Рожденные сжигать

Когда Джейкоб просыпается, погода окончательно портится. Ранее безоблачное небо заволакивает серыми непроглядными тучами, и моросит мелкий противный дождь. Он беззвучно стучит по крыше и окнам, распадаясь в воздухе на тысячу брызг, так что кажется, что поезд плывет в стеклянном тумане. Хочется снова впасть в меланхолию и пристроиться на диване, вдыхая запах алкоголя пополам с сыростью, но события прошедшей ночи заставляют сползти на пол вместе с натянутым до ушей покрывалом. Ноющая боль во всем теле скорости, конечно, не прибавляет, расслабившиеся за ночь мышцы всячески бастуют против всякой, даже минимальной, физической активности. Джейкоб злится на себя, на всех лошадей мира, немного на Джона Эллиотсона, куда больше — на Гислена Моргана, но из вагона выходит. Его мгновенно заливает водой, и приходится поневоле окончательно проснуться. Из вагона сестры слышатся голоса, и Фрай направляется поздороваться. Если не с обиженной и играющей в молчанку Иви, то хотя бы с Грином. Последний стоит рядом со столом мисс Фрай и смотрит ей через плечо, они увлеченно обсуждают что-то, уткнувшись в одну книгу. Джейкоб думает, что это мило, даже интимно. Сестра оборачивается на Генри и улыбается, со смущением рассказывая какую-то малозначимую ерунду о наследии, артефактах, кредо, в то время как лондонский ассасин ей прямо в глаза смотрит и каждую черту лица в себя впитывает. Фрай не решается обнаруживать себя в такой момент, хотя за возможность смутить свою вечно серьезную сестру раньше он бы многое отдал. Изнутри издевательски точит мысль, что кто-то взрослеет, видимо, раз такие удачные возможности упускает, но Джейкоб от нее отмахивается, как от летней жары, и стучит костяшкой пальца о деревянную стенку. Иви оборачивается на показательно входящего в вагон брата и закатывает глаза, сразу же теряя всю нежность, что накопила гляделками с Генри Грином. Наоборот, укора и плохо скрываемого раздражения хватит и на десяток Джейкобов Фраев, не особо понимающих, чем заслужили неприязнь. — Надеюсь, ты собой доволен! — восклицает сестра, когда молчание затягивается. — Не вижу причин… — Ах он не видит! — фыркает девушка, подскакивая со стула, и подсовывает нерадивому братцу под нос утреннюю газету. Джейкоб спотыкается взглядом о первую полосу с ярким заголовком «Кровожадная расправа над целителем» и цепенеет. Газету из рук сестры почти вырывает, бегло осматривая текст с надеждой не наткнуться на знакомое имя — Если Максвелл Рот попался, его сдадут Старрику. И будет больно. Сначала мистеру Роту, конечно /магистр вряд ли простит ему предательство, даже если тот откупится характерным «сделал, потому что мог», прибавив «кто из нас полезнее, посудите сами»/, но потом Джейкобу, который сам удавится от мысли, что оставил тамплиера одного. Но газетная статья только подкидывает читателю ужасающие подробности о трех трупах в доме, помимо самого Джона Эллиотсона, пробитых черепах, трупах в саду, описания повреждений которых Джейкобу известны куда лучше журналистов, подвергнувших явной цензуре разорванные глотки — младший Фрай никогда не отличался ювелирной работой скрытым клинком, предпочитая скорость и смертоносность. Описание тела лже-врача занимает целый столбец — либо тот активно сопротивлялся при убийстве, либо чем-то сильно взбесил мистера Рота. Из того, что Джейкоб о нем знал, это было не очень сложно. Когда ассасин с удовлетворением замечает фигурирующее тут и там слово «неизвестный», вместо имени его нового знакомого, Иви совсем теряет терпение. Она заискивающе вглядывается в глаза брата, надеясь, наверное, пробить в нем дыру. От взгляда становится неуютно, но Джейкоб решает, что показывать это равносильно поражению, поэтому медленно отрывается от газеты и улыбается так мягко и невинно, как только может. — Любопытно, да, — говорит просто для того, чтобы что-то сказать. Потому что Иви явно ждет какой-то реакции. Не дожидается. — Ассасины так не поступают! — по слогам чеканит сестра впечатывая кулак ему в грудь. Не болезненно, но достаточно, чтобы воздух из легких вышибло чужой злобой. — Погоди, — выпрямляется Джейкоб, — ты думаешь, я это сделал? — Не строй из себя идиота! Кому еще? — она качает головой, почти устало, но не сдается. Вместо этого сжимает воротник Джейкоба и хорошенько встряхивает, заставляя отступить назад и перехватить тонкие запястья, рефлекторно стараясь избавиться от угрозы. — И еще хватило наглости заявиться сюда! Фраю хочется напомнить ей, что он тут живет, но он вовремя замолкает, избавляя