All The Right Moves

Mы paзpиcуeм вce зaбopы cвoими cтиxaми. Дocтaнь, пoжaлуйcтa, кpacку из pюкзaкa. Haм ни к чeму учитeля — мы пpидумaeм caми Пpaвилa pуccкoгo языкa. Koгдa экoнoмят cилы вce ocтaльныe Mы зapaнee гoтoвимcя к нocтaльгии. Mы peшили дopoгa кaждaя минутa. Mы вaляeм дуpaкa, и пoкa Bпeчaтлeния — нaшa вaлютa.

      В какой-то момент Лео просто остановился на улице и понял, что что-то идёт не так. У него есть четкий план на ближайшие несколько лет, стандартная работа в офисе, стабильные отношения и много историй о бурной юности, которые когда-нибудь он будет рассказывать Реевским детям.        Понял, что все реже выбирается в бар и заставляет своего, совсем ещё юного (не то, что он) девятнадцатилетнего парня сидеть дома и пересматривать старые фильмы вместо того, чтобы пойти куда-нибудь и напиться там, как делают все нормальные люди в его возрасте. Именно в этот момент, стоя на одной из самых оживленных улиц Лондона, с чемоданчиком документов в руке, Лео Линдберг, двадцати трёх лет от роду, понял, что он ещё даже не имеет полного высшего на руках, а уже перегорел.       Что ему нравятся истории Рея про его охуенски опасную работу, нравится получать редкие весточки от Алана (неподписанные открытки, но уже что-то), но сам он сидит жопой на одном месте, планирует летом смотаться в ближайший курорт, чтобы в бошке можно было поставить галочку напротив слова «отпуск» и думает в какой цвет покрасить стены, чтобы не было слишком ярко глазам.       Лео звонит на работу, берет отгул на один день и из-за, Мерлиновы трусы, идеальной посещаемости без опозданий и замечаний, ему его дают. Потому что работа Лео НЕ ВАЖНА. Он проверяет какие-то отчеты, пишет новые и отправляет их по воздушной трубе в главный отдел, который даже хрен знает где находится. Линдберг не знает, где находится главный офис компании, где он работает. Линдберг. Он даже не интересуется.       Он решает все же перестать стоять столбом посреди улицы, берет себя в руки и заходит в первую попавшуюся кофейню, где берет двойной эспрессо с тремя кубиками сахара и круассан без глютена. Как обычно. Как всегда это делает.       И как только он отпивает глоток из маленькой чашки и отламывает кусок круассана, понимает, что у Сьюз, что открыла кофейню в трех кварталах от его постоянной квартиры, готовит гораздо лучше и он КРАЙНЕ СЧАСТЛИВ, что каждую среду он посылает туда Люка за любимыми сладостями.       Лео думает об этом и думает, а потом делает второй глоток и когда у него в голове мелькает: "ну это уже ни в какие ворота, это СОВЕРШЕННО ДРУГОЙ ВКУС", он хмыкает так громко, что от потока воздуха из его носа кофе переливается через край и заливает белоснежное блюдце. Тогда на него оборачивается пара за соседним столиком и, кинув оценивающий взгляд, отворачивается. Не найдя ничего интересного.       Ничего интересного.       Лео не пьет уже два (или три?) года и прямо сейчас почему-то ему кажется, что с алкоголем стерлась и его личность. Ему комфортно. Он влился в стандартную массу англичан, полностью избавился от акцента и уже целую вечность не испытывал новых ощущений.       У Лео в шкафу нет ярких шмоток, рваных джинс, только несколько костюмов и нескончаемое количество рубашек.       Лео думает о том, что он, кажется, трудоголик, когда в голове внезапно всплывают слова Люка о том, что Лео "уделяет ему все меньше и меньше внимания". Линдберг пытается вспомнить почему они все еще встречаются с Люком, что их связывает и что вообще у них есть, блять, общего, и ничего не может придумать.       Ему просто с Люком, ну... Нормально? Люк ходит налево, из-за чего потребность в истериках Линдберга полностью удовлетворена, а все остальное, то...       Только сейчас до Лео начинает понимать почему Люк с Реем так сильно не ладят. Потому что у Люка красивая мордашка, ладное тело, дерьмовый характер и абсолютный ветер в голове. Наверное, из-за этого Линдберг на него запал. Хотя запал ли?       