Наше бесконечное лето

      Все оставшиеся до конца смены дни я была по-настоящему счастлива. Я радовалась каждому моменту, проведённому вместе с Лёшей и с моими знакомыми. Я совершенно забыла про то, что скоро отъезд, и просто старалась прожить каждый день на полную катушку. Я активно просила Мику учить меня всяким приёмам для игры на гитаре и сама не отставала за её инструктажем. А ещё мы пару дней давали для всех желающих концерты прямо в кружке. И мне было уже не так боязно выступать. Ну, во-первых, потому, что зрителей у нас было немного: Катя и её кавалер, Лена, Лёша да иногда ещё пара человек. А во-вторых… что-то неожиданно перестроилось в моей психике. И эта перемена, конечно, была скорее положительная, нежели отрицательная. И я уж даже подумывала: а не по-настоящему ли я сейчас начинаю взрослеть? Как бы то ни было, каждый оставшийся день для меня чем-то да запомнился. И каждый из этих дней пролетал как несколько часов. И я иногда даже дивилась тому, как быстро наступал закат. Но я не обращала на это особого внимания, ведь для меня закат означал приближение ночи, во время которой мы с Лёшей частенько сидели возле библиотеки и смотрели на звёзды. И их было очень много! Я нигде в своей жизни после этого и не видела столько звёзд…       Вот как раз и наступила ночь предпоследнего дня смены. Грядущий день предвещал отъезд из лагеря… И только тогда я опомнилась, что скоро придётся прощаться с этим местом, с Катей… с Лёшей. Мне было грустно это осознавать, но я не могла ничего поделать. Только стараться не упустить эти последние деньки.       Мы с Лёшей сидели на краешке сцены и глядели вверх. Я болтала ногами в воздухе и тем самым немного постукивала по деревяшкам, из которых была как раз сделана сцена. — Лёш, ты умеешь, кстати, находить созвездия? — спросила я. — В детстве мог. Сейчас уже что-то подзабыл многое… Даже Полярную звезду с трудом нахожу, — ответил Лёша. — Хех, я вспомнил, как ты навернулась с этой сцены. — Да-м, это был один из самых неловких моментов моей жизни… — У тебя их ещё полно будет, так что не спеши бронировать место этим днём. — Но просто… как можно запнуться на такой ровной сцене? — Ну, знаешь, не все могут быть расторопными. Не всем это дано. — Прекрасно…       Мы притихли. Я обхватила руками колени. Мы оба, как мне показалось, осознали близость разлуки. — Мы ведь… свяжемся друг с другом, когда вернёмся в наш мир? Или может встретимся? — сказала я. — А какой смысл? Мы ведь там, в реальности, имеем такую большую разницу в возрасте, что вряд ли сможем быть вместе без каких-то косых взглядов и упрёков. В конце концов, тебе же пока только четырнадцать. Живём ещё, скорее всего, далеко друг от друга. Что же у нас будут за отношения на расстоянии? Мы так скорее рассоримся. — Но… я думала, что мы, когда я подрасту, сможем приехать в один город, сойтись, стать полноценной парой… — Нет, Наташ. Прости, но нам лучше будет остаться парой здесь, в лагере. Ты ещё слишком юная, ты очень многое можешь передумать. А я могу помешать тебе, причём очень сильно. У тебя столько всего впереди, столько будет возможностей встретить кого-то получше меня, столько всяких личностных перемен, из-за которых ты изменишься так, что не узнаешь саму себя. — Но, Лёш, ты для меня самый лучший человек на планете! Правда! — Я верю тебе. Но всё проходит. И рано или поздно ты вспомнишь обо всём этом с улыбкой и не воспримешь свою прошлую любовь серьёзно. Поверь, Наташ. Я просто хочу, чтобы ты, когда вернёшься в реальный мир, не вспоминала меня и не хваталась за прошлое как за единственное время, когда было хорошо. Мне просто не хочется, чтобы ты повторяла мои ошибки. Не пойми меня неправильно.       