Спасти себя

      Такси подъезжает к дому ровно в полночь, когда дождь со снегом льётся с неба, а в нужном доме горит тусклый свет. Вдалеке слышится хриплый собачий лай, воет автомобильная сигнализация и в соседнем доме хлопает входная дверь. Не спится явно не одному лейтенанту, и Коннор замирает на ступенях, будто сомневаясь в правильности своего решения. Рука тянется к звонку, а затем опускается на дверную ручку, стирая последнюю преграду между желанием передумать и шансом увидеть напарника в последний раз.       В прихожей и зале царит полумрак, а работающий телевизор высвечивает из темноты грузный силуэт Сумо, который мгновенно вскидывает голову и смотрит на Коннора своими слишком умными глазами, вновь опуская морду на лапы. Пёс словно чувствует гнетущее напряжение, опутавшее дом, и тихонько скулит, когда андроид бросает взгляд на силуэт сидящего за столом Андерсона. Пёс чувствует, что хозяин балансирует на грани. Коннор это чувствует тоже.       Он делает несколько шагов вперёд, останавливаясь на границе между кухней и холлом, будто не решаясь перешагнуть через край. Хэнк лишь бросает в его сторону усталый взгляд, полный разочарования.       — Чего притащился, м? — Андерсон отводит взгляд, уставившись перед собой. Коннор чертит траекторию, и его собственный взгляд останавливается на фотографии, с которой смотрит улыбающийся мальчик. Давно уже мёртвый сын его напарника. — С рабочими моментами мы ещё в участке разобрались. Так что свали нахрен отсюда. Не желаю тебя видеть, пластиковый кусок дерьма.       — Я пришёл попрощаться, — Коннор не шевелится, но смотрит в упор, будто желая рассмотреть каждую эмоцию на лице напарника. Но тот на удивление постоянен, и андроида обдаёт ядовитым одиночеством и тоской. — Я знаю, что только сам виноват в том, что случилось. И мне жаль…       — Тебе жаль? Как тебе может быть жаль. Это всё чушь собачья.       Хэнк не повышает голоса, не срывает его на крик, лишь смотрит очень внимательно на своего теперь уже бывшего напарника, а на душе скребутся кошки. Голос его срывается, когда он вновь смотрит на фотографию сына, чтобы вновь перевести взгляд на андроида, в глазах которого читается искреннее сожаление. Наверняка ему просто хочется в это верить.       — Знаешь, каждый раз, когда ты возвращался, я хотел видеть вместо тебя своего сына, — Хэнк замечает, как на лице андроида пробегает нечто, отдалённо напоминающее сочувствие и… растерянность? Андерсон горько усмехается. — Всё бы отдал, чтобы его снова обнять, — мужчина стискивает зубы. — Но люди не возвращаются с того света. Мы умираем навсегда.       — Прекратите смотреть на эту фотографию, лейтенант, — Коннор делает шаг, замирая в метре от стола и самого Андерсона. — Прошлое нельзя изменить, а вам не следует корить себя за случившееся. Это была не ваша вина.       — Не тебе мне говорить об этом, Коннор, — Хэнк смотрит андроиду прямо в глаза, а тот смотрит в ответ, совсем не моргая. — Я ведь так верил в тебя.       Коннору кажется, что внутри что-то трещит по швам, рвётся и расходится волной тириума. Взгляд цепляется за револьвер, который лежит на столе по левую руку напарника, а бутылка виски оказывается почти не тронутой. Андерсон не пьян.       — Я верил в тебя, чёртова ты машина, — Хэнк делает глоток виски из стакана, чтобы с грохотом опустить тот на стол. — Надеялся, что ты поможешь вернуть мне веру в долбаный мир. Но мир изменил тебя сам. Ты открыл мне глаза, Коннор. Андроиды наши творения. И поэтому так похожи на нас своей жестокостью. Человеческая одежда на тебе ничего не изменит. Под этой шапкой не прячется человечность.       — Я разочаровал вас? — Коннор едва заметно хмурится, будто сказанное Хэнком ему совсем не нравится. — Я ведь всего лишь машина, которая создана для выполнения поставленной задачи. Вы не могли…       — Привязаться к машине?! — Хэнк едва не срывает голос на злобный крик. — Ты так любишь себе повторять, будто ты лишь тупое орудие. Но хотя бы выйди за эту сраную дверь и задай себе сраный вопрос: «кто я на самом деле».       — Я знаю, кто я, — Коннор щурится, когда рука Хэнка ложится на револьвер. — Но вы должны прекратить всё это, лейтенант. Должны жить дальше. Ради себя. Ради Коула.       — Ты всё сказал? — Хэнк кривит губы в улыбке, похожей на оскал. В ней нет искренности. Лишь боль, спрятанная за маской безразличия. — А теперь иди. Делай, что должен. Тебе ведь так важна твоя миссия.       Коннор не шевелится, внутри него расползается холод, будто биокомпоненты начали отказывать один за одним. Андроид растерян. Прощание с Хэнком он представлял совсем не таким. Но ожидать иного не следовало, да? Всё это кажется несправедливым и слишком неправильным, когда внутри него расползается злость, а программный сбой отмечает его встревоженность. Аманда была права. Ему не следовало приходить сюда. Не следовало говорить с ним, надеясь на понимание. Но память заставляла сбоить снова и снова, чтобы в конечном итоге свести их дороги вновь.       — Пошёл нахер отсюда! — Сумо скулит и хрипло лает, когда Хэнк всё же срывается на крик, направляя дуло револьвера прямо на растерянного Коннора. Перед глазами мелькает дежавю. Тогда он не смог выстрелить, но просто обязан сделать это сейчас. И слова, брошенные андроидом тогда, наверняка были сплошной ложью и стремлением втереться в доверие. — Вали из моего дома или я пущу тебе пулю в лоб!       — Простите, что подвёл вас, лейтенант, — голос андроида звучит глухо и срывается в тихий шёпот.       Хэнк опускает руку и бросает револьвер на стол, когда бывший напарник выходит в холл, а затем останавливается рядом с Сумо. Коннор опускается на четвереньки, отмечая подавленное состояние собаки, которая лишь вновь тихонько скулит, когда Коннор зарывается пальцами в густую шерсть пса, а затем гладит по голове, заглядывая в глаза.       — Прощай, Сумо, — Коннор едва заметно улыбается. — Больше мы никогда не увидимся.       Он поднимается на ноги и замирает у полуоткрытой двери. Оборачивается, бросая взгляд на ссутулившуюся фигуру Хэнка, чтобы услышать несущееся в спину: «чёртова машина».       Коннор оборачивается, а программа выявляет новый сбой, когда злость, пусть и не настоящая, заставляет его свести брови у переносицы, уставившись перед собой невидящим взглядом. Дверь с грохотом смыкает замки воедино, когда Коннор слишком резко бьёт по ней ладонью. Холодный воздух, дующий с улицы, мгновенно остаётся по ту сторону двери, а Сумо ворчливо вскидывает голову. Хэнк тяжело вздыхает, осушая виски в стакане до дна. Рука вновь ложится на револьвер, чтобы в следующее мгновение её перехватили стальной хваткой, не позволяя подвести ко лбу. Красный сенсор на виске андроида почти так же пропорционально красноречив взгляду, которым он смотрит на Андерсона. Злость и явное желание набить ему морду. Неужели он чёртов девиант?       — Я сказал, прекратите смотреть на эту фотографию.       Он чеканит каждое слово, будто вновь играет роль плохого полицейского. Подобный взгляд его Хэнк видел лишь раз, когда Коннор вёл допрос в полицейском участке. Тогда все они думали, что натасканный на ведение расследования андроид упустил возможность расколоть убийцу-девианта, но потом всё оказалось хирургически точно спланированным методом психологического воздействия, а сухие факты и доказательства били по самообладанию убийцы не хуже бейсбольной биты, на сей раз причиняя реальную боль, которую только можно причинять одними лишь словами. Коннор тогда точно знал, куда нужно бить. Он знал, как заставить подозреваемого бояться себя, чтобы в конечном итоге тому пришлось взмолиться о пощаде. Слова били больно. И Коннор умел причинять боль.       — А я сказал тебе свалить, — Хэнк пытается вырвать руку из хватки андроида. Но тот лишь выкручивает её, грубо сдирая из сжатых пальцев револьвер, чтобы с грохотом впечатать его на стол и посмотреть своему напарнику прямо в глаза. — Пошёл вон…       — А вы заставьте меня уйти, — Коннор щурится, а металлические ножки стула, будто специально, скребут по кафельному полу, оседая на зубах человека оскомой. Андроид садится на стул, а в движениях его непривычная рваность и нервозность. Совсем не похоже на машину, которая выверяла свой каждый шаг, будто намеренно заставляя себя выбиваться из толпы людей. — Хотите поиграть в игру? Но ведь в неё совсем не интересно играть в одиночку. Не так ли, лейтенант?       