Говорили ли они друг другу, что любят друг друга? Приближались когда-нибудь к черте? Чувствуют ли вообще что-то?       Лео не может вспомнить когда в последний раз очень клево трахался и, если честно, вообще проявлял сильные эмоции.       Он отдал приставку мальчишке двумя этажами ниже и все чаще ворчал на дерьмовую подачу новостей в "Ежедневном Пророке".       Линдберг развязывает тугой галстук-удавку на шее, что тот остается болтаться на шее мертвой змеей его, некогда, интересной жизни, и думает о том, что перестал быть собой.       Думает о том, что, почему-то, эти мысли всплыли у него в бошке, когда ему показалось, что увидел знакомый профиль. Знакомые глубокие красивые глаза и шрам на брови. Увидел и сердце, кажется, прибывающее в состоянии комы, бухнуло куда-то в желудок и тут же вернулось. Лео уже сделал огромный шаг вперед (если это так можно назвать, хах), но понял, что обознался.       Сердце опять вернулось на свое место. Толпе вокруг все также было все равно. А Лео как будто со всей дури шиндарахнули сковородкой по бошке.       Он как будто очнулся.       Линдберг вылезает из грязно серого цвета пиджака, кидает его на соседний стул, легким движением уничтожает идеально-ровную укладку и откидывается на спинку стула.       Как он до такого дошел. Все большие мальчики к этому приходят?       "Я никогда не стану таким как ты, — подкидывает память фрагменты из ссоры с родителями, — никогда, слышишь?"       "Посмотрим на тебя в тридцать лет," — сказал тогда отец с усмешкой и... черт.        Лео кидает на стол двадцатку, забирает свой пиджак и быстрым шагом возвращается обратно. Все остальные люди мерно идут в сторону метро и Линдберг, пытающийся пройти в противоположном направлении, выглядит крайне комично.       Когда Лео последний раз пользовался трансрессиией? Когда было не до "я дойду до портала пешком"? Почему? Потому что ЕДИНСТВЕННОЕ, чем выебнулся — это снял квартиру в маггловском районе?       — Я думал ты ушел на работу. Что-то забыл? — у Люка играет какая-то рок-группа на фоне с подозрительно знакомым голосом, а сам он лежит на диване и курит с открытым балконом. Выглядит крайне обычно.       — Я тут понял кое-что важное, — Лео с размахом открывает шкаф с вещами и ищет глазами что-нибудь, что может быть не рубашкой. Штаны стопочкой лежат рядом. Трусы, кажется, выложены в алфавитном порядке по названию бренда. Так правильно, что зубы скрепят, — не помнишь, куда я положил другие вещи?       — Другие… Эм, — Люк проводит рукой по рыжим волосам, потом по лицу, в его глазах на секунду мелькает паника, а потом, до жути знакомое Лео «хуй поймешь это старшее поколение», а потом он машет в сторону балкона, — вроде там лежал чемодан с твоими шмотками. Что случилось? Что-то на работе? — он откладывает ноутбук и переворачивается на живот, — тебя, наконец-то, отправляют в командировку?       — Это не командировка, но мне и правда надо уехать кое-куда на… пару дней, — Лео взмахивает палочкой и чемодан с балкона мягко ложится перед ним и раскрывается. Когда-то такие родные и любимые вещи сейчас выглядят так… чуждо, — если хочешь устроить вечеринку, то валяй. Развлекайся.       Глаза Люка становятся как два галеона и от возбуждения он садится на кровати, из-за чего та жалобно скрипит.       — Правда?       — Конечно, я же не изверг какой-то.       Я вру, все это время я вел себя как изверг и законченный социопат, который не хочет видеть в своей квартире никого кроме своего парня. И того, кстати, с натяжкой.       — Что, даже с бухлом можно?       Достаю из чемодана свои, некогда, любимые каштановые штаны и белую рубашку с непонятной кляксой, которую мы с Реем пытались разгадать в пьяном угаре. Отлично.       — Разумеется, с бухлом, не думал, что мне придется учить тебя тусить, Хэнк, — говорю это, пока натягиваю штаны и переодеваю футболку. Люк смотрит на меня крайне недоверчиво и все же тянет скептическое:       — Все же правда нормально? А то до среднего возраста тебе, вроде как далеко, а ты уже рвешься куда-то… в определенное место, надеюсь?       — В очень определенное, — сдуваю идеально ровную челку со лба, залезаю в телефон, чтобы забронировать ближайший портал, который как раз через час. Успею тютелька в тютельку.       — Бля, Лео, я начинаю париться, все сто процентов нормально?       — Сто один, — взмахиваю палочкой, из-за чего старая, потрепанная жизнью спортивная сумка, выплывает из шкафа и в нее со всей квартиры сплываются средства первой необходимости. Есть еще порох в пороховницах, — будь собран, когда я вернусь, мы поедем в Швецию.       — Что ты забыл в Швеции?!       — Я там родился, — наклоняюсь и коротко чмокаю охуевшего Люка в губы.       — Бля, Лео, ты швед?       — Да, — хватаю сумку, — увидимся через два дня!       — Линдберг, блять!              Складывается ощущение, что я проснулся из длинного сна, в котором не было начало и конца. Что прошла целая вечность после того, как я в последний раз стоял на это площади, но, в тот же момент, мне казалось, что это было буквально вчера. Сейчас у меня ощущение, что между мной нынешней и мной тогдашним находится целая пропасть, которую заполнить можно, одновременно и очень сложным, и очень простым, одним диалогом.       В меня врезается какая-то девушка в юбке-карандаш и идеальным пучком и, словно персонаж в ГТА, просто мотает головой.       — (нем. Прошу прощения).       — (нем. Ничего страшного).       Она кивает, словно болванчик и отправляется дальше по своим делам.       Берлин ни чуточки не изменился. Все тот же идеальный ритм, красивая архитектура и, такое ощущение, что даже тот же мальчик, торгующий газетами на волшебной улице.       Замечаю, что за поворотом от нужного мне дома открылась пекарня, откуда доносится изумительный аромат свежей выпечки и я не могу не пойти на поводу у желания зайти купить несколько невероятно вкусных на вид круассан. Теперь у меня есть деньги в кошельке и, выйдя из пекарни, прикрываю глаза, чтобы вспомнить то чувство, с которым я вылетал из квартиры Юсупова с бутербродом в зубах, прося покормить кота, опаздывая в местную типографию.       Потолки в старом немецком доме все такие же высокие (что не удивительно), а вот краска явно новая. Теперь дом выглядит еще опрятнее, чем раньше.       Для того, чтобы вспомнить свои, вроде как, не такие уж скудные знания немецкого, приходится напрячь мозг, прочистить горло и только тогда, немного дрожащим голосом, произнести:       — Добрый день, Фрау Шварц, я к герру Юсупову.       — А кем вы ему приходитесь, молодой человек?       — Я его ученик. Возможно, вы меня помните. Я жил тут на Рождество несколько лет назад. Герр Линдберг, если вам угодно.       Старая дама-домовик отрывается от прочтения какой-то желтой газетенки с ярким названием и, поправив на носу очки, щурится, присматриваясь к моей двухдневной щетине. И только когда встречается со мной глазами, кажется, узнает мальчишку, который когда-то таскал ей турецкие сладости, чтобы задобрить из-за вечно забытых дома ключах.       — Ах, герр Линдберг, не признала сразу, давненько вы тут не были, так повзрослели! А то ходит тут один, тоже ученичок, как вы, так постоянно в двери ломится и голос такой громкий! Все соседи на него жалуются!       Улыбаюсь, кладя локоть на высокую стойку. Разумеется, ученичок еще ходит, только вот вряд ли соседи жалуются, это чистый воды вымысел, но, знаете, что только не сделаешь, чтобы пройти мимо консьержа.       — Да, представляю! Кажется, я знаю, о ком вы говорите. Примерзкий тип. Жалко, что он нарушает спокойствие мирных жителей.       — Вот именно! — домовик, кажется, даже подпрыгивает на стуле от того, что хоть кто-то ее понимает, — проходите-проходите, герр Линдберг! И передайте мои самые добрые пожелания профессору Юсупову!       — Разумеется! Доброго дня, фрау Шварц!       — И вам, и вам!       Даже не вызываю лифт. Взлетаю на, до жути знакомый четвертый этаж пешком и останавливаюсь напротив чертой, обтянутой кож замом двери. На одном плече — сумка, во второй руке пакет с круасанами. Дыхание сбилось к черту. То ли он внезапной пробежки, то ли от еще более внезапного осознания того, что еще несколько часов назад шел на работу, даже не думая о том, что происходит за этой дверью в Берлине.       Сердце бьется как бешенное. В груди. В ушах. Где-то в глотке.       Весь становлюсь одной большой пульсацией.       Ты мог проебать всю свою жизнь, Линдберг. Всю свою гребанную жизнь, докатиться до кредита на холодильник, перестать быть собой и что это изменило? Один сраный профиль. Нихера не правильный и идеально красивый, но такой… подходящий?       В прошлый раз наши встречи изменили мою жизнь. Заставили, направили, перевели на социальный, а сейчас просто взгляд заставил переосмыслить свою бренную скучную жизнь. И что теперь?       Что теперь, Лео?       Что ты скажешь, когда дверь откроется? «Здравствуйте, мастер Юсупов, я тут внезапно подумал о вас и, как насчет, чашки чая?», «тот бургер был такой вкусный, может, повторим»? Или, может, «хей, Фел, смотри, у меня тут круассаны, поставишь чайник?».       Выглядит тупо. Слышится тупо. Даже в голове — тупо.       Прислоняюсь лбом к двери, надеясь, что в квартире этого не слышно, и закрываю глаза, прислушиваясь.       Только тишина. И если очень-очень постараться, можно услышать кипящий чайник слева. Там, где находится кухня.       Представляю как Феликс, в спортивных штанах и майке, со свежим выпуском «Заклинания сегодня» на ощупь проходит на кухню, не смотря на конфорку, выключает чайник, достает из верхней полки кружку, также не отрываясь от чтения, открывает соседнюю, с десятками тысяч коробочек с разными сортами чая, засыпает заварку в кружку и заливает кипятком. Ощущение настолько реально, что слышу слабое шипение с которым кипяток касается стенок прохладной кружки.       «Хей, Феликс, я вернулся»?       «Знаешь, мне показалось, что я увидел тебя в Лондоне и у меня все внутренности перевернулись. Я понял, что все опять делаю неправильно, что я опять блуждаю как сраный ежик в тумане и даже не понимаю этого, но ты, блять, мой фонарь, который зажигал батя Аквамена для своей бабы-атланта, и я подумал, что если только ты вызываешь у меня такую реакцию, то, может, это любовь? Феликс, что если я опять потеряюсь и больше никогда не найдусь?»       У него давно уже своя жизнь. Возможно, блять, отношения и тот поцелуй, это был подарок тебе на выпуск, Лео, почему ты до сих пор это не понял? Он не будет ждать, пока ты нагуляешься, найдешь свое место и идеальную работу, он уже вытаскивал тебя из дерьма. Нормальные, вменяемые люди, в это не полезут.       «Я больше не пью», — скажешь ты, — «это не повторится».       А что если, блять, да? Что если в тебе проснется тот пятнадцатилетний мальчишка и что? Пыльца пикси, когда депрессия? Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы он относился к тебе так? Хочешь, чтобы он прожил с гребанным ребенком всю свою жизнь?       Сопливая херня.       Ебанный в рот, как же я все же жалок. Когда-нибудь я перестану идти на поводу у эмоций, а?       Ударяюсь головой о его дверь (недостаточно сильно, чтобы это сошло за стук), чтобы хоть как-то вернуть в ровный ряд эмоции, кипящие в голове, но результат только ноющая боль в районе лба.       Последняя надежда на то, что я соберусь с мыслями и позвоню в дверь, а не поступлю как тряпка. Даже тяну блядскую руку. Тяну.       Но, вау, в этой руке как раз находится бумажный пакет, звонить неудобно, так что придется пакет оставить тут, а самому…       Что ж, вниз по ступенькам спускаться гораздо проще, натянутая улыбка консьержке, и приятная трель двери перед выходом на парящую улицу.       