то мрачной удовлетворенностью кивнул себе маг — А я бы все же хотел услышать, с какой целью вы шли к Дамблдору? Лестрейндж сглотнула. — И учтите, ответ я не знаю, меня второй раз не устроит. Я мог бы заглянуть в Годрикову Впадину, учитывая выходной.       Мысли разбегались и ответить как должно было сложно. Просто не получалось подобрать слова. Пришлось говорить правду. Неприглядную и некрасивую. — Вы напугали меня. Я хотела попросить о помощи. — Попросить о помощи. —Повторил профессор ЗОТИ, — И с чего вы вообще решили, что Дамблдор вам поможет? Поверили в сказки, рассказываемые директором? — Поверила. Лучше верить в сказки, чем в то, что мне никто не поможет.— она даже не считала рассказы директора сказками. Они ими и не были. — Глупый ребенок. Поверьте мне, мисс Лестрейндж, наш директор не так прост. И он никогда не помогает, если это не несет ему выгоды.       В голосе волшебника слышалась странная, почти не слышимая, тоска. Будто бы он что-то вспоминал. И воспоминания были неприятными. — Скажите, мисс Лестрейндж, что значит глава рода в родовом особняке?       Девочка нахмурилась. Она не понимала к чему этот импровизированный экзамен. Глава рода в родовом особняке это сила. Особенно, если речь идет о древних семьях, чьи алтарные камни подпитывались поколениями. Камень Рода при каждом ритуале впитывал магию. И чем дольше это происходило, тем сильнее изменялся камень. Сначала неведомым образом менялся внешний вид, образуя будущий герб рода. Считалось, что наиболее часто на камне проявлялись анимагическая форма первого из глав рода и магические предрасположенности. С последним все было просто. Даже у маглов были известны семьи потомственных врачей, адвокатов, финансистов. И от каждого последующего члена семьи ждали большего. Как же, у него же под рукой опыт предшественников и их советы. Репутацию семьи нужно оправдывать. И никого такое положение дел не удивляло.       Тем больше возмущало наплевательское отношение маглорожденных к семейным дарам волшебников. Они просто отрицали это. Как это, у мага из рода потомственных артефакторов больше шансов стать артефактором, чем у них? Это невозможно. И несправедливо. Чистокровный маг должен поделиться разработками своего Рода, чтобы им, жалким грязнокровкам, было легче жить. Нунду им в постель за такое отношение. Но сейчас не о них, их глупость и каленным железом не выжечь.       Предрасположенность к той или иной сфере магии и считалась родовым даром. Их могло быть несколько, но крайне редко больше трех. У Лестрейнджей было два. Изначальная менталистика и приобретенная со временем боевая магия. Каждый дар нужно было поддерживать. Маги рода были обязаны развивать направления своих родов, чтобы дар не ослаб и не исчез совсем. Обычно у одного волшебника проявлялся один-два дара даже если у рода их больше. У тех же Блеков даров было куда как больше. Ярко выраженная боевая магия, ритуалистика, зельеварение, стихийная магия и на данный момент крайне слабо выраженная некромантия. И потому Блеков всегда было много, чтобы все дары получили своего последователя и продолжили существование. Одним из самых известных Блеков был Финеас Найджелус Блек, директор Хогвартса. Гениальный некромант с даром боевой магии. Его уважали и боялись. Он управлял школой в сложное время, когда в Британии прошел всплеск кровной мести. А ему нужно было защитить наследников все родов, как друг от друга, та и от опасности из вне. Был известен случай, когда пятерка боевых магов одного рода пришла за наследником другого. Они потребовали выдачи мальчика, который тогда только поступил на первый курс. Директор Блек напомнил им, что по древним заветам Основателей, Хогвартс нейтральная территория и вежливо попросил их убраться. Маги не вняли, угрожая забрать ребенка самостоятельно. И утверждая, что Блеку и прочим повезет, если не пострадают другие. Тогда Финеас вышел встречать их сам. И если до этого с магами разговаривал статный мужчина в костюме, то к воротам вышел уже некромант в полном боевом облачении с посохом боевого мага. «Рискните войти в школу» — сказал им тогда Блек. Никто не рискнул. Даже извинились. Финеас был последним некромантом рода Блек. Древний род, многовековая история и тихое умирание.       