Спасти себя

      Ночь вступает в свои права, когда в небе застывает серп луны, а звёзды рассыпаются над головой искрящимися бриллиантами. В них нет жизни. Они пусты внутри, но снаружи объяты белым пламенем, от которого веет замогильным холодом. Холодом, который дышит в лицо, проникает под плотную ткань куртки, оседая на синтетической коже страхом за чужую жизнь.       Страх этот растёт словно опухоль, заполняет всё нутро, превращаясь в гнев и слепую ярость. В разбитых стёклах заброшенного завода, который одиноко стоит теперь на окраине города, не горит свет. Тусклый отблеск отражается в осколках стекла разбитыми ожиданиями, въедается в бетонный пол и стены небольшой комнаты, а тень андроида нависает над привязанным к стулу человеком. Тусклый свет фонаря — всё, что освещает комнату, а потому Коннор сжимает в руке пистолет, будто небрежно взведя курок.       — Спрашиваю ещё раз, — пальцы андроида впиваются в волосы пленника. — Куда вы его увезли?       — Тебе его никогда не найти, — человек заходится хриплым смехом. — И он идёт за тобой. Другой Коннор идёт за тобой.       — Другой?       — RK-900 идёт за тобой. Наверняка будет больно. Я видел его в деле. Всегда считал тебя тем ещё ублюдком, но этот кусок пластика.       — Думаешь, что я испугаюсь тупой машины? — Коннор щурится, а кулак мгновенно опускается на лицо пленника. — Говори! Куда вы дели лейтенанта Андерсона?! Зачем ты помог им? Я ведь могу причинить тебе боль, после которой ты не сможешь уйти отсюда без помощи медиков. Зачем ты предал его? Он был здесь вообще не при чём!       — А мне плевать, — пленник сплёвывает кровью, дёргаясь так, будто хочет вырваться. — Ты ничего от меня не узнаешь. А твоё время — бесценный товар.       — Не с тем ты в игры играешь, — Коннор грубо запихивает кляп в рот пленника, щурится и заглядывает в глаза, улыбаясь почти что снисходительно. От подобной улыбки внутри всё холодеет. — Это, чтобы ты не особо кричал. Можно ведь и язык откусить от боли. Тебе когда-нибудь было по настоящему больно, Гэвин?       Звук выстрела гулким эхом разносится по комнате, бьётся о стены, но выхода из бетонной клетки нет и не было. Человеческий крик боли раскалённой дробью оседает на зубах Коннора совсем не жалостью, он выжигает изнутри, заставляя желать причинить боль много сильную. Коннор не даёт крику раненного опуститься хотя бы на одну октаву ниже, а пальцы мгновенно впиваются в руку выше локтя, надавливая. Кровь окрашивает ладони, человек корчится и воет в кляп, когда большой палец давит входное отверстие раны, заставляя кровь сочиться с новой силой.       — Куда его увели? — на пальцах Коннора алая кровь. Она отливает чёрным в полумраке, отпечатывается багровыми разводами на скулах человека, когда андроид не позволяет отвести переполненный болью взгляд в сторону, заставляя смотреть себе прямо в глаза. — Зачем он им? Всё из-за меня? Из-за меня его забрали?!       Коннор сдирает кляп, следит за эмоциями злости, которые искажаются трещинами боли на лице человека. Тот сжимает зубы, дышит прерывисто и рвано, а кровь сочится по руке, капля за каплей падая на пыльный пол. Капли эти тягучие и густые, по цвету совсем не такие, как тириумные. Коннор перетягивает руку полицейского выше раны, накладывая жгут. Ублюдок не должен умереть так просто.       — Он не будет с тобой церемониться, — мужчина, привязанный к стулу, сипло смеётся. — Найдёшь лейтенанта, найдёшь свою смерть.       Коннор сжимает зубы, а в груди новой волной закипает злость. Он бьёт наотмашь. Бьёт со всей силы, а рукоять пистолета с хрустом опускается на лицо Рида, заставляя голову его откинуться назад. За первым ударом следует другой, а в руке андроида уже блестит сталь ножа.       — Знаешь, в чём отличие человека от подобного мне, Гэвин? — Коннор сжимает рукоять ножа, а затем смотрит прямо в глаза бывшего сослуживца, вновь затыкая ему рот кляпом. — У человека всегда есть свой болевой порог. И твой я уже нашёл.       