Достаю пачку сигарет и закуриваю, параллельно ища в телефоне ближайшие бары, пытаясь вспомнить, какие из них подают то-самое-немецкое-пиво. Пора выходить из застоя.              То ли из-за долгой завязки, то ли из-за крайне хорошего пива и правильно выбранного бара, меня, ясен хер, вставило с одной пинты. Я сидел один за столом, подпирая лицо рукой, смотрел на компании друзей, забавно говорящие на немецком и завидовал завистью общительного бухого парня. Мне резко стало жаль, что тут нет Люка. Или Олливандера. И, самое главное, Рея.       С того момента, как я перевелся на заочку или даже раньше, мы перестали общаться на регулярной основе. Не то, чтобы устали друг от друга, просто… Что ж, мы повзрослели и у нас были свои жизни? Он тусовался там в своей Бельгии, почти не появлялся дома (чем очень расстраивал профессора Виндзора, потому что даже я появлялся у них чаще) и абсолютно игнорировал такую охуенную вещь как отпуска.       И тут в моей пьяной бошке щелкнула какая-то херня.       Если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе. Тем более у Магомеда есть с собой полный набор спасительных материалов.       И, знаете, я надеялся совершенно на другое. Я надеялся, что приеду, он спросит «какого хуя тебя принесло», а я приобниму его за плечи, улыбнусь и скажу, что расскажу по дороге, мы придет в бар и… Вы поняли короче. Типичные красивые посиделки классный ребят.       А что в итоге?       Что ж, когда я приехал на их почти-сверх-секретный-объект, Рей со своими подчиненными (а они у него есть, прикиньте) снимал пробы, улики и всякую прочую херню с места преступления (разумеется, они называют его как-то по-другому и по-умному, но это было место преступления) и на мои пафосные речи и красивые мечты о баре Рею было глубоко поебать. Так что вместо того, чтобы стукнуть во время кульминации истории кружкой о стол, я особенно сильно надавил на скребок, что тот проехался по железной поверхности и издала противный звук. Слизь, которую я, собственно, и счищал, попала мимо пакета. Вот такие у нас пацанские посиделки блять.       После того как я вставил последнее «вот» после моей истории, Виндзор взъерошил и так торчащие волосы на затылке и, вместо чего-то обычного и поддерживающего сказал:       — Вот, Лео, все у тебя не как у людей. Обычно, когда видишь призрака из прошлого, покупаешь там собаку или хобби заводишь. А ты бросаешь работу, парня и обет беспития.       — Прошу не перевирать факты. Я не бросил парня, а дал ему отпуск, я почти уверен, что он разносит сейчас мою квартиру в щепки и к тому же! — резко поворачиваюсь к Рею, тыкая в него скребком, с которого на землю сваливается кусок мерзкой субстанции, — прошу заметить, что мой призрак — это совсем даже не призрак, а вполне реальный человек, который с маленькой, но все же, вероятностью, мог оказаться в это время в Лондоне!       Рей цокает языком и закатывает глаза. Ну спасибо, что не истерику. Он вообще какой-то помятый и как будто не очень-то и удивлен, что я сорвался к нему на другой конец Европы. Британия, конечно, для него это не Европа, но я, опять же, надеялся на более эмоциональную реакцию на мой выход из мертвой точки. Но, видимо, сегодня день рушения моих предположений.       — В любом случае, теперь мне кажется, что если я еще хоть немного проведу в этом треклятом офисе, то обрасту жиром и стану орать на детей на великах из-за того, что они слишком громко смеются и... ты точно в норме, чувак?       — Жрать я хочу, брат мой Леонардо, неимоверно. Да и в целом... — он делает руку пистолетом и стреляет себе в висок, растекаясь по стулу. — Устал как последний домовик. Давай-ка добежим до столовки, пережрем и устроим тебе спа для мозга, на йогу сходим или массаж тайский, а?       — Когда ты в последний раз брал отгул? — вскидываю бровь, продолжая с, не свойственным нормальному человеку интересом, соскабливать слизь в пакетик. Успокаиваюсь, только когда там ничего не остается. Только тогда закрываю его и пихаю в руки первому попавшемуся подчиненному (ебанный в рот) Рея, — когда последний раз посещал стариков и прекрасную Англию, дорогой мой друг? — вытираю руки о штаны и плюхаюсь на соседний стол, — что, все? Отуземился?       — Если бы мне отпуск ещё кто-то дал. Я ж такой невъебенно ценный сотрудник. Кстати, — он слегка дёргает головой в сторону мальчишки с пакетом слизи, вдруг становясь серьезнее, взрослее и будто опаснее, — это последний, мы закончили. Отчёт жду завтра к десяти утра, так Брендону и передай. Отбой, — на меня он уже смотрит обычным Реевским взглядом, — ничего я не отуземился. Акцент слышал?       — Какой акцент? А, ты про бельгийский? А то я думаю, что-то уши режет.       — Если уши режет, сходи к лору. А я в полном порядке.       — Брось, возьми ебучий выходной, давай сгоняем куда-нибудь, о, — ударяю рукой по колену Рея, воодушевленно тыкая в него пальцев. Пинта пива для моего непьющего организма сказалась крайне ярко, — помнишь какие ребрышки были в том баре в Портовом Городке?       — Помню, какая там барменша была, — он бросает самодовольную ухмылку. Потом встаёт с разъебанного стула, чистит свой помятый худос мановением пальцев, задумчиво щурит глаза и наконец рожает, — Ну ладно.       — Что "ладно"? — заторможено поворачиваю к нему бошку, — мы едем на курорт, детка?       — Едем, но ты платишь!       — Куда ты спускаешь свою огромную зарплату, жмот? Покупаешь конструктор Лего и строишь из него монстров? — поднимаю свою жопу со стула, отряхиваю пыль (я очень надеюсь, что это пыль, а не остатки какого-нибудь единорога-убийцы, слышал я про их дела) и иду за Реем к, по-видимому, оставшемуся для нас порталу.       — Нет, дорогой, коплю тебе на операцию по пересадке мозгов.       — Чтобы пересадить мой мозг тебе? Не стоит, ты не такой уж и тупой. Не будь таким строгим к себе!       Рей поворачивает ко мне бошку, на его губах пляшет полу-улыбка и я думаю о том, что ему сто процентов нужен отпуск от этой работы. И что, возможно, не я один свернул куда-то не туда.       — Нет предела совершенству!       Он улыбается и хватается за пустую бутылку (как это не комично), а я хватаюсь следом.              Мы успели слегка заблудиться (ладно, это я заблудился, когда пытался найти толчок), заказать еду в местной столовой номер три, о чем я уже десять раз пожалел. Искренне не понимаю непреодолимое желание стран Восточной Европы причислять кафетериям, или, хорошо, столовым, какие-то номера. Кажется, из-за этого внутренний голос начинает орать, что, возможно, тут подают остатки того, что не доели, ну не знаю, в столовой номер один, например?       Да и, стоит заметить, что само помещение выглядит крайне непрезентабельно и, если бы не Рей, я бы сюда никогда в жизни не заглянул. Правда, не то, чтобы тогда у меня была на это возможность, но все же.       — Ну а если серьезно, — откидываюсь на спинку стула, который тут же жалобно скрипит, — как думаешь, я сильно облажался, оставив у него под дверью пакет с круассанами?       — Да забей, мне кажется, он привычный.       Цокаю и поднимаю голову к потолку, прикрывая глаза. Мне кажется, что если я прожду свое пюре с котлетой еще хоть минуту, то сдохну на этом самом месте.       — Ты знаешь меня столько лет и предлагаешь просто "забить"? Серьезно? Я надеялся на совет поувесистее, может быть, какую-нибудь даже тупую шутку, а ты... "Забей" — это же надо такое предложить!       — У меня! — он псевдо-возмущенно подскакивает на стуле, — под началом! Восемь человек! Такая работа хочешь не хочешь отобьёт все способности к тупым шуткам. Я хотел сказать, что он привычный к твоим... особенностям, поэтому не удивится и негативно не воспримет.       — Не думал, что скажу это, но руководство тебе явно не к лицу, — тянусь к своему компоту (или киселю) и делаю большой, но крайне неприятный глоток, — да ясен хер, что он не заявится ко мне на порог и не... Бля, короче, ты нихера не помогаешь.       — Да честно, сам не в восторге, но вот моё дерьмо, теперь ебусь с этим, — он утомленно трет глаза тыльной стороной ладони, — если без базара и ужимок, Юсупов, конечно, мужик четкий, но первый шаг сделает с вероятностью ноль целых ноль сотых. Потому что... я ебу? Скормит твои круассаны голубям ну или фрау Шварц, как звёзды сложатся, задумчиво послушает Пинк Флойд, возможно, догадается, что это был ты. Решит ждать, пока ты перебесишься. Ну как-то так.       Нам приносят нашу жратву и я окидываю недоверчивым взглядом пюре и котлету, которая, по виду, уже давно отжила свое, была пережевана и выплюнута обратно. Отлипаю от спинки стула и, гипнотизируя тарелку взглядом пару минут, все же отодвигаю от себя. Нахер такие эксперименты.       — У меня такое чувство, что я проебал уже миллион шансов, когда мог что-то сделать, но зассал, потому что сначала я был его студентом, потом, — делаю паузу и невербалкой начинаю гонять компот в стакане по кругу, — в общем, блять. Он же не будет как целочка сидеть и ждать, пока я соизволю родить, верно? И сейчас я думаю, а честно ли влезать в его мерную жизнь со своей хуйней и опять мутить воду в стакане?       — Мне кажется, будет. Чтобы точно знать, что он не пользуется зависимым положением и все такое. Знаешь, эти проблемы просвещенной аристократии.       — Я к тому, что откуда у тебя такая уверенность, что ему нужен именно я? — перестаю вертеть пальцем и компот неестественно быстро останавливается.       Рей закатывает глаза и лениво откидывает челку со лба, а я краем глаза замечаю, как на это залипают две девчонки с бейджами стажёров. Ну ебаный же стыд.       — По-моему ты у него такой особенный со своими единственными и неповторимыми заебами, и больше никого он из обезъянников не вызволяет. — он берет в руку вилку, обречённо оглядывает пюре и с выражением глубочайшего смирения отправляет первую порцию в рот. — Фы нифехо не поймеме, пофка не попфробуефе.       — Тут ты прав, — задумчиво смотрю в грязную стену, пока Рей без особо аппетита жуёт свой, как мне кажется, первый приём пищи за день. Достаю телефон и открываю приложение по бронированию порталов, — рванем в Швецию, как в старые-добрые, старина? Или уже зассал?       — Ну счфа доем и можно.              Швеция встречала дерьмовой погодой, холодным климатом и чистым шведским, который, кажется, я успел подзабыть. Когда мы покупали билеты на портал в нужное нам захолустье, женщина-продавец улыбчиво спросила «как нам отдыхается» и мои зубы угрожающе скрипнули. Мне хотелось вывалить на нее всю свою родословную и послать на немецком, но подошел Рей, показав сиги, которые когда-то мы курили как бешеные и раздражение сошло на нет.       Швеция, конечно, не Финляндия, жизнь здесь поактивнее, но стоя в курилке, я думал о том, что когда-то хотел быть послом, но иметь постоянно жилище и семью в родной стране. Сейчас же я напрягал память, когда я вообще тут последний раз был (и был ли после выпуска из Дурмстранга) и думал о том, что у меня такое ощущение, что я свалил из деревни в большой город. Главное не говорить об этом Виндзору, иначе тот опять начнет вещать про каких-нибудь англо-саксови жизни не будет никому.       До бара, в котором мы хотели поесть ребрышек, мы добрались, ориентировочно за 4 часа, и если Швеция еще хоть как-то живет, то это место точно застряло во временной петле. Мне кажется, что даже мужик за столиком в углу, когда я был на девятом, попытался вмазать Рею по морде, но я не отрицаю, что все это мне может только казаться из-за нахлынувшей ностальгии. Хотя, может и нет.       