Головная боль Фелагунда

Приёмный день в главной зале Нарготронда я ненавидел всей душой. Но, согласно мной же заведённому порядку, народ должен слышать своего короля. Если не каждодневно, то, по крайней мере, регулярно. Со времени основания города дважды в месяц я терпеливо выслушивал просьбы и жалобы, решал споры, примирял эльдар, повздоривших между собой. О да, в качестве миротворца я был исключительно хорош! Но для всех прочих ролей одной моей головы решительно не хватало. Мягкий свет многочисленных светильников заливал просторную залу; тянулись к потолку искусно вырезанные на стенах стебли и листья диковинных растений; колонны, подпирающие свод потолка, радовали глаз своей стройностью. Однако предательски наплывающая головная боль размывала все красоты пещерного города, ставшего оплотом эльдар, последовавших за принцами Третьего Дома. Хорошо, что для решения всяких хозяйственных и управленческих дел у меня есть младший братец Артаресто, не то бы я от нудных вопросов снабжения города и его благоустройства давно с ума сошёл. А помощь в решении вопросов военных и тактических внезапно предложили мои кузены, Тьелкормо и Куруфинвэ. Не то чтобы я был очень рад их внезапному приступу братолюбия, но другого выхода, кроме как принять их любезное предложение, у меня не оставалось. Особенно после оставленной нами крепости на острове Тол Сирион. Полководец из Артаресто оказался немногим лучше, чем из меня стратег. Тогда этот прискорбный факт встал передо мной во всей своей очевидности. Но разве мудрость истинного короля не включает в себя также и признание собственных несовершенств? Брата мне упрекнуть, по большому счёту, не в чем: он сделал всё, что мог. А за его, несомненно, чудесное спасение из осаждённой крепости мне бы и сейчас следовало благодарить Эру. И на храм жертвовать… если бы он у нас был! Хотя подземный ход за крепостные стены спроектировал явно не Эру, да и не он прятал лодки в прибрежных камышах. Правильно, Финдэ, сам себя не похвалишь… от кузенов-то хрен дождешься! Не так давно я искренне полагал, что наш Создатель воистину мудр и всеблаг, раз даровал своим Детям свободную волю и право выбора. Разве не долг каждого квэндо употребить свободу своего выбора наилучшим для всех образом? Даже не так — разве стремление ко благу своих сородичей не является внутренней потребностью любого из Детей Эру? Свобода и безопасность! Разве недостаточно этих простых условий, чтобы раскрылись таланты каждого квэндо, а его добродетели расцвели пышным цветом? Ещё недавно ответы на все эти философские вопросы казались мне понятными и простыми. Тьелко привычно подкалывал меня, что-де в таком случае из Валинора нам и уходить не следовало, поскольку безопаснее, чем там, в Эндорэ нигде не будет. Я не менее привычно возражал, что мы и покинули Благословенный Край ради вожделенной свободы. Ему ли этого не помнить? Здесь же, в Эндорэ, сам воздух ею пропитан. Пусть не под сиянием Древ, а под светом Анара и Исиль, но мы возьмём столько свободы, сколько сумеем удержать! — И, конечно, для этого просто необходимо зарыться под землю! Как раз поближе к свету Анара и сиянию Исиль, — иронически хмыкал Куруфин, приподнимая тонкую бровь. Я досадливо замолкал, потому что с безопасностью в Эндорэ всё оказалось совсем плохо. Но если её нельзя обеспечить повсеместно, то внутри стен отдельно взятого города к ней можно хотя бы приблизиться! И я, наверное, самую чуточку лукавил перед самим собой: подземный город с замаскированными выходами на поверхность гораздо безопаснее открытой всем ветрам гордой крепости. Особенно, если расположение этого города известно очень и очень немногим. Старший кузен Майтимо примирительно хлопал меня по плечу единственной рукой, и уходил строить свою крепость. В чём-то он был со мной даже согласен, но в своих землях завёл совсем иные порядки. Что ж, как владетельный лорд, он имел на то полное право. И я тогда искренне недоумевал, зачем Майтимо вся эта головная боль: присяга, воинская иерархия, дисциплина, устав караульной службы… Разве ему недостаточно личной преданности