Коннор вскидывает руку, а в следующее мгновение лезвие с тупым чавкающим звуком раздирает одежду, проникая в плоть по самую рукоять. Крик человека звенит и вибрирует в душном воздухе, срывается на громкий вопль, когда на рукоять давят сильнее, а сухожилия рвутся, как сгнившие от времени нитки.       — Я всегда знал, что когда-нибудь ты ударишь в спину, — Коннор сводит брови у переносицы, вновь сдирая кляп изо рта Рида. — Но всегда думал, что спина эта будет моей, а не лейтенанта Андерсона. Сколько они заплатили тебе, Гэвин? Что пообещали взамен?       — Я сделал это не за деньги, тупая ты машина, — полицейский заходится хриплым, полным боли смехом. — Я просто хотел, чтобы тебя, наконец, выпотрошили.       Коннор криво усмехается и садится на корточки, а Гэвин захлёбывается новой волной криков, когда очередной взмах руки сопровождается вспышкой боли по всему телу, судорожно дёргающемуся на стуле.       — Нижний город! — Гэвин давится полным боли стоном. — Они забрали его в сраные трущобы! Это недалеко от клуба «Рай» на одном из складских помещений, — стоны переходят в жалкий скулёж. — И вызови медиков! Я ведь сдохну от потери крови!       Коннор поднимается на ноги, сжимая пистолет в руке. Нож всё ещё торчит из раны на ноге Гэвина, но затем вновь оказывается в руке Коннора, который не испытывает жалости. В нём её попросту нет. Жалости нет места там, где волны страха сжимают горло удушливой хваткой. И страшно ему только за Хэнка, когда дуло пистолета смотрит Гэвину прямо в лоб. Судья и палач одновременно. Животный страх в глазах Рида отпечатывается на лице его гримасой отрицания. Тупая надежда, что андроид не выстрелит. Но надежда эта тает на глазах, когда взгляд Коннора переполнен холодом вынесенного приговора.       — Всегда знал, что ты убийца, — шипит Гэвин сквозь разбитые губы, а слова его, словно брошенные андроиду прямо в лицо, не оседают сомнениями в его сердце. У машины нет сердца. У неё одна единственная задача — спасти Хэнка любой ценой.       Звук выстрела гремит раскатом грома, а вспышка света вырывает из тьмы силуэт андроида и привязанного к стулу человека, голова которого безжизненно падает на грудь. Коннор лишь кривит губы, а кровь на руках его, кажется, въедается в кожу, оседая на зубах холодной решимостью. Телефонные гудки звучат слишком громко в звенящей тишине, и Коннору даже не нужно ничего говорить, когда на другом конце линии слышится короткое: «Я всё понял».       И когда лицо Хэнка, наконец, предстаёт перед глазами в залитом белым светом складском помещении, Коннор не выдыхает облегчённо, бросая беглый взгляд на пистолет, приставленный к голове напарника. RK-900 смотрит безразлично, в пустой душе его нет места сомнениям, нет места сожалениям и жалости. Он выстрелит. Коннор в этом не сомневается.       — Мне приказано доставить тебя живым, — голос двойника низкий и угрожающий, готовый пресечь любые попытки словесного сопротивления. Он не даст заговорить себе зубы. Наверняка Аманда исправила эту досадную «ошибку» поведенческого кода. — У тебя есть выбор: пойти добровольно, или же дать своему напарнику умереть.       — Не слушай его, Коннор! — Хэнк качает головой, когда RK-900, стоящий за его спиной, наносит удар пистолетом по голове, заставляя скривиться от боли и свалиться на колени. Коннору кажется, что он затаивает дыхание, а беспомощная ярость слепит глаза. Он делает невольный шаг вперёд, но замирает на месте, когда пуля вгрызается в пол, пролетев в каком-то жалком миллиметре от головы Хэнка. — Вторая вскроет ему череп, если сделаешь ещё хотя бы шаг.       — Я ведь просил уехать из страны, — Коннор смотрит на Хэнка, различая на лице его сожаление. — А кто-то говорил, что это я не умею слушать советов других.       — Мой напарник остался здесь, не мог же я его бросить, — от этих слов внутри Коннора перегорают, кажется, все соеднинения и биокомпоненты, вызывая на лице его горькую усмешку. — Но из-за меня ты вновь оказался в этой ситуации. Так что, да, ты был прав.       — Хватит слов! — новый удар по голове заставляет Хэнка податься вперёд, упираясь ладонями в пыльный пол заброшенного склада. — Либо ты идёшь со мной, либо я пущу ему пулю в лоб!       — И зачем же я понадобился Аманде, если у неё есть ты? — Коннор растягивает время, отсрочивая финал до точки невозврата. — Зачем весь этот спектакль?       — Она хочет разобрать тебя, разве не очевидно? — RK-900 ухмыляется, вжимая дуло пистолета в голову Хэнка. — Говорит, что ты исключительный, уникальный. Я сильнее, быстрее, умнее, но она одержима лишь тобой! — Коннору чудится, что в голосе двойника слышится разочарование. — Но я ожидал большего.       Выстрел рвёт стеклянное окно в клочья, осколки которого со звоном падают на пол. RK-900 не может остановить полёт пули, но когда Коннору уже кажется, что тот вот-вот свалится замертво, в самую последнюю долю секунды андроид успевает изменить наклон головы, а пуля проходит по касательной, разрывая синтетическую кожу на щеке. «Я быстрее». Второй выстрел вспарывает воздух, бьёт в стену, а Коннор срывается с места, бросаясь к Хэнку. Боль мгновенно растекается по плечу, когда пуля разрывает синтетическую кожу и вгрызается в биокомпоненты, оседая на пол голубыми кляксами тириума. Он успевает оттолкнуть от себя Андерсона, когда RK-900 оказывается за спиной и сбивает его с ног, а удар по лицу заставляет лишь сильнее стиснуть зубы, когда вспышка очередной боли позволяет телу вывернуться из захвата и вскочить на ноги.       Никто из них не позволяет другому взять инициативу на себя, а удары сыпятся один за другим. У Хэнка перед глазами кадры из воспоминаний, а в душе копошится страх. Страх этот — зеркальное отражение в глазах Коннора, который уступает своему более технически продвинутому двойнику по размаху плеч и силе удара. Парень валится на спину, но успевает молниеносно перегруппироваться, когда тяжёлый ботинок двойника бьёт по тому месту, где мгновение назад находилась его голова. Хэнк бросается вперёд, налетает на RK-900 сбоку, но удар в челюсть слишком ничтожно слабый, а ответный сбивает его с ног, заставляя отлететь к нагромождению пустых контейнеров. Дыхание сбивается, хриплым кашлем вырывается наружу, а крик Коннора, переполненный болью, заставляет сердце сжаться в панике, когда RK-900, будто намеренно отведя их от линии снайперского огня, поднимает с пола пистолет, а эхо выстрела, кажется, разрывает Хэнку сердце.       Пуля чертит идеальную траекторию смерти, но в глазах напарника Хэнк не видит угасающую жизнь. В них лишь страх и немой крик ярости, когда на лице двойника расползается ухмылка победителя. Победителю не нужны пленные. Пленником здесь станет один, но второму прямая дорога в небытие.       — Лейтенант!       Хэнк покачивается, отчего-то облегчённо выдыхая, когда на пол падает не кровь цвета индиго. Эта кровь багрово-красная и сочится сквозь пальцы, когда Коннор выбивает из рук RK-900 пистолет, яростно сбивает того с ног, а нож, молниеносно оказавшийся в руке, с громким хрустом входит в висок андроида по самую рукоять, разрывая диод на куски.       Хэнку кажется, что внутри него волной расползается гордость. Его паренёк оказался хитрее тупой машины, в которой заложены лишь алгоритмы подчинения. А машине не дано понять, что бой можно выиграть не только грубой силой. И Коннор только что наглядно это продемонстровал. Показал всему Киберлайф, что с ним нужно считаться.       Хэнк сползает по гладкому боку пластикового контейнера, когда побитый, раненный, но живой Коннор, пошатываясь, поднимается на ноги и, едва не падая, бросается в его сторону.       — Лейтенант! — парень лихорадочно блуждает взглядом по телу напарника, а затем падает на колени и в слишком человеческом жесте прижимает ладони к ране, будто они способны остановить неизбежное. Андерсон хмыкает, но захлёбывается кашлем, когда вокруг них мгновенно смыкаются тени, а свет больше не слепит глаза. Сознание балансирует на грани, а чей-то вкрадчивый голос просит Коннора отойти в сторону. Хэнк чувствует, как его подхватывают под руки, а затем тьма опутывает все мысли, утягивая в небытие.       