Рожденные сжигать

В отличии от Джейкоба, Максвелл Рот ориентируется в ночном городе просто великолепно. Фраю остается только откинуться на спину, наслаждаясь архитектурой пролетающих по обе стороны улицы домов, и ловить в легкие хлесткий встречный ветер. Опустившаяся на Лондон ночь окончательно распугивает оставшихся аристократов, редкие экипажи развозят припозднившийся люд по комфортным и безопасным клеткам квартир. Высокие здания Стрэнда уступают место длинным парковым зонам, а потом и череде еще не поглощенных разрастающейся столицей богатых загородных поместий.   Плохая вероятность, что искомое ими будет охраняться так же слабо, как мелькающие тут и там одинокие строения, но Джейкоб все равно присматривается к чернеющим глазницам оконных проемов, заранее обдумывая, как можно будет пробраться к Эллиотсону и не отхватить по голове от его скудной, но все же неплохо обученной охраны. Несмотря на то, что сейчас ему больше всего на свете хочется устроить Максвеллу настоящее представление, он четко понимает, что в таком состоянии пара-тройка ударов может закончить все веселье.   Сам Максвелл и не думает волноваться о каком-то плане и тем более — как вы вообще могли подумать о нем такое — о сохранении собственной шкуры в целости и сохранности. Он то и дело бросает взгляды на новый шрам Джейкоба, и если бы в руках не было поводьев, наверняка потянулся бы ладонью к лицу ассасина. Фрай не хочет об этом думать, потому что дыхание и без того сбито ночным воздухом, да и ткань перчаток он не почувствует — кожа замерзла на холоде и почти потеряла чувствительность, а на щеках наверняка играет румянец. От ветра, не от голоса мистера Рота, старающегося пробиться к нему сквозь свист в ушах.   Их разговор плавно утекает от обсуждения претензий Старрика на мировое господство. Рот с готовностью выкладывает все, что известно о его дальнейших целях, сопровождая каждый новый пункт едкими комментариями. Джейкоб с трудом сдерживает смех, поэтому просто глупо улыбается в поднятый ворот плаща и ни черта не может запомнить. Иви бы точно прокляла его за пренебрежительное отношение к важной информации. Она бы составила превосходный план на основе полученных сведений и засела в засаде в ожидании удобного момента. Но Иви тут нет, а Джейкобу плевать на планы. Справа от него сидит самая интересная личность во всей Англии. И тот факт, что эта личность интересуется младшим Фраем не меньше — а может даже больше, — начисто сносит крышу.   — Вас должно расстраивать, что я упустил Эллиотсона, — наконец констатирует Джейкоб, когда мистер Рот замолкает.   — Почему же? — с искренним любопытством осведомляется тот, почти полностью перестав следить за дорогой, переведя взгляд почти черных глаз на собеседника. Джейкоб мнется, не решаясь сказать вслух, что рассчитывал сходу поразить главу банды, держащей под контролем весь Лондон, своими способностями. К счастью, Максвелл — пока еще — не читает его мысли, поэтому почти мальчишеское желание привлечь к себе внимание остается маленькой тайной Джейкоба Фрая.    — Вы, судя по столпотворению аристократов у Альгамбры, пропускаете крайне интересную постановку. Разве нет?   — Нет, — усмехается мистер Рот. — Самая популярная пьеса моего театра. Надоела всем, кроме неприхотливой публики. И как они не замечают, что актеры с каждым разом становятся тоскливее и тоскливее! Хотя на гонорары, черти, не жалуются! Так что не удивляйтесь, что очередному просмотру этой тягомотины я предпочел вашу компанию, мой дорогой, прошу вас! Джейкоб хочет сообщить, что сильнее удивляться он уже не в силах, но только глубже прячется в воротник, опуская глаза на вылетающие из-под колес дорожные камешки. Появляется желание спрыгнуть и побежать рядом с каретой, потому что мышцы, окаменевшие в стойке перед прыжком, нещадно ноют, подначивая на действия. Мистер Рот неопределенно машет рукой в сторону горизонта, где над потухшей линией заката возвышается ничем не отличающееся от десятков других