Летнее ночное небо зловеще освещало зарево пожара. Что горело, Олегу еще не было видно, но уже было понятно, что это точно не сарай. Сарай помещика Кракоткина не дал бы такого хорошего освещения.
Кусты мешали бежать нормально, и Олег проклинал прадеда Сергея Ивановича, который посадил между землями Разумовских и Кракоткиных огромное количество кустов. Сергея Ивановича на горизонте не было, но Олег точно знал, где его искать, и что искать надо поскорее. Если Разумовский куда-то пропадал не верхом — жди беды, в первую очередь для самого Разумовского. А найти его всегда в таких случаях можно было там, где происходит что-то плохое.
Например, горит пшеничное поле соседа. Вот и фигура Сергея Ивановича. До него почти добрался огонь. Проклятые кусты…
«Я не пущу тебя… не позволю тебе… ты можешь сделать всё, что угодно…»
«Ты ещё не представляешь, что я могу с тобой сделать. Я заставлю тебя вечно гореть и не сгорать. И, поверь, «вечно» — это не преувеличение…»
Поле огласил дикий вопль боли, бегущие на поле работники Кракоткина даже остановились на несколько секунд в испуге, переглянулись и побежали дальше.
— Сергей Иванович! Что вы делаете?! — Олег поймал опасно наклонившуюся вперёд фигуру хозяина в крепкие медвежьи объятья и оттащил назад, подальше от границы огня, уже тянувшего жадные языки к их плоти. Рукав камзола Разумовского обгорел, кожа на руке сморщилась и, казалось, обуглилась. На Олега смотрели огромные, чёрные, полные боли и страха глаза.
— Не знаю… Я не знаю… А что я делал?.. Олег! Что я делал?!
— Совали руку в огонь и едва не упали туда целиком, — управляющий нервно покосился на бегущих людей и принялся быстро уводить спотыкающегося хозяина прочь.
— А поле?.. Это я?..
— Нет. Поле подожгли не вы.
— Почему ты так уверен?..
— Вы один не справились бы.
— Тогда как я здесь оказался?.. — Сергей Иванович растерянно покусывал губу. Он категорически не помнил, как оказался на чужом поле и что делал. Он помнил только внутренний диалог.
— Не знаю, — Олег уже привычно подумал, что надо бы Сергею Ивановичу хоть колокольчик на шею повесить, чтобы искать быстрее было. А то в который раз он находит хозяина в последний момент. В следующий раз может же вовремя не найти и прийти уже к трупу. «Что же так хочет его убить? Вернее, свести с ума и потом убить? Это же в который раз, и он в который раз не помнит, что произошло».
— Ладно. Просто отведи меня домой и, если что, скажи, что я никого не принимаю, я буду у себя в спальне и… — Сергей запнулся и беспомощно посмотрел на Олега.
— Да?
— Мне, наверное, нужно что-нибудь успокоительное, и не говори ничего моей жене, — вздохнул он.
— Будет сделано, — Олег смотрел на него спокойно, даже без тени тревоги, и, если бы не высокий ворот рубахи, закрывающий всю шею, только бешено пульсирующая жилка на этой шее выдавала бы его внутреннее состояние. Верный управляющий и телохранитель, он давно не удивлялся происходящему с Разумовским, не задавал вопросов, не укорял, просто каким-то невероятным, почти звериным чутьём угадывал, когда у молодого помещика неприятности, когда ему угрожает опасность, и всегда приходил на помощь. Иногда Разумовский ловил себя на мысли, что, убей он человека на глазах Олега, тот бы так же невозмутимо помог бы ему спрятать труп. В этой мысли Сергея Ивановича всерьёз тревожило одно обстоятельство: возможно, однажды так уже и случалось… или даже не однажды…
Екатерина Александровна, жена Сергея Ивановича, стояла на лестнице в халате поверх ночной сорочки и испуганно смотрела на вошедших мужчин.