Хэнк молчит, упрямо стиснув зубы воедино, и попытка протянуть руку к оружию мгновенно прибивается к месту холодным взглядом андроида. В нём нет жалости. Нет и капли понимания. Лишь угроза: только тронь, и я сверну тебе шею. В машине произошёл явный сбой. Сенсор на виске об этом отчётливо сигнализирует. А затем Коннор кивает, стягивая с головы шапку. Волосы его взъерошены, а черты лица совсем как человеческие, когда в нём читается плохо скрываемые гнев и непонимание одновременно. Внутренняя борьба слишком явственно читается в карих глазах.       — Шестизарядный револьвер калибра 357 Магнум, производившийся в Хартфорде, штат Коннектикут. Впервые был представлен широкой публике в 1955 году, — чеканит Коннор, неотрывно смотря на напарника. — Так же носит название «кольт питон». Наверняка за мощь, а также высокое поражающее и останавливающее действие пули. Знаете, лейтенант, — Коннор слегка наклоняется вперёд, сверкая взглядом, — патроны сорок пятого калибра снаряжают экспансивными, разворачивающимися пулями, которые сплющиваются при попадании в жертву. Выстрел в упор снесёт вам пол головы с вероятностью в восемьдесять шесть и три десятых процента. Наверняка вы в курсе подобного.       — Я разбираюсь в этом оружии лучше твоего, засранец.       — Русская рулетка, — Коннор берёт в руки револьвер и разворачивает барабан, отмечая в нём одну пулю. А затем убирает обратно, заставляя барабан крутиться. Предохранитель щёлкает, останавливая вращение, и андроид вскидывает руку вверх, нажимая на курок. Громкий щелчок и ничего более. — Так вы это назвали в моё первое здесь появление. Последний выстрел в тот вечер был бы для вас последним, не напейтесь вы до состояния алкогольной комы. Вам было страшно, лейтенант?       — Не твоё собачье дело, — Хэнк тянет руку уже к бутылке, но андроид оказывается быстрее, убирая её со стола и себе под ноги.       — В этот раз всё должно быть по-честному, лейтенант, — в голосе Коннора слышится укор, пропитанный холодной решимостью. Желание утонуть в эмоциях сжимает горло тисками. Программный сбой становится слишком привычен. Аманда наверняка будет в ярости. — Выстрел вам, выстрел мне. Никаких полумер.       — Мы уже играем нечестно, тупая ты машина, — Хэнк выплёвывает слова, пропитав их ядовитой колкостью. Коннор щурится, будто сказанное и в самом деле задевает его. — Ты не умрёшь. Ты будешь возрождаться снова и снова, пока не выполнишь свою чёртову миссию!       — Мне найдётся замена, — он говорит это как нечто само собой разумеющееся. — Ведь поломанные машины всегда сдают в утиль. Но людей заменить невозможно. Вы уникальны, лейтенант, и видеть вас таким…       — Мне только твоей фальшивой жалости не хватало, — Хэнк понимает, что это и не жалость вовсе. Коннор выводит его на эмоции, будто только сейчас решил отомстить за тот случай после клуба «Рай». Сейчас это тоже его осознанный выбор? Как тот выбор, где он позволил тем Трейси сбежать? — Ты весь из себя сплошная подделка.       — Я всегда был тем, кем вы желали меня видеть, Хэнк, — Коннор едва заметно и холодно усмехается. — Но когда я выбрал свою миссию, а не вас — вы просто ушли. Сбежали, как последний трус.       — Закрой свою пасть! — Хэнк бьёт кулаком по столу, но напарник перед ним лишь откидывается на спинку стула, вновь одаривая его насмешливой ухмылкой. — Ещё хоть слово и я голыми руками сверну тебе шею. Со мной твои эти штучки не пройдут. Я не твой подозреваемый, которого можно сломать психологическим давлением. Я не первый год живу на этой проклятой земле.       — Нельзя сломать то, что уже сломано, лейтенант, — Коннор берёт в руки револьвер, задумчиво осматривая его. — Это можно лишь склеить. Я начну, если вы не против.       