поместье. Усыпанное, правда, двумя-тремя дюжинами Висельников. — Не можете приказать им отступить? Хотя бы во имя инстинкта самосохранения, — кивает Джейкоб. — Эти Эллиотсону подчиняются. Натренированы кем-то из главарей районов, — пожимает плечами тамплиер. Тон у него скучающий. — Давайте угадаю, на судьбу Висельников, отданных Старрику и его друзьям, вам наплевать, — Фрай улыбается, заискивающе заглядывая в зелень глаз собеседника. Тот хохочет, возможно, слишком громко, если учитывать непосредственную близость врага с численным превосходством. — В точку, друг мой, — подтверждает он, останавливая карету. До самого поместья Эллиотсона они добираются пешим шагом, старательно строя из себя аристократов, выбравшихся под покровом непроглядной тьмы на прогулку. Чтобы, может быть, нагулять аппетит. Джейкоб не хочет думать, как это смотрится со стороны. У него хватает и других мыслей. Максвелл Рот идет неспешно, нога в ногу с ассасином, подстраиваясь, так что шум их шагов сливается. Он вглядывается в силуэты банды, щурится с подозрением. Джейкоб никакой информации от собственных наблюдений не получает, поэтому предпочитает наблюдать за тамплиером, пока тот не останавливает его в тени высокого каменного забора. — Кажется, ситуация обещает быть интересной, — сообщает он, склонив голову набок и неотрывно следит за темными фигурами в саду поместья. Фрай вопросительно вскидывает брови. — Интересные ситуации — мой конек, мистер Рот. Не сомневайтесь, — заявляет он в надежде получить больше информации. Рот, первый раз за время их импровизированной прогулки, переводит внимательный взгляд на собеседника. В глазах его скачут черти, разбуженные проявлением такой неприкрытой наглости и неосмотрительности. Иного Максвелл и не ждет. Впервые встретив юнца на темной улице в окружении шести тренированных бойцов, он, конечно, был всерьез обескуражен, даже не боевыми навыками — ими потом, — а безрассудной смелостью ассасина. Которая на проверку оказалась и не смелостью вовсе — просто неумением /нежеланием? / поступать иначе. Он мог сбежать, Висельники бы не поспели за юрким убийцей, вырезавшем почти всю банду на ее территории; мог бы схватиться за револьвер и сравнять шансы, не всякому дано увернуться от пули… Но он запросто кинулся в гущу событий с дьявольской ухмылкой, будто не его тут поймали на горячем, а все противники растеряли последние клоки здравого смысла, что посмели встать у него на пути. Рот смотрел на это из темноты, а темнота его зрачков печатала на обратной стороне черепа сверкающую сталь клинков, безошибочно разрубающую кости и раздирающую плоть, одновременно с расчетливой скукой мясника с центрального рынка, мастерски орудующего тесаком с рождения, и насмешливостью талантливого артиста, глубоко преданного своему искусству. От этого зрелища хотелось кричать в голос, но Максвелл боялся тогда, что спугнет Джейкоба, заставит его настороженно уйти в оборону, а сам останется ни с чем в ночной лондонской пустоте. Но что-то его подтолкнуло. Что-то совсем невесомое — в расслабленных движениях мышц ассасина, в его неспешном дыхании, ни на вдох не сорвавшемся после столкновения с взглядом тамплиера. Только тревога, меркнущая перед любопытством, только напряжение перед схваткой, отпускающее под воздействием вибрирующего голоса Рота. Тот не понял тогда, почему с Фрая вся спесь сходит под напором искреннего восхищения со стороны предполагаемого врага. Потому что Старрик ни в грош ассасинов не ставит? Потому что их действия списывает на внутренние разборки и бунты? Рот и сейчас не понимает. Оттого и взгляд отвести не может, каждую эмоцию стараясь поймать. Хладнокровный убийца, ассасин Джейкоб Фрай, расчетливый и беспощадный в бою, мнется и глаза прячет. — Я и не сомневаюсь, — лукаво улыбается тамплиер, нарочно голову наклоняя, чтобы все-таки выцепить потемневшую радужку из-под опущенных век, смутить и расшевелить и без того встревоженного ассасина. Джейкоб его почти ненавидит за это, но только