Конечно, в тот момент я хотела начать доказывать, что ничего такого не произойдёт, что я не поменяюсь, но с другой стороны… Никогда нельзя быть уверенным в будущем, ведь оно может враз измениться. И ты не в силах будешь что-либо сделать. И… ведь, поменявшись, я могу стать не тем человеком, который будет нужен Лёше. И он разочаруется во мне. А мне не хотелось его разочаровывать. Поэтому мне действительно пришлось согласиться с его позицией. Да, в первое время я считала, что это дикость, но потом, когда я повзрослела, поняла, что он был прав…       Мы вскоре начали расходиться по домам. В последний раз за всю смену. Когда я вошла к себе в домик, я застала Катю неспящей и собирающей вещи в свой милый чемодан. Она аккуратненько сложила всё, что уже не собиралась носить или использовать, и теперь чисто оглядывала все шкафчики и ящики на наличие забытых вещей. — Доброй ночи, — сказала я, когда вошла. — У кого как, — ответила Катя и грустно вздохнула. — А ты когда складываться будешь? — Да вот… прямо сейчас и собиралась.       Хотя вот вещей у меня было немного: бельишко, туфли, которые я собиралась сменить на кроссовки, купальник, кое-какие другие предметы. В общем, основную часть вещей я уложила на раз-два и уже была готова ложиться спать. — Как-то всё это… грустно, — проговорила я, сидя на кровати и глядя на Катю. — Угу, — угрюмо отозвалась Катя и остановила свои поиски. — Даже не верится, что смена так быстро закончилась. Так и лето пролетит незаметно… — И не говори… — А в следующем году уже и в университет топать. И не до каких лагерей уже будет. — Бедняга… — А ты разве в университет не собираешься?       Я тогда осознала, что немного вышла из образа. — Ну, да, так-то. — И кем будешь? — Ну… художником, наверное, — ляпнула я от балды. — А ты? — Переводчиком. Книжки буду переводить. — Интересно… — Только вот… мне кажется, не моё это всё.       Я удивилась неуверенности такой девушки, как Катя. — Почему это? — поинтересовалась я.       Катя вздохнула. — Мне ведь больше нравится в политике… Сама понимаешь, политический кружок в лагере стал для меня родным домом. И я даже уже подумывала учиться дипломатии, чтобы стать послом в какой-нибудь стране. Но вот родители… они постоянно мне твердят, что политика — не женское дело, и поэтому предлагали более «женские» варианты профессии, по типу переводчиков, учителей, воспитателей и прочее. — А почему ты их просто не…       Я хотела продолжить: «…не пошлёшь». Однако вовремя остановила себя от такой неприличной фразы. — Почему ты им просто не заявишь, что действительно не можешь жить без политики? Ты могла бы настоять так, что они бы не смогли пойти против тебя и согласились. — Ну, знаешь, с родителями может так не прокатить. В конце концов, пока я от них зависима, я не могу вот так поступать. — А они так с тобой могут поступать? — возмутилась я. — Катька, но это же твоя жизнь! Не они потом будут работать переводчиками, а ты! Почему ты отказываешься от своей собственной мечты в угоду чьим-то требованиям?       Катя взглянула на меня с удивлением. Видимо, от меня таких слов она не ожидала. — Знаешь, мне просто не хочется портить с ними отношения… — сказала она. — А ты просто попробуй настоять. Вдруг у тебя что-нибудь да выйдет?       