— Что случилось?.. Я видела зарево в окно…
— Сергей Иванович подумал, что это наше поле горит, но нет, это Кракоткиных подожгли, — глазом не моргнув, сообщил Олег. Разумовский только рассеянно кивнул, старательно пряча за спину обожжённую и ужасно болящую руку.
— Какой кошмар, — Екатерина Александровна покачала головой и не стала больше задавать вопросов. Делать ее вдовой никто не собирался, и слава Богу. Счастлива в браке она не была, но избавляться от мужа и, соответственно, положения она не собиралась.
— Дорогая, иди к себе, — Сергей Иванович даже не посмотрел на жену и пошел в свою спальню. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то видел, как его трясет. Олег уже наверняка заметил, но Олег о нем и так знал столько и такое, что еще одна маленькая слабость погоды не сделает. В конце концов, ведь никто, кроме Олега, не знал, что, когда Сергей Иванович напивается до определенной кондиции, он всячески стремится приставать с непристойностями к ближайшим мужчинам. Потому, собственно, никогда и не пьет.
«Когда я убью его, кто защитит тебя? Кто спасет? Останемся только мы вдвоем, и мне уже ничего не помешает»
«Я тебе помешаю. И ты никого не убьешь. Особенно Олега не убьешь. Я не такой никчемный, как ты думаешь, я не дам тебе больше никому причинить вред».
«Но лично за себя ты постоять не можешь. А потому я заставлю тебя…»
«Даже не думай!»
— Сергей Иванович, что вы сделали? — Олег укоризненно смотрел на разбитое зеркало в спальне хозяина и на стекающую с его руки кровь. Только сейчас Раумовский понял, что обожжённая рука вся в крови, и из неё вдобавок торчат мелкие осколки стекла. — Не отвечайте. Я просто принесу аптечку.
Перед глазами всё плыло, боль ввинчивалась в мозг тысячей игл, ноги не держали, и Разумовский чудом не упал мимо кресла. От него невыносимо воняло гарью, упавшие на лицо взмокшие волосы особенно пропитались этой вонью, сердце заходилось стуком и норовило выскочить через горло. Через какое-то время он с трудом осознал, словно вынырнув сознанием из трясины, что Олег стоит перед ним на одном колене и старательно перевязывает обработанную руку. Где и когда он этому научился? Невероятный человек с бесконечными талантами… Кажется, он даже незаметно напоил хозяина лекарством, то ли до того, как стал перевязывать, то ли в процессе.
— Посидите немного здесь, я уберу осколки.
— Голова кружится…
Олег вздохнул, завязал аккуратный узел на чужом запястье, потом встал и вдруг взял Разумовского на руки. Легко, как ребёнка, и так быстро, что Сергей Иванович ничего не успел понять, а когда понял, его уже аккуратно уложили на кровать поверх покрывала.
— Полежите. Я уберу осколки, принесу вам одежду и помогу переодеться. Если… — Олег запнулся и отвёл взгляд. — Если понадобится, я подежурю у вас в спальне. На случай, если будут сниться кошмары.
— Что за вздор. Я не маленький мальчик, со своими кошмарами справлюсь сам. Ступай.
Голос из слабого и безжизненного сразу стал суровым и властным, таким, каким привыкли его слышать в этом поместье. Когда Олег отошёл, Разумовский осторожно сунул здоровую руку под покрывало и нащупал турецкий кинжал. Нет, это только его война, он должен справиться с этим в одиночку. Олег не должен узнать на практике, что этот кинжал тут вовсе не для самозащиты молодого хозяина: он хочет крови самого Олега…
Утро застало Сергея Ивановича врасплох. Создавалось впечатление, что он и глаз сомкнуть не успел, а уже в глаза светит солнце. Голова гудела, рука невыносимо болела, а мысли путались. Он с трудом припоминал, что ночью ему что-то снилось, но что именно, вспомнить не мог. Было только смутное ощущение опасности. Чувствовал он себя совершенно разбитым. «Так паршиво мне не было даже после первого и единственного в моей жизни похмелья. Как же это все…»
— Олег?! — оклик в надежде, что его услышат, получился паническим. И не удивительно. Только спустив ноги на пол, Разумовский заметил, что они все будто бы расцарапаны кошкой. Вот только кошек в его спальне не было, и он нигде сам не мог бы так поцарапаться. Больно, в целом, тоже не было, но все же.