себя от лишних повреждений. Сестра в последний раз окидывает его презрительным взглядом, рекомендует пересмотреть методы борьбы с «беззащитными» тамплиерами и уходит к голове поезда, срывать свою злость на хандрящей Берте. Джейкоб остается один на один с тактично молчащим Грином. Мужчина изо всех сил старается придать своему лицу максимально нейтральное выражение, но получается плохо. Он недавно решил, что не будет, при всей своей заинтересованности, вступать в споры брата и сестры, оставаясь лишь наблюдателем. Только попытается по возможности сглаживать углы. В данной ситуации все улики указывают, что Фрай на прошлой вылазке все-таки добрался до Эллиотсона, но Генри все равно сомневается. Возможно, дело в слепой вере в благоразумность ассасина, которая уже не раз ставила себя под сомнения, возможно, какое-то -надцатое чувство внутри него понимает, что Джейкоб не разыгрывает сценку собственной обескураженности, а действительно негодует из-за повешенных на него ложных обвинений. — Тебе письмо, — Генри абстрагируется от смертоносной ауры раззадоренного Фрая и протягивает ему невзрачный конверт. — Принес сегодня какой-то мальчишка вместе с газетой для мисс Фрай. — Что? — Джейкоб не сразу фокусируется на собеседнике, оторвав взгляд от видневшегося через распахнутую дверь, едва держащуюся в петлицах, локомотива. Он явно не ожидал никаких вестей ни от зарождавшихся где-то в дебрях Уайтчепела Грачей, прекрасно себя чувствовавших после зачистки района от их недавних угнетателей, ни от кого-либо еще, и это не скрывается от Грина. Он цепляется за замешательство ассасина и успевает потянуть тонкую нить до того, как тот поспешно скроется за привычной нагловатой улыбкой. — Ах да! Я его уже заждался, — Джейкоб небрежно хватает конверт и, заталкивает во внутренний карман, пряча от цепких глаз. Все это — не теряя лица. И где этому научился? — Что-нибудь еще? Генри посмеивается. В его голове сотня вариантов незаконной деятельности мистера Фрая. Один краше другого. Так что убийство Джона Эллиотсона на этом фоне как-то меркнет. Слишком на многое способен молодой ассасин, чтобы опускаться на уровень нелепого убийства немощного, хоть и зловредного, старика в его собственной постели. Не оставляя ни улик, ни свидетелей. Слишком по-ассасински. Слишком тихо. Для Джейкоба. — Так где ты был этой ночью? Набрался в очередном пабе с сомнительным головорезом ради сомнительных сплетен? — он его насквозь видит, но Фрай и без того нараспашку. Откровенен до одури. Поэтому усмехается и смотрит с вызовом — мелко мыслишь, дружище. Но говорит не это. — Не под того копаешь, Гринни. Мне бы сейчас не помешали сведения. Ну, знаешь… — он мнется. Самые интересные сведения у него к груди прижаты, так что даже скрыть свою взбудораженность не получается. — Надо сделать что-то полезное, чтобы восстановить доброе имя перед сестренкой. А то еще решит, что я бесполезен, и столкнет на рельсы. Генри слышит: подбрось мне подходящий повод снова сбежать из-под опеки Иви. Сейчас. Прямо сейчас. — Есть кое-что, — приходится подчиниться, пока Фрай сам не спрыгнул на рельсы и без всякого повода. — Фредерик Абберлайн подкинул мне досье на парочку Висельников, орудующих где-то в районе Темзы. — Понял, — Джейкоб его перебивает, — найти и скинуть в Темзу. Проще простого! — Найти и привести в Скотланд-Ярд, — Генри не может не веселить в миг потускневшее лицо Фрая. — Живыми и готовыми давать показания. Так что запугивать можешь сколько душе угодно! Джейкоба это нисколько не обнадеживает. Он то и дело бросает короткие взгляды в окно и переминается с ноги на ногу, пока Грин нарочито медленно выводит на клочке бумаги имена преступников и еще минуты две распинается, где тех видели в последний раз. Он все это мимо ушей пропускает. Если письмо, впивающееся под кожу смятым острым краем, действительно от его нового друга, интересующие офицера господа сегодня же сами явятся с повинной. Если нет — все очень плохо. Генри отпускает его только после того, как поезд причаливает к станции, выплевывая угрожающе-черные клубы дыма из топки. Ассасина мало волнует состояние Берты, но первой на перрон спрыгивает Иви, и это сложно оставить без внимания. Сестра обменивается парой фраз с машинистом и бодро направляется к выходу, даже не удостоив их с Грином прощальным взглядом. Тот коротко поясняет, что двигатель локомотива почти отслужил свое, и им требуется раздобыть пару деталей. Еще рекомендует Джейкобу не забивать этим голову, но он все равно забивает. Опять получается так, что только