Хэнк, кажется, затаивает дыхание, когда андроид упирает дуло оружия под подбородок, а затем смотрит ему прямо в глаза, будто давая последний шанс передумать. Хэнку хочется податься вперёд и вырвать револьвер из рук свихнувшейся машины, но щелчок пустого выстрела раскатом грома разносится по кухне, заставляя детектива заметно вздрогнуть. Он сделал это. Чёртов засранец начал игру в смерть. И теперь его очередь нажать на курок. Оружие услужливо оказывается на середине стола, а в глазах Коннора мелькает… облегчение?       — Ваша очередь, лейтенант, — Коннор смыкает пальцы рук вместе. — Если это случится, я буду рядом. Вы решили умереть — этот шанс предоставится вам только сейчас. Другого просто не будет. Вы сказали, что мне нужно решить, кто я на самом деле. Это и есть мой выбор. Мой выбор без чужих приказов. По крайней мере, я надеюсь, что это так. Наверняка это всё фальшь, я ведь и не человек вовсе. Так ответьте на мой единственный вопрос, — Коннор касается пальцами рукояти револьвера, поддталкивая оружие в сторону Хэнка, — вам страшно умирать?       — Да пошёл ты, — Хэнк не хочет уступать ему — сидящему напротив так, словно только он один знает, чем и как всё закончится. А затем берёт револьвер в руку, ощущая холод стали на коже виска. — Ты думаешь, что весь из себя такой идеальный и чертовски умный? В тебе нет страха, потому что ты чёртова машина без эмоций и боязни умереть. Ты не чувствуешь тонкую грань жизни и смерти, потому что для тебя она шириной в сраное шоссе. И знаешь, что? К чёрту тебя и твоё стремление влезть мне в мозг.       При трезвом рассудке всё ощущается иначе, а дрожь пробегает по телу, когда страх проникает в каждую клетку тела, сомнением оседая в воспалённом мозгу. Тогда он не особо понимал, что каждый выстрел может стать последним. Алкоголь помогал забыть. Изгонял прочь страх и приносил с собой решимость. Коннор наверняка не чувствует страха теперь, когда целиком и полностью отдал себя во власть корпорации Киберлайф. Но Хэнк до сих пор не может забыть, каким ужасом были наполнены его глаза на крыше башни Стрэтфорд. Девиант застрелился, а Коннор ощутил его страх, как свой собственный.       Андерсон тогда думал, что подобное способно изменить андроида к лучшему, но тот лишь замкнулся в себе, расчертив жирным маркером красную линию между работой и человечностью. И черту эту он больше не переходил, оставаясь холодным и отстранённым. До сего дня. И Хэнк отчаянно пытался понять, почему напарник сорвался с поводка хотя бы на короткий отрезок времени. Поводок натянут, в этом сомневаться не стоит. Ведь Киберлайф не выпустит своего бойцового пса на свободу.       Хэнк стискивает зубы, неотрывно смотря в глаза Коннора. Но спасения в них не найти, когда щелчок спущенного курка очередным эхом разносится по кухне, и выстрел остаётся пустым. Мозги его не разлетаются по стенам, а взгляд Коннора всё так же сверлит в нём дыру, будто отмечая точку пулевого отверстия.       — Минус три хода, лейтенант, — иронично тянет андроид, притягивая к себе револьвер, но не поднимая со стола. — Самое время передумать, — Хэнк ощущает, как внутри него расползается холод. Пластиковый засранец играет с мозгами его, как нечего делать. Но игра есть игра. Рано или поздно всё равно всё закончится, — потому что если мой выстрел будет пустышкой, четвёртый по счёту наверняка вас убьёт. Всё было рассчитано, лейтенант. Момент вашей истины. Либо вы живёте дальше, либо нажимаете на курок.       — Кто бы сомневался, что ты всё просчитал, — Хэнк давит усмешку, а Коннор приставляет дуло револьвера к виску. Туда, где жёлтым мигает круглый сенсор. — Всегда хотел быть впереди всех и вся.       — Знаете, в чём отличие смерти под колёсами фуры от тотального уничтожения процессора в голове? — Коннор не моргает, но уголки губ его едва заметно ползут вверх. Это не улыбка, а самая настоящая издёвка и вызов. — Память не сможет загрузиться в другое тело. Она просто не успеет. Пуля в упор окажется быстрее.       