почти. Его хватает на такой невинный, что даже наглый, насмешливый взгляд, отданный, чтобы просто в долгу не оставаться. Максвеллу этого вполне достаточно, чтобы глухо рассмеяться и продолжить, — просто стараюсь в двух словах описать, кого именно наш уважаемый магистр соизволил направить на подмогу Эллиосону. — И кого же? — Случалось ли вам сталкиваться с неким Гисленом Морганом? — брови Рота на лоб лезут, когда он в ответ ловит «вот черт"-эмоцию на лице Джейкоба. Зубы в улыбке не обнажать точно не получается. Фрай и сам откидывает голову и сипло выдыхает, поправляя норовящий слезть с зачесанных назад волос цилиндр. — Кажется, это у него из-под носа я почти стащил ящик опиума, — мычит он с напускным безразличием, от которого легкие Максвелла Рота еще сильнее сокращаются в беззвучном хохоте. — Не смотрите так, ради вас старался! — нагло врет ассасин, опершись плечом на шероховатый камень. Рот отмечает, что эта почти театральная вальяжность ему невыносимо к лицу. — Мне невероятно повезло встретиться с самым смелым человеком Лондона, мой дорогой! — рука Максвелла по-товарищески похлопывает Джейкоба по плечу, а потом пальцы цепко сжимают извечно напряженные мышцы. Рот смотрит прямо в глаза, абсолютно серьезно, хотя глубокие морщины в углу рта и не распрямляются до конца, оставаясь в подобие одобрительной полуулыбки. — Но больше так не делайте, — советует он, не отводя взгляда дожидаясь короткого кивка от удивленного ассасина. — По крайней мере, до тех пор, пока я не вышиб мозги этому гробовщику. — Он задел вас за живое, я прав? — Джейкобу его напускная серьезность, особенно сопровождаемая очередной лестью, не передается от слова совсем. Он так и не получил должного объяснения, поэтому считает своим долгом и дальше строить из себя бессмертного героя. От мистера Рота это не скрывается. — Вернее будет сказать, уже раскопал могилы для всех в этом городе, друг мой. Позвольте объяснюсь, — хмыкает Рот, подзывая спутника обойти дом с другой стороны, утонувшей в длинной ночной тени, шестерящейся от света фонарей. — Многоуважаемый мистер Морган — главная ищейка Старрика. Слепая на оба глаза, но с превосходным нюхом на керосин. И при этом ему хватило глупости свалить убийство Рупперта Ферриса на очередной бунт рабочих и не проверить лабораторию на наличие иных причин смерти Девида Брюстера… — Мы зря старались, — вздыхает Джейкоб. — Дайте угадаю, сказке Эллиотсона он тоже не поверил? — Но все равно дал своих людей для слежки, — Максвелл припадает к трещине между расколотыми кирпичами и еще пристальнее всматривается в накрытый непроглядной тьмой двор. — Один черт ведает, сколько их там. И они не глупы, сразу пустятся наутек, если кого-то увидят, чтобы своему начальнику все выложить! — он почти рычит от досады, но с места не двигается, все еще пытаясь прикинуть в голове варианты успешного проникновения внутрь. В голове Джейкоба план выстраивается на удивление быстро. Сколько их там? Вряд ли больше трех. Одного он видит даже отсюда — сидит в позе каменной гаргульи на одном из стоков крыши и внимательно вглядывается в копошащихся внизу временных товарищей: болтающих, перебрасывающихся короткими смешками и бесцельно пинающими подвернувшиеся под ноги камни. Нет бы вместе с ними обсуждать параноидальные наклонности неудачного мозгоправа! Вместо этого он просто замер на холоде в одной позе и только головой мотает, высматривает, наблюдает. Одну ногу под себя подмял, второй уперся в выступающую черепицу, как будто в любой момент готов спрыгнуть с немалой высоты и пуститься по прямой. Такая маниакальная настороженность пугает и нервирует одновременно. Джейкоб уже встречал подобное желание полностью контролировать ситуацию — в сестринских глазах оно всегда соседствовало с немым укором. Только вот сам Фрай в вопросах сохранения собственных взглядов на жизнь сестре сто очков форы даст. Но это потом. Сейчас он неотрывно наблюдает за ищейкой, и если бы взгляд мог тянуть к земле, тот давно бы