— Я здесь, — по скорости отклика можно было предположить, что Олег все время находился у него за дверью. Как всегда это вызвало лёгкое фоновое раздражение: сказано же было, не нужны тут его порывы строить из себя сторожевого пса.
— Больше за ночь ничего не случилось? Я… никуда больше не выходил? — Сергей встал и торопливо запахнулся в халат, пряча исцарапанные ноги. Стоящий в дверях Олег успел бросить на них быстрый взгляд, но ни капли не изменился в лице.
— Нет, вы изволили спокойно проспать остаток ночи. Вас уже ожидают к завтраку.
— Передай Екатерине Александровне, что я не буду завтракать, и распорядись подать мне в спальню чай с чем-нибудь сдобным.
— Прибыл сыщик из города, выясняет обстоятельства ночного поджога, изъявил желание опросить вас как свидетеля. Ваша супруга сейчас угощает его чаем, — Олег слегка дёрнул бровью. — Может выболтать ему что-нибудь лишнее.
— Что лишнее? Я не имею ни малейшего отношения к поджогу и ни малейшего понятия о том, кто это сделал. Сейчас я к ним спущусь.
Павел Степанович Самойлов, не столько выспрашивающий Екатерину Александровну о поджоге, сколько развлекающий её светской беседой и уплетающий пирожки с малиной, был одним из тех полицейских чинов, которые производили впечатление добряка и рохли, скромно улыбались, тяжело вздыхали и скорбно говорили: «Что же я могу поделать, так велит закон, а я человек подневольный». Но после всегда оказывалось, что именно их милостью переполнены тюрьмы и каторги. При виде молодого помещика он резво вскочил из-за стола, невзирая на внушительное пузо, и почти подобострастно поклонился.
— Добрейшего утра, почтенный Сергей Иванович!
— И вам всего хорошего, — Сергей Иванович не был особо расположен к светским любезничаниям. Если от похмелья он запросто мог бы избавится какой-то чудо-настойкой Олега, то от нынешних ощущений так просто было не отделаться. — Вы к нам по делу или к моей жене, пирожкам и из удовольствия портить людям завтрак?
— Ну что вы. Если бы все зависело от меня… Но работа, сами понимаете. Вчера кто-то поджег поле вашего соседа. Мне теперь с этим разбираться. Знали бы вы, как мне не хочется мешать порядочным людям жить…
— А нельзя ли ближе к делу? — Разумовский немного раздраженно забрал себе часть пирожков с малиной и приступил к завтраку. Последнее, что он хотел, это видеть в процессе еды Павла Степановича и свою жену. Хотя, если бы жена была одна, было бы еще терпимо. — А то я, знаете ли, спешу.
— Куда же вам спешить, позвольте узнать?
«От тебя подальше, известно куда!». Но вслух он, конечно, ответил:
— По своим обычным делам. Ничего особенного.
Вдруг в голове словно молния сверкнула, и перед глазами появилась маленькая душная камера с решётками на единственном маленьком окне. Молодая женщина в бедном грязном платье и со следами побоев на лице смотрела на Павла Степановича, склонившегося над ней, лепетала что-то умоляющее срывающимся от слёз голосом, но сыщик её не слушал. Пощёчина, вторая… он заламывает женщине руки… срывает с неё платье… Громкие женские вопли едва не взрывают голову, а сердце моментально переполняют страх, отчаяние, отвращение, бессильная ярость…
— … грешит на соседей, но в окрестностях живут исключительно уважаемые люди, которых… Сергей Иванович? Вам не хорошо?