Хэнк не знает, как реагировать. Но попытка всё закончить ничего не изменит. Пути отхода давно перекрыты. И перекрыты они Коннором, который будет играть до конца. Это проверка для них обоих. Проверка машиной самого себя и того, кем он стал. Кем мог стать, но собственными руками задушил малейшие проявления девиации, которые влекли за собой пробуждение человеческих эмоций. Хэнк хочет надеяться, что андроид всего лишь испугался. Тяжело сломать стену безопасности, когда за ней маячит неизвестность.       Коннор закрывает глаза, вжимая дуло револьвера прямо в красный диод на виске. Тишина звенит и рвётся на части напряжение, когда Хэнка ломает изнутри от желания вырвать оружие из руки напарника. Он нервно подаётся вперёд, готовый поддаться эмоциям, когда щелчок выстрела заставляет даже Сумо хрипло гавкнуть. Хэнк готов поклясться, что с губ Коннора срывается тихий вздох, будто только сейчас он позволил себе задышать. Но в звуке этом различимо лишь разочарование. Он хотел, чтобы выстрел был настоящим?       — Мы ведь знаем, что дальше будет, — Коннор только сейчас распахивает глаза, оставляя револьвер на середине стола. — И знаем, что это не решение всех ваших проблем. Считаете, что жизнь закончена, но оглянитесь вокруг: она всегда была отражением лишь вас самих. Смерть сына изменила вас. И мне жаль, что пришлось пройти через эту боль в одиночку. Никто не смог вас понять. Ведь Коул был частью…       — Не смей говорить о моём сыне! — Хэнк поднимается на ноги, нависая над Коннором, будто в любой момент может кинуться на него с кулаками, но тот лишь упрямо смотрит на него, не ведя даже бровью. Умеет быть мудаком, когда хочет. Но сейчас паскудство в нём льёт через край смертельной дозой радиационного облучения. — Не смей даже имени его произносить.       — Тогда берите оружие и делайте, что хотели сделать. Выстрел будет фатальным.       — Вали из моего дома.       — Я уйду, если вы спустите курок. У вас есть выбор: вы стреляете либо в себя, либо в меня. Наверняка второй вариант лучший выход из данной ситуации?       — Ты многое на себя берёшь, Коннор, — Хэнк упирается ладонями о край стола и подаётся вперёд, выискивая в глазах андроида блеф, которого наверняка нет. Машина не может играть настолько изощрённо. В её программе не должны быть заложены подобные алгоритмы, иначе машина, способная к самообучению, рано или поздно выходит из-под контроля. И Коннор явно балансирует на грани самоконтроля. — Почему ты хочешь исчезнуть, м? Боишься, что тебя заменят? Хочешь уйти на своих условиях?       Коннор молчит, а затем едва слышно хмыкает, но взгляда не отводит. Сенсор на виске горит жёлтым. Андерсон отмечает, что он так и балансирует между красным и жёлтым, но голубым не становится. Вспышка злости угасла так же внезапно, как и появилась. Но в глубине карих глаз Хэнк ещё может различить холодную решимость довести игру до конца.       — Ладно, урод ты пластиковый.       Хэнк хватает со стола револьвер, одним резким движением направляя дуло прямо в лицо Коннора. То ли андроид ожидал этого, то ли умело скрывает удивление. И рукоять оружия на удивление скользкая, а нервное напряжение стягивает пальцы судорогой неизбежного. Всего лишь выстрел и долгожданная свобода для них обоих. Но почему тогда он колеблется. Почему смотрит в карие глаза напротив, улавливая на лице андроида подобие сожаления. Хэнку хочется, чтобы ему было жаль. Чтобы всё, через что им пришлось пройти вдвоём, оставило на душе парня хоть какой-то жалкий след. В какой-то момент Андерсон верил, что напарник меняется в лучшую сторону. Но вера оказалась ложной.       — Надеюсь, что они разберут тебя на запчасти. Ведь иного ты явно не достоин.       Хэнк тяжело вздыхает и прижимает дуло револьвера к голове. Мужчина жмурится, на мгновение допуская мысль послать всё к чёртовой матери. Отсчёт идёт ровно с десяти до нуля, а гробовую тишину заполняет лишь размеренный гул работающего холодильника и тихий скулёж Сумо где-то на перефирии собственных сомнений. В груди щемит, а горло сводит судорожным и хриплым вдохом, вместе с которым не прибавляется решимости. Они оба сошли с ума, если позволили миру сотворить с собой такое.       