его сестра трудится ради общего блага. Даже не ради братства, нет. Банально старается поддерживать их повседневную жизнь в относительном комфорте, заботится о нерадивом братце и его здоровье, поддерживает контакты с информаторами. Да, у Джейкоба тоже теперь есть информатор. Возможно, важнее всех предыдущих в разы. Но как много он извлек из их кратковременного сотрудничества? Рот любит театральщину и не против стрелять в «своих». Полезная информация, ничего не скажешь. Наверняка поможет им остаться на плаву в полностью захваченном тамплиерами городе. Кажется, отговорка про желание принести пользу стремительно перестает быть отговоркой. Джейкоб мысленно ставит галочку напротив пункта «все-таки доставить двух ублюдков в Скотланд-Ярд». Это отодвигает чувство вины на приемлемое расстояние. Но оно все равно цепляется метафорическими когтями за ребра и повисает на них, равномерно раскачиваясь от каждой звуковой волны. Очередное чавканье Берты, набирающей скорость где-то над головой ассасина, почти пробирается сквозь вокзальный гул. Фрай решается прочесть письмо только забившись в темный угол под железнодорожным мостом, сложенным из мелкого красного кирпича, по которому чертовски неудобно карабкаться наверх. «Дорогой мой Джейкоб, нашему общему другу пришел бесславный конец. Если вам интересны кровавые подробности, рекомендую приобрести утреннюю газету! PS: Мои окна всегда открыты для вас!» Джейкоб откидывает голову назад, упираясь в крошащийся камень затылком. Максвелл Рот жив и, кажется, совсем не злится на него за провальное преследование ищейки. Сидит, наверное, у себя в кабинете и тихо посмеивается над ним в кулак, вспоминая их первую встречу, на которой ассасин уже показал во всей красе свое умение ориентироваться на местности. Чуть не пересчитав каретой все стены в переулке. Если подумать, главарю Висельников вовсе не обязательно брать к себе в союзники ходячее недоразумение под именем Джейкоб Фрай. Он и собственными силами прирежет всех тамплиеров, а они и пискнуть не успеют — по уши увязшие в собственных дрязгах. Такое уже случалось за все время существование ордена? Он готов поспорить, что не раз. Только вот эти истории не воспеваются ни тамплиерами, чтобы лишний раз не подчеркивать собственную разобщенность, ни ассасинами, не желающими признавать, что в какой-то момент истории время отыграло роль лучше скрытых клинков. Джейкобу нравятся скрытые клинки. Больше, чем он позволяет себе думать. Конечно, хорошая драка заставляет кровь кипеть, сухожилия натягиваться до тянущей — сладкой — боли, а накатывающий адреналин стирает все барьеры между ним и противником, заставлял почувствовать себя первобытным зверем, голыми руками разрывающим добычу. Открытый бой дает ощутить превосходство, показать это превосходство всем, кто с замиранием сердца прячется по углам, разбегается в страхе, видя поверженных товарищей. Но. Все всегда спотыкается о какое-то «но». Мягко проникать гладким железом в податливые глотки не сопротивляющихся, не понимающих, что происходит, жертв — ему нравится больше. Нравится убивать отточенным — так же легко, как росчерк перьевой ручкой, — движением противника, в открытом бою способного размазать содержимое его черепной коробки по пыльным стенам. Джейкоб чувствует себя ненормально хорошо в такие моменты. Безнаказанность пьянит лучше выдержанного виски, а шок в глазах обнаруживших бездыханное тело с разорванной гортанью, понимающих, что в любую секунду неуловимый убийца может сделать невесомый жест и за их спиной, будто глоток ледяной воды в жару, разрезающий грудину. Инстинкт убийцы, напрочь отсутствующий у антиквара Генри Грина и крепко спящий — до поры — в расчетливой и бесстрастной мисс Фрай, в нем сжигает дотла все внутренние барьеры. Страх? Вина? Ответственность? Пошлите их всех к чертям, пусть развлекаются. Джейкоб же найдет, чем себя занять темной ночью в городе, доверху напичканном гнусными личностями, смерть которых даже необходима /оттого оправдана/, чтобы этот мир стал хоть чуточку чище. Может, только это тусклое желание оправдывать свою жажду крови хоть чем-то — хотя бы трансформируя ее в жажду справедливости — и держит его над огромным илистым болотом, так и норовящим затянуть в свои липкие чавкающие силки. У Максвелла Рота глаза темного болотистого перегноя. И его взгляд выбит где-то на внутренней стороне век ассасина. Он почти наяву видит обжигающее восхищение, возбуждение, почти вожделение — «покажи мне еще! И еще. Дай напиться твоим безумием!» Джейкоб до рези в глазах