Моя соседка по комнате задумалась. А затем снова стала обыскивать все ящики. — Так, Наташ, ты ничего там не забыла? — спросила Катя. — Вроде нет. Я всё, что надо, сложила, — ответила я, но всё равно не была уверена в своей памяти. Поэтому так же, как и Катя, начала осмотр…       Следующий день был как нельзя грустный. У нас не было совершенно никаких мероприятий, и поэтому у пионеров была куча времени, чтобы собраться и пообщаться напоследок со своими друзьями. Кто-то всё это время гулял где-то, кто-то даже плакал. Но почему-то меня отъезд не трогал. Возможно, я просто каким-то образом выгорела накануне, когда испереживалась за нашу с Лёшей разлуку. Но какая была разница? Через несколько часов был отъезд, а время летело слишком быстро…       Я сидела в домике после обеда одна. Катя ушла заканчивать свои дела по кружку и прощаться с товарищами. Я же от скуки сидела и чиркала в блокноте всякие загогулинки: не было абсолютно никакого настроения делать что-то особенно сложное. Но вот во время этого самого процесса у меня начали сами собой на бумаге выводиться слова. Я писала о своём приезде в лагерь. Затем я перешла в описание самого первого дня смены, знакомства с Катей. И только я хотела начать повествовать о втором дне, как в домик постучали. Я спешно спрятала блокнот с карандашами в рядом стоящий рюкзак и спросила: — Кто там? — Свои! — ответил голос Лёши за дверью. — Проходите, «свои»! — дверь распахнулась, и мой милый друг зашёл внутрь. — Ну что, как? Уже собрал свои вещи? — спросила я. — Да что там собирать-то? — он присел рядом на кровать. — Н-да… Приехали ни с чем… — Уедем с кучей эмоций и вопросов к вселенной, — докончил он мысль за меня. Хотя я думала сказать кое-что другое, его вариант меня даже больше устроил.       Мы сидели как всегда тихо. Обычно вот в такие паузы между разговорами мы обдумывали то, что будем говорить. Так что перерывы были не всегда долгими, ведь тема быстро находилась. Как и в этом случае. — Что ж… я тут заметила, что некоторые ребята своим товарищам пишут адреса, чтобы потом связаться. Может, нам тоже их написать? — предложила я. — А может тогда уж сразу электронную почту да телефон? — Тогда вообще надо сразу сказать, как ты в ВК записан.       Мы усмехнулись и ненадолго снова замолчали. — Нет, Наташ, лучше уж нам расставаться с концами. Без телефонов и без адресов. Мы не должны будем вспоминать друг о друге. — А разве нам обязательно забывать? — я всё никак не могла смириться с этим. — Если мы забудем друг друга, нам будет легче жить потом. Мы ведь, скорее всего, и не встретимся. — А если встретимся? — В чём-то ты права: мир тесен… Но если встретимся, значит так будет угодно судьбе.       Я снова пригорюнилась, не веря тому, что Лёша мыслит в верном направлении. Но всё же, я ценила его мнение. Да и он наверняка знал больше, чем я. На меня снова напала тоска, и пришлось приложить огромные силы, чтобы прогнать её. Хотя бы на это время. — Слушай, ты вроде говорил, что учишься на учителя? Так? — Да. Хочу историю и обществознание преподавать. Однако вот не знаю, как с детьми справляться буду. Ты ведь сама понимаешь, какими в подростковом возрасте могут быть дети. — Балбесы… — проговорила я, вспоминая своих одноклассников. — Которые постоянно срывают уроки и не дают нормально учиться. — Они самые. Но вот после этой смены, как мне кажется, я не так боюсь обязанностей учителя, как раньше. Может, это перемещение в параллельную реальность действительно было так необходимо, чтобы измениться… — Знаешь, а мне ведь тоже так кажется.       Мы с Катей сидели на заправленных кроватях и глядели по сторонам: не забыли ли мы никаких мелочей. Наши вещи стояли у нас в ногах. Катя перебирала в руках какую-то тетрадку и что-то даже собиралась с ней сделать. — Наташ, — обратилась она ко мне, — я тут хотела сказать, что я была очень рада провести эту смену с тобой. Ты замечательный, как по мне, человек. И поэтому я хотела бы, чтобы ты написала мне в эту тетрадку свой адрес и почтовый индекс. Ну, чтобы потом мы смогли списаться, встретиться… Вот, — она протянула мне раскрытую тетрадь.       