Ветер в голове

      Осаму перебирает пальцами по клавишам, но звук не слышит. На его голове плотные наушники, глаза закрыты, а пальцы нажимают на белые и черные прямоугольники по памяти.       В его груди ветер. Он разрушает крохотные домики, планы на вечер, на завтра. Он такой... Медленный и плавный, а вместе с этим быстрый. Деревья с листками из книг вместо зеленых листьев стремительно теряют свою бумажную крону. Страницы летят, шелестя, все выше и выше, куда-то вдаль, куда-то, до чего Осаму никогда не дотянется.       А его пальцы продолжают бегать по клавишам старенького пианино, наполняя пустой и тусклый дом красками синими, красными, яркими солнечными. Пальцы чуть дрожат, как и руки, в горле застывает ком.       Музыка льется в глубь дома, где когда-то они сидели на подоконнике, легко толкая друг друга в плечи или бока. Там как-то раз Дазай чуть не вывалился из окна. Из того окна открывался вид на реку. Сейчас это большая река, а раньше... Раньше это была речушка, маленькая, шустрая. Им нравилось делать кораблики из бумаги и спорить, чей быстрее приплывет.       А тут, на кухне, они часто говорили о душевном. Разговоры были тяжелые и не очень, полные какой-то... Особенной теплоты. Сидели на скрипящих старых стульях, держались за руки, мягко так, нежно. Так, как только можно держать за руку любимого человека.       Он всегда был болезненным, но... Но именно в тот год кухня была местом, которое переполняла нежность, несмотря на холодный, раздирающий горло кашель. Нежность и вязкая-вязкая грусть. Держать его теплую, бледную и до безобразия тощую руку было самой большой наградой, о которой Дазай мог мечтать.       Он чувствует, играя свою печальную, разрывающую его самого на части музыку, тепло на плечах. Хотя... Какое может быть тепло. Ветер в его естестве сменяется тучами. Тяжелыми, мрачными. Гремит гром. Идет дождь. Мелкий, быстрый.       Пальцы играют медленнее, реже перескакивая на соседние прямоугольники. Он почти закончил играть тоску.       Дождь в груди размывает буквы на оторванных от веток листьев-страниц. Размывает картинки. Он смывает его с подоконника. Смывает его с картинки, где они пускают кораблики. Вымывает цвета с самой теплой и нежной кухни на свете.       Осаму остается один.       Один на картинках в своей голове. Один в пустом, посеревшем за несколько лет доме. На подоконнике теперь сидит только он. Река за эти года стала шире, быстрее. Размыла берег, на котором они стояли, где мочили ноги. Скрыла его под собой. Кухня стала темной, холодной. Свет тусклый, за круглым столом стоит один стул - второй Дазай разбил еще много месяцев назад, но... Выбросить так и не смог.       Пальцы прекращают прыгать по клавишам, руки шустро опускают наушники с ушей и обнимают его за плечи. Осаму вздрагивает, издавая всхлип. Обнимает себя руками, впивается ногтями в плечи и открывает рот, беззвучно крича.       Тоска разрушает его, этот дом.       Взгляд падает на фотографию. Там они. Улыбки печальные, щеки красные, голубые глаза парня, что лежал в кровати, блестят болезненно, устало. Но сколько же теплоты в этих глазах.       Осаму сглатывает горечь утраты, стирает с лица слезы и закрывает пианино.       Еще один год с того дня прошел.