Нуна для аджосси

      Осада ни о чем не подозревающей «крепости» должна вестись по всем правилам военного дела. Усыпить бдительность, заставить расслабиться и — ага, если бы, с этими бантанами когда что выходило по задуманному! Спасибо Джуну хотя бы за тот тихий уютный вечер, проведённый наедине с объектом завоеваний (чем он, интересно, подкупил их цербера-менеджера?). Дел до краев и больше: съемки роликов к предстоящим гастролям, запись нового альбома, съемка клипов к нему, репетиции, ток-шоу, фансайны, репетиции. И всегда словно на периферии сознания их солнечная нуна.       У Юнги спутанное сознание, второй месяц как мокрые сны и кинк на всю их стилистку целиком с головы до пят. Иногда (с периодичностью раз в пять-семь минут, не реже) он представляет их рядом друг с другом и невольно усмехается, такая комичная выходит парочка: высокий тощий Юнги и его маленькая сочная плюшка-егоза. И сколько бы она не куталась в свои бурнусы, от перевозбужденного Мина не скрываются ни очертания тела, ни тонкость мельком увиденной в разрезе платья лодыжки, ни пышная, плавно качающаяся на бегу грудь. Чертов кумамоний бог, эта грудь! Эти губы, запястья, скулы… зажать бы ее уже, трахнуть и забыть — но нет, куда там, у Шуги ведь влюблённость на грани с помешательством.       Совершенно незаметно для себя он узнает, что она (с ума сойти!) некогда небезуспешно подвизалась проектировщиком в каком-то НИИ («Но они такие зануды, аджосси, если бы ты знал, какой это кошмар!»), откуда впоследствии успешно сбежала в сумасшедший круговорот мира моды и дизайна («сначала это было хобби, а потом затянуло — распишитесь, оконченная заочка и карьера Инста-блоггера»); что она говорит на четырёх языках и забористо матерится ещё на трёх («А теперь, Намджун-ши, медленно и аккуратно снимаем с себя остатки костюма. И чтоб я никого из вас в радиусе десяти метров от себя не наблюдала! Нет, Хена, ты видела это ебантанское пиздохуйство? Я, блять, Дамблдор что ли? Как я этим ебырям за полчаса всю эту херопиздулину в нормальное состояние приведу? За что мне вся эта поебенистая хуйня, вот скажи!») — весь коллектив тогда проникся, РэпМон от обилия угроз в свой адрес с лица сбледнул. Предмет его обожания вредный, едкий на язык и совершенно крышесносный. А ещё его злюка-егоза обожает кошек породы сфинкс, молочные коктейли и Канье Уэста.       — А из наших исполнителей? — нет, он не напрашивается на комплимент, ему просто до дрожи хочется разузнать, чем живет и дышит его идея фикс. В идеале, конечно, влиться ей в вены, проникнуть под кожу и стать кислородом в её легких, потому что сам он, кажется, никак не может надышаться, до головокружения и мушек в глазах.       — Однозначно Ли Черин, — задумчиво заявляет стилистка, протягивая ему вишневый чупа-чупс («Раз уж ты решил завязывать с курением, удовлетворяй свои рефлексы хотя бы так», — у Юнги от этих подъёбов член колом и желание отыметь её вот прямо здесь, на их скамейке во внутреннем дворике, но он держится. Пока что. Ненадолго). — G-Dragon, он такой гнусавенький, аж прелесть, ну и ещё один, шепелявый такой блондинчик. А нет, с позавчерашнего дня брюнет, — губы растянуты в ухмылке, глаза смотрят упрямо и в упор.       — Фанючишь? — трахнуть её на скамейке/в гримерке/у стены/на столе в его же толстовке/рубашке/футболке. Список личных извращений, фетишей и порносцен Мина Юнги продолжает успешно пополняться.       — А то как же, мистер «язык до Гонконга»! Нам, девушкам, просто опасно слушать такие тексты, — она шутливо изображает якобы подступивший к абсолютно бледным щекам жар, а Юнги мысленно воет: желание утащить эту язву в какой-нибудь закут и продемонстрировать все способности своего языка (и не только) становится нестерпимым. Языком до Гонконга и поскорее бы, уж папочка постарается.       