уже свалился с насиженного места. Ну или хотя бы подсознательно ощутил на себе колючую тяжесть. Джейкоб ее прекрасно знает, он всегда просыпается, когда чувствует, что кто-то на него смотрит, или в толпе раньше Иви осознает, что их маскировка дала трещину, как раз из-за этих цепких мурашек. Но наблюдателю до инстинктов ассасина далеко, поэтому он совсем не замечает, как к его зрачкам из темноты что-то привязывается. Джейкоб даже с такого расстояния замечает темное пятно между чужих век, двигающееся по дуге, поминутно обнажая белые участки. Ни на чем не задерживающееся, ни за что не цепляющееся, ничего не выдергивающее из тьмы за забором. Только задернутое легкой завесой скуки. Даже прямой приказ защищать цель от любых, даже самых маловероятных, угроз не поможет, если цель выставила себя свихнувшимся самодуром. Поэтому так важно быть хорошим лидером, думает Фрай, переводя взгляд на Максвелла Рота. Он выжидающе смотрит в ответ, готовый, за неимением собственного плана действий, танцевать под чужую дудку и взваливать на себя все последствия чужой неумелой игры. Человек, собравший под своим крылом самых отпетых негодяев Лондона, заставивший их признать его авторитет, подмявший под себя с мастерством, достойным восхищения. Джейкоб понимает — одними только страхом и угрозами такого масштаба невозможно было добиться. Сколько он себя помнил, он всегда хотел стать главарем банды. Таким, за которым люди и по дну Темзы пойдут. И дыхание перехватывает от осознания, как далек он от своего идеала. Максвелл Рот — почти недостижимый, ослепительно яркий, оглушительно громкий, но все-таки стоящий напротив с неподдельным интересом в глазах. Он хочет заслужить его, Джейкоба, доверие, потому что прекрасно знает — так просто ассасин на тамплиера полагаться не станет, сколько бы последний не бросал ему пыль в глаза. Требуется что-то больше громких слов, а ситуация и вовсе немотой награждает. Рот предлагает ему все свои навыки и весь опыт. — У меня есть два плана: хороший и плохой, — у Джейкоба и выбора-то нет. Он всегда из двух зол выбирает наибольшее. Максвелл Рот улыбается, как дьявол, в темноте не видя — слыша, — как у Фрая дыхание от этого оскала сбивается. — Либо мы по-тихому уходим дожидаться, когда людям Моргана совсем наскучит сторожить промокший порох… — Либо? — в прочем, для мистера Рота наибольшее зло и вовсе оказывается самым притягательным. Джейкоб снова переводит взгляд на ищейку, теперь и уставившегося в одну точку — на второго неприметного мужчину, от безделья подкидывающего свой кинжал в углу сада. — Я поднимаю небольшую шумиху, а вы пробираетесь внутрь, — больше он ничего не говорит. Его колотит изнутри. Одно дело подвергать себя опасности, но совсем другое — еще и человека, готового пойти на риск ради сомнительной возможности заручиться его расположением. Джейкоб Фрай, такое уж дело, в своем постыдно юном возрасте никого еще за собой не вел, не брал ответственность за жизнь другого человека, не отправлял кого-то убивать вместо себя. И ни на кого не полагался. Максвелл Рот не глуп, даже поразительно умен, он эти сомнения считывает, как со страниц свежей утренней газеты. И все его невысказанные слова поддержки сам Джейкоб тоже читает без труда. Кому нужно выжидать и строить козни, когда есть сила и сноровка получить все здесь и сейчас? — Веди, — одними губами шепчет Рот, и Джейкоб, легко подтягиваясь на руках, перемахивает за забор, бесшумно опускаясь на глинистую почву. Трава шелестит под ногами, и это совсем уж непривычно. Благо, что не сухая, не ломкая, и веток совсем нет — все убраны садовником и собраны в большие кучи тут и там. Видно, что перед самым прибытием Эллиотсона. В отсутствие своего работодателя никто не постарался даже разросшиеся кусты остричь. Они здорово скрывают силуэт убийцы от любопытных глаз. Когда наблюдатель на крыше в очередной раз поворачивается к зарослям, Джейкоб уже материализуется за его спиной и, зажав рот рукой, перерезает тому горло. Нужна