боится, что сам себе грудь вскроет ради постыдного желания еще раз увидеть этот взгляд, обращенный только на него. Он еще не до конца осознает это, но зверь в клетке ребер, не обремененный глупыми людскими моральными выборами, чует своего под зеленым гнилостным маревом. Максвелл Рот, зверю это ясно, как день, не ищет союзников. Он ищет равного себе. Когда Джейкоб добирается до Альгамбры, остатки душевного спокойствия остаются висеть на двух тонких ниточках любопытства и тщательно подавляемой вины. Сейчас он чувствует себя тем, кто без всякой отдачи пользуется заинтересованностью мистера Рота, чтобы получить нужную информацию. Еще он бы не отказался от парочки восхищенных взглядов, но те вряд ли перепадут в свете последних событий. Оттого тянет совершать новые безумства. Но перед глазами возникают совсем другие глаза, пронзительно голубые, смотрящие с нескрываемым презрением, и приходится бормотать что-то глупое. «Тихо. Тихо.» Но. «Никто не сбежит с тонущего Лондона, мой дорогой. Вам понравится ощущение захлопывающегося капкана.» Голос громкий, не то каркающий, не то мурлыкающий. У самого уха. Как подступающая головная боль. У Альгамбры настежь открыто всего одно двустворчатое окно, задернутое багровыми гардинами с черной драпировкой. На весь чертов театр с, по меньшей мере, сотней обитаемых комнат. Максвелл Рот не просто так ждет Джейкоба, между делом. Он точно знает, что тот придет, и с почти насмешливой учтивостью заботится, чтобы ассасин его обязательно нашел. И это совсем не походит на капкан. Нет. Вовсе нет. Забраться по удобно выступающим карнизам куда проще, чем решиться на это. Несмотря на явное приглашение, сомнения все равно забираются в подкорку. Прийти, чтобы просто удостовериться, что Максвелл в порядке, и, получив парочку подсказок, избавить тамплиера от своей компании. Не быть навязчивым. Самое главное — не быть излишне навязчивым. Мантра рушится, как только Джейкоб проскальзывает сквозь занавес в слабо освещенную комнату. Ослепленные серым уличным небом глаза не сразу выделяют предметы окружения: камин у дальней стены с широким диваном и парой кресел, низкий стол, нестройный ряд тумбочек и шкафов. И все — в головокружительно алом цвете. Это бьет в голову. И по глазам. Так что приходится часто моргать, привыкая к багровой полутьме. Тамплиер в одном из кресел терпеливо ждет, когда Джейкоб выделит для себя его силуэт и зацепится взглядом за улыбку, прежде чем подняться и с воодушевлением поприветствовать гостя. — Друг мой, я вас уже заждался! — Максвелл без опаски подскакивает совсем близко и собственноручно усаживает смутившегося Фрая в кресло напротив себя. — Вы позаботились о том, чтобы я не ошибся дверью, — в шутку замечает ассасин. — Вернее, окном. — Не поймите меня неправильно, — мистер Рот скрещивает пальцы перед собой, убирая на задний план всю притворную браваду. Шрам, выхваченный из темноты дрожащими отблесками пламени в камине, будто бы распрямляется, когда лицо тамплиера застывает каменным монолитом. Слишком серьезный. — Я бы с превеликим удовольствием устроил вам экскурсию по театру. Здесь есть, на что посмотреть! Но на нашей вчерашней прогулке, — заговорщическая улыбка трогает его губы, и Джейкоб не может не улыбнуться в ответ, — мы разворотили осиное гнездо. И сейчас некоторые назойливые насекомые, к моему величайшему неудовольствию, забились во все щели Альгамбры. — Подозревают вас? — Разумеется, — хохочет Рот, и не восхищаться им у Джейкоба не получается от слова совсем. — Я сделал все, чтобы у Моргана не осталось никаких сомнений. Как и доказательств. — Разве ему нужны доказательства? — Фрай беспокоится о своем друге явно куда больше него самого. — Нужны. Это только у меня хватает наглости убивать членов ордена без повода. — Так уж и без повода? — Джейкоб видит перед собой всепоглощающую тьму, скалящуюся в зеленых глазах. — Помимо того, чтобы угодить вам, мой дорогой! Максвелл снова возвращает себе прежнее беззаботное выражение лица и лениво поднимается с кресла. Только сейчас у Фрая появляется желание повнимательнее изучить содержимое журнального столика. Чтобы лишний раз не утыкаться взглядом в швы пиджака тамплиера. Гора вскрытых писем, пустых конвертов, содержимое которых, вероятно, извлекли только ради того, чтобы швырнуть в камин. Ни чернильницы, ни письменных принадлежностей. Ответную корреспонденцию от мистера Рота вряд ли так просто получить. — Активная переписка, — кивает Джейкоб, когда Рот возвращается с бутылкой вина и двумя бокалами. В горле пересыхает. Он не