нолдор, последовавших за ним по своей воле? Но вот прошло несколько лет — и болит не его голова, а моя! Его Химринг стоит на земле твёрдо, бодр и зубаст: ни от кого не прячется и готов отразить любое нападение. И его нолдор точно знают, о чем надлежит немедленно доложить лорду, а какие дела решаются без его участия. Лорд ходит свеженький и выспавшийся, шутит, улыбается, и у него даже на бурные ночи с возлюбленным сил хватает. Отчего наш общий кузен Финдекано тоже ходит — светится, и в глазах у него счастливый блеск. А я пью сонные отвары на ночь, потому что с той усталостью, которую я доношу до постели, спать просто невозможно. И всё равно просыпаюсь разбитым. Я видел Нарготронд, город моей мечты, островком свободы и благоденствия, скрытым в безопасной глубине гор. И когда он был отстроен, я огласил своему народу всего два правила: не лги себе и делай, что хочешь. Если бы я знал тогда, во что мне выльется эта подземная вольница! Это только теоретически было хорошо рассуждать, что свобода каждого из нас заканчивается там, где начинается свобода другого. Практически же, мы вчетвером с утра до позднего вечера разрешаем бесчисленные споры и взаимные претензии горожан. Хорошо, что нам это приходится проделывать только дважды в месяц! Воспользовавшись короткой передышкой, я откинулся на бархатные подушки трона и нащупал в кармане пузырёк с зельем. Не знаю уж, из чего варят его мои лекари, но нескольких капель под язык бывает достаточно, чтобы отступила головная боль и прояснились мысли. Ненадолго, всего на час-другой, но мне больше и не надо. Я уже втайне надеялся, что больше никаких важных и срочных дел на меня сегодня не свалится, когда скорым шагом в залу вошёл Ильвэ, командир стражи на рубежах. Невидимый стальной обруч, беспощадно стиснувший мои виски, чуть-чуть ослабил свою хватку, ровно настолько, чтобы я мог его выслушать. Вид у командира стражи был явно не для дворцовых покоев. Ильвэ был усталый, грязный и очень злой. Однако, речь его оказалась похвально краткой. — Адан из рода Беора просит твоей аудиенции, мой король! — С форпоста донесение послать была не судьба? — обречённо поинтересовался я. И так у нас уже не тайный город, а проходной двор какой-то. — Непременно нужно было его во дворец тащить? Ильвэ коротко поклонился, отступив на шаг. — У него твоё кольцо, мой король! За что я его всегда ценил, так это за краткость, граничащую с талантом. Впрочем, меня он тоже понимал с полуслова. — Барахир? — я еле сдержался, чтоб не вскочить с места. Вспышкой в моём мозгу высветилась давняя сцена: вражеский удар, который я не успевал ни отвести, ни уклониться от него. Острие меча, покрытое тёмной кровью, внезапно показавшееся из груди атакующего орка, его предсмертный хрип, навалившееся на меня тяжёлое тело. И рывок крепкой, дружеской руки, поднявшей меня на ноги… Но Ильвэ отрицательно качнул головой. — Берен, его сын. Барахир мёртв. — Мир его праху! — я скорбно склонил голову. Она уже почти не болела. — Зови! Незнакомый адан вошёл в сопровождении нескольких стражников. Он двигался не настолько медленно, что можно было бы принять за робость, но и не настолько быстро, чтобы его можно было бы упрекнуть в бесцеремонности. Остановившись в нескольких шагах от трона, как того требовал этикет, он коротко склонил подбородок к груди — и тут же вскинул на меня цепкий взгляд небольших тёмных глаз. Очень похожий на Барахира, но при этом совершенно другой. Насколько другой — я не успел понять, потому что зарождающаяся симпатия была смыта волной подступившей тревоги. Настолько сильной, что у меня похолодел кончик носа, и заледенели пальцы на подлокотниках трона. Его визит не сулил ничего хорошего — адан ещё не произнёс ни единого слова, а я уже это знал. Откуда, интересно? — Доброго тебе здоровья и долгих лет благоденствия, король Финрод Фелагунд! — учтиво произнёс он, и я невольно вздрогнул. Это был хорошо знакомый мне голос Барахира: усталый и чуточку хриплый. — Будь здрав и ты, Берен сын Барахира, — поприветствовал я его в свою очередь, радушно поднимаясь ему навстречу. — Что за нужда