действительно небольшая шумиха. Только в рядах тех, кто знает, куда смотреть. Поэтому Фрай, стараясь не задевать переносимым трупом звонкую черепицу, осторожно скидывает тело с крыши в очередные кусты, а сам спускается по стене и прячется за углом, внимательно наблюдая за второй известной ему ищейкой. У того уходит долгих две минуты, чтобы понять, что его товарищ куда-то бесследно исчез. Он бросает короткий взгляд через плечо — Джейкоб моментально фиксирует направление в своей голове — на еще одного бесцельно бродящего по земле мужчину, сначала не понимающего происходящего, а потом резко выпрямляющегося по струнке. Бывалые убийцы, наоборот, почуяв опасность, к земле припадают. Эти двое к ним явно не относятся. Подходят к стене здания, грузно переставляя ноги, что Джейкобу даже не приходится выглядывать за угол, по производимому шуму и так можно определить их местоположение лишь с небольшой погрешностью. Рядом проходящий Висельник и то тише ступает, он бросает удивленный взгляд на парочку, замершую со вздернутыми вверх подбородками, но вопросов не задает. Только быстрее старается покинуть двор. До Фрая с опозданием доходит, что все головорезы торчат у главного входа: либо ожидают атаки в лоб, либо просто не желают пересекаться с ищейками Моргана. И так как в атаку даже сами ищейки особо не верят, второй вариант явно ближе к истине. Ищейки между тем с места не двигаются, и план Джейкоба незаметно прибить их из кустов рушится на корню. Он запускает пару камней в стену напротив, но тихий стук сливается с гомоном Висельников вдалеке и не привлекает необходимого внимания. Как назло, рядом не оказывается ничего тяжелее, и Фрай снова замирает в ненавистном ожидании, которое и самим ищейкам быстро наскучивает. Или их тревога за внезапно «отлучившегося» товарища достигает отметки, на которой стоит переходить к активным действиям. Только вот переходит парочка вовсе не за стену, где прячется их убийца, а на другую сторону дома, где, вероятнее всего, есть удобная железная лестница как раз для вылазок на крышу. Желание выскочить на всеобщее обозрение и показать неудачливым сыщикам, как плохо срывать те самые планы, на обдумывание которых Джейкоб потратил больше минуты и на которые он возлагал такие большие надежды, мгновенно отваживает звук неуклюжего приземления со стороны ограды. Максвелл Рот производит как раз то количество шума, достаточное, чтобы не отвлечь Висельников от обсуждения выпитого ими за прошедшую ночь и насторожить ищеек. Тамплиер, наблюдавший за потугами своего друга с безопасного расстояния, тоже терпением не отличается. Он переводит взгляд с ищеек на Джейкоба и отступает в тень, коротко кивая последнему. Не то чтобы Фрая беспокоит безопасность прославленного мистера Рота, явно поднаторевшего в боях за свою насыщенную жизнь, просто быть в ответе еще за кого-то, кроме себя, — весьма садистическое удовольствие. Сердце пропускает удары каждый раз, когда чужие ботинки касаются земли. Вот сейчас они заметят незнакомый силуэт и кинутся вперед, так что Фрай даже не успеет сделать выпад, как о них узнает весь двор. А потом уже не важно, что произойдет, потому что контроль над ситуацией будет утерян и это сладкое ощущение превосходства — еще не окончательно перебитое тревогой — по мановению руки превратится в их слабость, неспособность вовремя среагировать, перестроиться. Вот чем плохи планы — надеясь на них, ты теряешься, когда все обваливается к чертям. Но ищейки не видят в тенях Максвелла Рота, не слышат рваного сердцебиения ассасина, не разделяются и не прекращают волочить за собой целый ворох шумов, отвлекающих их самих от происходящего. Когда одному из них, предпочитающему не мотать головой почем зря, а внимательно вглядываться в окружение, чудится чей-то силуэт в тенях, становится уже поздно. Вопреки собственным опасениям, Джейкоба не подводят его рефлексы. Как только парочка оказывается на расстоянии широкого выпада, он незамедлительно выпрыгивает из засады и последовательно всаживает клинок в плохо защищенные шеи, мягко придерживая оба тела от шумного падения на песчаную дорогу. Те даже пискнуть не успевают. — Кажется, я моргнул, — с искренней досадой в голосе отзывается мистер Рот, выходя из тени. Джейкоб ухмыляется и поднимается в полный рост, оставляя бездыханных ищеек истекать кровью.   — В следующий раз постараюсь сделать это медленнее, если настаиваете, — он склоняется в шутливом поклоне, не отрывая глаз от явно восхищенного — снова — тамплиера.   — Мне нравится ваш настрой, мой дорогой, но вы и без лишней манерности великолепны. Просто и зрелищно! — посмеивается Рот, сокращая расстояние между ними и расправляя невидимые складки на рукаве плаща Джейкоба. — Будьте собой! — Я — это всегда я, мистер Рот, — не прекращает Фрай. Он чувствует, что если оставит хоть одно слово без ответа, утонет с концами. Максвелл, сначала только прощупывающий почву, теперь точно знает, куда метить, чтобы ассасин снова начал путаться в своих мыслях. Джейкоб принимает правила игры, улыбается так же хитро в ответ, будто каждое движение ловит. Ему нравится принимать комплименты от этого человека, нравится слышать хриплый одобрительный смех в свой адрес. Он думает, что после убийства моментально принялся искать взгляд Максвелла, чтобы увидеть реакцию, — вовсе не потому, что боялся за его жизнь. Что с ним станется, вот серьезно. Такие, как он, и от смерти не умрут. Но вот видеть совершенно обнаженное восхищение в глазах главаря Висельников — слишком обезоруживающе. Так, что он даже забывает на секунду, что не в кабинете Альгамбры находится, а буквально на поле боя. Взгляд Максвелла поверх его плеча неплохо освежает память — тамплиер напрягается всем телом и почти бросается вперед, когда как Джейкоб едва успевает обернуться на совершенно ошарашенного таким раскладом ищейку, быстро одарившего Максвелла победоносным взглядом и пустившегося наутек. Рот едва не вылетает следом за ним на хорошо освещенный и наполненный Висельниками двор — останавливает широкая рука, поймавшая под локоть и оттащившая под защиту стены. Вот теперь у Джейкоба действительно нет плана действий, но отработанные годами рефлексы просто не позволяют натянутой между сухожилиями пружине разболтаться, рубят на корню любую заминку, промедление, задержку. Он только кивает Максвеллу на хлипкие оконные рамы и, больше не раздумывая, кидается вслед за беглецом. Нет ничего плохого, если головорезы решат, что поднятая ищейкой паника и крики «чужак» — исключительно его заслуга. В этом вся идея — отвлечь внимание на себя, потому что главарю Висельников будет трудно объяснить своим подчиненным, какого черта он пробирается на охраняемую ими же территорию и их же старается убить. Двор ожидаемо приходит в движение, пусть и запоздало — Фрай с ищейкой скрываются за садовой изгородью на другой стороне. Сказывается полное неверие в возможность настоящей атаки. Это здорово играет на руку, потому что ошарашенные Висельники вдруг забывают, что они матерые головорезы, превращаясь в обыкновенных зевак. Они останавливаются, как вкопанные, у оплетенных вьюном ворот и, хлопая глазами, силятся разобрать в сумерках двух мужчин. Джейкоба не очень волнует, увенчаются ли их поиски успехом. Ищейка на удивление ловко виляет между кустами — явно долго изучал местность, продумывая пути отхода, — два брошенных наугад кинжала путаются в тянущихся со всех сторон ветках. Они же хлещут Джейкоба по лицу, соскабливая кожу до белых полос. Это нервирует, хочется выхватить револьвер и прибить шустрого гада наверняка, но выстрел разнесется в сельской местности на многие километры и точно переполошит всю округу. Не хочется подвергать мистера Рота, и без того оставшегося одного в поместье, битком набитом переполошенными бандитами, готовыми стрелять наугад, лишней опасности. Есть шанс, что Висельники только пожмут плечами, вслушавшись в звенящую тишину поместья, решат, что угроза сбежала вместе с ненавистными псами Моргана, и