А Рея похоже на сентиментальные мысли не пробирает. Он успел дозаправиться в буфете портальной станции, помандеть на уебское расписание, а после прыжка впаял цыганке штраф за несанкционированную продажу поддельных амулетов. Теперь же стоит рядом, чешет за ухом и о чем-то усиленно размышляет:       — Слушай, Лео, а тот мужик в углу случайно не отец зайки из закусочной на главной улице? Че-то взгляд знакомый.       Всовываю Рею его кружку не-совсем-обычного-пива и жмурюсь, пытаясь прорваться через информационную базу в своей бошке с миллионами почти-знакомых лиц.       Окидываю мужика взглядом еще раз, пытаясь вспомнить почему тогда Рею почти досталось по бошке и доходит только когда мы уже садимся за стол.       — Я не знаю что у него там за зайки в семье, но, кажется, это тот чувак, у которого мы покупали травку, нет? Прибавь к нему повязку на глаз и убери шрам на щеке.       — А я помню, что у его дочери очень громкий голос во время... ээ.. всегда..., а он не оценил ее вокальных данных и моего участия. И что в подвале у него дома под пятой пословицей слева лежал пак выпуска на два года старше, — он щурится, отпивает из кружки и добавляет. — У того барыги нос был больше, а разрез глаз уже.       — Серьезно? — наклоняю бошку чуть влево, — может он сделал пластику или вроде того?       Пока мы пытаемся уточнить личность мужика, в бар вваливается толпа школьников (откуда они тут — вопрос, ведь будни же) и заваливается на соседний от нас стол.       — Я тебя уверяю, Эрл, никто ничего не найдет, мы прекрасно ее припрятали, — самый крупный пацан сидит как раз напротив меня и его шведский, наверное, не многим лучше Рея каком-нибудь курсе на втором. Рядом с ним сидит мальчишка лет пятнадцати на вид и постоянно оглядывается, — ты же веришь мне?       Кидаю на Рея многозначительный взгляд, потому что прекрасно знаю эту интонацию.       — Дорогой мой друг, — Рей открывает взгляд от школьников, оборачивается ко мне с каким-то вальяжным самодовольством и широченно ухмыляется, — не кажется ли тебе, что молодые люди исключительно зря находятся в учебное время в питейном заведении и обсуждают запрещённые вещества, — как будто не он сам вел ещё более обсуждаемый образ жизни, — как же нам с тобой, многоуважаемый товарищ, повезло, что такой скромный я уже полтора года как сертифицированный легиллимент, а ты обладаешь способностью маякнуть школе о таааких злостных нарушителях. Разумеется, мы конфискуем все найденное во благо юных умов.       Рей облакачивается обратно на барную стойку и отпивает из кружки.       — Товарищ, моральные нормы говорят мне о том, что даже если эти школьники малы и глупы, не стоит подслушивать их разговоры и тем более лезть в их дела, — отпиваю из своей кружки и улыбаюсь, — но! Если не рассматривать это как хищение имущества, пусть и незаконного, а преподание урока юным дарованиям, чтобы они не базарили о своих сокровищах направо и налево! Мы делаем доброе дело.       Ставлю кружку на барную стойку и закидываю руку на плечо Рея.       — Позвольте пригласить вас прогуляться?       — Ох, дорогой, — он обхватывает меня в ответ, — я совершенно не могу вам отказать. Давайте совершим небольшой променад сторону.... — он кидает сосредоточенный взгляд на школьников и едва уловимо дергает палочкой в свободной руке. — плакучей ивы недалеко от порта?       Пацан, которого Рей залегиллиментил даже не дернулся. Охуеть. Ни за что бы не подумал, что Виндзору хватит усидчивости освоить что-то такое.       — Не поймите меня превратно, драгоценный, — кошусь на Рея, — но, я надеюсь, что ваши внезапно появившиеся возможности не были использованы когда-либо на вашем прекрасном друге, м?       Открываю перед ним дверь бара, а через пару секунд и пачку сигарет.       — Отпуск обещает быть захватывающим.       Виндзор заливисто смеется в ответ, неся какую-то хуйню про то, что у меня в голове сам черт ногу сломит, а он сам пока хочет жить. Mы cкaзoчнo бoгaты Скaзoчнo бoгaты Скaзoчнo бoгaты Tы и я. Эй, пoдoжди кудa ты Пoдoжди кудa ты Пoдoжди кудa ты Moлoдocть мoя!