привела тебя в Нарготронд? — Мне нужна твоя помощь, государь, и я смиренно прошу тебя… Адан на мгновение прервался, словно у него внезапно пересохло в горле. Этого мне хватило, чтобы с облегчением перевести дух. Насколько мне известно, его народ тайно сражается с орками и тварями Мелькора, скрываясь в лесах и болотах. Но любая война — дело весьма затратное. Скорее всего, его людям нужны проводники, припасы, укрытия. Возможно, мне удастся перепоручить его заботам Артаресто, или всё-таки он пришёл просить военной помощи? Это уже на порядок сложнее… — …прошу твоего содействия в добыче Сильмарилла, драгоценного камня из короны Чёрного Властелина, которого вы зовёте Моринготто. Я так и сел. Да что там сел — обрушился на многострадальное сиденье трона всем весом своего седалища. Будто меня коварной подсечкой кто-то ударил под колени сзади, и они перестали меня держать. Нет… не может быть… Краем глаза я успел заметить, как побледнел Артаресто и подобрался Тьелко, словно перед прыжком. Взгляд Куруфина стал пристальным и хищным, точно у затаившейся в засаде рыси. Нет, я не ослышался, а как бы хотелось… — Ты просишь невозможного, мой друг, — слава Эру, мой голос звучал невозмутимо и даже с некоторой ленцой, — но позволь узнать, зачем тебе понадобился Сильмарилл, а не… скажем, Исиль с неба? Не сочти за насмешку, но я хочу знать причину столь… хммм… странной просьбы! Адан, видимо, ждал этого вопроса, и ответил не раздумывая. — Такова цена свадебного выкупа, назначенного отцом моей невесты. Изумлённый вздох, вырвавшийся из груди многих и многих горожан, пронёсся по зале порывом осеннего ветра. А потом его сменили сдержанные шепотки и еле слышный ропот. Действительно, кто из вождей эдайн мог забыться настолько, что для исполнения одного из самых варварских обычаев затребовал эльфийскую реликвию? Ту самую, о которой ему разве что бабушка сказки рассказывала? — Кто же её отец? — озвучил я вслух народные чаяния. Ответ заставил бы меня сесть, если бы я уже не сидел. — Мы называем его Элу Тингол, король Дориата! Не могу сказать что, меня поразило больше — то, что адан-бродяга умудрился не только приблизиться к Лютиэнь, синдарской принцессе-полумайэ, но и вызвать в ней ответную страсть; или то, что Эльвэ внезапно решился на столь резкую перемену обычаев синдар. Я даже слегка растерялся, не зная, что ответить адану. Однако Артаресто опередил меня, негодующе воскликнув: — Синдар никогда не брали выкупа за своих дочерей у их женихов! Живая и разумная эллет — не вещь, чтобы её покупать. Дело родителей — благословить или же осудить её решение, но взрослая дева всегда сама выбирает себе супруга. Адан обозначил учтивый полупоклон в его сторону, по всей видимости, вспомнив лорда Ородрета, который еще до Дагор Браголлах бывал в Дортонионе, а затем недоумённо пожал плечами. — Что позорного в свадебном выкупе, о брат моего государя? Это просто обычай наших предков, и не мне его отменять. Или просто в наблюдательности ему не откажешь — брат на меня очень похож, хотя и выглядит чуть моложе, если так можно сказать про почти бессмертных нолдор. — Ваших предков, но не предков синдар и нолдор! — Артаресто, при всей его сдержанности, явно задело за живое. Можно понять: у него самого дочь подрастает. — Обычаи народов квэнди не столь различны меж собой, потому что Перворожденные свято чтили свободную волю каждого как лучший из даров Эру своим Детям. Наши девы никогда не были товаром. И не будут! — Прости, если я неверно понял тебя, принц, но род Беора никогда не порочил себя ложью! Я повторил лишь то, что сам услышал от короля Тингола: он обещал отдать за меня свою дочь, если я принесу ему Сильмарилл. Я осторожно накрыл руку брата своей. — Успокойся, Артаресто, адан не лжёт. Он понял Тингола, как сумел — не суди его строго. — То есть как это «не суди»? Этот адан невесту купленной вещью считает, а ты приказываешь мне молчать, брат? — нечасто мне приходилось видеть его столь возмущённым. — Деву жаль, безусловно, но… Будет ли добытый Сильмарилл свадебным выкупом или его добыча будет выполненным условием для