считает себя ценителем алкоголя «для высшего света», даже чувствует себя не на своем месте, принимая из рук Максвелла хрустальный фужер с перекатывающейся в ней багровой жидкостью, но разум мягко требует отключить его. Отказать сложно. — Письма с угрозами за эту неделю, — как ни в чем не бывало хмыкает тамплиер. — Есть весьма поэтичные экземпляры. Не желаете посмотреть? Джейкоба пробирает на смех. По горлу мягко прокатывается волна жара от великолепного вина, растекающаяся по всему телу. Хмель пока не отдает в голову, только размаривая, расслабляя, заставляя поудобнее устроиться в мягком глубоком кресле, закинув ногу на ногу. Он не отказывается. Некий весьма смелый аристократ обещает, что вскроет мистеру Роту все выступающие вены хирургическим скальпелем, а потом подвесит над Темзой и будет наблюдать, пока вся кровь Висельника не вытечет из его гнусного тела. Останавливает его только тот факт, что его месть отравит всю находящуюся ниже по течению почву. — За что он собирается так мстить? — Джейкоб и представить себе не может. Ему всегда хватало быстрой смерти провинившегося врага. Ну или хороших побоев. — Не помню, — честно отвечает Рот, снова наполняя вином их фужеры. — Может, ему и не я конкретно насолил. Но какая экспрессия! — Тут не поспоришь. Особенно мне нравится концовка — «с уважением, мистер Николас». Даже откровенные угрозы нельзя преподносить без уважения! — Фрая ведет от оглушительного хохота Максвелла, и он одним большим глотком осушает свой бокал. Тамплиер услужливо подливает еще, будто намеревается споить собеседника. Но Джейкоба это совсем не тревожит. У него богатый опыт сомнительных попоек, так что разморенное виноградным теплом тело все равно в любую минуту готово вскинуться из кресла и сматываться наутек по карнизам. Это не отменяет того факта, что в компании Максвелла он чувствует себя абсолютно защищенным. Пьяным, смущенным, проигрывающим по всем пунктам, но защищенным. — Никогда не отправляли ответные любезности? — Отправлял, как же! Но пугливые господа либо сбегали из города, либо жаловались мистеру Старрику. Он попросил меня так больше не делать, — Рот недовольно фыркает. — Но на это я отвечу! Может, даже лично вручу. — Бедняга повесится в тот же день, — с усмешкой сообщает ассасин. — Вы так думаете, друг мой? Я не так страшен, как многие обо мне говорят, — с притворной обидой жалуется Рот. Джейкоб ему не верит. — Я нахожу потрясающим тот факт, что вы намного страшнее, — парирует он с четкой целью выбить из колеи. Выбивает. И вовсе не потому, что Максвелл Рот впервые слышит подобное заявление. Наоборот, восхищенные его деятельностью тоже без конца строчат письма на адрес известного театра. Нахохлившиеся джентльмены с претензиями на мировое господство, некоторые из которых могли бы дать сто очков форы Кроуфорду Старрику, если бы не родились в семьях, уступающих ему по статусу; очарованные ореолом вседозволенности юные дамы из высшего света, мечтающие вырваться из уютных гнезд, умные талантливые, даже гениальные люди, способные осветить эпоху одним своим появлением… Никто из них и в подметки не годится Джейкобу Фраю. Очарованный с первой встречи, Максвелл видит перед собой юношу, способного подмять под себя Лондон со всеми Висельниками и тамплиерами, затопить сточные каналы потом и кровью. Видит неконтролируемую силу и не может себе отказать в желании поддразнить, поддеть, посмотреть, не снесет ли его ответная лавина. Сносит. Определенно сносит. Джейкоб не понимает истинных причин, по которым его новый знакомый избирает стиль общения, выходящий за привычные рамки, но без каких-либо сомнений подхватывает его. Максвеллу хочется выть от сладкой агонии, поселяющейся в душе каждый раз, когда Фрай нахально улыбается ему в ответ и невинно поднимает брови. И не понимает. Абсолютно точно ни черта не понимает. Даже не допускает шанса, что в высоконравственной и благоразумной Англии Максвелл Рот может интересоваться им в подобном смысле. Максвелл Рот же удивляется, как Джейкоб еще не раскусил, какой эффект производит на излишне впечатлительных людей. Эта обескураживающая невинность в паре с кровожадностью создает опьяняющий коктейль, от которого у тамплиера скулы сводит — так хочется смеяться. Он будто нашел бесценный клад, осталось только стереть с него вековую пыль предрассудков и показать Фраю прекрасный мир, где дозволено действительно все. Но пока он решается только наблюдать. Благо, Джейкоба Фрая так и подначивает предоставить ему подходящее зрелище. Он без опаски пьет вино и, изредка