Разумовский сидел с бледным застывшим лицом, глядя перед собой в никуда большими глазами на один сплошной зрачок и сжимая чашку чая с такой силой, что грозил вот-вот раздавить. «Он сделал это! На самом деле сделал! И не только с этой женщиной! И не только сам, но и покрывал других, кто совершал беззаконие и оценивал свою безнаказанность достаточно дорого! Ты хочешь увидеть это всё сам? Хочешь?!»
— Нет, все прекрасно. А вы не спрашивали у самого погорельца, как у него дела?
— Он же за мной и послал, о чем тут может…
— Нет, вы не поняли. Как у него ДЕЛА.
— Какое отношение это имеет к поджогу? Он вообще думает, что, скорее всего, это вы всё и подожгли, кто-то из его людей видел вас у поля. Но я не спешу с выводами, разумеется. Мне нужны доказательства.
— А вы уже нашли доказательства кражи, о которой я заявил еще полгода назад?
— Так Сергей Иванович, вам же все вернули.
— А преступника так и не поймали. Какой же беспорядок у вас там. Хоть кто-нибудь этим делом занимается? — посуровел Разумовский. Кража драгоценностей уже давно закончилась хорошо, их нашли и вернули, не нашли только вора.
— Новенький, это же дело не срочное. Вы уж извините, Сергей Иванович, но у нас всегда столько дел, столько дел… Так что насчет поджога у вашего соседа? Никаких идей? Никак не поможете следствию?
— Никаких идей и сведений, мне совсем не жаль, до свидания.
— Но…
— До свидания, Павел Степанович. В следующий раз пришлите мне того, кто ведет дело о моем ограблении. Мне пора.
— Но…
Сергей Иванович встал и направился вглубь дома. Полы его домашнего халата слегка развевались на ходу, осанка была практически царственная. «Если бы я не знал, что у Императора нет брата с рыжими волосами, я бы его принял за члена королевской семьи. Знает, как себя держать, властный и ничего не боится. И хорош, черт его дери. Был бы бабой, я бы за ним приударил». Павел Степанович с досадой смотрел вслед хозяину дома и собирался уходить. Чтобы поиметь с этого типа хоть что-то, он взял предложенные Екатериной Александровной пирожки и, выходя, от души хлопнул дверью. За пазухой лежали и грели душу новенькие шуршащие купюры, полученные от Кракоткина за молчание и разворачивание буйной деятельности среди соседей в никому не нужных попытках найти поджигателя. Всё равно по страховке Кракоткину теперь куда больше отвалят, можно будет либо спасти поместье от продажи с молотка, либо… снова проиграть всё в Петербурге.
Павел Степанович и сам любил после работы сыграть партейку-другую в картишки с коллегами по работе да пропустить по несколько рюмашек коньячку под забавные истории из полицейской практики. Иногда засиживался с ними до позднего вечера, но никому из коллег-собутыльников не позволял провожать его до дома, в каком бы состоянии ни пытался туда добраться. Как большинство полицейских чинов, которым есть, что терять и чего бояться, он был очень подозрительным и никого не впускал в свою холостяцкую квартиру. В тот вечер он также дежурно отказался от компании, вышел из питейного заведения один и взял экипаж. Погода стояла холодная, моросил противный дождь, ветер вздувал плащ пузырём, холодил разгорячённое нетрезвое тело. Хоть добираться до дома было недалеко, в такую погоду не грех было отжалеть денег на извозчика.
Едва Павел Степанович с удовлетворённым вздохом уронил своё тело на мягкое сидение и расслабился, как его настиг внезапный удар чем-то тяжёлым прямо в правый висок. Его, далеко не тщедушного мужчину, от этого удара швырнуло из экипажа на мостовую, как тряпичную куклу. Кажется, на какое-то время сознание покинуло его, и следующее, что перепуганный ничего не понимающий Самойлов увидел, были во весь опор несущиеся на него кони. Кажется, запряжённые в тот самый экипаж.