согласия Тингола на брак своей дочери? Лично для меня это ничего не меняет. Артаресто потемнел лицом: уж он-то прекрасно помнил, при каких обстоятельствах мой перстень стал достоянием рода Барахира. Долг жизни, который невозможно отменить или заменить чем-то равноценным. Цена жизни — только жизнь, в данном случае — моя. — Ты можешь рассчитывать на меня, Финдэ. Я поддержу любое твоё решение. — склонил он голову, такую же золотистую, как и моя. Разве что волосы у него чуть светлее и мягче… — Hantale, мой родной! — приободрённый, я вновь перевёл взгляд на адана. Он молча стоял и спокойно ждал моего ответа. После его слов в зале повисла какая-то нехорошая, очень странная тишина. Такая, что можно было бы услышать, как жужжит пролетающая муха, да только мух в Нарготронде не водилось. Даже многочисленные горожане перестали хихикать и перешёптываться между собой. Но Куруфин не был бы Атаринкэ, если бы не сориентировался в ситуации первым: живость ума и язвительность он в полной мере унаследовал от отца. Уголок его рта брезгливо дёрнулся, когда он обратился ко мне, меряя адана с головы до ног презрительным взглядом. — Не кажется ли тебе, дорогой кузен, что твои игры с эдайн в преданную дружбу зашли чересчур далеко? Ты протянул Беору — его деду, верно? — кончик пальца, а внучок уже готов оттяпать тебе руку по самый локоть! «Не кончик! — чуть было не брякнул я негодующе, но вовремя прикусил язык. — А если уж на то пошло, то и не пальца», — я додумал эту мысль до конца и невольно покраснел. — Как там говорят сами эдайн? Сел на шею и ножки свесил? Лучше про род Беора и не скажешь! — продолжал бушевать Куруфинвэ. — Да будь эта принцесса хоть целиком майэ, легче из Дориата её саму выкрасть, чем Камень из морготовой короны! Уж коли он ей так полюбился… в чём я лично не уверен! — кузен демонстративно покрутил носом и скривился. Адан старательно делал вид, что ничего не понимает. Но на его скулах уже явственно проступали гневные, красновато-бурые пятна. — Зачем уж так сразу — выкрасть? — почти машинально возразил я. — Если можно чинно-благородно сосватать? — Поздно, лекарь, ставить клизму — болезный уже помер! — категорически отрезал кузен, от возмущения органично перейдя с квэнья на оркишь. — Если бы он с тобой перетёр до, а не после своего дурацкого обещания Тинголу, может дельце и выгорело бы. А ты, Финдэ, у нас известный балабол-задушевник: ты бы и Элу уболтал… и вошёл бы в легенды эдайн, как король, сосватавший принцессу за голодранца! — Ну, для Нарготронда могло выйти совсем не плохо, — примирительно заметил Артаресто. — Адан бездомный только по факту, а по статусу он — потенциальный глава дома Беора! Если его помыть, принарядить, да позвать цирюльника, вполне сносный жених для принцессы мог бы получиться… А дом и отстроить можно, да хотя бы и целую крепость. Я слушал их и, кажется, даже согласно кивал брату, а в моей голове висела звонкая и прозрачная пустота. Тёмными, внимательными глазами адана на меня смотрела моя смерть. Это единственное, что до меня дошло сразу. К горлу подкатил липкий, удушливый ком страха. Такого, что стало трудно дышать и потемнело в глазах. Смерть. Неизбежная и неотвратимая. Какой она будет — мгновенной, как удар в бою, или долгой и мучительной? Да какой бы ни была, всё равно преждевременно покидать этот мир будет слишком обидно! Странное ощущение… вроде пока я ещё здесь и с ними — с братом, кузенами и подданными, а на самом деле меня уже нет. «Ничто не предвещало», — пожмёт плечами Тьелко. Когда-нибудь потом… А ведь я ещё надеялся увидеть закат Эа собственными глазами… И отнюдь не торопился в залы Мандоса! Ну почему именно я и почему сейчас? Я зажмурил глаза, глубоко вдохнул и выдохнул. В детстве, если снился страшный сон, это помогало. Неизбежная и неотвратимая… Надо же — и в этот раз помогло. Страх чуть разомкнул свою удушливую хватку на моём горле. Если смерть неотвратима, глупо от неё бегать. Настигнет в любом случае. Но неужели я обречён смиренно ждать её за стенами города, как овца в загоне? Я почувствовал, как горячая краска стыда и злости приливает