Я поглядела на её страницы. Они были сложены треугольниками и подписаны по имени и фамилии. Катя положила рядом ручку. И я вот думала, какой у моего города индекс. И в какой-то момент придумала, что напишу. Я написала на листе свою электронную почту и номер телефона, а затем кое-как сложила страничку (тоже треугольником), написала своё нынешнее имя и фамилию и добавила: «Написанное здесь будет актуально через 40 лет. Я буду ждать твоего отклика». — Держи, — я отдала тетрадь обратно. Катя, к счастью, не додумалась проверять, как я всё записала. Ну ничего, может потом увидит…       Наступил вечер. И мы все вышли на остановку. Вот и автобус с судьбоносным номером 410, который какие-то три недели назад привёз меня сюда, к этим воротам. Большая толпа пионеров теснилась возле входа, и в последний раз мы слушали Ольгу Дмитриевну, которая от своей напутственной речи пустила слезу. — Ну, в добрый путь! — сказала она.       Пионеры потихоньку заходили в автобус и занимали места. Мы с Лёшей были последними. Я оглянулась на ворота «Совёнка» и застыла в раздумьях. Только тогда я осознала, что всё подошло к концу. И поняла, насколько близко наше с Лёшей расставание. Но зато теперь я не жалела о том, что меня туда занесло. Эти три недели научили меня многому и дали понять, что моя жизнь зависит лишь от того, как я поступлю. И быть счастливой или же нет — выбор исключительно мой. — Прощай, «Совёнок», — сказала я про себя и наконец зашла.       Я отыскала среди множества знакомых лиц Лёшу, который успел занять мне место. Я приземлилась рядом с ним, и автобус тронулся… Я взглянула в окно: «Совёнок» становился всё дальше и дальше от нас и через какое-то мгновение скрылся из виду. Наступала ночь, и солнце быстро садилось. — Слушай, если мы начнём засыпать, будет ли это значить, что мы перемещаемся в реальность? — спросил Лёша тихо. — Да, — что-то подсказывало мне, что он уже был сонным. Я взяла его за руку. — Всё в порядке? — Мне страшно, что всё может пойти не так. — Не думай об этом. Мы ведь наконец-то вырвались из этого проклятого места, мы сможем попасть домой… — Но это ведь и значит, что мы расстанемся. И возможно навсегда! Лёша, я не хочу этого! — я старалась говорить тихо, но волнение мешало мне. — Пойми, я тоже. Но так надо, — он приобнял меня. — Когда вернёшься в реальность и начнёшь грустить по этому поводу, вспомни то, что любовь приходит и уходит. И что не надо держаться за прошлое.       Ему действительно было грустно, хотя он старался улыбнуться мне. Я положила голову ему на плечо. — Надеюсь, ты хотя бы там сессию сдашь, — я старалась подбодрить его. — Сдам конечно, куда я денусь? — он всё же немного повеселел. — Иначе мне головы не сносить! — Вот слушаю тебя, и сразу в вуз не хочется. — Да ладно тебе, там лишь привыкнуть надо. — Серьёзно? — Ты не веришь студенту на педагогическом? — Одно дело поверить, другое — самим там быть. — Ну тогда подожди ещё… годика четыре и проверь. — Так долго? — Какой долго? Ты потом в восемнадцать будешь сидеть и думать: «Офигеть, а чего это время так быстро летит?» Мне кажется, не успеешь ты и оглянуться, как закончишь школу. И не успею я ничего осознать, как надо будет уже защищать дипломную работу. Время — штука довольно странная, не так ли?       В автобусе было уже темно и тихо: все пионеры спали. Мы с Лёшей всё старались как можно дольше бодрствовать. Однако вот глаза так и норовили закрыться. Какое-то время я глядела в окно, а затем повернулась к Лёше… Он спал. Мне стало не по себе. — Лёш, проснись, пожалуйста, — сказала я и потрясла его за плечо. Он не откликнулся. И тогда я поняла, что осталась одна.       