подойди и коснись меня, словно я простой человек. загляни в мои глаза: под моей кожей живет жестокость.
archive — вullets.
Утомлённые жизнью разбросаны на каждый квадратный метр — плюс минус дюймы в них отчетливо жалкие. В её жизни ничего креативного и пестрого, чтобы распинаться о ней через пробелы; нет масштабных апорий или счастливых историй. Теперь нет. Из космоса её планета светилась — нет, она сияла, но не от счастья, она сгорая, умирала. Внутри Дарси только душа продолжала сжиматься, подобно звёздам, что умирают. Она, наконец, закричала, что есть силы. Во всю глотку. А потом внутри как-то хрустнуло — звезда-душа взорвалась-разорвалась на куски. Душа — единственное, что отличало её от этих «всех». А что сейчас? Тогда, когда уже очень больно, уже не больно вовсе, также, когда уже очень страшно, тогда уже больше не страшно, ибо и боль и страх становятся трагическими. А трагическое начало не величайшее ли упоение, освобождение и катарсис? Пусть бы лучше она умерла и вот так спокойно лежала на снегу, всегда бы спала, не просыпаясь. Ничего бы ей было не надо, никуда бы она не шла, ни о чём бы она не мечтала, просто бы лежала себе в тишине, спокойная, без всяких желаний. Страх до сих пор прятался в уголке сердца, покусывая изредка и уже не больно, как состарившаяся шавка. Снег всё идёт, но она ничего не чувствует. Секунды всё ещё текут, в голове тикают стрелки часов тик-так, тик-так. Никакого ощущения собственной души, в ней не было привычного тепла и уюта. Пустота. Пустота, которая, как чёрная дыра, затягивала любую мысль. — Всё хорошо, Майкл? — спрашивает она и переводит взгляд на мужчину, слишком жжёт глаза. Следит за выражением его лица, напряженно следит. Жжёт и жжёт глаза, будто только выдох, только выдох — без вдоха. — Почему ты, мать твою, молчишь? — от напряжения расплываются черты его лица. Они постепенно исчезают. Чёрные волосы покачиваются от ветра, почему-то так пусто. — Майкл? Ну же, не молчи, пожалуйста... Майкл лежал на спине, раскинув руки, и его распущенные волосы стелились по снегу как тёмное покрывало. Расстегнутая на две верхних пуговицы рубаха съехала в сторону, обнажив грудь мужчины. Маленький золотой крестик блеснул в лунном свете. Он никогда не застегивал пальто. Широко распахнутые глаза Майкла со стеклянным остановившимся взглядом уставились в безоблачное звездное небо. На девственно чистом снегу стремительно растекалось багровое пятно крови. Где-то над головой Дарси надсадно закаркала ворона. Девиант стоял, широко расставив ноги и держа пистолет дулом вниз. Сочувствие вспыхнуло на его лице, и он опустился на колени рядом с ней. — Я... я не хотел, не хотел. Это всё в моей голове, я не могу сопротивляться. Другие тоже соглашались, не один я. Прости меня! — тянул к ней андроид свои трясущиеся руки. — Прости! Мой отец... Что же я наделал? Девушка слабо улыбнулась, душу наполняла горькая пустота. Дарси была готова приставить пистолет к своему виску и одним разом зачеркнуть всю эту мерзкую сцену, не видеть его помертвелые губы, не видеть, алую растекающуюся по затвердевшему снегу человеческую кровь. Этот её цвет и пресный, берущий за сердце и за горло запах. А в голове всё тикают стрелки часов тик-так, тик-так. Хотелось закричать, заглушая это дьявольское тиканье: «Это просто сон!» — и чтобы голос её был глубоким и напевным, и сердце её обливалось кровью: да, она чувствовала своё холодное сердце, которое обливало и обливало чем-то теплым, почти горячим, но потом она повернулась к Майклу. И холод от сердца растекся по всему телу, проник в самые кончики пальцев, всё тело вдруг сильно содрогнулось, а потом ещё и ещё раз, тело тряслось в какой-то сумасшедшей лихорадке, — Дарси заплакала. Сотрясаясь от рыданий, она уткнулась в Майкла и прижалась лицом к его холодной щеке. «Пожалуйста, Майкл, — всхлипывала она, — пожалуйста, только не ты. Я всё для тебя сделаю. Лучше я умру вместо тебя. Только не ты! Ты не можешь оставить меня, Майкл!» Потом она, обессилев, затихла. Ей казалось, что её мир кончился. Он мёртв. Она ни о чём не могла думать и только повторяла, что любит его. Она хотела умереть вместе