к ушам. Я сам себя уже почти оплакал, но на моих плечах — груз ответственности за тех, кто мне доверился. Малодушно! И разве настоящий король не должен, прежде всего, беспокоиться о жизнях и благополучии своих подданных? А перед моим внутренним взором уже рушились стены Нарготронда и падали замертво окровавленные тела тех, кого я знал и любил. Если я откажу потомку Беора, я стану предателем, и буду проклят. Если я честно выполню свою клятву, мне придётся кинуть на заведомо провальный штурм Ангбанда остатки своей и так изрядно потрёпанной армии. Падение Нарготронда после этого — всего лишь вопрос времени. Как защитить их всех: воинов, ремесленников, прочих горожан? Как сделать так, чтобы не пришлось жертвовать никем из них? Пожертвовать собой? Дорого продать жизнь обречённого — разве не выход? Думай, Финдэ, думай — ответ где-то рядом! Курво умолк, молчал и адан. Нужно что-то ответить им, но мыслей не было. Я чувствовал себя нерадивым учеником, с которого строгий наставник спрашивает невыученный урок. И конца этой пытке не предвидится… Как хорошо, что молчание короля на троне всегда прилично и не противоречит этикету! И вонзившейся в висок иглой блеснула спасительная мысль: я могу сдержать своё слово, только лично отправившись с аданом. А пойти с ним без армии, охраны и свиты я могу только не будучи королём. Просто как Финрод, давний друг его семьи. Вот оно! Я незаметно перевёл дух. Но как перестать быть королём, если моих подданных я в этом качестве более чем устраиваю? Далеко впереди забрезжил спасительный свет. Ещё немного, и я соображу, что надо делать, не глупее же я собственных братьев! Тем более, что оглашать своё решение немедленно я не обязан: всегда можно взять паузу на день-другой. Это, как ни странно, меня успокоило. Артаресто, сидящий слева, тоже молчал и глядел встревоженно — он был удивлён и растерян не меньше меня. Но заметив мой облегчённый вздох, вопросительно поднял левую бровь. Я сделал еле заметный жест рукой: позже, всё позже. И задал адану безобиднейший вопрос, чтобы хоть как-то нарушить неловкое молчание, ибо оно затягивалось даже с точки зрения дворцового этикета. — Ты уверен, о Берен, сын Барахира, что твои чувства к принцессе Лютиэнь встретили с её стороны полную взаимность? — Она сама пришла ко мне и вложила свои руки в мои! — подтвердил адан, медленно подбирая слова на синдарине. — Ох, как заливает-то! — с восторгом покивал Куруфин, глядя на старшего брата. — Нет, если он там что-то куда-то действительно влагал, то вряд ли это были руки… или в руки! — смешливо фыркнул Тьелко. Как всегда, своим похабным остроумием он не щадил даже незнакомую деву. Я исподтишка показал ему кулак. «Тьелкозаткнись!» — наш секретный знак ещё со времён беззаботного валинорского детства. — И вы, конечно же, проводили свои встречи в прогулках и беседах? — невозмутимо продолжил я светский разговор с аданом, искренне недоумевая, как же он стал Лютиэнь так мил и угоден. Притом, что на отсутствие поклонников она определённо не могла пожаловаться. — О, да, — глубоко вздохнул адан. — Мы бродили по тайным тропам лесов Нэльдорета и много… беседовали. И я был счастлив с моей Лютиэнь, только очень недолго. Лесная стража донесла королю о моём присутствии, и он повелел меня убить за дерзкое проникновение в его королевство… — Только за это проникновение? — невинно переспросил Тьелко. На этот раз показывать ему кулак я не стал, потому что все, кто мог услышать его пошлые шуточки, их уже услышали. И даже не особо старались прятать ехидные усмешки. — Но принцесса спасла меня, проводив к своему отцу, и взяла с него обещание не причинять мне вреда, — адан чуть возвысил голос, но не более, чем это было прилично в его ситуации. Кивком я поощрил его продолжать. — Я честно сказал ему, что хочу взять его дочь в жёны, и он был в ярости. — Я бы тоже был, — хмыкнул себе под нос Куруфин. — Но потом, вняв мудрым словам своей супруги, Тингол успокоился и поставил одно условие. Он запросил за руку дочери Сильмарилл из короны Чёрного Властелина… — адан замолчал, видимо, собираясь с мыслями. Горожане зашушукались, изумлённо переглядываясь между собой. Претензии Тингола на Сильмарилл их мало впечатлили. Но, кажется, прямо на моих глазах рождалась бессмертная шутка: кем же нужно быть и как выглядеть, чтобы понравиться дориатской принцессе? Я вздохнул: мои горожане ничуть не прониклись трогательной историей адана. Про языкастых феанорингов и говорить нечего: вон Тьелко уже полную грудь воздуха набрал, и глаза такие честные-честные… — Итак, о Берен, сын Беора, Тингол послал тебя.