И ведь её это тогда и вправду завело, вспоминает он свою читку в ресторане. Плохой Мин Шуга, очень плохой, у тебя гастроли на носу, думай головой, а не головкой! К таким девушкам надо подкатывать только с новым микстейпом и армией плюшевых кумамончиков. Не то что бы Юнги ебать какой романтик, но почему бы и да, особенно когда хочется? А ему хочется, хочется, чтобы крепость сдалась сама по всем фронтам, капитулировав окончательно и бесповоротно. «Твой спермотоксикоз меня пугает, Юнги-а», — безапелляционно заявляет ему на днях Джин. И к чертям собачим бы всю эту романтику с ее розовыми маршмеллоу и рогами единорога, но этот взгляд, когда он показывал ей свою коллекцию кумамонов в студии… эта улыбка, когда он рассказывает ей о своих планах и новых треках… Эти слегка припухшие бледно-вишнёвые губы вокруг сигареты… почему он все ещё не зажал ее где-нибудь по маньячному в углу? Мерзкие, совершенно дурацкие чувства, вот на кой ляд они ему сдались? Ходят теперь друг около друга как два первачка!       Однако когда она так открыто улыбается ему, Юнги еле сдерживается от мимимишек (не-не, он не ванильно-сахарный Чимин или Джин-радужный-пони) и думает, что и фиг ты с ней, с этой «крутостью». Что-то во всей некогда набившей оскомину романтике есть.       Определенно.

***

      — Жизнь пошла под уклон, Хеми-онни, просто какой-то кошмар, — Хичоль смотрит с усмешкой, протягивая мне очередную пачку салфеток, а я что? Мне рыдать хочется! Мне Юнги филиал кумамоньего рая открыл в своей студии, Хосок с Чим-Чимом обещали научить хореографии из нового альбома (меня! Научить! Вы представляете? Я вот никак нет, но ведь так интересно!), ВиГуки клялись сводить в место с потрясающим кимпабом (правда, после богической готовки Джина я не уверена, что такое место вообще существует, но не могу же я у бантанов в общежитии поселиться), даже Намджун умудрился ничего не разрушить за всю неделю — и тут мне прилетело от кармы: поход с коллегами на распитие пятничной соджу с обязательным караоке-марафоном напоследок подарил мне отсутствие голоса и высокую температуру. Да, я тот самый образчик безнадежного крайнестепенного идиотизма, которому в алкогольном угаре все моря по колено и погода как в Дубае. Сиди вот теперь, сморкайся, смотри дорамки и считай дни до возвращения бантанов с гастролей по стране. Когда они там уезжают, сегодня-завтра?       — Что-то подсказывает мне, что ты не из-за работы, а из-за этого ворчуна на ножках SNSD убиваешься, — ржёт Хичоль, уворачиваясь от брошенной в лицо подушки. — Благославляю вас, дети, любите друг друга и не забывайтесь предохраняться.       И ведь я на больничном всего неделю пролежу, а так скучаю по этим дурным ребятишкам, с ума сойти. Скучаю по милашке-Чимину с его любовью к обнимашкам, по Хосоку и каверам на герлз-бэнды, по Тэхёну и нашей с ним какой-то инопланетной, внеземной взаимосвязи, по спорам с Чонгуком о крутости персонажей Marvel, по кудахтанью и дедовским шуткам Джина, по глубокомысленной велеречивости Намджуна. А ещё есть Мин Юнги, чертов Шуга, которого я не могу выкинуть прочь из моей головы с того самого первого дня. Ааааа, вот же кошмар несусветный, какая я и вправду фанючка. Меня просто прет от его голоса, от его кистей рук, пальцев, мимолетных прикосновений якобы невзначай, жгучих взглядов и всезнающих усмешек. С айдолами нельзя знать наверняка и так страшно обжечься, я уж молчу о своём контракте, но тут ведь, вроде бы «мама не велит, но хочется и колется».       