вернутся к дешевой выпивке. Тогда у Максвелла Рота появится шанс беспрепятственно убить Джона Эллиотсона. Джейкобу почти обидно, что не ему достанется эта работа, но конкретно сейчас его куда больше волнует прекращение жизни юркого ищейки, легко скрывающегося в высоком здании конюшни. Конюшни. Вот черт. Дверь захлопывается перед самым носом Фрая, он злобно ударяет по ней обоими руками, только чудом не собирая все занозы со старого вымокшего дерева. Изнутри слышится недовольное ржание и лязг стального замка. Джейкоб лихорадочно соображает. На глаза попадается захлопнутое окно под самой крышей, потом хлипкий ящик. Последний ассасин грубым пинком толкает под окно и взбирается наверх, поддевая задвижку на раме клинком. Слышится приятный щелчок, и стекло поддается, открывается внутрь и фиксируется в верхней точке. Изнутри раздается отдаляющийся стук копыт, и Джейкоб грязно выругивается в полный голос. У него нет времени оценить ширину оконного проема, так что он просто вваливается внутрь, подтягиваясь на руках, и только потом благодарит строителей за подходящие конокрадам лазейки. Приземляется он не то чтобы мягко, но на жалобы и растирания ушибленного плеча просто нет времени, а вернувшаяся от неуместных кульбитов головная боль и вовсе идет ко всем чертям. Джейкоб не позволяет себе даже схватиться за пронзенный будто стрелой висок. Вместо этого бросается к стойлу с перепуганной лошадью и одним отточенным ударом сшибает тяжелый замок — на это у него уходит куда меньше времени, чем у возившегося ранее мужчины. Не всегда полезно иметь ключ. Кобыла порывается встать на дыбы, но ассасин вовремя хватает ее за уздечку и успокаивающе похлопывает по крупу. Животное недоверчиво разглядывает седока, но из загона все же выходит и в седло забраться позволяет. А потом так же резво пускается сквозь распахнутые ворота, что Джейкоб едва не заваливается назад. Он с трудом поворачивает ее в нужном направлении и до побелевших костяшек вцепляется в кожаную узду и гриву, наверняка болезненно натягивая ее на себя. О том, что в последний раз он управлял живой, не впряженной в повозку лошадью он лет в десять, а лошадь была едва окрепшим жеребенком, Фрай тоже задуматься не успевает. Размытый ночной мглой силуэт беглеца почти исчезает за ближайшим леском, но лошадь и без неудавшегося наездника знает, что от нее требуется. Уже на следующем повороте Джейкоб вновь пытается попасть кинжалом в ищейку. Попытка снова проваливается, бросающий на него трусливые взгляды мужчина вовремя дергает поводья и уходит в сторону. Его лошадь явно не ожидает такого стечения обстоятельств и спотыкается на подвернувшемся булыжнике. Плохая примета, думает Джейкоб, и его настроение стремительно поднимается, когда между ними остается не больше десяти метров. Следующий кинжал легко вонзается в незащищенное плечо, ищейка с трудом удерживается в седле от боли и нечаянно отпускает поводья. Лошадь недовольно мотает головой и сворачивает с дороги, замедляясь. Когда мужчина снова догадывается схватиться за уздечку, Фрай уже равняется с ним и широким взмахом кукри — клинком бы не достал — завершает их глупую погоню. Тело повисает на испуганной лошади, и та вновь пускается в галоп в неизвестном направлении. Хорошей идеей было бы погнаться следом и попытаться отцепить труп от несчастного животного, это благородно, по-ассасински и наверняка помешает образованию новых городских легенд. Но у Джейкоба на это просто не остается благих намерений. Он худо-бедно соскальзывает из седла и заваливается на землю. Болит все, начиная от поясницы и заканчивая выступающими косточками на ступнях, покрытая росой трава приятно холодит залитую потом шею. Цилиндр сваливается с головы и собирает на себя всю придорожную пыль, но на плаще ее теперь куда больше, так что Фрай просто утыкается носом в сгиб локтя и принимается думать. Надо бы постараться вернуться к многоуважаемому Джону Эллиотсону и осведомиться о его физическом и моральном здоровье, мало