… к Морготу за Сильмариллом? — уточнил Тьелко, ненавязчиво вплетаясь в нашу дружескую беседу. Вероятно, адан не настолько хорошо знал синдарин, чтобы различить тонкую насмешку в его вопросе, а потому просто утвердительно кивнул. Но мой ехидный кузен изменил бы себе, если бы не попытался развить тему дальше. Давай, Охотник, жги — я как раз успею с мыслями собраться. — И я с ним даже согласен, — протянул Тьелко, смерив взглядом потрёпанного и заляпанного грязью адана с головы до ног. — Дочка-то у Элу, говорят, красавица… Мои советники сдержанно хихикнули. Их облегчение можно понять: похабное остроумие язвительного феаноринга в кои-то веки направлено не на них. — Но не понял ли ты пожелание Тингола чересчур буквально? — продолжал изгаляться Тьелко. — Уж послал он тебя, так послал: и далеко, и вполне пристойно, и без надежды на возвращение! До адана, кажется, начало доходить, потому что даже сквозь его суровый загар проступили пятна багрового румянца. Однако, скандалить с ним адану было не с руки: всё-таки оба у короля на аудиенции находятся, а не в деревенском трактире пьянствуют. Тьелко откровенно наслаждался ситуацией: всякий день, когда ему не удаётся выбесить кого-нибудь до белого каления, он считает пропавшим. Но этот точно прошёл не зря. А окажись они в трактире, он и вовсе церемониться не стал бы: рука у третьего принца Первого Дома тяжёлая и бьёт метко. — Прости меня, государь Финрод, — я отдал должное самообладанию спокойно обратившегося ко мне адана, — но я пришёл просить помощи у тебя, а со мной почему-то разговаривает… — он замялся, подбирая подходящее слово, и я великодушно поспешил ему навстречу. — …мой кузен, Тьелкормо Феанарион. Поверь, мой добрый друг, он имеет право говорить здесь, и быть услышанным. Продолжай, прошу тебя, — я сделал в его сторону приглашающий жест. — Я ответил Тинголу, что он ценит собственную дочь чересчур дёшево, — заговорил адан, тщательно подбирая слова. — И я обещал ему, при всём народе Менегрота и при моей возлюбленной, что когда я вернусь за ней, затребованный Камень будет в моей руке. — А уж где в таком случае будет его рука, я даже боюсь предположить, — сдержанно фыркнул Тьелко. И возразить ему мне было нечего. И молчать дальше уже невозможно. Но я уже успел мысленно набросать свою тронную речь. — Барахир, отец этого адана, спас мне жизнь. Сын его, Берен, хочет обрести личное счастье и просит моей помощи. Долг жизни велит мне воссоединить эти влюблённые души! И если для их счастья необходим Сильмарилл, мы добудем его. Я иду с Береном. Кто из любящих меня последует за мной? — я патетически возвысил голос, чтобы его было слышно во всех уголках тронного зала. Куруфин посмотрел на меня как-то странно, отцепил от пояса походную фляжку и плеснул вина в наугад взятый со столика серебряный кубок. — На вот, воссоединись… с реальностью! — Благодарю тебя, мой добрый кузен! — я залпом осушил предложенный кубок, и краем глаза заметил, как Келегорм, глядя на брата, выразительно покрутил указательным пальцем у виска. Куруфин еле заметно кивнул ему в ответ. Отлично: кажется, пока всё идёт как надо. Я воздел очи к потолку и вполголоса произнёс восхваление Эстэ Милосердной. Курво, ну давай, помогай — веди, а уж горожане поведутся, я их знаю! Вон, уже кое-кто отвёл глаза и отступил на шаг назад. Оно и понятно: я ведь никого из них не назвал по имени. А в толпе так легко затеряться… Ну скажи. Скажи что-нибудь злое и обидное. Ты сможешь. Я знаю. Мне останется только корону на пол кинуть. — Неразумные речи ведёт король, и признаться, я уже опасаюсь за здоровье его