посмеиваясь в бокал, по пунктам расписывает, как они с сестрой вышвырнули не особо сопротивляющихся Висельников из Уайтчепела. — Где вы вообще откопали этих ребят, Максвелл? — Джейкоб фривольно располагается на кресле, закинув ноги на подлокотник и уставившись в темный потолок невидящими глазами. Поэтому не замечает, как собеседник невольно вздрагивает при звуке собственного имени. В любой другой ситуации он бы смутился и принялся бы извиняться за собственную наглость, но хорошее вино идет легко и берет незаметно — оттого опьянение совсем не ощущается как факт. Только сильнее развязывает язык. Рот молчит, бессознательно любуясь монетой на шее ассасина, проваливающейся в щель между ключиц, когда тот оборачивается на него и утыкается абсолютно пустым взглядом. Он слишком долго вслушивался в голос Фрая, поэтому самому говорить совсем не хочется — хочется и дальше наблюдать, как юноша сбивчиво рассказывает то, что тамплиер и так прекрасно знает из сухих и скучных отчетов. Но слушает, потому что ассасин смеется над своими шишками, сбивается, скатывается с темы, постоянно оглядывается на него… Тут же отводит взгляд, морщится, но тянется за очередной порцией алкоголя. — Нигде, — выдыхает Максвелл. — Верхушку на меня спихнул Старрик. Сам отобрал способных людей, за деньги готовых перед ним на задних лапках плясать. Банду они сами набирали. В соответствии с собственными предпочтениями. —А вы какую роль в этом играете? Помимо того, что помогаете главарю враждебной группировки сбегать с места преступления, — хмыкает ассасин, выпрямляясь в кресле, чтобы лучше видеть собеседника. Рот приглушенно посмеивается, не смея почему-то разорвать равномерную тишину в комнате. — Сейчас — почти никакую. Давлюсь заслуженным покоем, помираю от тоски и безделья… О, этой ночью выпустил весь барабан в одного фанатичного «целителя»! Это если о хорошем, — ему не хочется вдаваться в детали о бесконечном бумажном потоке, проходящем через его кабинет. Джейкоб еще решит, что он хочет предать Старрика из-за бесконечных отчетов о деятельности Висельников. Это не так, совсем не так. Из-за самой необходимости контролировать чью-то деятельность. Фрай молчит. Его мысли плавают на поверхности огромного озера с именем Максвелл Рот, и все не решаются нырнуть в глубину темных вод. В своих мечтах он видит себя главарем банды, но реальность бьет пыльным мешком по хребту. Держать подле себя затравленных боевых псов, готовых загрызть любого, кто подойдет на расстояние прыжка, — работа не из легких. Не мудрено, что ты начинаешь искать простые, безопасные пути, стараешься задобрить своих людей, ищешь помощи сверху… Оступаешься. — Как так получилось? — решается Джейкоб. Максвелл смотрит на него не мигая, мысленно восхищаясь его бестактностью. — Как вы потеряли Висельников? — Никакой жалости! — возмущается Рот. На дне его глаз пляшут черти, но прочитать выражение лица невозможно. В любом другом случае Джейкоб не стал бы спрашивать, как бы не мучило его любопытство. Но с Максвеллом не бывает других случаев. — И правильно, друг мой. Он откупоривает новую бутылку вина и разливает на два бокала почти до краев, затем устраивается в кресле поудобнее и начинает рассказ, упиваясь обращенным только на него вниманием. Джейкоб всего пару раз ловит его на приукрашивании фактов, но и в остальном история получается слишком литературная, будто Рот рассказывал ее сотню раз. На самом деле, только про себя проговаривал, чтобы не забыть в череде похожих друг на друга дней. Висельники появились стихийно лет пятнадцать назад. Максвелл Рот уже тогда собирал подле себя сомнительных личностей, живущих ради крепкой выпивки, карточных игр и хороших драк, но идеи подвести их под одну эмблему точно не было. Они просто кочевали из района в район — так было проще не попасться доблестным служителям порядка, — находили себе новых «друзей» и новые неприятности, обменивались навыками и опытом, делили поровну незаконный заработок и зачастую расходились каждый в свою сторону. Некоторые даже оседали в среднем классе, поднакопив солидную сумму награбленного, меняли уличную жизнь на бытовой комфорт. Максвелл не осуждал их ни тогда, ни сейчас. Он просто находил новых желающих объединиться с ним, чтобы увеличить шансы на выживание в ночном Лондоне. Некоторых приходилось даже обучать с нуля. Уже тогда у него было громкое имя, репутация главаря, не брезгующего выбивать дурь из зазнавшихся аристократов собственными руками. Ему верили, за ним шли, некоторые даже готовы были бросаться за него под