ли что могло с ним случиться, пока мистер Фрай скакал в седле по окрестностям. Но вот беда, он совершенно не помнит обратную дорогу. Нет, маячащий заводскими трубами Лондон не позволяет окончательно заблудиться, но бесконечные ровные пригородные домики, вырастающие тут и там, как молодые дубки из желудей в весеннем Кроули, абсолютно неотличимы друг от друга. Пасущаяся рядом кобылка тоже не желает быть проводником ассасина, можно сказать, что возвращаться в унылую конюшню ей особо не хочется, она с удовольствием поедает свежую траву и изредка поглядывает на Джейкоба, улегшегося на самой зеленой полянке. Тот понятливо хмыкает и поднимается на ноги, отходя обратно на дорогу. Только в одном он уверен наверняка — с мистером Ротом все будет хорошо. Он явно в своей стихии, посреди враждебно настроенных бандитов. Джейкоб снова загорается жаждой действия — это и его стихия тоже, так что совершенно несправедливо, что его либо заставляют действовать тихо, либо и вовсе запирают за семью замками, обкладывая нотациями. А теперь и он сам добровольно решил переложить самую интересную работу на чужие плечи, так что чувство тревоги за эти самые плечи — вполне законное наказание. Хоть и излишне строгое. Фраю действительно остается только заставить лошадь довезти его до Лондонских трущоб и подбросить ту в ближайшую конюшню у транспортной станции. На это у него уходит по меньшей мере час — не так-то просто провести огромное, любопытное и шумное животное между снующих тут и там даже ночью работников и извозчиков. Оставив лошадь в надежных руках, он, особо не заморачиваясь, тут же нанимает себе экипаж, изо всех сил изображая вежливого припозднившегося джентльмена, а не ночного головореза, решившего выбрать следующей жертвой слишком смелого возницу. Это срабатывает, потому что тот почти не озирается на своего пассажира и даже перебрасывается с ним парочкой шуток. Так что в поезд-штаб Джейкоб попадает еще до рассвета. Сестра за закрытой дверью вагона старатель делает вид, что спит, Генри Грин ушел еще вечером, сразу после младшего Фрая, оставив у него на столе аккуратно рассортированные письма, абсолютно бесполезные для Иви, но вполне любопытные. В одном из них описывается местоположение основной части банды на Темзе. Еще неделю назад ассасин все бы отдал, чтобы иметь в расположении хотя бы примерные данные, но сейчас эта информация практически обесценивается. Максвелл Рот с превеликим удовольствием заложит всех своих «воспитанников», а может и сам поможет зачистить город от верных Старрику Висельников. Джейкоб впервые задумывается, а так ли велика на самом деле подконтрольная мистеру Роту банда? Может, ему еще не доводилось встречаться с теми самыми Висельниками, что стояли у истоков группировки, что пошли за Максвеллом не из-за денег магистра и обещанного им покровительства, а из-за преданности своему главарю? Если всерьез об этом задуматься, голова начинает побаливать от хитросплетений судеб лондонской верхушки, но многое начинает проясняться. Эта тема — не самое приятное, о чем можно думать под размеренный гул колес, зато отвлекает от тревожных мыслей о самом главаре Висельников, оставшемся один на один с не самой преданной частью своей банды. Но он умен. Обезоруживающе умен. Он найдет способ заявить о себе, не подвергая свою жизнь риску. И уж точно постарается показать себя с лучшей — худшей, надо полагать, — стороны перед Джейкобом. Грохот и вагонная тряска действуют на удивление успокаивающе. Привык наконец. Или дело в усталости и раскалывающемся от непривычных нагрузок теле? Джейкоб запоздало замечает на столе аккуратную бадью с сестринским отваром, улыбается краем губ и бодает носом подушку. Он и без того быстро в сон провалится, слишком щедр на события был прошедший день, но все равно тянется к чашке и выпивает большую порцию приятного на вкус напитка. Травянистый привкус остается в горле, пока Фрай не проваливается в сон. Просыпающийся Лондон с жаждой поглощает новые слухи.