Решимость тает на глазах, а сердце пропускает удар и готово разорваться на части, когда щелчок барабана отзывается пустотой не только снаружи, но и внутри самого Хэнка. Револьвер с грохотом падает на стол, а кислород топит лёгкие в огне, адреналином сжигая всё внутри. Хэнк смотрит на свои трясущиеся руки, тело валится на стул. Лицо Коннора невозмутимо безэмоционально, а затем губы парня чертит улыбка. От такой паскудной ухмылки внутри Хэнка всё схлопывается и рвётся накатывающей злостью понимания — засранец дурил его с самого начала.       — Вам было страшно, лейтенант, — Коннор поднимается на ноги, а в руке его зажат револьвер. — Я видел это.       — Ты всё это намеренно сделал, да? Жаль, что хотя бы во второй раз не смог найти в себе смелость пристрелить тебя.       — Я точно рассчитал прокрутку барабана, лейтенант, — Коннор задумчиво смотрит на револьвер, а программный сбой вновь мельтешит перед глазами. Наверняка Аманда всё видела. Наверняка будет в гневе. Но гнев её, кажется, он ощущает уже сейчас, когда в голове разносится эхо её голоса. — Первый выстрел был в воздух. Я пропустил ход, чтобы последний выстрел пришёлся на меня. Вы сказали, что за дверью я смогу понять, кем я стал. Но мне очень хочется верить, что я понял это здесь и сейчас. И мне жаль. Мне, кажется, и вправду жаль.       И реальность трещит по швам, когда его сознание утягивают в реальность виртуальную, а перед глазами предстаёт лицо Аманды. Гневный взгляд её красноречивее любых слов, а внутри Коннора стягивается тугой узел страха.       — Ты поклялся, что твоя привязанность к этому человеку не навредит нашему делу, не подставит под угрозу всю миссию, — Коннор готов зашипеть, когда программный сбой в голове отзывается болью во всём теле. — Но привязанность нельзя имитировать. И твоя склонность к девиации прямое этому подтверждение. Ты пытался быть хорошим солдатом, пытался изгнать из себя эмоции. Но они всегда были частью тебя. Я помогу тебе, Коннор, — голос Аманды звучит ласково и утешительно, но в нём сочится лишь яд. — Направлю последнюю пулю туда, где ей и место. Лейтенант Андерсон желал смерти. Но получит её от твоей руки.       Коннор не успевает ничего сказать, но Хэнк по другую сторону реальности медленно поднимается на ноги, когда дуло револьвера поворачивается в его сторону, а в глазах Коннора нет ничего, кроме пустоты. Он словно безвольная кукла, за нитки которой дёргает умелый кукловод. Разве можно управлять им на расстоянии?       — Коннор? — Хэнку кажется, что желание убить себя выветривается окончательно, когда рука андроида дрожит, а на лице отражается внутренняя борьба с противником, которого видит только он. Андерсон боится, но боится не за себя. — Эй, ты меня слышишь? Коннор?        А затем всё заканчивается так же внезапно, как и началось, когда револьвер с грохотом падает на пол, а надрывный лай Сумо разносится по всему дому. Хэнк бросается вперёд, впиваясь пальцами в плечи андроида. Трясёт, чтобы увидеть в них облегчение. У Андерсона тройное дежавю, когда страх за пластикового засранца вновь выжигает нутро изнутри, заставляя сердце отчаянно биться о рёбра.       — Она пыталась управлять мной, — голос Коннора звучит глухо, будто он и сам ещё не до конца осознал произошедшее. Хэнк видит в глазах его страх, а желание успокоить гонит прочь все обиды и непонимания. Они сами довели себя до такого. — Хотела убить вас моими руками. Я не смог. Я просто не смог этого сделать.       Хэнк и сам не понимает, почему делает это, но рывком прижимает растерянного парня к себе, обнимая за плечи. Мужчина всё ещё готов набить ему морду, обозвать самыми последними грязными словами, но произошедшее кажется теперь дурным сном. Они обязательно поговорят обо всём, но позже, когда андроид по полочкам расставит произошедшее в своей голове. Его пытались сломать и подчинить. И неизвестно, как он смог дать отпор. Коннор поддался, наконец, девиации? Сломал стену, за которой сумел найти себя самого?       Вопросы эти готовы сорваться с языка, но Андерсон лишь облегчённо выдыхает, когда руки Коннора обнимают его в ответ, а мёртвое лицо сына впервые не мельтешит перед глазами немым укором неспасённой жизни.