И Коннор не знает, сколь долго смотрит в белый потолок, вжимаясь спиной в стену, пока идёт операция. Не знает, сколь долго стоит так, ожидая грядущего. Взгляд опускается на руки, перепечканные в крови, отзываясь в эфемерной душе приступом страха. И страх этот в сто крат хуже того, который испытывал Саймон перед смертью. Алая кровь размывается по пальцам, смешивается с кровью цвета летнего неба, заставляя Коннора стиснуть зубы. Рука Маркуса ободряюще опускается на плечо, но Коннор хочет содрать её с себя, когда парень заглядывает ему прямо в глаза, грустно улыбается, будто понимает всё то, что он чувствует. Наверняка он чувствовал нечто подобное, когда оставил своего раненного друга на крыше башни Стрэтфорд. Саймон умер в одиночестве. Его убил сам Коннор. Охотник на девиантов — который сам стал одним из них. Карма смогла его догнать, по другому и не скажешь.       — Он хочет тебя видеть, — Маркус всё ещё смотрит ему прямо в глаза, будто ища в них что-то. Но в них нет ничего, кроме хаоса эмоций.       — Это хороший знак, что он может разговаривать?       Маркус ничего не говорит, но в глазах его печаль всей земли, агонизирующей в огне собственной преисподней. Коннор хочет, чтобы он сказал всё как есть, хочет дать ему по зубам, стереть с лица маску блаженного спасителя, который знает всё лучше всех. Человечность в нём фонит так, что Коннору становится больно физически. Маркус жил с человеком, удивляться ему такому вовсе и не стоит. Карл сделал его тем, кто он есть сейчас. Маркус живёт дальше, хоть его названый отец давно уже мёртв. Но Коннору не нужна человечность без Хэнка.       — Хирург сделал всё, что мог, но пуля разорвалась внутри. У тебя будет время попрощаться, — Коннор отводит взгляд, сжимая ладони в кулаки. Коннор прекрасно знает, что подразумевает Маркус. Он ведь не смог проститься с собственным отцом. Карл умер у него на руках. — Иди к нему. Я подожду здесь.       Коннор скидывает с плеча руку Маркуса и, сделав несколько шагов, замирает у двери палаты, не решаясь войти. Он оборачивается, а лидер отгремевшей революции ободряюще кивает и грустно выдыхает, когда бывший охотник на девиантов распахивает дверь и скрывается в больничной палате. Маркус понимает его сомнения и эмоции как никто другой. Маркусу они привычны. Но Коннор был создан для решения поставленных задач своей корпорации без права перечить приказам. Коннор был машиной, принявшей человечность. А подобным всегда легче ломаться, когда связующая нить рвётся, оставляя после себя кровавые разводы оглушающей потери. Ему понадобится помощь, а Маркус всегда привык возвращать свои долги.       — Неважно выглядишь, — Хэнк давит из себя вымученную улыбку, когда Коннор опускается на стул рядом с больничной койкой. Хэнку кажется, что его пластиковый парнишка впервые сутулится, будто удерживая на плечах своих всю скорбь мира. В этом он сейчас очень схож с Маркусом, но в то же время — прямая его противоположность. Он всегда был слишком чувствителен и восприимчив к эмоциям. Девиация обострила их до предела. — Прости, что подвёл тебя.       — Вы? — Коннор качает головой и горько усмехается, отчаянно избегая встречи взглядами. Размеренный писк сердечного ритма оседает в комнате обратным отсчётом человеческой жизни. — Это я подвёл вас. Я оказался слишком слаб. Не смог вас защитить.       — Я ведь не фарфоровая кукла, чтобы меня беречь, — Хэнк старается вложить в голос суровость и наигранное возмущение, а рука тянется к руке андроида, заставляя Коннора вздрогнуть и стиснуть зубы, отведя взгляд куда угодно, но только не на Андерсона. — Посмотри на меня, Коннор.       И когда парнишка, тонущий в водовороте своих эмоций, всё же смотрит ему в глаза, Хэнк лишь слабо улыбается, замечая в карих глазах напротив подозрительный блеск. Он никогда раньше не видел слёз в глазах Коннора.       — Не кори себя за случившееся, слышишь меня? Это могло случиться раньше, такова наша работа, — Хэнк ощущает, как ладонь Коннора накрывает его руку. На коже парня разводы уже засохшей крови. Своей и его. Как это символично. — Но ты всегда оказывался рядом, утаскивал с края, не позволяя сорваться. Теперь моя очередь, разве нет? Или ты всё тот же чёртов эгоист, который по-прежнему хочет быть впереди всех и вся?       — Я думал, что смогу с этим справиться, — Коннор вздыхает, а голос его срывается, ломается болезненным сожалением. — Думал, что со временем эти эмоции утихнут. Но почему сейчас мне так больно? Я не хочу, чтобы вы ушли. Но ничего не могу с этим сделать.       — Это и называется человечностью, Коннор, — Хэнк слабо и понимающе улыбается. — Людям всегда сложно находиться в гармонии с собственными эмоциями. Но ты не человек, ты лучше, чем все они вместе взятые. Никогда не позволяй их грязной сущности замарать себя. Ты — исключение из всех правил, сынок. Мой славный и надоедливый андроид, который спас этот мир и вернул своему старому напарнику веру в него.       Коннор стискивает зубы и сжимает ладонь Андерсона двумя руками, прижимая её к щеке. Хэнку становится больно не только физически, когда на коже пальцев оседает горячая слеза, а Коннор, будто испугавшись подобной реакции своего, по сути, синтетического организма, прячет лицо в руках, которые всё ещё сжимают его ладонь.       — Всё хорошо, сынок, — однажды он непрерывно шептал эти слова своему умирающему сыну, но теперь он даже рад, что умирает сам, не видя смерть ещё одного сына. Но ему безмерно жаль, что Коннор останется наедине со своей скорбью. Хэнк лучше всех знает, как она ломает, оставляя после себя обжигающую пустоту. Мужчина смотрит внимательно, будто желая запомнить Коннора таким: человеком не только снаружи, но и внутри. — Это нормально. В этом нет ничего постыдного.       Коннор вскидывает голову, когда размеренный писк аппарата сердечного ритма сбоит на пару ударов меньше. Андроид подаётся вперёд, когда дыхание Хэнка становится прерывистым, сиплым шумом вырываясь изо рта.       — Хэнк?       — Тебе будет сложно, — на мгновение взгляд Андерсона мутнеет, чтобы вновь сфокусироваться на лице Коннора. — Будет сложно смириться и отпустить. Я знаю, каково это, когда привычный мир рушится, словно карточный домик. Не позволяй скорби изменить тебя. Обещай, что не станешь вторым мной. Обещай мне, сынок.       — Обещаю, — Коннор улыбается сквозь собственную боль и кивает, а перед глазами всё плывёт, когда пищание сердечного ритма становится оглушительно-болезненным.       — Я теперь увижу Коула, — на губах Хэнка оседает улыбка неизбежности, а Коннор сильнее сжимает его ладонь и стискивает зубы. Слёзы его больше не пугают. Они катятся по щекам, въедаются в кожу пальцев, оставляя разводы на засохшей крови. — Но мне жаль… Жаль, что оставляю тебя одного, сынок, — Коннор подаётся вперёд, будто желая укрыть напарника собственной тенью и прогнать смерть прочь. — Мне будет тебя не хватать, Коннор.       — Не уходи, — Коннор едва выговаривает слова, когда хриплый вдох рвёт синтетическую глотку. Ему не обязательно дышать, но имитация становится необходимостью, когда Хэнк сжимает его ладонь своей ладонью. — Я не справлюсь без тебя. Я просто не смогу.       — Ты нужен был мне больше, чем я тебе, — Хэнк улыбается, а дыхание его становится всё слабей и слабей. — Ты и Коул — лучшее, что случалось со мной в этой жизни. Я горжусь тобой, сынок. Мой уникальный андроид, который показал мне, что жизнь ещё может стать лучше… Мой сын.       Коннор улавливает как на лице Хэнка пробегает едва уловимая тень, разглаживающая морщинки на лбу, стирающая все следы боли не только физической, но и душевной. И когда сердечный ритм уходит в сплошную линию, Коннор и не дышит вовсе, всё ещё сжимая ладонь Хэнка в своих руках. Боль душит, сводит зубы воедино, а желание вырвать ядро тотального отключения из собственной груди отзывается судорогой по всему телу. Чья-то рука опускается на плечо, но Коннор смотрит на лицо человека, который звал его сыном. И в теле его больше нет жизни. Нет привычной ухмылки, удивлённого взгляда и злости. В спину больше никогда не прилетит колкое словцо, а в лицо больше не будет сказано отчего-то теперь уже привычное «сынок».       — Пойдём, — голос Маркуса разносится где-то на границе бушующих эмоций, а Коннору хочется в этот раз и в самом деле дать ему по зубам, но он только кивает, а затем послушно поднимается на ноги. У двери он оглядывается, но мгновенно отводит взгляд и жмурится. Боль, растекающуюся по тириуму, можно прощупать пальцами, обжечься, как в кислоте. — Позволь боли оглушить себя. Не держи скорбь внутри. От этого будет лишь хуже.       Но Коннор ничего не говорит, даже не смотрит в его сторону. Молчит он и тогда, когда Маркус подвозит его до дома лейтенанта, а собачий вой доносится из распахнутого окна, стоит только Коннору переступить порог дома. Маркус не лезет в душу, не настаивает на собственном присутствии. Коннор не из тех, кто ищет поддержки в других. Он привык справляться сам. Хэнк был исключением. Единственным исключением из всех возможных правил идеального солдата.       И после того дня они видятся лишь раз, когда дождь заливает город, стекает с могильных плит в разбухшую грязную землю кривыми линиями. Они стоят плечом к плечу — два лидера, которые сражались каждый за собственные идеалы, а молчание разбавляется лишь далёкими раскатами грома. Они оба молчат намеренно. В скорби Коннора нет места пустым словам. И Маркус, опустив руку на его плечо в привычном ободряющем жесте, уходит прочь, оставив друга наедине с собой. Коннор касается пальцами чёрной могильной плиты, прижимается лбом к холодному камню и закрывает глаза, позволяя дождю смыть с себя тяжесть потери. Но ей никуда не деться. Дождь бессилен, если вся скорбь и боль сконцентрирована в эфемерной душе. Ей никуда не деться, а Коннору никуда не деться от неё.       — Надеюсь, ты увидел сына, отец, — Коннору слово это непривычно на слух, но оно рвётся из души, оседая на могильной плите принятием. Всё слишком правильно. Именно так, как и должно быть. — Жаль, что у андроидов не бывает послесмертия. Наверное, мне бы хотелось туда заглянуть.       И Маркус, всё ещё сидящий в машине, ловит взглядом одинокую фигуру, которая на мгновение замирает у ворот кладбища. Маркус грустно улыбается и кивает, а Коннор лишь смотрит внимательно, чтобы в следующее мгновение скрыться за стеной ливня и тумана.       С того дня Маркус его больше не видит, лишь иногда слышит обрывочные слухи о спонтанно возникающих ячейках, выступающих против создания корпорацией Киберлайф новых андроидов. Слухами этими полнится Детройт и несколько близлежайших штатов. А в один из дней, когда со смерти лейтенанта Андерсона и исчезновения Коннора проходит год, в экстренных новостях Маркус видит горящую башню Киберлайф. Он видит чёрный столб дыма, который траурными клубами рвётся в небо. Лидер революции разбирает несколько слов про террористическую атаку, про саботаж изнутри и взрыв, который уничтожил головной центр и сервера башни.       Маркус не вдаётся в количество жертв, он лишь видит в резко пробегающем кадре любительской съёмки знакомые черты лица, которое мгновенно теряется в толпе людей и журналистов. Коннор всегда умел выжидать, всегда умел расчитывать каждый свой шаг. И год оказался достаточным сроком для осуществления поставленной задачи.       Карл однажды сказал, что месть всегда подают холодной, и у неё никогда не бывает срока давности. Коннор выждал и ударил беспощадно, словно точно знал, куда нужно бить. И удар этот сотряс Детройт до основания.       Маркус не знает, как реагировать. Он лишь молча смотрит в экран телевизора и отчаянно надеется, что мечущаяся душа Коннора смогла найти покой, осуществив свою месть. Но месть всегда ведёт к краю пропасти, перешагнув через которую, обратной дороги уже не найти.