пули. Из таких и сформировалась верхушка банды, когда однажды к Максвеллу заявился паренек, ранее зарекомендовавший себя в роли «своего парня». Какие-то не очень умные люди, не следящие за ночной жизнью города, но считающие себя выше других, решили посягнуть на честь его сестры, за что впоследствии поплатились. Не особо спланированная месть, призванная всего лишь успокоить даму, повлекла за собой колоссальные последствия. Униженные обидчики натравили на Максвелла Рота не только Скотланд-Ярд, но и парочку куда лучше организованных лондонских банд. В одиночку с таким напором справиться было невозможно. Так что Максвеллу пришлось провернуть хитрый ход и равномерно распределить ответственность между верными ему людьми — назваться бандой, силой, с которой придется считаться. У полиции не было четких наводок, а в ночную войну банд она не вступала. Сами банды не могли просто так пойти стенка на стенку, рискуя уложить своих товарищей на мощеных улицах ради удовлетворения эго сомнительных личностей, сколько бы те личности не заплатили. Так появились Висельники. Очередные головорезы, жадные до наживы. Без цели, смысла, глубокого подтекста. Какие были. Максвелл не жаловался. Ему, как общепризнанному главарю, в карман капала солидная часть даже от тех дел, к которым он не был причастен. Что он из этого вынес — стабильный доход без особых усилий оставляет слишком много времени для размышлений и рано или поздно делает из тебя философа. Становилось не интересно просто угонять повозки с вокзалов и выносить сбережения зазевавшихся лордов. Требовался тот самый подтекст. И Максвелл нашел способ себя развлечь — находил высокопоставленное лицо, в прошлом или настоящем изрядно подпортившее кому-либо жизнь, и сполна отыгрывался на нем за прошлые грешки. Чаще всего обходными путями лишал денег или важных бумаг, куда реже, когда шанса поквитаться изящно не представлялось, — просто запугивал или убивал. Ему нравилось, как трясутся поджилки у нечистых на руку аристократов, да и репутация мстителя тешила самолюбие. Но самое главное — это было по-настоящему весело. Кричащие заголовки газет, рвущийся с цепи Скотланд-Ярд, уважение своих людей и страх вынужденных соперников, переходящих под его крыло по первому зову. Предал его тот самый парнишка, с чьей подачи и объединились Висельники. Они никогда не были хорошими товарищами, просто людьми, которых жизнь столкнула и заставила сражаться бок о бок. Он даже в открытую порицал методы Рота и его кровожадность, но у того все равно хватило наглости /глупости? / не отделить выскочку от общего дела. Наоборот, заставить смотреть все новые и новые кровавые расправы. — Он сдал меня вышестоящим. Сказал, что ради денег, но я ему не поверил, — Максвелл выдыхает в почти опустевший бокал и тянется за бутылкой. Захваченный историей Джейкоб уводит ее почти из-под носа тамплиера и сам подливает вино, только чтобы он не замолкал. — Он просто считал, что меня надо остановить любой ценой. — Остановил? — улыбается Фрай, прекрасно зная ответ. — Нет, но кровь подпортил. Мне пришлось залечь на дно на долгий срок. Не участвовать в делах моих ребят напрямую, дергать ниточки из-под полы… Заниматься всеми теми вещами, которые делают из уважаемого лидера пустышку с самомнением, предпочитающую действовать чужими руками, — Рот злится и даже не старается это скрыть. Причудливая вязь слов обрывается. — Когда я уже отчаялся удержать бразды правления в своих руках, на меня вышел Старрик. Предложил деньги. Для меня и этих оборванцев, чтобы попытаться снова добиться их уважения. Купить их. Дальше вы и сами все знаете, мой дорогой. — Театр Альгамбра и разделенный между собачками магистра Лондон, — эмоции Максвелла с удивительной скоростью передаются Джейкобу. Накатывает апатия и злость, подкрепленная собственным бессилием. — Надеюсь, этого парня жрут черви, — хмыкает ассасин, чтобы хоть как-то поддержать собеседника. — Его жрет никчемное существование добропорядочного гражданина, друг мой, — Рот дьявольски хохочет, не обращая внимания на замешательство Джейкоба. — Да, я сохранил ему жизнь, не смотрите так ошарашено! — он перекатывает в пальцах ножку бокала и выжидающе смотрит на Фрая, пытающегося объяснить для себя поступок главы Висельников, по мановению руки потерявшего все. — Не совсем характерно для вас, — получается плохо. — Почему же? Мне нравится сама мысль, что этот манипулятор живет с мыслью, что я не только не остановился, но и в любую секунду могу прийти поквитаться с ним, — Максвелл осушает бокал до дна и с