От некогда крупнейшего рода Британии сейчас осталось только трое. Сириус Блек, Нарцисса Малфой и Беллатриса Лестрейндж. Это те кто не был отсечен от рода и мог подарить ему наследников. Но двое из них было в Азкабане, а у Малфоев всегда один наследник и он всегда Малфой.       Как бы там ни было, но вслед за окончанием формирования внешнего облика камня, начинали меняться его функции. Камень по-прежнему впитывал магию при проведении ритуалов, но постепенно начинал отдавать ее. И чем дальше, тем больше. Постепенно он начинал забирать меньше, чем отдавать. В родовом особняке все члены рода чувствовали себя лучше, чем вне него. Проще протекали болезни, легче давались чары. А глава рода и вовсе в своем доме мог позволить себе почти все. Ему были доступны все книги, все артефакты, все хранилища и тайники, все скрытые ходы и потайные комнаты. Так же он всегда знал кто находится в особняке. Чувствовал их как себя самого. И это было хорошо и плохо одновременно. С одной стороны знать, как себя чувствует твоя семья это хорошо, но с другой стороны это была огромная нагрузка и ответственность. — Мисс Лестрейндж, я жду ответа. Девочка мотнула головой. —Простите, сэр. Глава рода в своем особняке…       Друэлла спокойно излагала свои мысли, понимая что идея отвлечь ее была хороша. И что Квиррела стоило поблагодарить. — Все правильно, мисс Лестрейндж. А теперь ответьте, у Хогвартса есть свой собственный камень? — Да, есть. Его заложили еще основатели, он несколько отличается от камней родов. Я плохо в этом разбираюсь, но насколько мне известно, камень Хогвартса отличается тем, что камень рода подпитывается от его членов, а камень Хогвартса от преподавательского состава. — И камень рода замкнут на его главу, а на кого по вашему замкнут камень Хогвартса?       Осознание пришло мгновенно. Вот только оно никак не укладывалось в голове. «Невозможно» — стучало в висках. Нещадно разболелась голова. Резко и сильно. — Камень Хогвартса замкнут на директора.       Эти слова Квиррела были приговором. Она всхлипнула, осознав что снова плачет. — И он не может не знать, что я здесь. — Вы врете, — тихо шепнула Лестрейндж, — это не может быть правдой. —Да неужели? — в голосе мага явно прорезался металл.— Значит, вы верите, что великий светлый маг не заметил, что его профессор не тот, за кого себя выдает?       Девочка молчала. Ей было страшно. Страшно поверить в то, что Дамблдор все знает. И не обращает внимания на это. — Я не знаю во что верить.       Нижняя губа задрожала, в горле застрял комок, а на глаза навернулись слезы. — Хватит плакать, — тихо и как-то спокойно сказал маг, — выпей.       И снова зелье. Хрустальный флакон пускал солнечные блики на стены. —Это? — Успокоительное. Тебе сейчас оно нужно. — Все еще последствия Круциатуса? — Да. Больше ничем помочь не могу. Сорвался. — Еще скажите, что не хотели этого. — Хотел. И не стоит тебе нарываться снова, малышка. Сама во всем виновата.       Друэлла не отрицала, зная что он прав. А быть может это было успокоительное. После него наконец стало тепло и даже уютно. Она закуталась плотнее в одеяло, прикрывая веки. Кажется, успокоительное было со снотворным эффектом. — Мне надо в гостиную, — неуверенно сказала Лестрейндж. — Не надо. — Я усну, — покачала головой девочка. — Спи. — Меня потеряют, — очередная попытка сопротивления, еще более жалкая чем раньше. — Не потеряют, — уже чуть раздраженно, — спи.       И она послушалась. Закуталась плотнее в плед и провалилась в сон. Кажется, все было хорошо.