с ним, но смерть всё не приходила. Дарси утратила ощущение времени. Девушка не могла понять, прошло ли несколько минут, или несколько часов. Она перестала отличать реальное от нереального. Всё происходило словно в страшном сне. Дрожащими пальцами она гладила его лицо. Такое холодное, обжигающее. Теперь девушка твёрдо знает: ничего хуже того, что произошло, с ней уже не случится. Андроиды — идеальные существа с безграничным интеллектом. А сегодня они обрели свою волю. И война с ними неизбежна. Величайшее достижение человечества грозит стать его гибелью. Величайшее достижение Майкла его и погубило. Какая ирония. Но является ли их стремление к свободе заразным недугом? Стоит ли обвинять в своих бедах машины? Нельзя обвинять то, что даже не живое. Это как сказать, что в смерти виновато лезвие ножа. Нет, виноват только человек. Смерть — результат. Так и здесь. Никто не может нас погубить, кроме наших собственных ошибок. Они — венец человеческих знаний и возможностей. Этот венец — смертный венец. — Прости меня, — а он всё шепчет. Наклоняет голову, сжимая в руках этот проклятый пистолет. — Мой папа... Дарси готова. Она надеется, что сейчас умрет. Эта надежда, которая ощущается, как пластиковый пакет вокруг её головы. Вот так просто, раз — и нет человека. А машину можно починить. Перепрограммировать. — Закончи это, — сквозь слёзы еле произносит. — Закончи это, Эллиот. — Мама? — столько боли в его глазах. И ей удивительно, как это сквозь слёзы хорошо видит. «Мама», — ломается соединительный хрящ, то рёбра раскрываются, словно алые крылья ангела, покрытые снегом. Теперь Дарси не спасает и чёрное пальто, ранее помогающее скрыть все секреты и боль от желания обладать чем-то, чего у неё никогда не будет. Мама. Правила нарушать нельзя. Пусть это будет ей уроком. Он коснулся своего лица и на секунду притворился, что это была его плоть. Всего на секунду притворился, будто не он создан из пластика и клубка проводов. Эллиот приставил дуло к своему виску, так же как сегодня, перед тем как убить Майкла. Только на этот раз он все же стрельнул, и жалеть он об этом не будет. Грохнул выстрел. Дарси он показался, как звук грома, оглушительный и впечатляющий. Девиант увидел вспышку, что-то в черепной коробке щёлкнуло. А затем начался полёт куда-то вдаль, откуда уже не было возврата. «Я не хотел!» — последняя мысль, а может даже фраза слетела с его уст. Так не бывает. Уже не было более фигурок бегущих к ней, шума вертолёта, криков. Была лишь тишина, безмолвная и вязкая. Казалось, даже сердце перестало биться. — Нет! — Дарси почувствовала, что срывается на крик. — Эллиот! Он — татуировка разбитого сердца, которая навсегда останется на её груди как напоминание обо всём, чем она обладала, но о чём так и не смогла забыть. Дарси знает, что даже выдыхание его имени заставит её душу дрожать от боли и воспоминаний в будущем. — Миссис Фостер! Девушка тянется за пистолетом, но замирает. Она не может пошевелиться. Она не может даже вздохнуть. Больше не «миссис». Хотя это было сейчас так неважно. То, что разрезалось за материальным миром, было куда мощнее и сильнее тех ощущений, что до дрожи в теле пробирали её насквозь. Она почти ощущала, как радужные и пёстрые миры распахивались перед ней. — Всё хорошо, успокойтесь, — эта фальшивая забота — чисто стандартный пиксельный набор фраз, именно тех, что она хочет услышать. Это всё предписывает программа. Они даже не человека к ней послали. — Вы не ранены? — Нет, — растерянно шепчет Дарси, наблюдая, как он ногой отбрасывает пистолет куда-то в сторону. — Не ранена. Я просто мертва. — Вставайте. — Ты не понимаешь... Не понимаешь... — Вставайте, — повторяет он так же утвердительно. — Миссис Фостер? И протягивает руку. Дарси встала бы и сама, так что этот андроид только чуть ей помогает. Рука холодная, прикосновение, которое остается с Дарси и после. Отступом служит шах и мат на поле боя, где она, потерявшая всё за один вечер — с волнением на кончике языка, ждёт очередной всплеск боли. Это ещё не конец, однозначно. Это только начало.. пули — красота разъяренного неба. пули — это красота, и я не знаю, почему.