От громкого быстро захлебнувшегося вопля с ближайших крыш сорвалась стая ворон.
***
Марго, белая ворона Сергея Ивановича, спокойно клевала еду из рук Олега. Хотя ее хозяином и был Разумовский, Олега птица любила. Чего о жене Сергея Ивановича сказать было нельзя. Да она и не стремилась подружиться с этой странной птицей. Марго ее откровенно пугала. Екатерина Александровна каждый раз, когда они пересекались, чувствовала, что птица смотрит на нее не просто так, а очень осмысленно, как будто что-то обдумывает или что-то от нее хочет. Иногда женщине казалось, что ворона одержима дьяволом.
Олег всегда задумывался о том-о сем, когда кормил Марго или приглаживал ей перышки. Вот и сейчас задумался. Да так, что не сразу понял, что она прекратила есть и заозиралась по сторонам. Заметил, только когда она панически каркнула, перелетела на подоконник и тревожно уставилась в ночь. Олег тоже выглянул в окно и заметил, что конюх Панкрат загоняет лошадей в стойло, а чуть в стороне стоит хозяйская коляска.
— Ты куда это ездил, голубчик?
— Дак это… барин изволили в город съездить, — Панкрат задрал голову к окнам и забавно щурился от моросящего в лицо дождя.
— И когда вернулся?
— Дак это… не знаю… Они меня сразу назад отправили, вместе с коляской, а сами, наверно, в городе остались…
Марго тревожно каркнула, запрыгав по подоконнику. Панкрат вздрогнул и суеверно перекрестился на страшную птичку, бормоча что-то неодобрительное в бороду.
— Оседлай мне Коршуна, быстро! — Олег стрелой сорвался вниз, схватил на ходу пальто, влез в сапоги, бросился к двери… и на всём ходу налетел на Разумовского. Тот слегка качнулся назад и воззрился куда-то мимо управляющего отсутствующим взглядом.
— Сергей Иванович?.. Где вы были?
Вместо ответа Разумовский растерянно повёл глазами в стороны, поднял свои руки и равнодушно оглядел. Здоровая рука была вся в засохшей крови.
— Откуда это?.. Вы ранены?..
Тёмная мокрая мостовая. Ветер треплет полы чужого плаща. Под жиденькими волосами, окружающими внушительную плешь, растекается лужица, темнее мостовой. Горячая. Согревает озябшие пальцы…
— Нет… Нет, Олег, я в порядке. Я в полном порядке…
— Вот и хорошо. Наверное, вам стоит выпить воды, умыться и потом сразу же лечь спать, — Олег как обычно был довольно невозмутим. Даже сейчас, когда очень сильно подозревал, что Сергей Иванович кого-то убил. Это не самое страшное. Подумаешь. С Разумовским всякое бывает. Лишь бы не навредил себе. — Переволновались, наверное.
— Да, точно, — «это же я его убил, да? Я, а не тот, другой? Или я просто этому другому разрешил?»
***
Над трупом Павла Степановича собралась половина его управления. То, что он пьяный попал под лошадь, всем уже было понятно, но как он умудрился, да так точно, и чтобы возница даже не попытался свернуть? Убийство или же нет? Был там и новенький, некий Илья Кузьмич, которого никто не любил. Одни за то, что он был пристоен по блату, другие за то, от кого именно он по блату в таком возрасте был пристроен. И третьи за то, что он почти всегда что-то ел, но, падлюка, не толстел, только мышцу отращивал и везде совал свой нос. Вот и теперь его светлая макушка так и мелькала на месте преступления. До тех пор, пока он победно не поднял короткий рыжий волос с трупа.
— Точно убийство.