А эти его кумамончики, а все его эти «я сам-то бросил, но раз ты не завязываешь, то вот тебе вишнёвые сигареты»? И эта его ненавязчивая опека в стиле «не я, кобыла не моя, сам я крокодил-мимо-проходил»? И если с Ви мы словно близнецы от разных отцов, то здесь не нужно не только слов, чтобы понять друг друга, жестов не требуется. Короткий взгляд, дрожание ресниц — и ты понимаешь, что он не выспался. Либо хочет выговориться. Либо устал возиться с неугомонными младшими. Либо не идёт новая песня. Либо с кем-то поссорился. Или узнал новую шутку. С каких пор я умею читать все эти знаки? Мне самой страшно, с какой скоростью это все куда-то движется. А ещё страшнее, что я хочу его разложить на любой ближайшей горизонтальной поверхности, а он весь джентельменится. Конфетки, баббл-ти, брелок-кумамончик. И все в рамках приличия, что вы, о каких отношениях со стилисткой-нуной вообще может идти речь? Конспиратор-манипулятор, а у меня ведь нервы не железные, и при слегка шепелявых звуках хриплого низкого голоса у меня встаёт все, чего нет в силу физиологии. Может, мне тоже чупа-чупсы посасывать, просто в дополнение к сигаретам? И поделиться не с кем, тот же Хичоль лишь вовсю угорает.       — И почему я раньше думал, что девственницы все аки ангелы небесные? У вас же в головах одни дилдо с вибраторами и рейтинги 21+.       — Потому что раньше все мы были добрее, наивнее и без интернета, онни, — Хичоль — мой второй кармический близнец, моя старшая сестричка и лучший друг, которого можно было бы себе представить. Вот и сейчас, как появилось время, приехал с едой и лекарствами подлатать маленькую болезненную меня. Ну и дорамку посмотреть, чего уж там. В дораме же очередной озлобленный красавчик влюбляется в очередную добрую девочку с характером. Пока я уничтожаю только что открытую пачку салфеток, Хичоль сметает все мои запасы мороженого и уходит, обещая вскоре навестить вместе с остальными «котанами». Люблю их.       И я вроде бы как лежу и страдаю, вся такая больная и несчастная в тёплой флисовой пижаме с узором из симпсоновских пончиков, давясь остывшим раменом, когда на очередной серии просматриваемого киноубожества ко мне приносятся мои мальчики-зайчики. Ну, по крайней мере, старшие из них. Джин с причитаниями «ну почему ты нам сразу не сказала, что болеешь!» оккупирует кухню, из которой незамедлительно начинают доноситься ранее не виданные этой квартиркой божественные ароматы - я неплохо кашеварю, но до Джина мне как до Китайской стены пешочком. Намджун с порога сообщает, что он уже разговаривал с моим врачом и «нуна, нужно внимательней относится к своему здоровью, сеульская погода весьма коварная в своей переменчивости» и ещё что-то там о прописанном курсе препаратов и общем падении современных нравов, на что ему яростно возражает Сокджин. Препирающиеся НамДжины в этот момент так напоминают мне моих родителей, что комок к горлу подступает.       — Ни одного скучного дня, егоза? — мой диван (он же кровать и обитель хвори) слегка прогибается под тяжестью гостя. Одного темноволосого шепелявого гостя. Шибись. А я больная, в цветастой пижамке и с гулькой на башке. — Только ты могла слечь с температурой тогда, когда надо было валяться от алкогольного отравления, дурочка. Где тут свэг?       — Угу, — спорить не хотелось, хотелось аккуратненько положить голову на плечо и продолжать пялиться на безмозглых красавчиков в телике. — Но это же ты у нас свэгчик, — где-то в макушку раздаётся хмык, но мне так тепло на костлявом плече, что хочется мурлыкать и дремать. — Вы когда возвращаетесь?       — Через пару недель, а что, ты приготовилась скучать? — очередной, на сей раз отчетливый смешок.       — А как же, — я не представляю, что происходит с тобой, со мной и между нами, но этот узел нам надо будет перерубить и скоро, иначе я с ума сойду. Это на меня так температура дурно влияет? — готовься, Юнги-а, я буду очень сильно скучать. Вдруг тебя украдут сассэнки? Или менеджеры опять посадят на диету — кто тогда тебя будет втихаря подкармливать? — опять этот низкий грудной смех. Как мне нравится этот смех, как мне нравится его обладатель. Режим педонуны активирован, несмотря на болезнь, плохая, очень плохая нуна.       — Спи давай, егоза, — проваливаясь в сон, я чувствую легкое прикосновение к волосам и лбу и этот проникновенный шёпот. — Куда я от тебя денусь?       Вот-вот, попробуй только.