Мне не оставалось ничего, кроме как уснуть самой. Какое-то время я колебалась и меня терзал страх о том, что когда я засну, то проснусь снова в лагере. Но глаза наконец закрылись, и почти сразу же я отключилась.       Я от чего-то вздрогнула и открыла глаза. И поняла, что нахожусь в том самом автобусе, в котором ехала в школу на праздник. А ещё я удивилась тому, что находилась от этой самой школы очень далеко, ибо проспала свою остановку и в спящем состоянии доехала до другого конца города. Я взглянула на свой рюкзак, затем открыла его, чтобы проверить. В нём были только старые билеты по географии, ключи, деньги, печенье к чаепитию да телефон. И мне в какой-то момент показалось, что я этим гаджетом уже разучилась пользоваться. Но я быстро сообразила, достала его из сумки и включила.       У меня было несколько пропущенных звонков от мамы. А ещё один — от классного руководителя. Я отписалась ей, что не смогу прийти на праздник по состоянию здоровья. Ведь даже несмотря на то, что я ещё могла сесть на другой автобус и поехать в школу, я не хотела этого делать. У меня вдруг пропало всякое настроение и желание веселиться, а ещё я всё-таки чувствовала небольшое недомогание. Поэтому когда я приехала обратно домой, я просто закрылась в своей комнате и до самого вечера провалялась в постели, глядя в потолок.       Я захотела всё вернуть. Вернуть эти дни в «Совёнке», хотела вернуть Лёшу. Мне не было так радостно возвратиться в родную комнату, к семье в тёплые объятия. Эта реальность была слишком серой и унылой. Наверное, мне так показалось из-за того, что небо было пасмурным, а тучи так и грозились разразиться ливнем. А в лагере всё было не так…       Чёрт, но с другой стороны, я так мечтала вернуться к себе. А теперь я снова хочу в «Совёнок». Да я же сама себя загнала в этот порочный круг! Почему я не могу быть довольной тем, что имею сейчас? Почему мне нужно то, чего у меня нет и что я до этого не ценила?       Лёша… Как он там? Прошло всего каких-то несколько часов, а я уже скучаю по нему. А ведь без него придётся провести гораздо больше времени, чем сутки — месяца, года… И я всё не могу принять то, что больше не увижу его. Я не хочу принимать это! Почему я должна делать то, что противно моей душе?       Но разве Лёша не говорил мне накануне отъезда, чтобы я не вспоминала его и как можно скорее постаралась забыть? Почему я не могу исполнить его просьбу? Чёрт, да потому, что слишком сложно забыть того, кого ты любил больше самого себя! Потому, что из-за всего этого ты будешь постоянно прокручивать в голове его образ, разговаривать с ним… так и до безумия недалеко.       Пару раз в мою комнату заглядывала мама и пыталась спросить, что со мной. Но я лишь молчала. Тому, что произошло со мной, не поверила бы даже моя родня. Ибо посчитала бы, что я сошла с ума от постоянного пребывания в интернете. Поэтому я просто отмахивалась с мыслью: «Пусть думают, что у меня кратковременная депрессия или что-то вроде того». Мне не хотелось ничего, даже есть и спать. У меня было состояние, как у какой-то безмозглой амёбы.       Так продолжалось, однако, только два дня. На третий я постепенно оклемалась и вышла из комнаты, начала разговаривать с родственниками. На причину своего двухдневного затворничества отвечала, что грустила по поводу творческого кризиса. И, вспоминая этот самый творческий кризис, я села за компьютер и начала писать про свои похождения в лагере. Но надолго меня не хватило: от нахлынувших воспоминаний я заплакала и снова ушла в себя. А затем отправила файл с текстом в корзину и выключила компьютер. Я должна забыть всё это. Это было лишь сном, лишь моей больной фантазией, которая так хорошо смогла выстроить другую реальность. Я должна забыть и не вспоминать об этом больше. Никогда.

Никогда