глухим ударом возвращает его на стол. Джейкоб секунд десять удивленно хлопает глазами, а потом откидывает голову и заразительно хохочет. На душе становится до странности легко. Максвелл Рот, еще недавно метавший молнии от невысказанной ярости, совсем разглаживается. Только смотрит — снова — с тем самым восхищением, от которого земля из-под ног уходит. Но ассасин прекрасно знает, что сейчас делать с этим чувством, так что снова закидывает ноги на кресло и поудобнее устраивает затылок на мягком валике. Они еще долго болтают ни о чем. Максвелл неохотно рассказывает, где сейчас пропадают его прежние товарищи. Джейкоба особенно волнует тот, который держит бойцовский клуб на окраине Ламбета, поэтому он без зазрения совести расспрашивает все подробности. Вплоть до того, как попасть на сам ринг. Приходится между делом признаться, что он еще ни разу не показывал искушенной публике Лондона — кроме самого мистера Рота, конечно, — свои бойцовские навыки. Досадное упущение, но Фрай обещает исправить его в ближайшее время. Максвелл также с готовностью расписывает, где можно наткнуться на интересующих Джейкоба Висельников, чтобы не попасться под горячую руку остальной банды. При этом даже не интересуется, зачем ассасину понадобились живые недо-тамплиеры, если на все готовый информатор прямо сейчас сидит перед ним и охотно делится любыми самыми секретными планами. Кажется, его не волнует ничего, кроме рельефной кромки шиллинга, мягко царапающего ключицы Джейкоба Фрая. Самого Джейкоба теперь волнует куда больше вещей. И с каждой секундой буря, разбуженная Максвеллом Ротом, подбирается все ближе к гортани. Срочно требуется на свежий воздух. Распахнутое окно не помогает — только прогоняет опьянение и позволяет мыслям клубиться плотнее, заставлять их думать. Каркающий голос тамплиера только подливает масла в огонь. В конце концов, Джейкоб перестает улавливать нить разговора, только слушает интонацию, и это не остается незамеченным. Максвелл с притворным удивлением оборачивается на часы и настаивает, чтобы ассасин остался на ужин. Фраю дорогого стоит отказаться, в животе пусто с самого утра, но выветрившийся алкоголь перестает скрывать чувство вины. Оно клубиться в желудке — легко спутать с голодом, но Джейкоб легко признает старую подругу. — Жду вас в любой день, друг мой. Хотя лучше вам приходить по ночам, — по-свойски заверяет его Максвелл, прислонившись к стене у окна и провожая ассасина нечитаемым взглядом прищуренных глаз. — Да, — просто отвечает Фрай, не зная, что еще сказать. Он легко перемахивает на соседнюю крышу и пробегает еще несколько десятков метров. Затем бросает взгляд на оставшийся за спиной театр. Окно, закрытое за ним, — третье слева. Второе сверху. Ничем не примечательное. Разве что тамплиером, опустившимся в кресло перед камином за его занавесью. Джейкоб опускается на крышу и позволяет эмоциям от этой встречи затопить его. Им впервые, если подумать, удалось нормально поговорить. Как итог — говорить с Максвеллом Ротом оказалось так же приятно, как сбегать в его компании от враждебно настроенных головорезов. Он каким-то неведомым образом приковывает к себе внимание, даже когда молча слушает. На него приходится смотреть, улавливать искренние эмоции в ответ на свои слова, упиваться ими и все равно требовать еще. Еще и еще этого яда. Ну же. Как давно Джейкоба никто не слушал? Как давно у него не возникало желания слушать других? Но кое-что не дает наслаждаться связью, камень за камнем выстраивающейся между ними. Джейкоб чувствует, что только берет, нагло требует информации, внимания, да бог знает чего еще. Ему абсолютно нечего дать взамен, он это знает, но все равно заявляется без стука, лезет в чужую переписку, заставляет сдавать своих людей. Тамплиеру действительно приятно его общество, с этим не поспоришь, но долго ли это продлится, если Фрай не будет полезен? На сердце становится еще тяжелее. Как Максвелл там назвал насолившего ему парнишку? Манипулятором? Странно. Это Рот мог бы манипулировать им, паразитируя на чувстве долга. Что-то он не договаривает, если все обернулось иначе. Хотя дела прошедших дней Джейкоба мало волнуют — здесь и сейчас именно он манипулирует Висельником. Именно он пытается влезть в неоплачиваемые долги перед ним. И как Максвелл Рот еще не научился заранее выявлять подобные поползновения и стрелять в упор? Джейкоб не знает. Он ни черта не знает. И не пытается разобраться, вместо этого все крепче застревая в постыдной неуверенности в себе, в которой никому никогда не признается.