фэа! Столь важные решения не принимаются сгоряча, — примирительно произнёс Куруфин. — Ваш государь чересчур устал за сегодняшний день, ему необходимо отдохнуть и выспаться, прежде, чем огласить своё… хммм… более продуманное решение. — Ты тянешь время, которого у нас и так нет! — я порывисто вскочил с трона, обвинительно указуя перстом на кузена. — Решение имеет цену только когда оно принято вовремя. А не когда его откладывают со дня на день! Завтра может быть слишком поздно что-то решать. Судьба послала нам шанс в лице этого адана. Мы можем навсегда изменить проклятый удел нолдор! И безумием будет, если мы упустим этот шанс… — я глотнул воздуха открытым ртом, заметив, как в глазах внешне спокойного Тьелко вспыхнуло изумлённо-озадаченное выражение. — Я готов переломить Рок! Да, у нас может и не получиться, но никто не упрекнёт короля Фелагунда в том, что он даже не пытался! Мой голос метался под высокими сводами зала, как чайки над заливом Эльдамара, и на лицах многих горожан я заметил благоговейное внимание к той несусветной галиматье, которую я вещал. Впрочем, мои нарготрондцы всегда готовы признать правым того, кто говорит убедительнее. А «убедительнее», по их мнению — это со страстью и слезами в голосе. Что ж, добавим страсти и слёз! — Пусть неприступен Тол-ин-Гаурхот и высоки стены Ангбанда! Пусть самоубийственной кажется даже сама мысль добыть Сильмарилл! Но когда-то нужно поступить наперекор логике и вопреки здравому смыслу. И победить там, где победа кажется невозможной! Именно потому, что наш Враг ждёт от нас логичных поступков! Ох, что я несу! Курво, ну же, ну! Взорвись наконец, вспыли — осади моё дурное вдохновение! Чего ради я всё это затеял-то, собственно говоря? Я ждал знаменитого пламенного гнева феанорингов, но явно перестарался. Куруфин внимательно оглядел меня с головы до ног странным взглядом, в котором причудливым образом смешались недоумение, сочувствие и даже некоторая растерянность. — Знаешь, кузен, я, пожалуй, ошибался в отношении тебя, причём в лучшую сторону. Ты не неразумный. Ты просто разумом скорбный. И я, честно говоря, даже не знаю теперь, о чём с тобой — таким — имеет смысл разговаривать. Так… получилось не совсем то, что я хотел. Но, с некоторой натяжкой, тоже годится. — Мой кузен, мой верный соратник и союзник назвал меня безумным! — порывисто вскочив с трона, я пошёл по широкой дуге мимо горожан и советников. — Кто ещё с ним согласен? Ты? Или, может быть, ты? — я дважды ткнул пальцем наугад, и названные эльдар оторопело попятились. Несчастные отводили взгляды, покраснев до кончиков длинных ушей. Прочие поспешно отворачивались, избегая даже случайно встретиться со мной глазами. Отлично! Вот так будет даже лучше. Взбежав по ступеням к трону, я стремительно развернулся и снова окинул взглядом растерянную, безмолвствующую толпу нарготрондцев. — Кто из вас, любя меня, последует за мной? — я постарался, чтобы этот призыв прозвучал как можно патетичнее. Наставник актёров из труппы Тириона мне за такую игру бы точно оплеух надавал. За такое переигрывание. Но, к счастью, он в Исход не пошел, а народ Нарготронда уже и не такое скушал. Я выдержал драматическую паузу, сорвал с головы корону, и перейдя на чистейший оркишь — спасибо тебе, Нэльо, за твои уроки по пьяни — с патетическим вскриком. — Да чтоб вашу мать барлог отымел, презренные скайнаки*! — со всей дури шарахнул короной о плиты пола тронного зала и выбежал прочь. Народ не то чтобы поспешно расступался, он шарахался от меня словно от бешеного зверя, стремясь оказаться как можно дальше от внезапно тронувшегося умом короля. В тронной зале повисла потрясённая тишина. Все стояли и растерянно смотрели на захлопнувшиеся створки дверей, за которыми только что скрылся государь Финрод. В этой тишине Ородрет медленно спустился со ступеней и подобрал то, что осталось от короны, отлетевшей далеко в сторону от трона. Оглядев погнутый обод, выбитые ударом и частично раскрошенные камни, младший принц со вселенской тоской в голосе произнёс: — Ну вот, такую вещь испортил!.. *Скайнак — засранец (оркишь)